 |
|
|
Архитектура Астрономия Аудит Биология Ботаника Бухгалтерский учёт Войное дело Генетика География Геология Дизайн Искусство История Кино Кулинария Культура Литература Математика Медицина Металлургия Мифология Музыка Психология Религия Спорт Строительство Техника Транспорт Туризм Усадьба Физика Фотография Химия Экология Электричество Электроника Энергетика |
Мы выступаем за плюрализм подходов в преподавании экономической теории 39 страница
(4) В этом смысле мы можем, перефразируя К.Маркса, сказать, что мир отчуждения в силу своих внутренних противоречий сам создает силы своего снятия, своих «могильщиков»по мере прогресса производительных сил, развития креатосферы и формирования субъекта ассоциированного социального творчества (борьбы за социальное освобождение). Так складываются предпосылки и основания генезиса нового общества. При этом авторы хотели бы специально отметить, что аспекты (2) [особенно (2.2.)], (3.1.) [особенно (в)], (3.2.) и (3.3.) во многих советских и зарубежных марксистских работах не акцентировались и не акцентируются, хотя по отдельности почти из всех тезисов (1)-(4) о предпосылках «царства свободы» можно найти в работах К.Маркса, Ф. Энгельса, В.И. Ленина и марксистов ХХ века. Мы в данном случае поставили в качестве задачи-минимум систематизацию этих тезисов и их обоснование процессом «заката» экономической общественной формации в целом. Что же касается основных черт «царства свободы», то мы, как и все марксисты, отнюдь не намерены конструировать утопии, а посему ограничимся лишь несколькими ремарками, исследуя лишь объективные тенденции рождения «царства свободы». Первая. Авторам хотелось бы специально подчеркнуть отличие разрабатываемой им теории общества будущего от почерпнутой из примитивных учебников и затем чудовищно вульгаризированной неолиберальной трактовки коммунизма (как общества, напоминающего всеобщую казарму с поголовной уравниловкой и изобилием примитивных материальных благ) и социализма как его первой фазы. Более того, ортодоксальная марксистская трактовка будущего как прежде всего отрицания капитализма также требует существенного развития. Для нас «царство свободы» – это, прежде всего, снятие, диалектическое отрицание всей предыстории [отчужденной жизни] человечества (в том числе – но не только – капитализма) и наследование истории креатосферы и борьбы за социальное освобождение. Это мир, где свободные ассоциации становятся адекватной социальной формой для свободной творческой деятельности, а прогресс креатосферы, диалог, полифонирование субъектов творческой деятельности становятся основным содержанием общественной жизни. Но не менее важно для нас и то, что расцвести это царство свободы может лишь на базе такого материального производства, где уровень производительности труда достаточно высок для того, чтобы свободное время индивидов и общества в целом обеспечивало простор для прогресса креатосферы как основной сферы жизнедеятельности Человека. Вторая. Путь к этому миру будет не менее (а скорее всего – более) сложным и долгим, чем дорога от первых буржуазных революций ХVI века до мирового торжества промышленного капитализма в конце ХIХ. И начинается он в условиях, когда творческая деятельность является уделом лишь относительно небольшой части человечества. Хотя в настоящее время ее ростки пронизывают труд широкого круга людей массовых профессий – и квалифицированного рабочего, и педагога, и врача, а не только ученых и художников. В США так называемый «креативный класс» составляет всего 30% занятых. Если же мы предположим снятие противоречий глобализации и прекращение паразитических расходов, вызываемых милитаризмом, финансовыми спекуляциями, искусственно раздуваемым массовым потреблением, то ныне это будет около 1/3 занятых[385]). И все же это будет меньшинство работников. Поэтому мы можем предположить, что на протяжении ближайшей эпохи общедоступной творческой деятельностью окажется только социальное творчество во всем его многообразии: от новаторства на рабочем месте, самоуправления в бригаде или микрорайоне до изменения фундаментальных основ жизни общества[386]. Более того, как бы ни сокращался в дальнейшем удельный вес материального производства и репродуктивного труда, они всегда будут играть роль основы «царства свободы». В силу сказанного правомерно выделение двух фаз в развитии «царства свободы» (они не случайно корреспондируют с идеей двух фаз коммунизма в классическом марксизме) – формального и реального освобождения труда. На первой освобождение и общедоступная творческая деятельность оказываются характерны лишь для социальной сферы, формы; содержание труда основной части членов общества остается репродуктивным. В этом случае мы можем говорить о формальном освобождении труда (по аналогии с формальным подчинением труда капиталу на доиндустриальной стадии развития капитализма). Именно с него, с социального освобождения единственно может начаться дорога к общедоступному творчеству; вне социального освобождения творчество останется уделом меньшинства, которое при этом будет вынуждено в этой своей деятельности постоянно противостоять (или подчиняться) системе отчуждения. И лишь по мере прогресса творческого содержания деятельности вширь и вглубь освобождение будет становиться реальным, когда содержание деятельности и ее общественная форма будут адекватны друг другу, снимаясь в едином качестве диалога, «полифонирования». Но это лишь прогноз далекого будущего... Сформулированный выше подход к проблемам предпосылок будущего общества (коммунизма) и тех задач, которые оно объективно должно решить, его трактовка как единого (имеющего единую природу) интернационального нелинейного и противоречивого процесса трансформации мира экономической необходимости, отчуждения в «царство свободы» позволяет, помимо акцента на преемственности и переходности, выдвинуть достаточно простой критерий «социалистичности» той или иной социальной системы: она должна обеспечивать более высокую меру экономической эффективности и свободного гармоничного развития человека, нежели капитализм[387]. Трактовка социализма как переходного процесса, главным «энергетическим потенциалом» которого является ассоциированное социальное творчество, позволяет дополнительно обосновать тезис об отмирании политических форм (в частности, партий, государства и вообще принципа представительной демократии) и развитии базисной демократии и самоуправления как направлениях, характерных для всех трех «потоков» («русел») социализма (социалистически ориентированных реформ в «странах капитала», социалистических движений, социалистических обществ). Слагаемые базисной демократии включают: (1) последовательную и наиболее полную реализацию всех международно признанных прав и свобод человека (свобода слова, совести, митингов, собраний, создания политических и общественных организаций и др.); (2) всеобщее развитие производственного (в разной мере на предприятиях с разными формами собственности) и территориального самоуправления как основных базисных форм ассоциирования населения; (3) отмирание политических партий (представляющих отмирающие классы), все в большей мере действующих через массовые демократические организации, органы самоуправления и т.п., и постепенно сливающихся с ними. (4) превращение массовых демократических организаций и движений (профсоюзных, женских, экологических, потребительских) в полновластных субъектов регулирования общественной жизни; (5) формирование законодательной власти по принципу представительства депутатов от низовых ассоциаций (органов самоуправления) с императивным мандатом (правом отзыва, замены и т.п.), подчинение исполнительной власти (правительства) законодательной; избрание независимой судебной власти при отсутствии президентского или аналогичных институтов; Тем самым мы можем сказать, что будущий социализм все в большей мере вырисовывается как «социализм гражданского общества» – теоретическая модель, разработанная и получающая определенные практические импульсы для своего подтверждения в Латинской Америке. В своем развитии, как показывает новейшая история, социализм проходит как минимум следующие этапы. Первый, связанный с потенциальной возможностью начала социалистических преобразований в условиях развитого индустриального, государственно-монополистического капитализма. Его противоречия привели к серии социалистических и национально-освободительных революций, но завершились вследствие ряда объективных причин генезисом «мутантного социализма». Второй этап, ознаменовавшийся кризисом мирового капиталистического хозяйства в первой половине XX века (Великая депрессия, фашизм, Вторая мировая война), был связан с появлением новых предпосылок социализма, прежде всего – с объективной необходимостью социализации и гуманизации (а не только государственного регулирования) мирового капиталистического хозяйства. Ответом на этот вызов XX века стали социал-демократические реформы и переход к «обществу 2/3» в развитых странах после провала попыток разрешить эти противоречия путем фашизации, а не социализации. Третий этап, связанный с новой волной в технологической революции, был ознаменован компьютеризацией, миниатюризацией и гибкостью технологий, возрастанием роли индивидуальных новаторских способностей и инициативы. Постклассический капитализм отреагировал на это возрождением традиции либерализма при одновременном усилении власти крупнейших глобальных игроков. По сути дела, это иррациональная реакция, использующая достижения НТР преимущественно в превратном секторе и дающая лишь незначительный прогресс даже в области роста потребления, не говоря уже о культуре. Сейчас, в условиях развертывания первого всемирного экономического кризиса нового века, мы оказываемся на границе нового этапа. Но о его характеристиках пока говорить еще рано… Вместо этого мы обратимся к некоторым аспектам пролемики с нашими коллегами по постсоветской школе критического марксизма.
Методология и теория исследования социализма: некоторые полемические заметки
Полемика внутри относительно недавно сформировавшейся постсоветской школы критического марксизма по проблемам методологии исследования и теории социализма во многом продолжает традиции хорошо известных международных и отечественных дебатов по различным аспектам данного проблемного поля. И в то же время она имеет свою специфику, о которой собственно и пойдет речь ниже. Из всего круга вопросов я выделю только два наиболее значимых (естественно, с точки зрения автора): о возможности генезиса социализма на неадекватном базисе и соотношении социально-экономических и социо-культурных аспектов социалистических трансформаций.
к вопросу о методологии решения проблемы развития ростков социализма на неадекватном базисе (была ли октябрьская революция социалистической?) Поставленный выше фундаментальный вопрос о возможностях развития социализма в условиях, когда для генезиса «царства свободы» еще не вызрели достаточные предпосылки, уходит своими корнями в полемику об объективной обусловленности и социалистической природе Октябрьской революции 1917 года – полемики, начавшейся еще накануне этих исторических событий. В 2007 году, в связи с 90-летием революции, они вновь обнажили всю свою актуальность, которая оказалась вдвойне велика в контесте попыток продвижения к социализму в Венесуэле, а так же споров о возможностях социалистической эволюции Кубы, Китая, Вьетнама – стран, чей уровень развития следует отнести скорее всего к периоду неравномерного перехода к развитому индустриальному обществу. А этот уровень, как показал опыт распада СССР, скорее неадекватен для социализма... В рамках нашей школы главным критиком, казалось бы, незыблемой в рамках прежней советской традиции тезы об Октябрьской революции как социалистической стал М.И.Воейков (с некоторой частью из них солидаризируется отчасти и А.И.Колганов)[388]. Развивая тезисы А.Грамши, Р.Люксембург, ряда представителей международного троцкистского направления и т.д., он доказывает, что по своим реальным результатам и реальным движущим силам Октябрь 1917 года был продолжением Февраля, частью единого процесса буржуазной экономической, социальной и даже технологической революции в России. Соответственно, ключевым выводом автора является положение о буржуазной (в общем и целом) природе «реального социализма». Основные аргументы М.И.Воейкова в принципе известны: главным субъектом революционных событий не мог быть пролетариат (он был крайне малочислен в России) и он им не стал. Главные задачи, которые действительно решила революция, были буржуазными (индустриализация, урбанизация, ликвидация неграмотности и т.п.). Социально-экономические отношения, господствовавшие в СССР, трудно назвать социалистическими, ибо мера отчуждения человека от труда, его средств и результатов была в условиях этой системы едва ли не выше, чем в условиях «классического капитализма». Следовательно, делает вывод профессор Воейков, эта революция объективно была буржуазной. Оригинальным в данной постановке является дополнение, которое делает этот автор: акцент на недостаточности для развертывания социалистического проекта даже тех материальных условий, которые сложились в СССР в условиях т.н. «развитого социализма» – с одной стороны, выделение многих прогрессивных достижений (а не только глубочайших негативных явлений) в практике реального социализма – с другой. Последние два тезиса еще в большей мере характерны для А.И.Колганова. С ним активно спорит Б.Ф.Славин, акцентируя внимание на социалистических слагаемых революции[389]. Это и природа партии большевиков, других левых партий, совершавших революцию, и содержание многих социально-экономических преобразований (не только национализации, но и планирования, социальных гарантий и т.п.), и новый тип человека, возникшего в результате победы этой революции, и самосознание ее субъектов и др. С этими аргументами трудно не согласиться, но, тем не менее, они мне кажутся недостаточными. Они доказывают, прежде всего, то, что и в самой революции, и в системе, возникшей после ее свершения, были реальные ростки нового, посткапиталистического общества. Это доказать можно, и с этим, в конечном итоге, согласится если не Воейков, то Колганов. Гораздо сложнее доказать, что действительное содержание Октябрьской революции было социалистическим. И здесь я хочу обратиться к некоторым теоретическим положениям о природе революции, высказанным выше. Как было специально подчеркнуто в предыдущем разделе текста, главным критерием социальной революции является пробуждение к жизни массового социального творчества. И Октябрьская революция действительно стала источником такого творчества низов. она вызвала к жизни созидание самими трудящимися новых социальных форм, несших в себе ростки (именно ростки – иного и не может быть в исходном пункте нового общества, каковым является революция) отношений нового общества. Этот тезис, конечно же, требует подробного историко-документального обоснования, но даже исторически не слишком просвещенный исследователь знаком с примерами десятков тысяч новых форм социальной организации, созданных еще в годы Гражданской войны, а уж тем более – в 20-е годы. Они создавались везде. В экономике ими были коммуны и реальные кооперативы, программы долгосрочного экономического развития (ГОЭЛРО) и формы всенародного учета и контроля… В политике ими стали Советы и массы новых общественных организаций и движений; по размаху форм социально-политической и иной самодеятельности (того, что ныне называется «grass-roots democracy») СССР первых 10 лет революции не знает себе равных. В общественной жизни и культуре это пробуждение к жизни миллионов «рядовых» граждан, участвовавших в ликвидации беспризорности и неграмотности, строительстве дирижаблей и спорте, создании новых художественных объединений и театров, немыслимом ни до, ни после размахе художественной самодеятельности при огромном взлете профессионального искусства… Да, все это было сопряжено и с многоукладностью нэповской экономики, и с растущей бюрократизацией политической системы и т.п. Да, все это социальное творчество базировалось на отсталых производительных силах и решало задачи, лежащие в общем и целом в рамках буржуазного горизонта (от электрификации до массовой физкультуры). Но решало оно их на основе новых, посткапиталистических форм организации. Эти формы творили новые субъекты – по-новому (ассоциации) взаимосвязанные новые (по своим ценностям и мотивам) люди. Видимым символом этого процесса стала радостно-приподнятая, романтически-энтузиастическая атмосфера, бывшая не единственной, но господствующей социальной музыкой революционной эпохи. Более того, это была атмосфера ускорения социального времени («Время – вперед!» – это не просто имя музыкального произведения, это ритм эпохи) и открытия новых пространств – Неба (повальное увлечение авиацией), Севера и т.п. Так мы в практике первого десятилетия Октября находим еще три признака социалистической революции: романтическое сотворение ее просыпающимися к новой жизни низами; музыкальность и праздничность; ускорение социального времени, спресованность и одновременно открытость социального пространства. Наконец, это была и культурная революция: Октябрь дал начало новому культурному процессу, имеющему очевидно пост-капиталистическую природу, что доказала в своих работах Л.А.Булавка[390]. Вот почему я берусь утверждать, что диалектика Октябрьской революции несводима к однозначной оценке: «буржуазная – социалистическая». Да, она на капиталистических (подчас даже ранне-капиталистических) основаниях решала задачи, которые в принципе должна была решать капиталистическая система. Но она решала их не-капиталистическими методами и вызывая к жизни не-капиталистические социальные формы, что привело, в частности, к тому, что и сами эти буржуазные задачи были решены иначе. Если мы попытаемся проследить собственно социалистическую линию, идущую от Октября, то мы заметим, что в нашей стране если и были действительные достижения, то в деле решения задач: · не столько буржуазной индустриализации (ориентированной прежде всего на массовое производство потребительских благ), сколько (мутантно-) социалистической научно-технической революции; · не столько обеспечения буржуазной профессиональной грамотности, сколько (мутантно-) социалистической общей высокой культуры населения; · не столько обеспечения буржуазной демократии (ее-то как раз и не было, и это одна из важнейших причин краха СССР), сколько первых ростков более высокого низового демократизма – реального социального творчества. Парадокс Октября и последующих лет состоял в том, что собственно буржуазные задачи-то мы решали как раз очень плохо (экономика дефицита вместо «общества потребления», технологическая отсталость вместо «более высокой производительности труда» и т.п.). Единственно, где у нас были действительные успехи, так это как раз в сферах посткапиталистичеких (отчасти даже постиндустриальных) – в обеспечении общедоступного образования высокого уровня и ориентированного на формирование разносторонне развитого человека, а не узкого специалиста; в освоении космоса и фундаментальной науке; развитии высокой культуры и обеспечении ее доступности массам… Другой вопрос, который здесь возникает: можно ли решать посткапиталистические задачи, не решив собственно буржуазных и не потому ли в конечном итоге рухнул «реальный социализм», что собственно буржуазные задачи массового потребления и т.п. у нас не были решены – мы пока оставим в стороне. Нам в данном случае было важно показать другое: то, что импульс Октября вопреки сталинскому террору и брежневскому застою дал мощный (хотя и постепенно истончившийся) поток новых общественных отношений и форм деятельности, человеческих поступков, ценностей и мотив пост-буржуазного, социалистического типа. Оппоненты могут возразить: это была не единственная линия Октябрьской революции. Да, это действительно так. В ней было много и того, что характеризует как инерционность общественного развития, так и разрушительные составляющие самой революции. Низы СССР несли в себе не только начала ассоциированного социального творчества, но и родовые черты Хама. Интеллигенция частью шла в Революцию, созидая в диалоге с массами новые чудеса техники и качественно новую культуру, а частью бежала от революции. Советская власть открывала тысячи новых школ и музеев, но Гражданская война и сталинская модернизация уничтожила массу объектов и – что гораздо страшнее – субъектов культуры… В этом реальная диалектика революции. И диалектика эта была такова, что баланс разрушения и созидания был очень подвижен и колебался, вызывая фантастические достижения и чудовищные разрушения на протяжении долгих десятилетий, пока не завершился поражением советского проекта. Но это была именно революция. Другой вопрос, была ли это революция “против «Капитала»”[391]. Если смотреть на проблему узко политико-экономически и исходить только из одного тезиса Маркса о том, что революция происходит там, где старые производственные отношения стали тормозом развития новых, обогнавших их производительных сил, то это действительно так. Но объективно произошедшие в XX веке во многих слабо- и средне-развитых странах антикапиталистические социально-экономические и политические изменения поставили проблему возможности опережающего развития и решения в некапиталистических системах буржуазных задач (1) прогресса технологии, создания позднеиндустриального уклада и перехода к постиндустриальному и (2) обеспечения материального благосостояния на уровне «общества потребления» для значимой части граждан, профессионального образования и т.д. Ключ к решению этой теоретической проблемы дает методология исследования диалектики взаимодействия различных слагаемых социума (в традиционной марксистской терминологии – производительных сил, производственных отношений, «надстройки») и, в частности, методология «Капитала», прежде всего, – теория формального и реального подчинения труда капиталу. К последней мы еще вернемся, а сейчас кратко сформулируем несколько принципиально важных тезисов, касающихся названной выше методологии. Во-первых, взаимодействие производительных сил и производственных отношений, традиционно сводимое лишь к двум аспектам («содержание и уровень развития первых определяет вторые; на определенном этапе развития производительных сил производственные отношения становятся тормозом их развития, что вызывает революцию») на самом деле много богаче. Для нашего анализа необходимо, как минимум, следующее уточнение: возможной является ситуация, в которой производственные отношения опережают развитие производительных сил, оказываются как бы «сшитым на вырост» социально-экономическим «костюмом». В «Капитале» этот вариант раскрыт при анализе диалектики развития формального подчинения труда в реальное. Напомним, первое предполагает развитие капитала на неадекватном для него материально-техническом базисе простой кооперации и мануфактуры, основанных на использовании ручного труда, доиндустриальных технологий, где только социально-экономическая форма – капитал – подчиняет наемного работника. Реальное же подчинение труда предполагает, что капитал развивается на адекватном для него индустриальном базисе и не только определенное производственное отношение – капитал, – но и само содержание труда, господство системы машин над работником, превращенным в частичный придаток машины, – обеспечивает реальное подчинение труда. В рамках этой методологии, в частности, показано, что сформировавшиеся «на вырост» производственные отношения капитализма при благоприятных социально-политических условиях (например, в Нидерландах с XVI века) могли обеспечить опережающее развитие технологий. А при неблагоприятных (как, например, в ренессансной Италии) – не могли. Более того, при неблагоприятных условиях даже индустриальные технологии могли развиваться в феодальных или даже рабовладельческих формах (крепостные фабрики в России XIX века, использование рабского труда вплоть до настоящего времени в некоторых странах мира). И исторический опыт (например, систематические поражения многократных попыток перехода к капитализму в доиндустриальную эпоху), и приведенные выше теоретико-методологические соображения показывают, что для периодов генезиса новых производственных отношений на еще неадекватном материальном базисе характерны (1) возможные успешные примеры такого перехода; (2) многочисленные неуспешные примеры того же и (3) систематичность, закономерность постоянно возобновляемых попыток такого перехода. Во-вторых, взаимодействие так называемых «базиса» и надстройки» также несводимо к однозначной детерминации второй первым. Методология анализа трансформационных процессов показывает, что для обществ, находящихся в этом состоянии, характерно резкое возрастание значения социально-политических и социо-культурных факторов, что вызвано, в частности, ослаблением базисной детерминации в условиях уже начавшегося отмирания старого способа производства и еще не завершенного генезиса нового. В силу этих причин в условиях возникновения новых общественных отношений на неадекватном материальном базисе едва ли не ключевым фактором, обусловливающим успешность или поражение этого генезиса, становится деятельного общественного социального субъекта и социо-культурыные факторы. В-третьих, генезис социализма, как мы показали выше, это прежде всего не возникновение нового способа производства, а переход к «царству свободы», и посему принципиально значимую (хотя и не главенствующую) роль в этой трансформации играют такие феномены, как массовое социальное творчество и культура (впрочем, об этом мы уже писали). Отсюда гипотеза возможности развития при благоприятных условиях отношений формального освобождения труда на базе недостаточных для посткапиталистической системы технологических и культурных предпосылок. В этой связи автор предлагает уточняющую основные ленинские идеи гипотезу условий, при которых возможно «достраивание» предпосылок нового общества, в условиях, когда революционный переход к его созиданию начался на неадекватной базе. К числу таких условий опережающего развития предпосылок и элементов социализма на неадекватном материальном базисе относится, как минимум, следующие. (1) Разработка и реализация стратегии решения буржуазных задач (прежде всего – создания позднеиндустриального технологического базиса и обеспечения рационального уровня потребления населения) новыми методами и в новых социальных формах. В частности, среди таких форм должны были бы быть отношения формального освобождения труда (самоуправление, социальное творчество и новаторство работников в условиях фордистской модели организации труда: ситуация не более, но и не менее противоречивая, чем капиталистическое производство на базе ручных орудий труда в условиях простой кооперации труда или ранних мануфактур), новые формы утилитарного потребления (в СССР не были найдены действенные гуманистические альтернативы ни «обществу потребления», ни «экономике дефицита», а это едва ли не ключевые проблемы раннего социализма) и т.п. (2) Развитие постиндустриальных технологий и сфер деятельности, адекватных вызовам нового общества, а не имитирующих процессы позднего капитализма (для социализма должны быть характерны такие постиндустриальные процессы, как развитие, прежде всего, массового высококачественного образования, здравоохранения, культуры, науки, рекреации природы и общества, трудосберегающих технологий, всех других форм креативной деятельности, развивающей человеческие качества, а не милитаризма, финансовых спекуляций и масс-культуры), причем при помощи новых социально-экономических отношений. (3) Наличие мощной энергии социального творчества («энтузиазма»), формирующего отношения формального освобождения труда и компенсирующего недостаточное развитие материально-технических предпосылок. Социализм, конечно же, нельзя построить только на энтузиазме, но без энтузиазма, без энергии социального творчества значительной части общества социализм построить так же невозможно. Справедливость обеих тез в полной мере подтверждает опыт генезиса и краха «реального социализма». (4) Приоритетное развитие подлинной культуры как второго (наряду с социальным творчеством) неотъемлемого слагаемого «компенсации» недостаточного развития материально-технического базиса. (5) Использование наиболее развитых форм «старой» социально-экономической организации там, где для формирования новых нет условий в рамках смешанных общественных систем; более того, развертывание новых форм только в той мере, в какой присутствует достаточная социальная энергия для их выращивания. Существенна при этом динамика в соотношении старых и новых форм: для Китая последних десятилетий, как и СССР эпохи нэпа, характерна смешанная экономика, но между ними есть принципиальное различие: в первом случае цели стоят чисто буржуазные (рост ВНП и прогресс «державы» любыми средствами), а ростки социализма постепенно затухают, так и не успев избавиться от мутантных форм, вытесняются капиталистическими отношениями; во втором, в СССР периода нэпа, ставились социалистические задачи и наращивалось использование социалистических методов их достижения. В конечном итоге эта попытка, правда, выродилась. Но выродилась именно вследствие отхода (объективно неизбежного или вызванного субъективными причинами – это мы сейчас не рассматриваем) от названной выше стратегии. (6) Обеспечение форм базисной демократии (строительство «социализма гражданского общества», говоря языком нового века) как абсолютно необходимое условие реализации всех названных выше процессов.
Поиск по сайту: |