Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

РОССИЙСКИЙ НАРОД И РЕЦЕПЦИЯ ЗАПАДНОГО ПРАВА 4 страница



Хорошо еще не пишут, что русские основатели тоталитаризма в мире (хотя это уже подразумевается)… Но о рабской цивилизации пишут достаточно открыто. В философско-публицистическом эссе г-жи И. Монаховой констатируется: «… Российский менталитет славится своей всепоглощаемостью, всеядностью, всеперевариваемостью. То есть он может поглотить и переварить, кажется, все что угодно, попавшее на его территорию, и переварить во что-то себе подобное, в себя. В том числе любые идеи, реформы, преобразования. Об этом свойстве российского менталитета существует такое нелестное мнение: в России какой бы строй ни устанавливали, все равно получается рабовладельческий. Вряд ли могут стать исключением из этого печального правила и современные реформы».[86]

Особенные нарекания исследователей вызывает рецепция государственности у Византии. Именно в этом они видят начальные проблемы современного правового нигилизма русских и российской державности.

Так, Г.Ю. Любарский утверждает, что «Русь строила себя по образцу Византии, а Византия была многонациональным государством без естественных границ и в окружении агрессивных соседей. Византии было свойственно на протяжении всей ее истории централизованное мощное государство, подчинившее себе все остальные сферы общественного развития. <…> Переразвитие государственной власти сопровождалось своими следствиями: Византия характеризовалась пересечением функций различных административных органов, всеобщим взяточничеством, казнокрадством, покупкой титулов и должностей. Имущественная и социальная неустойчивость порождали произвол властей и эгоизм, индифферентность населения. Возникает особое сочетание индивидуализма населения без свободы личности. Этот культурный шаблон и заимствовала Россия»[87].

Вот ведь, оказывается, в чем причина коррупции! Это – печальное наследие Византии... То есть не министр берет мзду, не чиновник, нет, это наше византийское прошлое виновато! Плохая историческая наследственность… И это пишут российские ученые, рассуждает сердобольная и уже не нищая российская интеллигенция.

Вячеслав Полосин витиевато глумится над русским народом: «По образу Византии русские стали пресмыкаться перед всякой властью, якобы данной от Бога, а вместо суверенного права на изгнание любых нечестивых и профнепригодных воевод стали все терпеть и ждать “доброго царя-батюшку”. Свободолюбивые Святославы, Игори, Всеволоды, Дружины, Лады, Людмилы и Ярославны стали “ваньками” и “маньками” у чужеземных “помазанников свыше”, не имевших часто и капли русской крови. Даже считающееся почему-то русским имя “Иван” в оригинале на иврите пишется “Иегоханан”, звучит “Йоханан” (в греческом произношении: “Йоханис”, славянское “Иоанн”) и переводится на русский язык как “подарок Иеговы”»[88].

Но ведь даже доктор экономических наук, научный сотрудник РАН Г.С. Лисичкин вполне искренне призывает к исторической памяти россиян: «Давайте не забывать, что свое христианское родство мы ведем не от Рима, а от Византии, где существовала тоталитарная государственность, где изначально отрицались права человека, индивидуума, где осуществлялось порочное огосударствление Церкви»[89]. А вот значит в Риме этого не было? Очень бы хотелось, чтобы этот ученый занимался именно своим экономическим профилем и не стыдил бы русский народ своими псевдонаучными историческими фантазиями.

Ошибкой рассматривается и принятие христианства Русью. Г-жа Е.Н. Ярмонова всерьез пытается рассуждать о некоем пагубном влиянии православия на «закрепощение» русской женщины: «… церковь пыталась загнать каждого индивида, и мужчин и женщин в определенные рамки, подчиняя женщину власти мужа и обязывая мужа заботиться о своей жене и оберегать ее. В связи с этим можно придти к выводу, что женщина скорее больше потеряла, чем приобрела от принятия христианства на Руси, потому что церковь, лишив женщину возможности самореализоваться в общественной и политической жизни, в конечном счете не представила ей способов самостоятельной защиты своих прав от мужчин, под власть которых ее отдавала церковь, а священнослужители не смогли защитить интересы женщины в связи с тем, что привилегированные слои обладали значительной властью и не хотели отказываться от полных прав на женщину, а подчас и не на одну, а подвластные слои общества долгое время не признавали значение церковных таинств в большей степени придерживались языческих традиций».[90] И этот, уж извините, околонаучный бред был защищен в качестве одного из основных положений диссертации.

При рассмотрении древнерусского общества идеологически позиционируется его принципиальная отсталость от западного общества этого же периода. Так, И.Н. Данилевский пишет, что «всем членам древнерусского общества, кроме самого правителя, в свободе отказывалось»[91]. И г-н Р.М. Овчиев также убежден в отсутствии самого понятия свободы у русского человека: «Для российского общества, практически не имевшего позитивного исторического опыта права как свободы, в правосознании которого доминировали, с одной стороны, установки на авторитарно-тоталитарное бесправие, а с другой – идеалы анархистской вольницы, всего несколько лет развития без прежнего тоталитарного прессинга в условиях пусть и неразвитой, далеко не полной, но уже вполне реальной правовой свободы, стали весьма эффективной школой формирования правового сознания населения, основанного на понимании внутренней взаимосвязи права и свободы»[92].

Таким образом получается, что русские и свобода – понятия несовместимые! И это уже устоявшаяся в гуманитарных науках тенденция интеллигентно унижать русский народ.

Современное «рабское» состояние россиян выводится из якобы существовавшего в Древней Руси института рабства.

Этот факт«доказывается» представителями гуманитарных наук на историческом материале. Хотя и известно, что виднейшие представители исторической науки весьма и весьма осторожно относятся к самой возможности существования в Древней Руси института рабства. Так, И.Я. Фроянов убежден что «…проблема рабовладения у восточных славян до сих пор остается в современной исторической науке дискуссионной и потому нуждающейся в дальнейших изысканиях»[93].

Но совершенно не удивительно, что такие «дальнейшие изыскания» в науке произвели лица, стоящие ну очень далеко от исторической науки….

Так, Д.В. Манцев в качестве положения, выносимого на защиту (!) обосновал следующее: «… Рабовладение было одним из главных предметов, на которые обращено было внимание древнейшего русского законодательства, сколько можно судить о том по Русской Правде:статьи о рабовладении составляют один из самых крупных и обработанных отделов в ее составе. Челядь составляла тогда необходимую хозяйственную принадлежность и русского землевладения: ею населялись и ее руками преимущественно обрабатывались земли частных владельцев, как и частные вотчины князей. Таким образом, можно сделать вывод о том, что работорговля в Древней Руси имела значительные масштабы. Работорговля, зародившаяся у славян еще в древности, затем развивалась «crescendo»: уже в IXв. она превратилась в заурядное дело, а в Хв, достигнув расцвета, стала доходной статьей внешней торговли. Объясняется это, во-первых, отсутствием в древнерусском обществе условий для более или менее широкого применения рабского труда и, во-вторых, концентрацией на территории удачливых племен большего количества пленников-рабов из соперничавших или враждебных племен, представлявших для первых известную опасность».[94]

А.А. Васецкий уверен, что оказывается в Киевской Руси «рабовладение становится предметом внешней торговли. Усобицы опустошают сельскую местность, превращают свободных крестьян в рабов».[95]

Отдельные исследователи вообще уже видят Киевскую Русь не иначе как исключительно работорговое государство (какая уж тут цивилизация!) «История Киевской Руси начинается с норманского завоевания и социального синтеза норманских и славянских традиций. Покоренные славянские общины жили по своим обычаям и платили дань «русам», но часть славян была обращена в рабов, которых русы продавали в Византию и в мусульманские страны. Норманы захватывали людей и продавали их в рабство во многих странах, но лишь на Восточноевропейской равнине им удалось навязать свое господство многочисленному народу и создать столь нетипичное для Европы работорговое государство»[96].

В ряде случаев недовольство русским народом приобретает характер неприкрытого русофобства. Откровенно высказывается, что русские – народ с рабской (холопской) психологией, которому нет дела до права. Право, видимо, лишь удел господ.

Вчитаемся в слова именитых исследователей русской «рабской» ментальности. Например, г-жа С.Л. Баяхчева пишет: «Главным препятствием со времен Чаадаева и до сих пор является то, что мы до конца так и не преодолели психологию рабства, а оно порождает страх, эгоизм и местничество. Сознание россиян разорвано стычками западников и славянофилов, “левых” и “правых”, революциями, перестройками и реформами. Наша страна стала заложником постоянных перемен. В России быть гражданином – значит находиться в оппозиции к власти. А такая ситуация деструктивна для общества в целом. Эта ситуация не позволит обеспечить полностью логику общественных перемен, ни революционных, ни реформаторских»[97].

Конечно, может быть, г-жа С.Л. Баяхчева и рассматривает себя в качестве носителя психологии рабства, однако считать весь остальной народ обладателем оной у нее уж нет никакого морального права.

На «рабскую психологию» русского народа указывает и А.Г. Сорокин. Он, констатируя, что многочисленные социологические исследования свидетельствуют о достаточно низком уровне правосознания современного российского общества[98], вдруг находит причины в негативных последствиях не до конца преодоленного «крепостного сознания»: «Замкнутость, безынициативность граждан, неумение и нежелание отстаивать свои права, командно-административные методы, низкая роль суда, всяческое игнорирование прав и свобод человека и гражданина, – все это накладывало и продолжает накладывать отпечаток на правосознание граждан»[99]. Надо ли упомянуть, что его диссертация была успешно защищена в России?

Считается бесспорным факт наличия у русских «комплекса сервильности». Так, профессор К.Е. Сигалов убежден, что «Комплекс сервильности развивает раболепие, распластанность перед властью, смиренность и приниженность. Но обратной стороной этого явления становится полная отстраненность от малейшей ответственности, возможность спрятаться за кем-либо, постоянная готовность преступить закон и моральные предписания в случае отсутствия контроля со стороны власти или общества. Логическим восприятием сервильного характера русского православного миросозерцания является идея служения. Это – не западноевропейское служение «по договору» между двумя равноправными партнерами. Мизерность существования при несении службы была нормой жизни. Адам Олеарий, немецкий дипломат и известный ориенталист, уже в XVII был поражен тем, что даже крупные сановники, подписывая прошения к царю, именовали себя не Иван, а Ивашка, не Петр, а Петрушка, твой холоп. Прошло еще более двух веков, пока Екатерина II, воспринявшая идеи Просвещения и значимость дворянства как социальной силы, отменила этот дикий обычай. На Руси служение было родом добровольного рабства, где ценен был факт всецелого подчинения общественному целому, внутренней оправданности мизерности индивидуального интереса».[100]

Д.В. Манцев, докопавшись до истинной сути, доказывает мысль о никчемности русских, «основываясь» на историческом материале: «Знаменитый арабский автор Ибн-Русте, писавший в начале Хв., отмечал царящее в обществе руссов коварство, наличие многочисленных преступлений против жизни с целью овладения имуществом жертвы: «Все постоянно носят при себе мечи, потому что мало доверяют друг другу и что коварство между ними дело обыкновенное. Если кому удается приобрести хоть малое имущество, то уже родной брат или товарищ тотчас начинает завидовать и домогаться, как бы убить его и ограбить»»[101]. Иные же доказательства этим ученым в расчет просто не принимаются, принимаясь за безусловную истину. Да и зачем? Г-ну Д.В. Манцеву все про русских понятно. Но я еще понимаю, если такая защита прошла бы в Чечне или в Дагестане, но в Санкт - Петербурге? Думается, научный руководитель этого выдающегося ученого должен быть награжден медалью «Дружбы народов», не меньше…

Косвенно доказывается тезис, что рабская психология русских в отрицании права соотносится с деспотическим характером государственной власти, закономерно обусловливая ее.

Так, Т.Ф. Юдина пишет, что «правосознание раба – это покорность, унижение, но никак не признание и не уважение к закону. <…> Деспотический характер государственной власти в Российской Федерации обусловил формирование такого уровня правосознания российского общества, характерной чертой которого является правовой нигилизм. Сложился устойчивый стереотип неуважения к праву, закону (“Закон что конь, куда хочешь – туда и вороти”, “Закон, что дышло, куда повернешь, туда и вышло” и т.д.), связанный, прежде всего, с низким качеством законов, их карательной направленностью, недоступностью и неясностью их содержания для населения. Поэтому сегодняшнее проявление правового нигилизма имеет глубокие корни и связано со спецификой развития нашего российского государства и права в дореволюционный период»[102].

Особенно меня поразил истинный любитель российского народа писатель г-н М. Веллер, который, безапелляционно утверждает тезис о рабской российской психологии: «Рабское положение формирует рабскую психологию. Русские народные пословицы и поговорки о труде просто проникнуты трудолюбием и трудоголизмом. Работа не волк, в лес не убежит. От работы кони дохнут. И т.д. и т.п. и масса матерных. Малый противовес одобрений труду этого усталого задора не перетянет. Трудом праведным не поставишь палат каменных. Вот вывод народной мудрости. Господа – и ведь тысячу лет это остается на Руси правдой»[103].

Единственно, что утешает, делает он это, очевидно, искренне, болея за «никчемный» русский народ. Но, видимо, к русским себя не причисляет. Конечно, как же иначе, ведь именно так им определяется суть русского: «ИМПЕРСКИЙ РАБ»[104]!

Иными словами, российское «рабское нутро» привело не только к феномену правового нигилизма, но и к созданию деспотического характера государственной власти. Конечно, ведь «рабская психология» у русского народа и деспотизм его элиты заложены на генетическом уровне…

Не отстают в обличении правосознания русских и другие деятели искусства. Так, народный артист СССР О.Басилашвили просто убежден в рабской психологии россиян: «… у многих российских граждан в генах заложено рабское понимание мира»[105].

Среди обличителей русского народа в научной среде особо выделился г-н Е.Н. Стариков. Оказывается, что в России «не было права, не было и собственности. Нечто весьма схожее с западными аналогами на самом деле оказалось обратимым, текучим. Право-собственность у нас оказалось подмененным властью-собственностью. Право было заменено морализаторством. “Судить не по закону, а по совести” – вот это наше, родное, близкое, кровное… На том стояли и стоять будем. Отсюда и обратимость всей русской истории. В соревновании с уходящим все дальше и дальше “в отрыв” Западом заспавшийся Илья Муромец (он же Обломов), продрав “очеса своя”, совершает дикий рывок вдогонку. Но перенимать все эти “западные штучки” – право и собственность – ему тошно, претит его “православной нравственности”, да и непонятно, на кой ляд они ему. И рывок в будущее оборачивается гигантским откатом в прошлое, ибо на пути к архаизации препон нет: главные завоевания цивилизации – право и собственность – отсутствуют, а стало быть, русская история принципиально обратима вспять»[106].

Само рассуждение о российском правосознания, русской ментальности, изложенное в такой глумливой форме, просто настораживает. Откуда же такая ненависть у исследователей к русской православно-правовой ментальности? Мне жутковато даже представить Е.Н. Старикова в качестве преподавателя высшей школы, проповедующего свои русофобские взгляды молодежи.

Как справедливо заметил доктор философских наук Е.Ф. Солопов, «И как вообще можно говорить о какой-то рабской душе целого народа, обвинять какую-либо нацию в целом в шовинизме или национализме? Ясно, что такие категории, как «рабская душа» или «рабский характер», не могут применяться к народу в целом, они применимы для характеристики духовно-нравственных качеств отдельных людей, максимум каких-то групп людей. Отнюдь не у всякого раба действительно рабская душа, в то же время многие представители так называемых высших классов общества оказываются самыми настоящими носителями рабского сознания».[107]

Однако в научной литературе, как видим, достаточно распространено мнение о русской рабской душе…

Когда я читаю всякие псевдонаучные гадости про русский народ, мне иногда приходит в голову крамольная мысль: может, эти ученые получают зарплату от некоей страны, воюющей с Россией? Однако данная позиция очень импонирует правящей элите, потому что такие русофобские «научные» исследования выходят, диссертации, содержащие такие перлы, защищаются, антирусские взгляды широко пропагандируются. Интересно, что именно российская интеллигенция, в большинстве своем, отказывает российскому народу в праве на существование. Столько откровенного презрения и недоверия на свой народ не выплескивала ни одна интеллигенция во всем мире.

Приведу следующую подборочку высказываний, подтверждающих мой резкий вывод.

Г-жа О.В Довлекаева считает, что «противоречивость, характеризующая правовой менталитет российского народа, выражается, с одной стороны, в раболепии перед властью, а с другой – влечением к вольнице, анархии, к вечному поиску “правды” и желанию построить свое государство как государство правды»[108]. Ее мнение разделяет и другой «ученый», А.В. Махлаев, который убежден, что в народном сознании существует миф о необходимости сильной власти для обуздания народной стихии: «В данном случае мы <…> сталкиваемся с проявлением такого архетипа, как тоталитаризм, который воспринимается как изначальная данность, благодаря чему появляется возможность формулировать большой комплекс политических и этических проблем в короткой и емкой форме – в виде мифологемы о сильном государстве, империи, третьем Риме. Наличие подобного мифа, который выступает в роли политической аксиомы и позволяет личности четко идентифицировать любые события политической жизни, не прибегая к глубокому социальному анализу <…> навязывание религией несовершенства и убогости народа, его “греховности”, завершает оформление этого мифа и делает его основой для признания необходимости тоталитарной власти в русском государстве»[109].

События периода перестройки показали, что слабая государственная власть, прозападно настроенная политическая элита закономерно приводят к крушению любого мощного государства, даже с тысячелетней историей. Понятно, слабое государство – зависимое государство. В силу чего трудно согласиться с рассуждениями процитированного выше ученого, сумевшего в нескольких строчках доказать, что русским изначально присущ тоталитаризм и в русском сознании существует «миф» о необходимости сильной власти. Тогда такой же «миф» характерен для любого жизнеспособного самостоятельного государства.

Размышляя о политико-экономических предпосылках развития современной российской государственности, достаточно известный и повсеместно пропагандируемый российский ученый В.С. Нерсесянц, в частности, выделял «господство на протяжении многих столетий деспотической системы власти, бесправное положение подавляющего большинства населения, отсутствие гарантий прав и свобод личности, преимущественную ориентацию на принудительно-силовые методы и приемы во внутренней и внешней политике, утверждение бюрократически-централизованной системы управления страной»[110].

М.О. Хазамов в диссертационном исследовании вывел пространное рассуждение о «социальной опасности российского правового нигилизма» (читай – русского народа): «Трагедия российского общественного сознания в ХХ веке коренится в его неспособности обеспечить перевод моральных императивов в правовую плоскость. Это существенно затрудняет правовое развитие как внутри самой России, так и ее коммуникацию с западноевропейскими странами. Отсюда следует, что формирование гражданского общества, соответствующих ему аксиологической системы, правосознания и правовой культуры невозможно без осуществления переориентации общественного и социального сознания на признание приоритета права, без выработки адекватной правовой установки, которая должна стать основой мотивации правомерного поведения и активного положительного отношения к праву. Однако приходится признать, что в настоящее время, хотя значительная часть населения России оказалась в состоянии воспринять систему ценностей гражданского общества, большинство россиян все же продолжает придерживаться привычных аморфно-синкретических представлений о соотношении нравственности и формального права в регуляции поведения личности в обществе. Как показывают данные опросов, большой процент отвечавших предпочитают поступать не по закону, а по «совести», и в случае противоречия между требованиями нравственности и закона отдадут приоритет «совести». Нетрудно понять, что здесь мы имеем дело с прочной и устоявшейся мотивационной установкой, которая, несмотря на внешнюю декларируемую духовность, по своей сути противостоит правовой, поскольку основывается на неправомерной абсолютизации неотрефлексированных эмоциональных движений, отождествляемых опрошенными с «голосом совести» и рассматриваемых ими как достаточное основание для невыполнения требований формального права, для нарушений закона. Таким образом, подобная установка базируется на идее эмоционального переживания блага и справедливости как своего рода «сверхправа», внося в сферу поведенческой мотивации на уровне личности и социума представление о возможности нарушать закон и ущемлять права людей, если это в данный момент, в данных обстоятельствах представилось субъекту поступка справедливым или нравственным. Нет нужды говорить о том, что на уровне конкретных правоотношений, в конкретных жизненных ситуациях подобная противоправная по сути установка, квалифицируемая исследователями как правовой нигилизм, является социально опасной. <…> Моралистический подход к праву, возведенный в абсолют, становится источником деморализации правоотношений»[111].

Мне пришлось привести фрагмент рассуждений полностью, дабы избежать обвинений в передергивании цитат.

Любопытно по своей русофобской направленности и мнение кандидата технических наук С. Четвертакова, выделяющего в качестве основных черт русского народа массовое воровство, которое «следует считать почти национальной чертой россиян, но, прежде всего, русских», ложь – «мы привыкли ко лжи, и потому население России на данный момент не способно инициировать начало борьбы с коррупцией» и т.д.[112]

В.Ф. Шаповалов, по всей видимости, также считает криминальность характерной чертой русского человека, приводя даже и некие исторические параллели: «… Уместно вспомнить, что К.П. Победоносцев, влиятельный государственный деятель царской России конца XIXв. (обер-прокурор Святейшего синода), который вряд ли мало знал свою страну, говорил, что “Россия – это ледяная пустыня, по которой ходит лихой человек”. “Лихой” в этом контексте означает не столько “разбойный”, сколько “вольный”, “не ведающий внутренних ограничений”, “заряженный энергией на любое дело, как на доброе, так и на злое”. Победоносцев считал главным и, по существу, единственным средством сдерживания человека такого типа деспотизм государственной власти. Однако следует заметить, что деспотическая власть, ставя заслон проявлениям агрессивной стороны человеческой природы посредством жестоких ограничений и запретов, лишь способствует накоплению мощного заряда негативной энергии. Накопленный потенциал разрушения прорывается с невиданной силой в критические моменты истории, сметая на своем пути все и разрушая ранее достигнутое. К сожалению, так не раз бывало в истории России, и сегодня мы вновь стоим перед задачей прорвать наконец замкнутый круг деспотизма и разрушения, с тем, чтобы Россия твердо встала на путь не мнимого, а подлинного демократического развития»[113].

В преступном характере россиян убеждена и г-жа Е. Афанасьева. Ей принадлежит следующее глубокомысленное рассуждение: «Но насилие против государства и его представителей общественное сознание пока еще считает преступлением. И то – только в центре. А на окраинах – там в рыбинспекторов и прочих представителей власти, которые от имени государства мешают гражданам выживать “кто как может”, давно уже стреляют без раздумий. О кавказских республиках уж и не говорим… Так что не удивляйтесь, если через пару лет после победы “оранжевых” такой же обыденностью, как сейчас неуплата налогов, станет, например, отстрел шоферами автоинспекторов, вымогающих взятки на дорогах. Причем другие водители будут проезжать мимо, и никто ничего “не будет замечать”. Как сейчас никто не бежит в милицию, если узнает, что его знакомый не заплатил налоги…»[114].

Мы же, со своей стороны, надеемся, что г-жа Афанасьева не ограничивается декларациями о некоей «паскудности» российского народа, а и сама исправно и полноценно исполняет свой гражданский долг по оповещению милиции и других правоохранительных органов о неуплате друзьями и знакомыми налогов и о прочих их разнообразных «прегрешениях», а те отвечают ей такой же доброй взаимностью. Надо же кому-то действительно бороться с этим жутким российским правовым нигилизмом…

Но превзошел всех, конечно, истинный любитель русского народа, заместитель Председателя Государственной Думы, заслуженный юрист России (!) В.В. Жириновский. Он задается следующим вопросом: «Почему мы такие – слишком агрессивные, слишком революционные? Почему многим из нас хочется всегда вешать, душить, расстреливать, рубить головы?».[115]

Думается, разрешить данный вопрос могут только специалисты в области медицины. Распространять же симптомы заболевания отдельного человека на все населения России представляется излишними.

Зачастую, преступный характер рассматривают как следствие социализма. В этом, например, убежден доктор социологических наук Г.К. Варданянц: «… криминализация предпринимательской активности служит ярким признаком отсталого, коммунистического «гештальта» общества, поскольку современное цивилизованное общество имеет источником именно либеральный, капиталистический гештальт».[116]

Н.Б. Шулевский, отвечая на расхожие обвинения в отношении русского народа в природной лени, в рабском характере пишет в целом справедливые строки: «Существует бредовая идея о прирожденной русской лени, обломовщине. На деле, все наоборот. Резко континентальный климат, определяемый дыханием Арктики, постоянные военные угрозы и войны, периодически полностью разрушающие экономический и бытовой строй, огромные расстояния между селениями – все это создавало и создает беспредельное бытие и беспредельные испытания, в которых ленивый человек никак не смог бы выжить. Лень, обломовщина – это свойства человека вообще, а не только русских. И «энный» процент таких людей имеется в любой стране, но не он определяет их природу»[117].

Доказывается, что россияне не понимают правовых ценностей (например, права собственности) т.е. категорически не способны к праву.

Так, рассматривая русскую правовую ментальность, один из авторитетных российских ученых, В.В. Алексеев, пишет следующие строки: «Беда еще и в том, что народу, особенно крестьянству, которое до середины ХХ в. составляло большинство населения страны, было чуждо понятие частной собственности, прежде всего на землю, как основное условие его существования. Землю крестьяне считали Божьей и расценивали как общее достояние тех, кто ее обрабатывает»[118].

Конечно, данная негативная оценка – «беда» – для российских правоведов обусловлена отнюдь не спецификой российской культуры, а тем, что российская правовая ментальность радикально отличается от западной. Известно, что подобная «беда» характерна и для других обществ, в том числе и так называемых передовых, но там это таким словом вовсе не именуется.

Такая характеристика – «беда» – в отношении российской правовой культуры устойчиво укоренилась в современной российской прозападной литературе. Вот мнение исследователя Д.И. Люкшина о крестьянстве XIX в.: «Многие конфликты возникают из-за того, что крестьяне той или иной деревни считают некое имущество, как движимое, так и недвижимое, «своим». Это при полном отсутствии правосознания и неукорененности в общественном менталитете понятия «частной собственности». Базой крестьянского ощущения собственности, как и всего общинного уклада, служит традиция, время, в течение которого крестьяне пользовались тем или иным имуществом»[119].

С.П. Федорченко приходит к выводу, что в «русской традиции сформировалось инфантильное отношение к собственности, и не только чужой, но и своей». Этот «факт», по его мнению, объясняется тем, что в Российской империи установилась парадигма экстенсивного развития вначале аграрного комплекса, а затем промышленного. В результате этого складывалось ложное представление о неистощимости природных ресурсов, повлекшее их расточительное и нерациональное использование[120].

По мнению доктора философских наук В.Ф. Шаповалова, неухоженность и необустроенность земли русской «заключается в вековой привычке относиться к родной земле как к чему-то не своему, чужому. Российский человек словно постоянно ощущает временность своего существования здесь, в той точке пространства, где ему выпало жить. Ощущение временности, конечно, не может настраивать на то, чтобы обустраиваться капитально. Несомненно, отношение к родной земле как к «не своей» сформировалось под влиянием двухсотлетнего господства крепостного права, труда на барской, отчужденной земле. Такой же, отчужденной от хозяина, оставалась земля и при советской власти»[121].

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.