Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

ЗАКОН ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПРИРОДЫ

Стр 1 из 8Следующая ⇒

Клайв Стейплз Льюис. Просто христианство

--------------------------------------------------------------- Книга написана в 1942-43 гг. Перевод И.Череватой по изданию: Lewis C.S.Mere Christianity. L., 1943. Перевод подготовлен к печати в 1991 г. приучастии Н.Л.Трауберг. Набор в файл по изданию: Льюис Клайв Стейплз. Любовь. Страдание.Надежда: Притчи. Трактаты: Пер. с англ. -- М.: Республика, 1992. -- 432 с.ISBN 5--250--01733--9 При наборе использовано программное обеспечение FineReader 3.0 Ошибки частично исправлены в 2001 году.---------------------------------------------------------------

ПРЕДИСЛОВИЕ

То, о чем говорится в этой книге, послужило материалом для сериирадиопередач, а впоследствии было опубликовано в трех отдельных частях подназванием "Радиобеседы" (1942), "Христианское поведение" (1943) и "Запределами личности" (1944). В печатном варианте я сделал несколькодополнений к тому, что сказал в микрофон, но в остальном оставил текст безособых изменений. Беседа по радио не должна, по-моему, звучать каклитературный очерк, прочитанный вслух, она должна быть именно беседой,исполненной искренности. Поэтому в моих беседах я использовал все сокращенияи разговорные выражения, какие обычно употребляю в беседе. В печатномварианте я воспроизвел эти сокращения и разговорные обороты. И все те места,где в беседе по радио я подчеркивал значимость того или иного слова тономголоса, в печатном варианте я выделил курсивом. Сейчас я склонен считать,что это было с моей стороны ошибкой -- нежелательным гибридом искусстваустной речи с искусством письма. Рассказчик должен использовать оттенкисвоего голоса для подчеркивания и выделения определенных мест, потому, чтосам жанр беседы этого требует, но писатель не должен использовать курсив втех же целях. Он располагает другими, своими собственными средствами идолжен пользоваться этими средствами, для того чтобы выделить ключевыеслова. В этом издании я устранил сокращения и заменил все курсивы, переработавте предложения, в которых эти курсивы встречались, не повредив, надеюсь,тому "знакомому" и простому тону, который был свойствен радиобеседам.Кое-где я внес добавления или вычеркнул отдельные места; при этом я исходилиз того, что первоначальный вариант, как я выяснил, был превратно понятдругими, да и сам я, по-моему, стал лучше понимать предмет беседы теперь,чем понимал десять лет назад. Хочу предупредить читателей, что я не предлагаю никакой помощи тем, ктоколеблется между двумя христианскими "деноминациями". Вы не получите от менясовета, кем вы должны стать: приверженцем ли англиканской церкви илиметодистской, членом пресвитерианской или римской католической церкви. Этотвопрос я опустил умышленно (даже приведенный выше список я дал просто валфавитном порядке). Я не делаю тайны из моей собственной позиции. Ясовершенно обычный рядовой член церкви Англии, не слишком "высокий", неслишком "низкий", и вообще не слишком что бы то ни было. Но в этой книге яне делаю попытки переманить кого-либо на мою позицию. С того самого момента, как я стал христианином, я всегда считал, чтолучшая и, возможно, единственная услуга, какую я мог бы оказать моимневерующим ближним,-- это объяснить и защитить веру, которая была общей иединой почти для всех христиан на протяжении всех времен. У меня достаточнопричин для такой точки зрения. Прежде всего, вопросы, которые разделяют христиан (на различныеденоминации), часто касаются отдельных проблем высокой теологии или дажеистории церкви, и эти вопросы следует оставить на рассмотрение специалистов,профессионалов. Я бы захлебнулся в таких глубинах и скорее сам нуждался бы впомощи, чем был бы способен оказать ее другим. Во-вторых, я думаю, мы должны признать, что дискуссии по этим спорнымвопросам едва ли способны привлечь в христианскую семью человека со стороны.Обсуждая их письменно и устно, мы скорее отпугиваем его от христианскогосообщества, чем привлекаем к себе. Наши расхождения во взглядах следуетобсуждать лишь в присутствии тех, кто уже пришел к вере в то, что есть одинБог и что Иисус Христос -- Его единственный Сын. Наконец, у меня создалось впечатление, что гораздо больше талантливыхавторов было вовлечено в обсуждение этих спорных вопросов, чем в защитусущности христианства, или "просто" христианства, как его называет Бакстер.Та область, в которой, как я считал, я мог бы послужить с наибольшимуспехом, более всего в подобной службе и нуждалась. Естественно, именно тудая и направился. Насколько я помню, лишь к этому и сводились мои мотивы и побуждения, ия был бы очень рад, если бы люди не делали далеко идущих выводов из моегомолчания по некоторым спорным вопросам. К примеру, такое молчание вовсе не обязательно означает, что я занимаювыжидательную позицию. Хотя иногда это действительно так. У христиан поройвозникают вопросы, ответов на которые, я думаю, у нас нет. Встречаются итакие, на которые я, скорее всего, никогда не получу ответа: даже если язадам их в лучшем мире, то, возможно (насколько я знаю), получу такой ответ,какой уже получил однажды другой, гораздо более великий вопрошатель: "Чтотебе до этого? Следуй за Мной!" Однако существуют и другие вопросы, покоторым я занимаю совершенно определенную позицию, но и по этим вопросам яхраню молчание. Потому что я пишу не с целью изложить нечто, что я мог быназвать "моей религией", а для того, чтобы разъяснить сущность христианства,которое есть то, что оно есть, пребывало таким задолго до моего рождения ине зависит от того, нравится оно мне или нет. Некоторые люди делают необоснованные заключения из того факта, что яговорю о Благословенной Деве Марии только то, что связано с Непорочнымзачатием и рождением Христа. Но причина этого очевидна. Пели бы я сказалнемного больше, это сразу завело бы меня в сферу крайне спорных точекзрения. Между тем ни один другой спорный вопрос, в христианстве не нуждаетсяв таком деликатном подходе, как этот. Римская католическая церковь защищаетсвои представления по этому вопросу не только с обычным пылом, свойственнымвсем искренним религиозным верованиям, но (вполне естественно) тем болеегорячо, что в этом проявляется рыцарская чувствительность, с какой защищаетчеловек честь своей матери или возлюбленной от грозящей ей опасности. Оченьтрудно разойтись с ними в этих взглядах ровно настолько, чтобы не показатьсяим невеждой, а то и еретиком. И наоборот, противоположные верованияпротестантов по этому вопросу вызываются чувствами, которые уходят своимикорнями к самим основам монотеизма. Радикальным протестантам кажется, чтопод угрозу ставится само различие между Творцом и творением (каким бы святымоно ни было); что вновь, таким образом, возрождается многобожие. Однакоочень трудно и с ними разойтись во мнениях ровно настолько, чтобы неоказаться в их глазах чем-то похуже еретика, а именно язычником. Еслисуществует такая тема, которая способна погубить книгу о сущностихристианства, если какая-то тема может вылиться в абсолютно бесполезноечтение для тех, кто еще не поверил в то, что Сын Девы есть Бог, то этоименно данная тема. Возникает странная ситуация: из моего молчания по этим вопросам вы дажене можете сделать заключения, считаю я их важными или нет. Дело в том, чтосамый вопрос об их значимости тоже относится к спорным. Один из пунктов, покоторому христиане расходятся во мнениях, это -- важны ли их разногласия.Когда два христианина из различных деноминаций начинают спорить, вскоре, какправило, один из них спрашивает, а так ли уж важен данный вопрос; на чтодругой отвечает: "Важен ли? Ну конечно, он имеет самое существенноезначение!" Все это было сказано только для того, чтобы объяснить, какого родакнигу я попытался написать, а вовсе не для того, чтобы скрыть свои верованияили уйти от ответственности за них. Как я уже говорил, я не держу их всекрете. Выражаясь словами дядюшки Тоби: "Они записаны в молитвеннике". Опасность заключалась в том, что под видом христианства как такового ямог изложить нечто присущее лишь англиканской церкви или (что еще хуже) мнесамому. Чтобы избежать этого, я послал первоначальный вариант того, чтостало здесь книгой второй, четырем различным священнослужителям(англиканской церкви, методистской, пресвитерианской и римскойкатолической), прося их критических отзывов. Методист решил, что янедостаточно сказал о вере, а католик -- что я зашел слишком далеко ввопросе о сравнительной маловажности теорий, объясняющих искупления. Востальном мы пятеро согласились друг с другом. Другие книги я не сталподвергать подобной проверке, потому что, если бы они и вызвали расхожденияво мнениях среди христиан, это были бы расхождения между отдельнымииндивидуумами и школами, а не между различными деноминациями. Насколько я могу судить по этим критическим обзорам или помногочисленным письмам, полученным мною, эта книга, какой бы она ни былаошибочной в других отношениях, преуспела, по крайней мере, в одном -- датьпредставление о христианстве общепринятом. Таким образом, эта книга,возможно, окажет определенную помощь в преодолении той точки зрения, что,если мы опустим все спорные вопросы, то нам останется лишь неопределенная ибескровная Святая Христианская Вера. На деле Святая Христианская Вераоказывается не только чем-то положительным, но и категорическим, отделеннымот всех нехристианских вероисповеданий пропастью, которая не идет ни в какоесравнение даже с самыми серьезными случаями разделения внутри христианства.Если я не помог делу воссоединения прямо, то, надеюсь, ясно показал, почемумы должны объединиться. Правда, я нечасто встречался с проявлениямилегендарной теологической нетерпимости со стороны убежденных членов общин,расходящихся во мнениях с моей собственной. Враждебность исходит в основномот людей, принадлежащих к промежуточным группам, в пределах как англиканскойцеркви, так и других деноминаций, то есть от таких, которые не очень-тосчитаются с мнением какой бы то ни было общины. И такое положение вещей янашел утешительным. Потому что именно центры каждой общины, гдесосредоточены истинные дети ее, по-настоящему близки друг другу -- по духу,если не по доктрине. И это свидетельствует, что в центре каждой общины стоитчто-то или Кто-то, Кто, вопреки всем расхождениям во мнениях, всем различиямв темпераменте, всем воспоминаниям о взаимных преследованиях, говорит одними тем же голосом. Это все, что касается моих умолчаний по поводу доктрины. В книгетретьей, в которой речь идет о вопросах морали, я также обошел молчаниемнекоторые моменты, но по иным причинам. Еще с той поры, когда я служилрядовым во время первой мировой войны, я проникся антипатией к людям,которые, сидя в безопасности штабов, издавали призывы и наставления для тех,кто находился на линии фронта. В результате я не склонен много говорить обискушениях, с которыми мне самому не приходилось сталкиваться. Я полагаю,что нет такого человека, который был бы искушаем всеми грехами. Уж такслучилось, что тот импульс, который делает из людей игроков, не был заложенв меня при моем сотворении; и, вне сомнений, я расплачиваюсь за этоотсутствием во мне и других, полезных импульсов, которые, будучипреувеличены или искажены, толкают человека на путь азартной игры. Поэтому яне чувствую себя достаточно сведущим, чтобы давать советы относительно того,какая азартная игра позволительна, а какая -- нет: если и вообще существуютпозволительные азартные игры, то мне об этом просто неизвестно. Я такжеобошел молчанием вопрос о противозачаточных средствах. Я не женщина, я дажене женатый человек и не священник. Поэтому я не считаю себя вправе заниматьрешительную позицию в вопросе, связанном с болью, опасностью и издержками,от которых я сам избавлен; кроме того, я не занимаю пасторской должности,которая обязывала бы меня к этому. Могут возникнуть и более глубокие возражения -- они и были выражены --по поводу моего понимания слова христианин, которым я обозначаю человека,разделяющего общепринятые доктрины христианства. Люди задают мне вопрос:"Кто вы такой, чтобы устанавливать, кто христианин, а кто нет?" Или: "Немогут ли многие люди, не способные поверить в эти доктрины, оказатьсягораздо более истинными христианами, более близкими к духу Христа, чем те,кто в эти доктрины верит?" Это возражение в каком-то смысле очень верное,очень милосердное, очень духовное, очень чуткое. Но обладая всеми полезнымисвойствами, оно -- бесполезно. Мы просто не можем безнаказанно пользоватьсяязыковыми категориями так, как того хотят от нас наши оппоненты. Япостараюсь разъяснить это на примере употребления другого, гораздо менееважного слова. Слово "джентльмен" первоначально означало нечто вполне определенное --человека, имевшего свой герб и земельную собственность. Когда вы называликого-нибудь джентльменом, вы не говорили ему комплимент, а простоконстатировали факт. Если вы говорили про кого-то, что он не джентльмен, этобыло не оскорблением, а простой информацией. В те времена сказать, что, кпримеру, Джон -- лгун и джентльмен, не было бы противоречием; по крайнеймере, это не звучало бы более противоречиво, чем если бы сегодня мы сказали,что Джеймс -- дурак и магистр наук. Но затем появились люди, которые сказали-- сказали так верно, доброжелательно, с таким глубоким пониманием ичуткостью (и тем не менее слова их не несли полезной информации): "Но ведьдля джентльмена важны не герб его и земля, а то, как он себя ведет. Конечноже, истинный джентльмен -- тот, кто ведет себя, как подобает джентльмену, нетак ли? А значит, Эдвард гораздо более джентльмен, чем Джон". Сказавшие такимели благородные намерения. Намного лучше быть честным, и вежливым, ихрабрым, чем обладать собственным гербом. Но это не одно и то же. Хуже того,не каждый захочет с этим согласиться. Ибо слово "джентльмен" в этом новом,облагороженном смысле перестает быть информацией о человеке, и простопревращается в похвалу ему: сказать, что такой-то человек не джентльмен, --значит нанести ему оскорбление. Когда слово перестает быть средствомописания, а становится лишь средством похвалы, оно не несет большефактической информации: оно свидетельствует только об отношении говорящего.("Хорошая" еда означает лишь то, что она нравится говорящему.) Слово"джентльмен", будучи "одухотворено" и "очищено" от своего прежнего, четкогои объективного смысла, едва ли означает теперь больше, нежели то, чтоговорящему нравится тот, о ком идет речь. В результате слово "джентльмен"превратилось в бесполезное слово. У нас и так уже было множество слов,выражающих одобрение, так что для этой цели мы в нем не нуждались: с другойстороны, если кто-то (к примеру, в исторической работе) пожелаетиспользовать это слово в его старом смысле, он не сможет этого сделать, неприбегнув к объяснениям, потому что слово это не годится больше длявыражения своего первоначального значения. Так что, если однажды мы позволим людям возвышать и облагораживать или,по их словам, наделять более глубоким смыслом слово "христианин", это словотоже вскоре утратит свой смысл. Во-первых, сами христиане не смогутприменить его ни к одному человеку. Не нам решать, кто, в самом глубокомзначении этого слова, близок или нет к духу Христа. Мы не можем читать вчеловеческих сердцах. Мы не можем судить, судить нам запрещено. Было быопасной самонадеянностью с нашей стороны утверждать, что такой-то человекявляется или не является христианином в глубоком смысле этого слова. Ноочевидно, что слово, которое мы не можем применять, становится бесполезным.Что касается неверующих, то они, несомненно, с готовностью станутупотреблять это слово в его "утонченном" смысле. В их устах оно сделаетсяпросто выражением похвалы. Называя кого-то христианином, они лишь будутиметь в виду, что это хороший человек. Но такое употребление этого слова необогатит языка, ведь у нас уже есть слово "хороший". Между тем слово"христианин" перестанет быть пригодным для выполнения той действительнополезной цели, которой оно служит сейчас. Мы должны, таким образом, придерживаться первоначального, ясногозначения этого слова. Впервые христианами стали называться "ученики" вАнтиохии, то есть те, кто принял учение апостолов (Деян. 11, 26).Несомненно, так назывались лишь те, которые извлекли для себя наибольшуюпользу из этого учения. Безусловно, это имя распространялось не на тех, ктоколебались, принять ли им учение апостолов, а на тех, кто именно ввозвышенном, духовном смысле оказался "гораздо ближе к духу Христа". Это невопрос богословия или морали. Это лишь вопрос употребления слов такимобразом, чтобы всем было ясно, о чем идет речь. Если человек, который принялдоктрину христианства, ведет жизнь, недостойную ее, правильнее будет назватьего плохим христианином, чем сказать, что он не христианин. Я надеюсь, что ни одному читателю не придет в голову, будто "сущность"христианства предлагается здесь в качестве какой-то альтернативывероисповеданиям существующих христианских церквей -- как если бы кто-то могпредпочесть ее учению конгрегационализма, или греческой православной церкви,или чему бы то ни было другому. Скорее "сущность" христианства можносравнить с залом, из которого двери открываются в несколько комнат. Если мнеудастся привести кого-нибудь в этот зал, моя цель будет достигнута. Нозажженные камины, стулья и пища находятся в комнатах, а не в зале. Этот зал-- место ожидания, место, из которого можно пройти в ту или иную дверь, а неместо обитания. Даже наихудшая из комнат (какая бы то ни было) большеподходит для жилья. Некоторые люди, верно, почувствуют, что для них полезнееостаться в этом зале подольше, тогда как другие почти сразу же суверенностью выберут для себя дверь, в которую им надо постучаться. Я незнаю, от чего происходит такая разница, но я уверен в том, что Бог незадержит никого в зале ожидания дольше, чем того требуют интересы данногочеловека. Когда вы наконец войдете в вашу комнату, вы увидите, что долгоеожидание принесло вам определенную пользу, которой иначе вы не получили бы.Но вы должны смотреть на этот предварительный этап как на ожидание, а не какна привал. Вы должны продолжать молиться о свете; и конечно, даже пребывая взале, вы должны начать попытки следовать правилам, общим для всего дома. Икроме того, вы должны спрашивать, какая дверь истинна, невзирая на то, какаяиз них нравится вам больше по своей обшивке или окраске. Выражаясь проще, выне должны спрашивать себя: "Нравится ли мне эта служба?", но: "Правильны лиэти доктрины? Здесь ли обитает святость? Сюда ли указывает мне путь моясовесть? Происходит ли мое нежелание постучать в эту дверь от моей гордости,или просто от моего вкуса, или от моей личной неприязни к этому конкретномупривратнику?" Когда вы войдете в вашу комнату, будьте добры к тем, кто вошел в другиедвери, и к тем, кто еще ожидает в зале. Если они -- ваши враги, то помните,что вам приказано молиться за них. Это одно из правил, общих для всего дома.

* Книга 1 ДОБРО И ЗЛО КАК КЛЮЧ К ПОНИМАНИЮ ВСЕЛЕННОЙ *

ЗАКОН ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПРИРОДЫ

Каждый слышал, как люди ссорятся между собой. Иногда это выглядитсмешно, иногда -- просто неприятно; но как бы это ни выглядело, я считаю,что мы можем извлечь для себя кое-какие важные уроки, слушая, что ссорящиесяговорят друг другу. Они говорят, например, такие вещи: "Как бы вампонравилось, если бы кто-нибудь сделал то же самое вам?", "Это мое место, яего первый занял", "Оставьте его в покое, он не делает вам ничего плохого","Почему я должен уступать тебе?", "Дай мне кусочек твоего апельсина, я давалтебе от своего", "Давай, давай, ты же обещал". Каждый день люди произносятподобное -- как образованные, так и необразованные, как дети, так ивзрослые. Относительно всех этих и подобных им замечаний меня интересует лишь то,что человек, делающий их, не просто заявляет, что ему не нравится поведениедругого человека. Он взывает при этом к какому-то стандарту поведения, окотором, по его мнению, знает другой человек. И тот, другой, очень редкоотвечает: "К черту ваши стандарты!" Почти всегда он старается показать, чтото, что он сделал, на самом деле не идет вразрез с этим стандартомповедения, а если все-таки идет, то для этого имеются особые извинительныепричины. Он делает вид, что в данном конкретном случае у него были этиособые причины, чтобы просить освободить место того, кто занял его первым,или что ему дали кусочек апельсина совсем при других обстоятельствах, иличто случилось нечто непредвиденное, освобождающее его от необходимостивыполнить обещание. Фактически выглядит так, что обе стороны имели в видукакого-то рода Закон или Правило честной игры, или порядочного поведения,или морали, или чего-то в этом роде, относительно, чего они оба согласны. Иэто действительно так. Если бы они не имели в виду этого Закона, они моглибы, конечно, драться, как дерутся животные, но не могли бы ссориться испорить по-человечески. Ссориться -- значит стараться показать, что другойчеловек не прав. И в этом старании не было бы смысла, если бы между вами иим не существовало какого-то рода согласия в том, что такое добро и чтотакое зло. Точно так же не имело бы смысла говорить, что футбольный игрок допустилнарушение, если бы не существовало определенного соглашения по поводу правилигры в футбол. Этот закон раньше называли "естественным", то есть законом природы.Сегодня, когда мы говорим о "законах природы", мы обычно подразумеваем такиевещи, как силы тяготения, или наследственность, или химические законы. Нокогда мыслители древности называли законы добра и зла "законами природы" ониподразумевали под этим "закон человеческой природы". Их идея состояла в том,что, как все физические тела подчиняются закону тяготения, как все организмыподчиняются биологическим законам, так и существо по имени человек имеетсвой закон -- с той великой разницей, однако, что физическое тело не можетвыбирать, подчиняться ли ему закону тяготения или нет, тогда как человекимеет право выбора -- подчиняться ли ему закону человеческой природы илинарушать его. Ту же идею можно выразить по-другому. Каждый человек постоянно, каждуюсекунду находится под действием нескольких различных законов. И среди нихимеется только один, который он свободен нарушить. Будучи физическим телом,человек подвластен закону тяготения и не может пойти против него: если выоставите человека без поддержки в воздухе, у него будет не больше свободывыбора, чем у камня, упасть на землю или не упасть. Будучи организмом,человек должен подчиняться различным биологическим законам, которые он неможет нарушить по своей воле, точно так же как их не могут нарушитьживотные. То есть человек не может не подчиняться тем законам, которые онразделяет с другими телами и организмами. Но тот закон, который присущтолько человеческой природе, и который не распространяется на животных,растения или на неорганические тела, -- такой закон человек может нарушитьпо своему выбору. Этот закон назвали "естественным", потому что люди думают,что каждый человек знает его инстинктивно и поэтому никого не надо учитьему. При этом, конечно, не имелось в виду, что время от времени нам не будутпопадаться индивидуумы, которые не знали бы о нем, аналогично тому как времяот времени нам встречаются дальтоники или люди, совершенно лишенныемузыкального слуха. Но, рассматривая человечество в целом, люди полагали,что человеческая идея о приличном поведении очевидна для каждого, И ясчитаю, что они были правы. Если бы они были не правы, то все, что мыговорим о войне, например, оказалось бы лишенным смысла. Какой смыслзаявлять, что враг не прав, если такая вещь, как добро, не была быреальностью? Если бы нацисты не знали в глубине своего сердца так же хорошо,как и мы с вами, что им следовало подчиняться голосу добра, если бы они неимели представления о том, что мы называем добром, то, хотя нам и пришлосьбы воевать против них, мы смогли бы их винить в содеянном ими зле не более,чем в цвете их волос. Я знаю, что, по мнению некоторых людей, закон порядочного поведения,знакомый всем нам, не имеет под собой твердого основания, потому что вразные века различные цивилизации придерживались совершенно несхожихвзглядов на мораль. Но это неверно. Различия между взглядами на моральдействительно существовали, но они всегда касались лишь частностей. Если кто-нибудь возьмет на себя труд сравнить учения о морали,господствовавшие, скажем, в Древнем Египте, Вавилоне, Индии, Китае, Греции иРиме, то его поразит факт, насколько эти учения были похожи друг на друга ина наше сегодняшнее понятие о нравственности. Некоторые свидетельства этогоя обобщил в одной из моих книг под названием "Человек отменяется", но вданный момент я хотел бы лишь попросить читателя подумать о том, к чему быпривело совершенно различное понимание морали. Представьте себе страну, гдевосхищаются людьми, которые убегают с поля битвы, или где человек гордитсятем, что обманул всех, кто проявил к нему неподдельную доброту. Вы с такимже успехом можете представить себе страну, где дважды два будет пять. Людирасходились во взглядах на то, по отношению к кому не следует бытьэгоистичным,-- только ли к членам своей семьи, или к тем, кто живет вокруг,или вообще ко всем людям. Однако они всегда были согласны в том, что неследует ставить на первое место самого себя. Эгоизм никогда и нигде несчитался похвальным качеством. Разного мнения держались люди и по тому вопросу, сколько жен следуетиметь: одну или четырех. Но они всегда были согласны в том, что брать каждуюпонравившуюся женщину вы не имеете права. Однако самое замечательное состоит в следующем. Когда бы вам нивстретился человек, утверждающий, что он не верит в реальность добра и зла,уже в следующий момент вы увидите, как этот же человек сам возвращается котвергнутым им принципам. Он может нарушить обещание, данное вам, но если выпопробуете нарушить обещание, данное ему, то не успеете вы и слововымолвить, как он станет жаловаться: "Это несправедливо". Представителикакой-нибудь страны могут утверждать, что договоры не имеют никакогозначения, но в следующую минуту они перечеркнут собственное утверждение,заявив, что договор, который они собираются нарушить, несправедлив. Однакоесли договоры не имеют никакого значения и если не существуют добро и зло,иными словами, если нет никакого закона человеческой природы, то какая жеможет быть разница между справедливыми и несправедливыми договорами? Ядумаю, шила в мешке не утаишь, и, что бы они ни говорили, совершенно ясно,что они знают этот закон человеческой природы так же хорошо, как любойдругой человек. Отсюда следует, что мы вынуждены верить в подлинное существование добраи зла. Временами люди могут ошибаться в определении их, как ошибаются,скажем, при сложении чисел, но понятие о добре и зле не в большей мерезависит от чьего-то вкуса и мнения, чем таблица умножения. А теперь, если высогласны со мной в этом пункте, мы перейдем к следующему. Он состоит в том,что никто из нас по-настоящему не следует закону природы. Если среди васнайдутся люди, являющиеся исключением, я приношу им мои извинения. Этимлюдям я бы посоветовал почитать какую-нибудь другую книгу, потому что всето, о чем я собираюсь говорить здесь, не имеет к ним отношения. Итак, возвратимся к обычным человеческим существам. Я надеюсь, что выне поймете превратно то, что я собираюсь сказать. Я здесь не проповедую, иБогу известно то, что я не пытаюсь показаться лучше других. Я простостараюсь обратить ваше внимание на один факт, а именно на то, что в этомгоду, или в этом месяце, или, что еще вероятнее, сегодня мы с вами не сумеливести себя так, как хотели бы, чтоб вели себя другие люди. Для этого можетбыть сколько угодно объяснений и извинений. Например, вы страшно устали, когда были так несправедливы к детям; тане совсем чистая сделка, о которой вы почти забыли, подвернулась вам в такоймомент, когда у вас было особенно туго с деньгами; а то, что вы обещалисделать для такого-то старого своего приятеля (обещали и не сделали) -- чтож, вы никогда не стали бы связывать себя словом, если бы знали заранее, какужасно заняты будете в это время! Что же касается вашего поведения с женой(или мужем), сестрой (или братом), то, если бы я знал, как они способныраздражать человека, я бы не удивлялся -- да и кто я такой, в конце концов?Я сам такой же. То есть мне самому не удается как следует соблюдатьестественный закон, и как только кто-нибудь начинает говорить мне, что я егоне соблюдаю, в моей голове сразу же возникает целый рой извинений иобъяснений. Но в данный момент нас не интересует, насколько обоснованны всеэти извинения и объяснения. Дело в том, что они лишь еще одно доказательствотого, как глубоко, нравится нам это или нет, верим мы в закон человеческойприроды. Если мы не верим в реальную значимость порядочного поведения,почему тогда мы так ревностно оправдываем свое не совсем порядочноеповедение? Правда состоит в том, что мы верим в порядочность настолькоглубоко -- мы испытываем на себе такое сильное давление этого закона илиправила,-- что не в состоянии вынести того факта, что нарушаем его, и врезультате пытаемся списать свою ответственность за нарушение на кого-то илина что-то другое. Вы заметили, что мы подыскиваем объяснения только нашему плохомуповедению? Только наше плохое поведение мы объясняем тем, что были усталыми,или обеспокоенными, или голодными. Свое хорошее поведение мы не объясняемвнешними причинами: мы ставим его исключительно в заслугу себе. Итак, я хочуобратить ваше внимание на два пункта. Первое: человеческие существа во всехчастях земного шара разделяют любопытную идею о том, что они должны вестисебя определенным образом. Они не могут отделаться от этой идеи. Второе: вдействительности, они не ведут себя таким образом. Они знают естественныйзакон, и они нарушают его. На этих двух фактах основаны наше понимание самих себя и той Вселенной,в которой мы живем.

НЕКОТОРЫЕ ВОЗРАЖЕНИЯ

Если эти два факта являются основой, то мне следует остановиться, чтобыупрочить ее, прежде чем идти дальше. Некоторые из полученных мною писемсвидетельствуют, что есть немало людей, которым трудно понять, что же такоеестественный закон, или нравственный закон, или правила порядочногоповедения. В этих письмах я, например, читаю: "Не является ли то, что Вы называетеморальным законом, просто нашим стадным инстинктом, и не развился ли он также, как все наши другие инстинкты?" Что ж, не отрицаю, мы можем иметь стадный инстинкт; но это совсем нето, что я имею в виду под моральным законом. Мы все знаем, что значитчувствовать в себе побуждения инстинкта -- будь то материнская любовь, илиполовой инстинкт, или чувство голода. Такой инстинкт означает, что выиспытываете сильное желание действовать определенным образом. И конечно,иногда мы испытываем сильное желание помочь другому человеку, и нет сомненийв том, что такое желание возникает в нас благодаря стадному инстинкту. Нопочувствовать желание помочь совсем не то же самое, что чувствовать: тыдолжен помочь, хочешь этого или нет. Предположим, вы слышите крик о помощиот человека, находящегося в опасности. Вы, возможно, почувствуете при этомдва желания: одно -- помочь ему (в силу своего стадного инстинкта) и другоежелание -- держаться подальше от опасности (в силу инстинктасамосохранения). Однако в дополнение к этим двум импульсам вы обнаружите всебе третий, который говорит вам, что вы должны следовать тому импульсу,который толкает вас помочь, и должны подавить в себе желание убежать. Этопобуждение, которое судит между двумя инстинктами, которое решает, какомуинстинкту надо следовать, а какой подавишь, само не может быть ни одним изних. Вы могли бы, с таким же основанием сказать, что нотная страница,которая указывает, по какой клавише вам надо ударить в данный момент, сама-- одна из клавиш. Нравственный закон говорит нам, какую мелодию нам следуетиграть; наши инстинкты - только клавиши. Есть еще один способ указать, что нравственный закон - это не простоодин из наших инстинктов. Если два инстинкта находятся в противоречии друг сдругом и в разуме нашем нет ничего, кроме них, то, вполне очевидно, победилбы тот инстинкт, который сильнее. Однако в те моменты, когда мы особенноостро ощущаем воздействие этого закона, он словно бы подсказывает намследовать тому из двух импульсов, который, наоборот, слабее. Вы, вероятно,гораздо больше хотите не рисковать собственной безопасностью, чем помочьчеловеку, который тонет; но нравственный закон тем не менее побуждает васпомочь тонущему. И, не правда ли, он часто говорит нам: попытайсяактивизировать свой правильный импульс, сделать его сильнее, чем он есть всвоем естественном проявлении. Я хочу этим сказать, что часто мы ощущаем потребность стимулироватьсвой стадный инстинкт, для чего пробуждаем в себе воображение и чувствожалости -- настолько, чтобы у нас хватило духа сделать доброе дело. Иконечно же, мы действуем не инстинктивно, когда стимулируем в себе этупотребность совершить добрый поступок. Голос внутри нас, который говорит:"Твой стадный инстинкт спит. Пробуди его", -- не может сам принадлежатьстадному инстинкту. На этот вопрос можно взглянуть с третьей стороны. Если бы нравственныйзакон был одним из наших инстинктов, мы могли бы указать на определенныйимпульс внутри нас, который всегда был бы в согласии с правилом порядочногоповедения. Но мы не находим в себе такого импульса. Среди всех нашихимпульсов нет ни одного, который нравственный закон никогда не имел быоснований подавлять, и ни одного, который ему никогда не приходилось быстимулировать. Было бы ошибкой считать, что некоторые из наших инстинктов --такие, к примеру, как материнская любовь или патриотизм, - правильны,хороши, а другие -- такие, как половой или воинственный инстинкт, -- плохи.Просто в жизни чаще сталкиваешься с обстоятельствами, когда следуетобуздывать половой или воинственный инстинкт, чем с такими, когда приходитсясдерживать материнскую любовь или патриотическое чувство. Однако приопределенных ситуациях долг женатого человека -- возбуждение половогоимпульса, долг солдата -- возбуждение в себе воинственного инстинкта. С другой стороны, встречаются обстоятельства, когда следует подавлятьлюбовь матери к своим детям и любовь человека к своей стране; в противномслучае это привело бы к несправедливости по отношению к детям другихродителей и к народам других стран. Строго говоря, нет таких понятий, какхорошие и плохие импульсы. Вернемся снова к примеру с пианино. На клавиатуренет двух различных видов клавишей -- верных и неверных. В зависимости оттого, когда какая нота взята, она прозвучит верно или неверно. Нравственныйзакон не есть некий отдельный инстинкт или какой-то набор инстинктов. Этонечто (назовите это добродетелью или правильным поведением), направляющеенаши инстинкты, приводящее их в соответствие с окружающей жизнью. Между прочим, это имеет серьезное практическое значение. Самая опаснаявещь, на которую способен человек, -- это избрать какой-то из присущих емуприродных импульсов и следовать ему всегда, любой ценой. Нет у нас ни одногоинстинкта, который не превратил бы нас в дьяволов, если бы мы сталиследовать ему как некоему абсолютному ориентиру. Вы можете подумать, чтоинстинкт любви ко всему человечеству всегда безопасен. И ошибетесь. Стоитвам пренебречь справедливостью, как окажется, что вы нарушаете договоры идаете ложные показания в суде "в интересах человечества", а это в концеконцов приведет к тому, что вы станете жестоким и вероломным человеком. Некоторые люди в своих письмах задают мне такой вопрос: "Может быть,то, что Вы называете нравственным законом, на самом деле -- общественноесоглашение, которое становится нашим достоянием благодаря полученномуобразованию?" Я думаю, подобный вопрос возникает из-за неверного пониманиянекоторых вещей. Люди, задающие его, исходят из того, что если мы научилисьчему-то от родителей или учителей, то это "что-то"-- непременно человеческоеизобретение. Однако это совсем не так. Все мы учим в школе таблицуумножения. Ребенок, который вырос один на заброшенном острове, не будетзнать этой таблицы. Но из этого, конечно, не следует, что таблица умножения-- всего лишь человеческое соглашение, нечто изобретенное людьми для себя,что они могли бы изобрести и на иной лад, если бы захотели. Я полностьюсогласен с тем, что мы учимся правилу порядочного поведения от родителей,учителей, друзей и из книг, точно так же как мы учимся всему другому. Однакотолько часть этих вещей, которым мы учимся, просто условные соглашения, иони действительно могли бы быть изменены; например нас учат держаться правойстороны дороги, но мы с таким же успехом могли бы пользоваться правиломлевостороннего движения. Иное дело -- такие правила, как математические. Ихизменить нельзя, потому что это реальные, объективно существующие истины. Вопрос в том, к какой категории правил относится естественный закон.Существуют две причины, говорящие за то, что он принадлежит к той жекатегории, что и таблица умножения. Первая, как я сказал в первой главе,заключается в том, что, несмотря на различный подход к вопросам морали вразных странах и в разные времена, эти различия несущественны. Они совсем нетак велики, как некоторые люди себе представляют. Всегда и вездепредставления о морали исходили из одного и того же закона. Между темпростые (или условные) соглашения, подобные правилам уличного движения илипокрою одежды, могут отличаться друг от друга безгранично. Вторая причина состоит в следующем. Когда вы думаете об этих различияхв нравственных представлениях разных народов, не приходит ли вам в голову,что мораль одного народа, лучше (или хуже) морали другого народа? Неспособствовали ли бы ее улучшению некоторые изменения? Если нет, тогда,конечно, не могло быть никакого прогресса морали. Ведь прогресс означает непросто изменения, а изменения к лучшему. Если бы ни один из кодексов моралине был вернее или лучше другого, то не было бы смысла предпочитать моральцивилизованного общества морали дикарей или мораль христиан морали нацистов. На самом деле мы все, конечно, верим, что одна мораль лучше,правильнее, чем другая. Мы верим, что люди, которые пытались изменятьморальные представления своего времени, которые были так называемымиреформаторами, лучше понимали значение нравственных принципов, чем ихближние. Ну что ж, хорошо. Однако в тот самый момент, когда вы заявляете,что один моральный кодекс лучше другого, вы мысленно прилагаете к ним некийстандарт и делаете вывод, что вот этот кодекс более соответствует ему, чемтот. Однако стандарт, который служит вам мерилом двух каких-то вещей, самдолжен отличаться от них обеих. В данном случае вы, таким образом,сравниваете эти кодексы морали с некоей истинной моралью, признавая темсамым, что такая вещь, как истинная справедливость, действительносуществует, независимо от того, что думают люди, и от того, что идеи однихболее соответствуют этой истинной справедливости, чем идеи других. Илидавайте посмотрим на это с другой стороны. Если ваши моральные представлениямогут быть более правильными, а моральные представления нацистов -- менееправильными, то тогда должно существовать нечто -- какая-то истиннаяморальная норма, - которая может служить мерилом верности или неверности техили иных взглядов. Причина, почему ваше представление о Нью-Йорке может бытьвернее или, напротив, неправильнее моего, заключается в том, что Нью-Йорк --это реально существующее место и он существует независимо от того, что любойиз нас думает о нем. Если бы каждый из нас, говоря "Нью-Йорк", подразумевалпросто "город, который я себе вообразил", как могли бы представления одногоиз нас о нем быть вернее, чем представления другого? Тогда не могло бы бытьи речи о чьей-то правоте или чьем-то заблуждении. Точно так же, если быправило порядочного поведения просто подразумевало "все, что ни одобритданный народ", не было бы никакого смысла утверждать, что один народсправедливее в своих оценках, чем другой. Не имело бы смысла говорить о том,что мир может улучшаться или ухудшаться в моральном отношении. Таким образом, я могу сделать заключение, что, хотя различия междупонятиями людей о порядочном поведении часто заставляют нас сомневаться,существует ли вообще такая вещь, как истинный закон поведения, тот факт, чтомы склонны задумываться об этих различиях, доказывает, что он существует. Перед тем как я закончу, позвольте мне сказать еще несколько слов. Явстречал людей, которые преувеличивали упомянутые расхождения, потому что невидели разницы между различиями в нравственных представлениях и в пониманииопределенных фактов или представлении о них. Например, один человек сказалмне: "Триста лет тому назад в Англии убивали ведьм. Было ли это проявлениемтого, что Вы называете естественным законом, или законом правильногоповедения?" Но ведь мы не убиваем ведьм сегодня потому, что мы не верим в ихсуществование. Если бы мы верили -- если бы мы действительно думали, чтовокруг нас существуют люди, продавшие душу дьяволу и получившие от неговзамен сверхъестественную силу, которую они используют для того, чтобыубивать своих соседей, или сводить их с ума, или вызывать плохую погоду, --мы все безусловно согласились бы, что, если кто-нибудь вообще заслуживаетсмертной казни, так это они, эти нечестивые предатели. В данном случае нетразличия в моральных принципах: разница заключается только во взгляде нафакт. То обстоятельство, что мы не верим в ведьм, возможно, свидетельствует обольшом прогрессе в области человеческого знания: прекращение судов надведьмами, в существование которых мы перестали верить, нельзя рассматриватькак прогресс в области морали. Вы не называли бы человека, который пересталрасставлять мышеловки, гуманным, если бы знали: он просто убедился, что вего доме нет мышей.

РЕАЛЬНОСТЬ ЗАКОНА

Теперь я вернусь к тому, что сказал в конце первой главы о двухлюбопытных особенностях, присущих человечеству. Первая состоит в том, чтолюдям свойственно думать, что они должны соблюдать определенные правилаповедения, иначе говоря, правила честной игры, или порядочности, или морали,или естественного закона. Вторая заключается в том, что на деле люди эти правила не соблюдают.Кое-кто может спросить, почему я называю такое положение вещей странным. Вамоно может казаться самым естественным положением в мире. Возможно, выдумаете, что я слишком строг к человеческому роду. В конце концов, можетесказать вы, то, что я называю нарушением закона добра и зла, простосвидетельствует о несовершенстве человеческой природы. И собственно говоря,почему я ожидаю от людей совершенства? Такая реакция была бы правильной,если бы я пытался точно подсчитать, насколько мы виновны в том, что самипоступаем не так, как, с нашей точки зрения, должны поступать другие. Но моенамерение состоит совсем не в этом. В данный момент меня вовсе не интересуетвопрос вины: я стараюсь найти истину. И с этой точки зрения сама идея онесовершенстве, о том, что мы -- не те, чем следовало бы быть, ведет копределенным последствиям. Какой-нибудь предмет, например камень или дерево, есть то, что он есть,и не имеет смысла говорить, что он должен быть другим. Вы, конечно, можетесказать, что камень имеет "неправильную" форму, если вы собиралисьиспользовать его для декоративных целей в саду, или что это -- "плохоедерево", потому что оно не дает вам достаточно тени. Но под этим вы толькоподразумевали бы, что этот камень или то дерево не подходят для ваших целей.Вы не станете, разве только шутки ради, винить их за это. Вы знаете, чтоиз-за погоды и почвы ваше дерево просто не могло быть другим. Так что"плохое" оно потому, что подчиняется законам природы точно так же, как и"хорошее" дерево. Вы заметили, что из этого следует? Из этого следует, что то, что мыобычно называем законом природы, например влияние природных условий наформирование дерева, возможно, и нельзя называть законом в строгом смыслеэтого слова. Ведь говоря, что падающие камни всегда подчиняются законутяготения, мы, в сущности, подразумеваем, что "камни делают так всегда". Недумаете же вы, в самом деле, что, когда камень выпускают из рук, он вдругвспоминает, что имеет приказ лететь к земле. Вы просто имеете в виду, чтокамень действительно падает на землю. Иными словами, вы не можете бытьуверены, что за этими фактами скрывается что-то, помимо самих фактов,какой-то закон о том, что должно случиться, в отличие от того, чтодействительно случается. Законы природы, применительно к камням и деревьям, лишь констатируютто, что в природе фактически происходит. Но когда вы обращаетесь кестественному закону, к закону порядочного поведения, вы сталкиваетесь счем-то совсем иным. Этот закон, безусловно, не означает "того, чточеловеческие существа действительно делают", потому что, как я говорилраньше, многие из нас не подчиняются этому закону совсем и ни один из нас неподчиняется ему полностью. Закон тяготения говорит вам, что сделает камень,если его уронить; закон же нравственный говорит о том, что человеческиесущества должны делать и чего не должны. Иными словами, когда вы имеете делос людьми, то, помимо простых фактов, подлежащих констатации, сталкиваетесь счем-то еще, с какой-то привходящей движущей силой, стоящей над фактами.Перед вами факты (люди ведут себя так-то). Но перед вами и нечто еще (имследовало бы вести себя так-то). Во всем, что касается остальной Вселенной(помимо человека), нет необходимости ни в чем другом, кроме фактов.Электроны и молекулы ведут себя определенным образом, из чего вытекаютопределенные результаты, и этим, возможно, все исчерпывается. (Впрочем, я недумаю, что об этом свидетельствуют доводы, которыми мы располагаем на данномэтапе). Однако люди ведут себя определенным образом, и этим, безусловно,ничто не исчерпывается, так как вы знаете, что они должны вести себя иначе. Все это настолько странно, что люди стараются объяснить это так илииначе. Например, мы можем придумать такое объяснение: когда вы заявляете,что человек не должен вести себя так, как он себя ведет, вы подразумеваетето же самое, что в случае с камнем, когда говорите, что у него неправильнаяформа, а именно, что поведение этого человека причиняет вам неудобство.Однако такое объяснение было бы совершенно неверным. Человек, занявшийугловое сиденье в поезде потому, что он пришел туда первым, и человек,который проскользнул на это угловое место, сняв с него ваш портфель, когдавы повернулись к нему спиной, причинили вам одинаковое неудобство. Новторого вы обвиняете, а первого -- нет. Я не сержусь -- может быть, лишьнесколько мгновений, пока не успокоюсь,-- когда какой-нибудь человекслучайно подставит мне ножку. Но прихожу в негодование, когда кто-то хочетподставить мне ножку умышленно, даже если это ему не удается. Между темпервый доставил мне неприятное мгновение, а второй -- нет. Иногда поведение, которое я считаю плохим, совсем не вредит мне лично,даже наоборот. Во время войны каждая сторона рада воспользоваться услугамипредателя со стороны противника. Но и пользуясь его услугами, даже оплачиваяих, обе стороны смотрят на предателя как на подонка. Поэтому вы не можетеопределить поведение других людей как порядочное, руководствуясь лишькритерием полезности этого поведения для вас лично. Что же касается нашегособственного порядочного поведения, то, я думаю, никто из нас нерассматривает его как поведение, которое приносит нам выгоду. Порядочно себявести -- это довольствоваться тридцатью шиллингами, когда вы могли быполучить три фунта; это честно выполнить свое школьное домашнее задание,когда можно было бы легко обмануть учителя; это оставить девушку в покое,вместо того чтобы воспользоваться ее слабостью; это не бежать из опасногоместа, заботясь о собственной безопасности; это сдерживать свои обещания,когда проще было бы забыть о них; это говорить правду, даже если в глазахдругих вы выглядите из-за этого дураком. Некоторые люди говорят, что, хотя порядочное поведение не обязательноприносит выгоду данному человеку в данный момент, оно в конечном счетеприносит выгоду человечеству в целом. И что, следовательно, ничегозагадочного в этом нет. Люди, в конце концов, обладают здравым смыслом. Онипонимают, что могут быть счастливыми или чувствовать себя в подлиннойбезопасности лишь в таком обществе, где каждый ведет честную игру. Именнопоэтому они и стараются вести себя порядочно. Не вызывает, конечно,сомнения, что секрет безопасности и счастья лишь в честном, справедливом идоброжелательном отношении друг к другу со стороны как отдельных людей игрупп, так и целых народов. Это одна из наиважнейших в мире истин. И тем неменее мы обнаруживаем в ней слабое место, когда пытаемся объяснить ею свойподход к проблеме добра и зла. Если мы, спрашивая: "Почему я не должен быть эгоистом?", получаемответ: "Потому что это хорошо для общества", то за этим может возникнутьновый вопрос: "Почему я должен думать о том, что хорошо для общества, еслиэто не приносит никакой пользы мне лично?" Но на этот вопрос возможен лишьодин ответ: "Потому что ты не должен быть эгоистом". Как видите, мы пришли ктому же, с чего начали. Мы лишь констатируем то, что является истиной. Еслибы человек спросил вас, ради чего играют в футбол, то ответ "для того, чтобызабивать голы" едва ли был бы удачным. Ибо в забивании голов и состоит самаигра, а не ее причина. Ваш ответ просто означал бы, что "футбол есть футбол",и это, безусловно, верно, но стоит ли говорить об том? Точно так же, если человек спрашивает, какой смысл вести себяпорядочно, бессмысленно отвечать ему: "Для того, чтобы принести пользуобществу". Так как стараться "принести пользу обществу", иными словами, небыть эгоистом, себялюбцем (потому что общество, в конечном итоге, означает"других людей"), это и значит быть порядочным, бескорыстным человеком. Ведь бескорыстие является составной частью порядочного поведения. Такимобразом, вы фактически говорите, что порядочное поведение -- это порядочноеповедение. С равным успехом вы могли бы остановиться на заявлении: "Людидолжны быть бескорыстными". Именно здесь хочу остановиться и я. Люди должны быть бескорыстными,должны быть справедливыми. Это не значит, что они бескорыстны или что имнравится быть бескорыстными; это значит, что они должны быть такими.Нравственный закон, или естественный закон, не просто констатирует фактчеловеческого поведения, подобно тому как закон тяготения констатирует фактповедения тяжелых объектов при падении. С другой стороны, этот естественныйзакон и не просто выдумка, потому что мы не можем забыть о нем. А если бы мыо нем забыли, то большая часть из того, что мы говорим и думаем о людях,обратилась бы в бессмыслицу. И это не просто заявление о том, как хотелосьбы нам, чтобы другие вели себя ради нашего удобства. Потому что такназываемое плохое или нечестное поведение не совсем и не всегдасоответствует поведению, неудобному для нас. Иногда оно, наоборот, намудобно. Следовательно, это правило добра и зла, или естественный закон, иликак бы иначе мы ни назвали его, должно быть некоей реальностью, чем-то, чтообъективно существует, независимо от нас. Однако это правило, или закон, не объективный факт в обычном смыслеслова, такой, как, например, факт нашего поведения. И это наводит нас намысль о некоей иной реальности, о том, что в данном конкретном случае заобычными фактами человеческого поведения скрывается нечто вполнеопределенное, царящее над ними, некий закон, которого никто из нас несоставлял и который тем не менее воздействует на каждого из нас.

12 3 4 5 6 7 8 Следующая ⇒

Поиск по сайту: