Томпсон М. Философия науки. М.: Фаир-пресс, 2003.

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ «МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ПУТЕЙ СООБЩЕНИЯ»

Кафедра философии и культурологии

К.Ю. ТАРНОВСКИЙ

СОВРЕМЕННАЯ ЗАПАДНАЯ ФИЛОСОФИЯ

Рекомендовано редакционно-издательским советом университета в качестве учебного пособия для бакалавров и студентов всех специальностей

МОСКВА – 2013

УДК 1

Т 21

Тарновский К.Ю. Современная западная философия: курс лекций. – М.: МИИТ, 2013. – 68 с.

Курс лекций написан в соответствии с требованиями программы курса философии и освещает основные течения современной западной философии (середина XIX – начало XXI вв.), рассматривает проблемные вопросы, которые она ставит. Издание предназначено для бакалавров, магистров, аспирантов всех специальностей и форм обучения в техническом вузе.

Рецензенты:

д.ф.н., профессор Алейник Р.М. – Российский химико-технологический университет им. Д.И. Менделеева

к.ф.н., доцент Некрасов И.А. – Московский государственный университет путей сообщения (МИИТ)

© МИИТ, 2013

ВВЕДЕНИЕ

В истории под современностью понимается, как правило, Новейшее время, отсчет которого ведётся от конца Первой мировой войны (1918 г.). Однако понятие «современная философия» охватывает собой и большую часть XIX века. Это связано, прежде всего, с тем, что философам была всегда свойственна чуткость ума, позволявшая предвосхищать тенденции будущего, улавливать и обосновывать их.

Философия Нового времени (XVII – середина XIX вв.) была преимущественно философией разума. Начиная от Ф. Бэкона, который провозгласил своё знаменитое кредо «знание – сила», и оканчивая Г.В.Ф. Гегелем с его панлогизмом («все действительное – разумно»), она пыталась объективировать сущее, отделить его от субъекта, от человека, и если не познать, то, по крайней мере, предложить схему, по которой, как представлялось, развивается мироздание.

При этом с самого начала Нового времени (XVII век) важной темой оказалась тема границ человеческого познания, его возможных ошибок. Фрэнсис Бэкон (1560-1626) предупреждал о четырех видах препятствий – четырех «идолах», мешающих нашему познанию. Идолы рода – препятствия, свойственные всей человеческой природе, связанные с особенностями самого человека как природного существа; так, человек не способен чувствовать и осознавать мир как какое-то другое животное, он определенным образом ощущает тепло и холод, цвета и звуки и т.д. Идолы пещеры – индивидуальные предрассудки. Их название восходит к платоновскому мифу о пещере, где древнегреческий философ сравнивает каждого из нас с узником, сидящим в пещере спиной к выходу (к свету), перед которым горит очаг. По улице ходят люди, там находятся животные и предметы, но узник видит лишь их тени на стене пещеры, и принимает их за подлинное бытие. Если вывести его на свет, то он не поверит, что этот свет и есть настоящий мир. У каждого из нас, замечает Бэкон, есть своя, нарисованная Платоном, пещера. Идолы рынка, по Бэкону, связаны с неправильным употреблением слов; каждый вкладывает в одни и те же слова различный смысл. Наконец, идолы театра символизируют слепую веру человека в авторитеты. Название этих «идолов» связано с аналогией между театральными постановками и философскими школами – и те, и другие представляют собой продукт сознания. «Сколько изобретено философских систем, столько поставлено и сыграно комедий, представляющих вымышленные и искусственные миры» - говорил Бэкон.

После Бэкона Джон Локк выступил с идеей первичных и вторичных качеств. Так, первичные качества (объем, форма, число, фигура) присущи самим вещам и не зависят от нашего восприятия. И наоборот, вторичные качества – запах, цвет, вкус – свойственны не самим предметам и явлениям, а нашим представлениям о них. Вера в человеческий разум постепенно притуплялась, ведь если даже чувства могут нас обманывать, что можно говорить о разуме, который основывается на этих чувствах?

Джордж Беркли пошел еще дальше Локка и выдвинул идею о вторичности всех качеств, а значит, о полной субъективности мира. Быть – это значит, быть воспринимаемым. Мы воспринимаем не «материю», или «субстанцию» - но лишь конкретную вещь. Каждый из нас имеет дело со «своим», субъективным миром, а общий мир, объективное бытие, существует лишь в восприятии Бога (не стоит забывать, что Беркли был не только философом, но и епископом).

Дэвид Юм, живший уже в XVIII веке, утверждал, что человек имеет два вида представлений: впечатления (связанные с непосредственным восприятием предметов) и идеи (связанные с воспоминанием и «достраиванием» впечатлений). И впечатление, и идея могут быть простыми или сложными. По Юму,иногда наше сознание соединяет идеи, в реальном мире существующие порознь – это служит причиной появления ложных идей. Так, идея ангела появляется из совмещения впечатлений о мужчине (человеке) и крыльях. Идея Бога невозможна без представлений о чем-то бесконечно мудром, благодетельном, справедливом, совершенном. И если в жизни кто-то не сталкивался с мудростью, благодеянием, совершенством, то он не способен, по Юму, «построить» и осознать идею Бога. В сущности, говорит философ, мы имеем дело лишь с потоком ощущений, в них содержится весь материал для построения идей. А наше осознание этих ощущений – процесс сомнительный.

Наконец, Иммануил Кант (1724-1804), впитавший в себя идеи предыдущих мыслителей, построил собственную систему, в которой способности нашего разума и рассудка были подвергнуты критике. По Канту, рассудку присущи априорные (т.е. существующие в нем до всякого опыта) категории. Мы не можем познавать реальность иначе, чем через «сетку» этих категорий, не можем не пользоваться ими при познании. Кант выделяет четыре группы таких категорий: категории количества, качества, отношения и модальности (ее можно было бы обозначить как оценку связи, устанавливаемой в высказывании, данной с той или иной точки зрения: «необходимо», «возможно», «случайно», «доказуемо», «опровержимо», «обязательно», «разрешено», «хорошо»). Действительно, невозможно познать предмет или даже просто составить впечатление о нем, не говоря о его количественных, качественных характеристиках, не устанавливая их соотношения и не характеризуя предмет в терминах модальности. Однако, полагает Кант, так мы познаём не сущность предметов, а лишь явления. Сущность («вещь в себе») оказывается скрытой, т.к. рассудок и разум не способны выйти за пределы категорий, они «работают» в неких рамках, подобно компьютерной программе. К слову, особенное влияние на Канта оказал именно Юм, который, по словам мыслителя, разбудил его от догматического сна. В конечном счете, заявляет Кант, наш разум (а разум – более совершенный инструмент познания, чем рассудок) приходит к антиномиям – т.е. противоположным суждениям, которые могут быть равно доказаны, однако не базируются на опыте. Эти антиномии появляются при рассмотрении разумом наиболее сложных вопросов, ответить на которые однозначно он не способен: существует или не существует Бог? Конечен или бесконечен мир? Существует ли абсолютная свобода, или всё в мире детерминировано, предопределено? Существует ли простая частица, или всё делимо до бесконечности и в мире нет ничего простого? Рассудок зависит от заданных ему априорных категорий (количество, качество, отношение, модальность), разум находится в плену антиномий - всё это свидетельствует о весьма ограниченных способностях нашего познания.

Другой немецкий философ, Георг Гегель, выдвигает свою систему, основанную на панлогизме. Он не соглашается с Кантом относительно непознаваемости вещи в себе: всякая вещь сначала появляется в себе – так, росток – это растение «в себе». Однако все наше познание, полагает Гегель – лишь маленькая часть процесса самопознания абсолютной идеи. Гегеля называют объективным идеалистом. Это означает, что на первое место в бытии он поставил не материю, а дух, сознание, разум. Однако разум не человеческий, а некий сверхразум. Он начинает свою систему с понятия «абсолютная идея». Весь мир – и материальный, и духовный – является ее развёртыванием. Абсолютная идея проходит несколько этапов в своем развитии: логика (здесь материального мира еще не существует; абсолютная идея познаёт самое себя), природа (абсолютная идея, познав своё собственное содержание, решается свободно отпустить себя в качестве природы) и дух – на этой ступени абсолютная идея возвращается к самой себе и постигает себя в форме человеческого сознания и самосознания. Философская система Гегеля была логичной, однако она не оставляла значительного места ни субъекту, ни иррациональному. Человек оказывался лишь одним из инструментов, с помощью которого абсолютная идея познаёт самоё себя, а его жизнь, помыслы, надежды и устремления – малозначительными по историческим меркам.

Марксизм стал одной из последних крупных систем классической философии. Он впитал в себя мысль Гегеля о всеобщем диалектическом развитии, однако отправной точкой такого развития посчитал материю, а не абсолютную идею. Беря за основу это представление, К. Маркс и Ф. Энгельс разрабатывают концепцию исторического материализма и показывают сходство в развитии человеческих обществ, называя при этом фундаментом общественной жизни экономические отношения. Марксизм также строил теоретическую, умозрительную систему, хотя и обосновывал ее примерами из современного ему мира. Но в отличие от предыдущих систем, марксизм утверждает тесную связь своей философии с практикой: философия должна быть направлена на изменение условий жизни человека.

Несмотря на то, что философы Нового времени утверждали наличие препятствий на пути познания, культ разума (рационализм) можно назвать одной из характерных черт философской мысли Нового времени. В связи с этим ей свойствен ей и исторический оптимизм, вера в прогресс, в расширение границ познания. Философия Нового времени по преимуществу системна. В современной философии эти черты получили как углубление, так и, в большей степени, опровержение. Углубление их связано с философией позитивизма, которой присущ культ научного знания, отчасти с феноменологией и герменевтикой. Противоположные черты наметились в таких направлениях, как иррационализм, персонализм, экзистенциализм, постмодернизм.

Начало современной западной философии связывают именно с критикой классического типа философствования: на место культа разума пришел иррационализм, исследование объективного бытия сменилось обращением к человеку. Зародившись в середине XIX века, эти идеи оказались еще более актуальными в веке XX – такое ощущение, что мыслители предчувствовали драматические события, ожидающие мир. Эти события – две мировые войны, множество тоталитарных режимов, диктатур, поляризация мира, экологическая проблема – выявили иррациональность мира, невозможность «вписать» его развитие в некие универсальные законы; проблема человека – во всей его многомерности – вновь вышла на первое место.

ЛЕКЦИЯ 1

ИРРАЦИОНАЛИЗМ (ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ)

Провозвестниками современной философии являются немецкие мыслители Артур Шопенгауэр и Фридрих Ницше – представители философского иррационализма (от лат. irrationalis – нелогичный, неразумный) .

Артур Шопенгауэр (1788-1860) родился в семье коммерсанта. Его отец хотел, чтобы сын продолжил его дело, однако Шопенгауэра привлекала другая дорога. Он поступает в университет, сначала на медицинский факультет, а затем на философский. В тридцать лет Шопенгауэр пишет самое известное своё произведение – «Мир как воля и представление» (1819). Однако успеха оно не имела. Не слишком удачно складывалась поначалу и лекционная работа: Шопенгауэр намеренно ставил свои лекции на одно время с Гегелем (которого философ недолюбливал) – однако тот был гораздо более популярен. Шопенгауэру было уже за пятьдесят, когда его работы начали обретать известность: в 1836 его работа «О свободе воли» была удостоена первой премии на конкурсе, объявленном Норвежской королевской академией, в 1851 выходит произведение «Parerga und Paralipomena» - «Дополнительные и неопубликованные сочинения», включавшее в себя ставшие популярными «Афоризмы житейской мудрости». Второе и особенно третье издание «Мира как воли и представление», осуществлённое за год до смерти философа, уже были успешными. Однако влияние на умы идеи Шопенгауэр стали оказывать уже после смерти философа.

Можно выделить несколько источников философии Шопенгауэра, бывших для него авторитетными. Это, во-первых, Кант с его разделением мира ноуменов (вещи в себе) и феноменов (доступный познанию в опыте мир «вещей для нас»). Во-вторых, Платон с его «мифом о Пещере». Наконец, немаловажным было влияние древнеиндийской философии – индуизма и буддизма.

То, как человек воспринимает мир, определяется им самим – его органами чувств. Так, по Шопенгауэру мир, окружающий человека, есть его представление. Человек «не знает ни солнца, ни земли, а знает только глаз, который видит солнце, руку, которая осязает землю» [1]. Мир вокруг нас – это результат и порождение нашего созерцания. Только для субъекта, пишет Шопенгауэр, существует всё, что существует. Однако что заставляет вещи существовать, а человека – жить? По Шопенгауэру это – воля, сила, которая безлична, иррациональна и непознаваема. Он определяет ее как «порыв», «натиск», «неосознанное стремление». Если мир вокруг нас – феномен, и он существует лишь в нашем представлении, то воля – это не зависящее от человека и непознаваемое начало мира. Если проводить аналогию с Кантом, то можно заметить, что «представление» (мир, создаваемый каждым человеком) близко к «вещи для нас», а «воля» - к вещи в себе.

Воля – это прежде всего воля к жизни. Она заставляет всё сущее – существовать, а человека – жить. Воля – мотив всякого действия. Это и «та сила, которая движет и живит растение, и та сила, которая образует кристалл, и та, которая направляет магнит к северу, и та, которая встречает его ударом при соприкосновении разнородных металлов, и та, которая в сродстве материальных веществ проявляется как отталкивание и притяжение, разделение и соединение, и наконец, как тяготение, столь могучее во всей материи, влекущее камень к земле и землю к солнцу» [1]. Интересно, что даже любовь Шопенгауэр рассматривал как проявление мировой воли: так, сближение мужчины и женщины обусловлено волей, которое движет к жизни их будущего ребенка. В индуизме и буддизме существует понятие «майя» для обозначения некой силы или энергии, которая обеспечивает восприятие человеком мира в той или иной форме, однако скрывает истинное положение вещей («покрывало Майя»). Шопенгауэру близка такая трактовка воли. Воля может стать объектом познания, но остаётся таинственной силой, и может быть познана скорее интуитивно. Волю не следует понимать как христианского Бога: она не дарует человеку спасение после смерти, не призвана искупить его грехи, напротив, воля ввергает человека в страдания. Из-за ее неразумности, иррациональности, мир оказывается для человека «худшим из возможных миров», ведь он не способен уразуметь, понять его устройство.

Если мир вокруг нас (представляемый нами) может меняться, то воля – неизменна, и это приводит нас к идее антиисторичности мира. Шопенгауэр не разделяет веры Гегеля и просветителей в разум, в прогресс.

Из буддизма Шопенгауэр заимствует и оригинально развивает тему страдания. Четыре истины буддизма гласят: 1) жизнь – это цепь страданий; 2) причина страданий – в погруженности в бренный мир, приверженности земным страстям; 3) человек способен найти избавление от страданий, 4) следуя особому пути. Воля, по Шопенгауэру, заставляет нас не только существовать, но и постоянно чего-то желать, хотеть, обусловливает наши потребности. Воля порождает напряженность, всякое действие человека начинается с чувства лишённости, нехватки чего-либо. Однако удовлетворение желаний не приносит ничего, кроме пустоты: шесть дней в неделю мы ищем исполнения желания, чтобы на седьмой маяться от скуки. Удовлетворение кратковременно и порождает новую жажду. Человек, соответственно, оказывается пленником воли, которая заставляет его существовать и желать. Разумом он способен осознать, что наш мир – худший из миров. Но воля все равно требует от него продолжения существования. Всё это приводит философа к пессимизму (от лат. pessimus – «наихудший»).

Что же остается делать человеку в такой ситуации? Шопенгауэр все-таки не абсолютный пессимист: для человека открыт путь к покою и самосовершенствованию. Однако чтобы их добиться надо хотя бы немного освободиться от давления мировой воли, в каком-то смысле «обмануть» ее.

Во-первых, этому освобождению способствует искусство. Искусство – не утилитарно, не основано на принципе пользы. В творчестве человек отделяется от желаний, абстрагируется от понятия пользы того или иного предмета. Он становится «зрачком мира», погружается в объект, на который обращает энергию своего творчества, и забывает про своё страдание. В эстетическом созерцании художник (в широком смысле этого слова) улавливает вечное в вещах. Красота не требует пользы, исполнения желаний. Созерцание не сопряжено с хотением, а значит, и со страданием.

Второй путь – аскетизм, также связанный с созерцанием. В его основе лежит поиск смыслов не в окружающим мире (вне субъекта), а в самом себе. В узком смысле аскетизм подразумевает отказ от излишеств, умение жить скромно и довольствоваться малым. По Шопенгауэру, однако, он предполагает еще отказ от эгоизма и признание других равными себе. Воля заставляет человека не только желать, но и обретать желаемое в постоянной борьбе с ближним. Эгоизм формирует сущность человека, обусловливает его борьбу с себе подобными в погоне за мнимыми наслаждениями. Поэтому начать сострадать – это значит, отказаться от эгоизма, перестать искать постоянного удовлетворения своих желаний (особенно за счет других), признать других равными себе. Необходимо видеть в других не их злонамеренность и скудоумие, а те страдания, которым они, как и мы, подвергаются в «худшем из миров». Доброта – это сострадание; страдание – единственное, что объединяет людей и может служить основой бескорыстной любви к ближнему. Парадоксальным образом аскетизм (предполагающий, казалось бы, отрешенность, достижение нирваны, т.е. угасания) оказывается не только средством «укрощения» воли, освобождения от ее диктата, но и путем к ближнему.

Шопенгауэр – иррационалист, однако цель своего учения он видел в том, чтобы помочь разуму осознать то, что человек уже чувствует интуитивно. Понятие воли перекликается с платоновской философией и кантовской «вещью в себе», однако Шопенгауэр наделяет волю конкретным содержанием, считая ее силой не благой, а неразумной, никуда не направленной, заставляющей человека жить в постоянном желании и напряжении. Этические идеи Шопенгауэра основаны на любви к ближнему, преодолевающей эгоизм, и в этом схожи с христианскими, однако приходит он к ним совсем другой дорогой: мир не является творением Бога, он – только порождение нашего разума, видимость, за которой стоит воля. Идея воли, тема одиночества человека, его страдания, критика нормативной морали, заложенные в шопенгауэровском учении, стали питательной средой для идей еще одного философа-иррационалиста – Фридриха Ницше (1844-1900).

Ницше родился в семье лютеранского пастора. Изучал филологию в Бонне и Лейпциге. Уже в студенческие годы он был признаваем в академической среде как незаурядный мыслитель и культуролог. В творчестве Ницше можно выделить три периода: раннее творчество (1868-1878) сосредоточено в основном на культурологических проблемах и выдержано в академическом духе. Работы 1878-1882 («Человеческое, слишком человеческое», «Веселая наука», «Утренняя заря») ознаменованы разрывом с предыдущей философской традицией, уходом в афористичность изложения. В работах последнего периода (1883-1889 – «Так говорил Заратустра», «По ту сторону добра и зла», «Антихристианин» и др.) предыдущие идеи Ницше находят своё продолжение, приобретая поистине грандиозный размах. В последний год сознательной жизни Ницше работал особенно плодотворно. Он писал текст за текстом, делая формулировки все более безапелляционными, обезоруживая читателя энергетикой этих работ. В начале 1889 сознание не выдержало: Ницше впадает в психическое расстройство. О последних его годах жизни известно мало, кроме того, что он практически перестал разговаривать и лишь изредка играл на фортепиано. После смерти Ницше его сестра, с которой у философа были весьма прохладные отношения, издала в искажённом виде не оконченное им сочинение «Воля к власти», а впоследствии пыталась представить Ницше как провозвестника нацизма. То, что это стало возможным – следствие самой философии «рапалльского затворника» - противоречивой, неоднозначной, взрывной, отвергающей догмы. Как писал мыслитель и математик Б. Рассел, «Ницше пытался соединить два рода ценностей, которые нелегко гармонируют между собой: с одной стороны, ему нравятся безжалостность, война, аристократическая гордость; с другой стороны, он любит философию, литературу, искусство, особенно музыку» [2]. Он же предупреждает: «в нем много такого, что надо отвергнуть просто как манию величия» [там же].

Ещё в ранней работе «Рождение трагедии из духа музыки» Ницше высказал мысль о существовании двух начал в культуре: дионисийского и аполлонического. Аполлон – греческий бог, сын Зевса, покровитель света, наук и искусств, его имя стало нарицательным для обозначения изящества и красоты. Дионис (он же Вакх, у римлян - Бахус) – бог виноградарства, виноделия, олицетворение жизненных сил. Древнейшие формы культа Диониса имели оргиастический характер: участники культа, одетые в звериные шкуры, в массовых радениях доводили себя до исступления (экстаза), разрывали на части и пожирали в сыром виде воплощавшее бога животное (чаще всего быка или козла), приобщаясь таким образом к божеству и достигая «богоодержимости». Аполлоновское начало Ницше сравнивает со сновидением, а дионисийское – с опьянением. Первое создаёт лишь прекрасную иллюзию, приукрашенную реальностью и лежит в основе пластических искусств (например, балета) и поэзии. Посредством же дионисийского начала «природа снова празднует праздник примирения со своим блудным сыном – человеком» [3]. Ему свойственна экстатичность, порывистость, пьянящая мощь. Дионисийское начало проявляет себя прежде всего в музыке – и через нее восходит к трагедии (отсюда название работы). «В пении и пляске являет себя человек сочленом более высокой общины: он разучился ходить и говорить и готов в пляске взлететь в воздушные выси… В человеке звучит нечто сверхприродное: он чувствует себя богом, он сам шествует теперь восторженный и возвышенный; такими он видел во сне шествовавших богов» [3].

По Ницше, в древнегреческой культуре, особенно досократической, оба начала сосуществовали в нормальной пропорции. Впоследствии же, начиная с Сократа и Платона, культ разума стал вытеснять дионисийское начало, а с ним – вытеснять подлинные жизненные силы человека, обедняя его, заставляя быть не тем, чем он является на самом деле. Рациональность в ущерб инстинктам, жизненным порывам не пошла на пользу человечеству. Большую роль в вытеснении дионисийского начала из культуры сыграло и распространившееся позже христианство.

В более поздних работах Ницше обрушивается и на само христианство. Оно, по Ницше, делает человека угнетённым, при этом возводя его слабость в культ. Христианство защищает всё то, что вредно для человека, объявляя греховными земные ценности. Христианство атрофирует в человеке волю к жизни, возводя в идеал страдание. Ставя всё с ног на голову, христианин страдание в земной жизни объявляет практически залогом спасения в жизни вечной. На деле это – попытка замаскировать свою слабость, найти в ней утешение и даже представить слабость как силу. Сильный же человек, не стесняющийся своей силы, мощи (нем. macht – иногда переводится как «власть») оказался негодным, отверженным христианством, неудобным для него. При этом христианство опасается всего одарённого, оригинального, привилегированного, утверждая равенство всех людей перед Богом. Однако «Бог умер», Ницше провозглашает «смерть Бога». Это утверждение можно трактовать не только как неприятие именно христианских ценностей (сострадания, любви к ближнему), но и как отторжение любых вечных и абсолютных истин и ценностей.

Переоценка всех ценностей подразумевает отказ от христианской морали – «морали рабов». Последняя основана на сострадании, спасении слабых, жалости. Мораль господ будет свойственна новому человеку, сверхчеловеку, который так же далек от человека, как последний – от обезьяны. В основе деятельности сверхчеловека – то, что иногда называют «воля к власти» (нем. Wille zur Macht), хотя более точным представляется перевод «воля к мощи», т.к. в русском языке слово власть имеет четко выраженный политический оттенок. Человек является творцом постольку, поскольку он может творить новые ценности, в этом его мощь и могущество.

В самом известном своем произведении «Так говорил Заратустра» Ницше упоминал о трёх превращениях человеческого духа: стадиях верблюда, льва и ребенка. На первой он готов «унизиться, чтобы заставить страдать свое высокомерие», «питаться желудями и травой познания и ради истины терпеть голод души» [4]. Верблюд желает быть навьюченным, в этом его естественное состояние. Если верблюд характеризуется послушанием, ему даётся установка: «ты должен», то лев говорит: «я хочу». «Ты должен» - это олицетворение тысячелетних ценностей, которые дух-лев готов презреть. Он уже знает, с чем ему бороться. Лев создаёт себе свободу для нового созидания. Но созидать ему не дано, его энергия разрушительна. Он не может создавать новые ценности: это под силу лишь ребёнку. Действительно, ребёнок открыт миру: его часто удивляет то, что не удивляет взрослых, и, наоборот, он не видит ничего необычного в том, что взрослого оставит в недоумении (например, ребенок может не удивиться необычному, нелепому имени своего друга: его представления о норме и отклонении от нее еще не устоялись). Ценности христианства лицемерны. Даже аскетизм имеет в своей основе волю повелевать, он упивается своим мнимым превосходством. Человеку нужно прежде всего возвратиться к самому себе, не бояться своих жизненных сил, порывов, отказаться от ценностей, которые утратили свою ценность и стать по ту сторону добра и зла.

Ницше склонен делить людей на аристократов и «людей второго сорта», не возражая, чтобы последние страдали. Сверхчеловек способен на жестокость; преступление, совершенное им, является преступлением лишь в глазах людей слабых. Культ силы, проповедуемый Ницше, на деле оказывается следствием слабости, личных комплексов мыслителя, которые выразились в мечтах о сверхчеловеке. Стремление к мощи (власти), культивируемое философом, имеет своим источником неизжитый страх. Люди, победившие страх, не упиваются властью, не ищут удовольствия в войне. Удивительно, но Ницше не способен был, видимо, представить бескорыстную любовь человека к ближнему. Бертран Рассел так рассуждает об этике Ницше: «Есть два вида святых: святой от природы и святой из боязни. Святой от природы искренне и непосредственно любит человечество, он делает добро потому, что это дает ему счастье. Святой из боязни, наоборот, подобен человеку, который не ворует, потому что боится полиции, и который был бы злым, если бы его не сдерживали мысли об адском пламени или о мести соседей. Ницше мог представить себе только второй тип святого: он настолько полон страха и ненависти, что искренняя любовь к людям кажется ему невозможной» [2].

Философия Ницше неоднозначна. Благодаря афористичному, оригинальному стилю изложения работы Ницше вышли далеко за пределы академического сообщества, сделав его одним из наиболее читаемых мыслителей. Однако безапелляционность, напористость и в то же время иносказательность многих его суждений порождали многозначность их трактовок. Ситуацию запутала и упомянутая ситуация с сестрой Ницше, представившей его чуть ли не как апологета германизма. Можно ли оставаться человеком, избавившись от понятий добра и зла, не оценивая их как полярные, противоположные? Что характеризует сверхчеловека – могущество или жестокость? Предлагает Ницше новую мораль, или оказывается ниспровергателем морали вообще? На все эти вопросы нет единого ответа. Однако появление Ницше было закономерным: с одной стороны, девятнадцатый век был веком атеизма, которому Ницше в известном смысле придал теоретическую основу. Во-вторых, идея относительности ценностей и истины (сама по себе не новая – она высказывалась еще Протагором) оказалась особенно актуальной в XX веке – неспроста своим предшественником Ницше считают, например, некоторые представители постструктурализма.

Шопенгауэра и Ницше условно относят к иррационализму, хотя далеко не все в их учении иррационально. Применяют и другое название: философия жизни (по Шопенгауэру, воля – это прежде всего, воля к жизни; Ницше противопоставлял христианской морали, «морали рабов», своего сверхчеловека, в котором восславлял жизненные силы, способность не считаться с моралью и «прилизанной», выхолощенной культурой). И то и другое название правомерно, хотя оба мыслителя стоят особняком в мировой философии. Отметим, что Ницше и особенно Шопенгауэр, высвобождая место для иррационального, открыли дорогу фрейдовскому психоанализу, в котором оказались совмещены позитивистская научность и сомнения в первостепенной роли разумного начала в человеческой жизни.

ЛЕКЦИЯ 2

ПСИХОАНАЛИЗ. НЕОФРЕЙДИЗМ

Психоанализ не может быть назван в полной мере философским направлением. Не считал себя философом и Зигмунд Фрейд (1856-1939), последовательно открещиваясь от философских проблем и считая себя последователем позитивистов (стиль его работ, особенно поздних, подчеркнуто наукообразен). Тем не менее, во-первых, сами вопросы, поставленные Фрейдом, затрагивают философское проблемное поле, а во-вторых, неофрейдизм, как направление, вышедшее из психоанализа, придал вопросам, поставленным венским ученым, философскую глубину, предложив делать упор не столько на сексуальность, сколько на социальность.

З. Фрейд родился в еврейской семье в маленьком городке на востоке Австрии. Вскоре после его рождения семья переехала в Лейпциг, а затем в Вену. Фрейд с детства обнаружил качества, способствующие научной работе: прилежание, интерес к новому, усидчивость; он любил читать, выучил несколько иностранных языков. Из-за предвзятого отношения к евреям, ему были открыты лишь несколько путей в карьере, «закреплённые» традицией за этой национальностью: юрист, коммерсант, врач. Несмотря на то, что особенной тяги к медицине он не испытывал, первые две области привлекали Зигмунда еще меньше. Фрейд поступил на медицинский факультет, который окончил в 1881. Первоначально он занимался неврологией, исследовал вопросы анестезиологии. Интересно, что им были открыты свойства кокаина как анестезирующего вещества – идеи использования кокаина Фрейд «лоббировал» через свои статьи того времени, пока медицина не признала, наконец, кокаин наркотиком, приносящим огромный вред здоровью. В 1883 он обращается к психиатрии, а вскоре получает возможность стажироваться у французского врача-психиатра Жана Шарко. В этот период были заложены основные идеи, впоследствии ставшие классикой психоанализа – метод свободных ассоциаций, теория вытеснения. В 1890-е психоанализ можно уже считать сформированным.

Несмотря на слова Фрейда о приверженности научному знанию, его методы часто строились на труднопроверяемых гипотезах. Упреки в адрес Фрейда связаны также и с тем, что основную часть его пациентов составляли люди одного и того же социального статуса – обеспеченные горожане, буржуа, что делало выборку не слишком репрезентативной. Вдобавок к этому многие выводы Фрейд делал, основываясь на исследовании самого себя. Все это, в совокупности с часто используемым методом аналогии (в научном знании он нередко подвергается критике), добавляло идеям Фрейда «метафизичности», делало их близкими к философским системам.

Известно, что Фрейд был увлечен философией Ницше и Шопенгауэра. Мысль о величии человеческого разума была ему не близка. Напротив, корень душевных болезней (а Фрейд был все-таки в первую очередь психиатром) он видит в глубинных переживаниях и детских травмах, не осознаваемых нами. Фрейд делит психику человека на три части: сознание («Я»), бессознательное («Оно») и предсознательное («сверх-Я»). «Оно» - это глубинные слои психики, куда «вытесняется» информация, которую наше сознание считает неприемлемой, постыдной, опасной. Однако пребывая в области бессознательного, она, эта информация, влияет на жизнь человека. «Сверх-Я» - это некий сторож, цензор, который стоит между «светлым коридором» сознания («Я») и «тёмной комнатой» бессознательного: он не пускает импульсы из бессознательного в область сознания, и, наоборот, вытесняет из «Я» нечто, кажущееся для сознания вредным. «Сверх-Я» символизирует авторитет родителей, совесть, личные нравственные идеалы. Если «Оно» ищет удовлетворения желаний, то «Я» живет по «принципу реальности», двигаясь к удовольствию более извилистым путём, принимая во внимание требования закона, нравственности, вообще культуры.

Травмы, связанные с вытеснением желаний в бессознательное и полученные обычно еще в детском возрасте, способны привести к нервным заболеваниям. Необходима «археология» сознания, т.е. раскрытие глубинных пластов, бессознательного, что может помочь установить причину болезни и добиться выздоровления. Бессознательное проявляет себя в ассоциациях, снах, оговорках – их Фрейд призывал внимательно исследовать. Интерпретация их, несомненно, может быть различной - в этом слабое место теории Фрейда. Однако не только придание снам и оговоркам символического характера, но и попытка их научной интерпретации – важное достижение психоанализа.

В поздних работах «По ту сторону принципа удовольствия» (1920) и «Недовольство культурой» (1930) Фрейдом высказывается еще одна мысль, которая может быть названа философской: психика человека раздвоена, в ней одновременно существуют Эрос и Танатос. Эрос – влечение к жизни, к ее продолжению, сексуальность; Танатос – тяга к покою, к смерти, берущая начало, как полагает Фрейд, с тех времен, когда первые живые организмы еще сохраняли «воспоминание» о том, чем они были до рождения. Это – имеющееся в живом организме стремление к восстановлению какого-либо прежнего состояния, которое под влиянием внешних препятствий живое существо принуждено было оставить, в некотором роде органическая эластичность или, если угодно, выражение косности в органической жизни. Что утверждает Фрейд? Позволим себе цитату: «Некогда какими-то совершенно неизвестными силами пробуждены были в неодушевленной материи свойства живого. Возможно, что это был процесс, подобный тому, каким в известном слое живой материи впоследствии должно было образоваться сознание. Возникшее тогда в неживой перед тем материи напряжение стремилось уравновеситься: это было первое стремление возвратиться к неживому. Тогда живая субстанция могла легко умереть, жизненный путь был, вероятно, короток, направление его было предопределено химической структурой молодой жизни. В течение долгого времени живая субстанция могла создаваться все снова и снова и легко могла умирать, пока внешние, определяющие причины не изменились настолько, что принуждали оставшуюся в живых субстанцию ко все большим отклонениям от первоначального жизненного пути и к более сложным окольным путям для достижения цели – смерти. Эти окольные пути к смерти, надежно охраняемые консервативными влечениями, дают нам теперь картину жизненных явлений» [5, с.52].

Итак, самоутверждение и самосохранение, поиск лучших путей существования служат тому, чтобы обеспечить организму «собственный» путь к смерти и оградить его от других, считающихся им менее предпочтительных, путей. Эта парадоксальная идея Фрейда оказала существенное влияние на философскую мысль XX века.

Критика учения Фрейда началась уже при его жизни. Еще в начале 1910-х годов Фрейд поссорился с двумя своими последователями: сначала покинул Психоаналитическое сообщество венский врач Альфред Адлер, а затем –швейцарец Карл Густав Юнг, самим Фрейдом несколько ранее назначенный главой психоаналитического общества. Оба они внесли существенный вклад в развитие того, что позже было обозначено как неофрейдизм.

Альфред Адлер (1870-1837) заинтересовался идеями Фрейда, будучи уже сформировавшимся практиком. Он изначально не принимал той стороны фрейдовского учения, которая касалась детской сексуальности. Действительно, основы психических заболеваний следует искать в травмах детского возраста. Однако не вопросы пола, а вопросы социализации оказываются первостепенными для развития личности. Ребенок, по Адлеру, изначально чувствует себя ущербным, слабым и неразвитым по отношению ко взрослым. Это формирует в нем чувство неполноценности (Адлер является автором понятия «комплекс неполноценности»). Этот комплекс усиливается, если ребёнок действительно слаб здоровьем, тщедушен, если он по каким-то параметрам, прежде всего физическим, отстаёт от сверстников.

В процессе взросления происходит компенсация: человек, социализируясь, преодолевает комплекс. Может случиться и «сверхкомпенсация» - когда ребенок, слабый в определенной области достигает значительных успехов именно в этой области (например, ребенок, имеющий проблемы с дыханием, становится отличным пловцом). И наоборот, случается, что родители способствуют изоляции ребенка, оберегая его в силу его слабости от уличных игр и разрешая не ходить в школу. В этом случае происходит «бегство в болезнь»: ребенок привыкает к положению неполноценного, и ищет в неполноценности (реальной или мнимой) защиту от неудач в обществе – в том числе и во взрослом возрасте. Например, «у меня была бы отличная работа, если бы мне не мешал N», «если бы не моё здоровье, я бы смог добиться успеха» и т.д. В любом случае, такое поведение способствует перекладыванию вины за свои неудачи на другого и вредит социализации. Часто в такой ситуации бывают виноваты родители. Случаются и попытки преодоления комплекса неполноценности путём завоевания власти над другими, демонстрации социального статуса, нарочито грубого или высокомерного поведения.

Чувство неполноценности присуще каждому ребенку, однако существует еще и «чувство общности», противостоящее первому и заставляющее социализироваться, общаться с себе подобными. Как считает Адлер, перед человеком в процессе его существования стоят три «жизненных вопроса»: общая социализация, выбор профессии, поиск спутника жизни (вопрос любви). Отсутствие успеха в первом порождает неудачи в остальных, и, наоборот, неудачи в последних двух свидетельствуют о неполной социализации.

Адлер не столь высоко, как Фрейд, оценивал бессознательное в формировании жизненного стиля человека. В отличие от основателя психоанализа, искавшего общие черты психики всех людей, Адлера интересовало развитие личностных качеств, на формирование которых влияет не только бессознательное, но и общество. И именно чувство общности, а не врожденные влечения (Фрейд) или заложенные в коллективном бессознательном архетипы (о них впоследствии говорил Юнг) оказывает решающее воздействие на формирование личности.

Одним из крупных ученых-неофрейдистов по праву считается Эрих Фромм (1900-1980). Он родился и жил в Австрии, но после прихода к власти нацистов вынужден был уехать, впоследствии работал в США, Новой Зеландии, Швейцарии. Фромм начинал как психоаналитик-практик, однако получил известность прежде всего как философ. Его наиболее известные работы: «Искусство любить», «Гуманистический психоанализ», «Бегство от свободы», «Иметь или быть».

Часто Фромма называют фрейдо-марксистом. Фромм, действительно, выступает как критик капиталистического общества. Человек, как замечает мыслитель, начинает утрачивать свою сущность, подменяя бытие – обладанием. В капиталистическом обществе каждый индивид приходит к пониманию самого себя и людей вокруг как товаров, он находится в определенной социальной роли, диктуемой рыночным обществом, и даже не стремится выйти из нее. Фромм анализирует понятия «иметь» (обладание) и «быть» (бытие). Он приходит к выводу, что в слове «быть» заключено действие, которое должно быть выражено через глагол (например, «я люблю», «я думаю»), однако в современном языке все чаще действие выражается с помощью существительных («у меня любовь к нему», «у меня есть идея»). Это изменение в языке связано с изменением самого человека, прежде всего, человека западного. Он стремится к обладанию, но не к бытию.

«Бытие» и «обладание» - это две разных установки человеческой жизни. Приверженность к одной из них проявляется даже там, где, казалось бы, речь не идёт о прямом владении чем-то. Так, «обладание знаниями» заменило собственно знания. Студенты, живущие по принципу обладания, могут безошибочно записывать все лекции, но не будут осмысливать их, и в результате получат лишь некоторый количественный массив информации. «Совершенно по-иному, - пишет мыслитель, - протекает процесс усвоения знаний у студентов, которые избрали в качестве основного способа взаимоотношений с миром бытие… Они ранее уже размышляли над проблемами, которые будут рассматриваться в лекции, у них в связи с этим возникли свои собственные вопросы и проблемы […] Они не пассивные вместилища для слов и мыслей, они слушают и слышат, и, что самое важное, получая информацию, они реагируют на нее активно и продуктивно. То, что они слышат, стимулирует их собственные размышления» [6].

В Новое время человеку казалось, что обладание знаниями, информацией, ведет только к прогрессу, помогает развиваться самому человеку. Это не так. Технические новшества часто отнимают у человека способность думать. Фромм приводит пример: продавец даже простейшие действия производит на калькуляторе, атрофируя способность складывать и вычитать. Так обладание (в данном случае, обладание возможностью посчитать на калькуляторе и самим калькулятором как результатом технического прогресса) затмевает способность быть.

Самое главное, однако, в том, что существование по принципу обладания приводит человека к использованию других людей для удовлетворения своих целей, к рассмотрению их лишь в качестве функций. Это сказывается даже на таком таинстве, как любовь. Фромм замечает, что часто человек причину неудач в браке, семейной жизни, ищет в том, что он не может найти достойный «объект» любви, т.е. он ищет причину не в себе, а в другом человеке. Эта ошибка, пишет Фромм, является следствием того, что любовь воспринимается как обладание объектом любви, а не как процесс совместного бытия.

В капиталистическом мире человек живет по принципу обладания. Его цель – не утратить способность играть ту социальную роль, которую ждёт от него общество. Воплощение жизни по принципу обладания – это потребление, оно оказывается «священной коровой» капитализма, подменяя собой смысложизненные ценности – любовь, дружбу, взаимное уважение, справедливость. Человек в этой обстановке настолько подчинен стандарту «невидимой руки рынка», что не способен на самостоятельное мышление, выходящее за пределы пользоориентированной реальности. Он бежит от своей свободы.

Существование по принципу бытия включает в себя возможность не только получать что-то, но и отдавать, и именно через эту отдачу совершенствовать себя и мироздание. Фромм приводит в пример Ветхий и Новый завет. Так, чтобы освободиться от поклонения идолам, иудеи должны были скитаться по пустыне – именно пустыня, место, где нет городов, нет богатств оказывается символом освобождения.

ЛЕКЦИЯ 3

ПОЗИТИВИЗМ И ЕГО ФОРМЫ

Примерно в то же время, когда начинал свои изыскания Шопенгауэр, в соседней Франции, вызревало направление, в известном смысле противоположное иррационализму – позитивизм. Интересно отметить, что его история продолжается по сей день: позитивизм претерпевал изменения, «ветвился», и на настоящий момент его восприемницей является философия науки (Т. Кун, И. Лакатос, П. Тулмин и др.). Позитивизм всегда занимался вопросами науки, критериев научности, факторов развития и роста научного знания. Его появление в середине XIX века закономерно: именно к этому времени научно-технические достижения позволили человеку почувствовать за собой такую силу и независимость от природы, какую до этого он ее не чувствовал никогда. Достижения физики, химии, медицины и последовавшие за ними технические новшества (паровоз, пароход, железная дорога, телефон и др.) обратили пристальное внимание на науку. Показалось, что именно наука и является единственной опорой человеческой жизни, двигателем прогресса, в который XVIII и XIX века так верили.

Основателем позитивизма по праву считается французский мыслитель Огюст Конт (1797-1858). В произведении «Курс позитивной философии» им было намечено то, что станет основой позитивистского проекта. Человечество и дух каждого человека, по Конту, проходит три стадии: теологическую, метафизическую и позитивную. На первой непонятные явления объясняются с помощью сверхъестественных сил. Миф и религия, которые господствуют на этом отрезке, основываются на внушении, апеллируют к чувствам, а не к разуму. На второй стадии – метафизической – происходит обращение к философии: человек пытается с помощью собственного разума постигнуть наиболее глубинные вопросы бытия, дать им логическое, теоретическое обоснование. Появляются философские системы и концепции (например, концепция шопенгауэровской мировой воли – это именно пример построения такой системы, основанной не на опыте, а на логике и предположении). Однако человеческий разум не способен ответить на многие вопросы. Вместо того, чтобы пытаться на них ответить, следует заниматься теми проблемами, которые нам подвластны. Позитивная стадия – это подлинно научная стадия, а позитивные (положительные) науки – это, прежде всего, естественные науки. Именно в них знание может быть подтверждено опытом, наблюдением.

Конт идет вслед за Ф. Бэконом и Р. Декартом – основоположниками научного метода. Еще Бэкон провозгласил: «Знание – сила». При этом Конт не чистый эмпирик, он признаёт, что истинная наука состоит не только из фактов, но и из законов, которые нужно исследовать. Кроме того, цель науки – предвидение, а предвидение начинается там, где есть действие. Подлинная наука – полезна, тогда как философское знание такой полезностью не обладает. Исходя из всего этого, наука не нуждается в философии как отвлеченной метафизике. Философия должна, по Конту, выступать лишь как методология науки.

Конт выстраивает науки в порядке усложнения: астрономия, физика, химия, биология. Вне рамок лежит математика, дающая базу для остальных. Вслед за биологией, на самой вершине, располагается еще новая на тот момент наука – социология, одним из основателей которой считается сам Конт. Могло бы показаться странным, что он ставит на вершину науку гуманитарную, исследующую не природу, а общество, поведение людей. Однако ошибки тут нет: по Конту, социология (или «социальная физика») должна взять методы именно из естественных наук. Изучение социальных фактов начинается с прямого и вписанного в теорию трех стадий наблюдения. Эксперимент в социологии не так прост, как в естественных науках, однако всякое отклонение от нормы может быть расценено как такой эксперимент и должно поэтому пристально изучаться.

К первому позитивизму относят также Дж. Ст. Милля и Г. Спенсера. Самобытный мыслитель Джон Стюарт Милль предлагает отделять философию (как лишенную смысла «метафизику») от логики, которая, наоборот, является опорой для развития науки. Герберт Спенсер видел задачи философии в объединении знания, построении общих для всех наук принципов. Таковыми он считал неуничтожимость материи, непрерывность движения, силовое сопротивление и господствующий над остальными принцип изменения. Спенсер развивает эволюционную теорию (его работа «Гипотеза развития» выходит даже раньше дарвиновского «Происхождения видов»). Предметом рассуждения Спенсера была также взаимосвязь науки и религии. Спенсер признает, что наука и религия совместимы т.к. обе они признают непостижимость абсолютной истины. Каждое научное открытие лишь расширяет горизонт непознанного; смысл религии – поддерживать эту тайну. Со временем, считает Спенсер, вражда между ними прекратится.

Вторая стадия позитивизма – т.н. «второй позитивизм», или махизм (Э. Мах, Р. Авенариус). Его возникновение связано с рядом открытий в физике и химии, подорвавших существовавшее понятие материи и показавшее то, что признаки, как считалось, атрибутивные ей, на самом деле ей не присущи. Так, открытие электрона, не имеющего постоянной массы, показало, что постоянство массы не может быть атрибутом материи. Рентгеновские лучи выявили развеяли представление о ее непроницаемости. В этой ситуации махисты предлагают вообще отказаться от каких-либо понятий объективной реальности («движение», «материя», «необходимость»).

Основные принципы второго позитивизма: а) не может быть знания, выходящего за пределы опыта; б) задача философии – очистить опыт от всего, что выходит за его пределы, от всего, что мы домысливаем о явлениях. Эрнст Мах выдвигает «принцип экономии мышления»: необходимо не объяснять, а описывать предметы и явления, при этом избегая метафизических терминов и допущений, которые не могут быть истолкованы однозначно (движение, пространство, время, объективная реальность). Мыслить «экономно» - значит, не объяснять, а описывать. Описательный характер науки – краеугольный камень позитивизма. Согласно махистам, знаниям мы обязаны нашим ощущениям, и задача науки состоит в систематизации этих ощущений, в принятии их за истинные, тогда как подлинное бытие («вещь в себе») может никогда нам не открыться. Мы не в состоянии познать вещи вне зависимости от нашего восприятия.

Итак, основной тезис позитивизма: философия как отвлеченное рассуждение о первоначалах мира бесполезна, ее цель – лишь классифицировать науки, освобождая опыт от наслоений. Интересно отметить, однако, и другое: зародившись на фоне все более явного отделения специальных наук от философии, на фоне ослабления связи между ними, уделяя значительное внимание критике философских систем, позитивизм сам постепенно стал философским течением, хотя и с присущими ему особенностями.

В двадцатом веке позитивизм проявился в новых формах: неопозитивизме и постпозитивизме.

Первое из них возникло в середине 1920-х гг. в Вене. Именно там в свое время преподавал Эрнст Мах, а затем сложилось сообщество ученых и мыслителей – «Венский кружок», собиравшийся по четвергам. Его вдохновителем стал Мориц Шлик, также туда входили Рудольф Карнап, Отто Нейрат, принимал участие в обсуждениях Людвиг Витгенштейн – один из крупнейших мыслителей XX века, автор работы «Логико-философский трактат». В 1930-е участники «Венского кружка» вынуждены были эмигрировать в Великобританию и в США. Среди английских мыслителей наиболее известный неопозитивист – Бертран Рассел (1872-1970).

Предметом пристального рассмотрения неопозитивистов стали логика и язык. Логико-семантическое построение предложений закладывает предпосылки истинности или ложности высказывания. Целью неопозитивистов было создание логически безупречного языка науки, в котором не было бы места метафизическим суждениям. По сути, онтологию они сводят к логике, а логику совершенствуют. Логика даёт стандартные формы корректного мышления, где из «атомарных» посылок формируются «молекулярные». Так, «Сократ – афинянин» - атомарное высказывание (определяющее какой-то один факт). «Сократ – муж Ксантиппы» - тоже. А «Сократ – афинянин и муж Ксантиппы» - уже более сложное, молекулярное высказывание. Язык науки представляет собой «склеивание» атомарных предложений в молекулярные, и, через них, в более сложные конструкции.

Витгенштейн предлагает разделить все высказывания на три вида: 1. Логико-математические (аналитические), которые основаны на аксиомах и постулатах. Они истинны при любом положении вещей, т.к. их истинность определяется принятыми правилами языка. 2. Эмпирические (протокольные) суждения, основанные на чувственном опыте. 3. Метафизические суждения, лежащие в основе философии и теологии, которые не являются доказуемыми и лишены смысла. Задача философии, как считают неопозитивисты, состоит в логическом анализе суждений науки и здравого смысла и в исследовании способа употребления языковых форм и выражений, т.е. в очищении науки от суждений третьего типа.

Схожую классификацию даёт еще один неопозитивист, Р. Карнап: предложения делятся на бессмысленные, научно-неосмысленные (вненаучные) и научно-осмысленные (научные). К первым относятся высказывания, отвечающие лишь внешним, формальным правилам языка («Луна умножает четырёхугольник»). Вторые – это все философские предложения, которые не могут быть проверены эмпирически, прежде всего потому, что в их состав входят «псевдопонятия» («абсолют», «субстанция», «материя»). Лишь третьи – проверяемые и отвергающие метафизические понятия – могут быть названы научными.

Из рассуждений неопозитивистов вытекает критерий истинности суждений, названный принципом верификации. Согласно этому принципу, истинными и осмысленными признаются такие суждения, которые могут быть сопоставлены с данными чувственного опыта (например, «за окном идёт дождь»). Такие высказывания являются фундаментом научного мышления. Однако принцип верификации оказался недостаточным. Ведь неверифицируемыми (непроверяемыми) оказываются все высказывания о прошлом и будущем, а также многие общие положения и постулаты специальных наук. Кроме того, подтверждаемость подразумевает проверку не одного случая определенного рода, а всех таких случаев (полная индукция, т.е. сбор и обобщение всех частных случаев внутри множества). Так, мы не можем утверждать, что все лебеди белые; даже если мы не встречали ни одного черного лебедя, возможно, он существует – и в этом случае выводы из предложений, построенных по принципу верификации, окажутся неверными. Кроме того, сами органы чувств могут обманывать нас.

Неудивительно, что принцип верификации подвергся критике. С конструктивным предложением выступил британский философ, логик Карл Раймунд Поппер (1902-1994). Он выдвигает принцип фальсификации (или фальсифицируемости), который призван служить критерием не просто истинности/неистинности суждений, но их научности/ненаучности. Слово «фальсификация» здесь не следует понимать в бытовом смысле («подделка, подделывание»), хотя корень тот же – латинское falsus («ложный»). Фальсифицируемость – это опровержение. Согласно принципу фальсификации, научна та теория или тот факт, для которых существуют способы их опровержения. Это не означает, что любая фраза, которую можно тут же опровергнуть, научна. Нет, такую фразу мы назовем попросту ложной. Научные гипотезы, теории, должны быть высокоинформативными, содержать в себе новые сведения, предлагать новые знания и практическую пользу. Однако рано или поздно эти теории будут опровергнуты (подвергнуты фальсификации), потому что существует способ их опровержения (раз есть доказательства той или иной теории, значит, можно попытаться привести и обратные доказательства, опровержения). Опровержимость не свидетельствует о ложности теории. Она может считаться истинной в течение продолжительного времени, а затем быть подвергнута критике, как, например, классическая механика Ньютона, которая считалась истинной почти 250 лет, пока не была дополнена и частично опровергнута Эйнштейном. Однако это не умаляет ее достоинств. Важно, что именно за счет опровержения предыдущих теорий происходит рост научного знания.

По Попперу, никакой научный закон не может быть универсальным и окончательным, его опровержимость делает возможными новые открытия. Теории, которые невозможно опровергнуть, очевидно, строятся на сомнительных доказательствах и ведут к догматизму (среди подобных выделяются фрейдизм и марксизм). Всегда должна оставаться возможность того, что однажды ряд фактов засвидетельствуют ошибочность открытого закона, приведя к его пересмотру – и это нормальная ситуация для науки. Научное знание обязано быть критичным к самому себе. К слову, сам свой метод Поппер называл «критический рационализм».

Структура научного метода, по Попперу, включает в себя:

1) осознание проблемы (например, провал прежней теории);

2) предложение нового решения (новой теории)

3) вывод из этой теории проверяемых заключений (а то, что поддается проверке, поддаётся и опровержению);

4) выбор среди соперничающих теорий наиболее подходящей.

Ответвлением постпозитивизма является т.н. философия науки (Т. Кун, И. Лакатос, М. Полани и др.). Томас Кун (1922-1996) вводит понятие «парадигма» для обозначения совокупности теоретических принципов и норм, принятых определенным научным сообществом в качестве основы решения тех или иных проблем в определенный период времени. Иными словами, парадигма – это некое русло, в котором развивается наука в тот или иной период, это метатеория, которая на протяжении некоторого времени не подвергается сомнению и составляет основу научных исследований в той или иной области. Наука, по Куну, развивается циклично. Период господства одной парадигмы называется «нормальной наукой». Постепенно накапливаются проблемы, которые невозможно решить в рамках действующей парадигмы. Наступает кризис, а затем – научная революция.

Итак, позитивизм, начав с критики философии как отвлечённой метафизики, пришел к признанию ее роли как методологии науки. В свое время проблему метода впервые поставили Бэкон и Декарт, а еще раньше к ней подходил Аристотель. Но только позитивизм пришел к выводу, что «философия не может быть плодотворной, если она отделена от науки» (Б. Рассел) [7, c,451]. По Куну, философия появляется именно в кризисные моменты развития научного знания, в моменты революций, чтобы дать науке новые основания. Позитивизм попытался быть вне идеализма и материализма, признавая и то, и другое лишь малоудачными допущениями. Такая позиция «над схваткой», вероятно, заведомо сужает возможности философии, однако в целом доказывает свою жизнеспособность, - по крайней мере, философия науки, как направление, выросшее из позитивизма, является сегодня одним из наиболее актуальных философских направлений.

ЛЕКЦИЯ 4

ФЕНОМЕНОЛОГИЯ И ГЕРМЕНЕВТИКА

В начале XX века зарождается такое философское направление, как феноменология. Ее появление связано с именем немецкого философа и математика Эдмунда Гуссерля (1859-1938). Предметом размышлений феноменологов является сознание, причем цель – преодолеть как психологизм в отношении сознания (т.е. не рассматривать его только как психический феномен), так и взгляд позитивистов, отрицающих его познаваемость, и предлагающих рассматривать лишь явления, но не сущность вещей.

Известные историки философии Дж. Реале и Д. Антисери так характеризуют феноменологию: «Феноменология — наука о сущностях, а не о фактах. Феноменолога не интересует та или иная моральная норма, его интересует, почему она — норма. Изучить обряды и гимны той или иной религии, несомненно, важно, но еще важнее понять, что такое религиозность вообще, что делает разные обряды и несхожие песнопения религиозными. Феноменологический анализ вникает в состояния стыда, святости, любви, справедливости, угрызений совести, но всегда с точки зрения сущности» [7, c.370].

Феноменология оказывается не столько еще одним философским направлением, сколько практическим методом исследования. Важную роль в этой практике играет понятие интенциональности – направленность сознания на объект, предметная соотнесённость сознания. Всякое сознание чего-либо предстает в феноменологии как «переживание», направленное по своей структуре. Без интенции, направленности, наши переживания были бы, образно говоря, лишь «картинками» в сознании — фактами сознания, не указывающими ни на что вне сознания. Свойство переживаний быть сознанием чего-то, «сознанием-о» их объектах, независимо от того, реальны ли сами объекты или нет является фундаментальным свойством сознания. «Восприятие есть восприятие чего-то, скажем, вещи; суждение есть суждение о каком-либо положении дел; оценивание — оценивание какой-либо ценностной ситуации; желание — желательного обстоятельства и т. д. Действование направлено на такое-то действие, поведение — на поступок, любовь — на то, что любимо, радование — на радостное» - пишет Гуссерль [8]. Так, картина, висящая в комнате обретает значение только для сознания, которое конституирует (создаёт) образ и «которое впервые придает "значимость" или "значение" образа первичному и являющемуся ему в восприятии объекту», или, как говорит в другом месте Гуссерль, «картина есть образ только для настроенного зрителя, который придает ей впервые значимость, или значение» [9].

В свою очередь познание понимается как деятельность сознания по установлению смысла – т.е. конституирование смысла. Феноменология – это, по сути, познание сознанием самого себя, познание не предметов вообще, а того, как они предстают перед сознанием.В интенциональности сознания, его направленности на объект присутствует субъективная компонента. В конечном счете, Гуссерль приходит к феноменологии не как к исследованию вещей, данных нам в сознании, но как к методу исследованию самого сознания, которое и наделяет вещи смыслом.

Влияние феноменологии испытало на себе еще одно философское направление – герменевтика (от греч. hermeneuo – толкую, истолковываю). Само слово «герменевтика» существовало со Средних веков наравне с понятием экзегетики – раздела богословия, занимавшегося трактовкой библейских текстов. Так, в средние века существовало представление о четверояком смысле священных текстов: каждый пассаж имел прямое значение, моральное, аллегорическое и анагогическое (возвышающее). Герменевтика же предполагала истолкование текстов вообще, преимущественно древних и плохо сохранившихся, первоначальный смысл которых не может быть прояснён. В XVIII веке немецкий богослов и философ Ф. Шлейермахер «открывает» герменевтику как философское течение, утверждая, что надо не только истолковывать текст, но и вживаться в него психологически. Однако именно в XX в. истолкование текста легло в основу методологического направления, которое и стало теперь обозначаться как герменевтика. Основные ее представители: Вильгельм Дильтей (1833-1911), Мартин Хайдеггер (1889-1976), Ганс Георг Гадамер (1900-2002).

Один из исходных пунктов герменевтики как методологического учения: реальность, связанная с прошлым, представлена для нас в виде текста. Прочтение каждого текста предполагает ту или иную его интерпретацию, толкование. А какой будет эта интерпретация, зависит от самого толкователя, от того, кто читает этот текст. Человек воспринимает информацию, будучи уже наделён неким опытом – предпониманием. В известном смысле, он уже имеет некоторые ожидания относительно этого текста. Текст, читаемый нами в XXI веке, не может быть осмыслен в категориях, например, века пятнадцатого. Иными словами, толкование текста меняет сам текст, вносит в него новые смыслы, добавляет к нему определённое содержание. В дальнейшем таким же образом могут быть истолкованы наши интерпретации: они также обрастут новыми смыслами. Этот круг в истолковании, на который указал ещё Шлейермахер, может уходить в бесконечность. Он получил название герменевтического круга. Герменевтический круг символизирует многогранность истолкования.

Интерпретатор, автор и сам текст – вот три «горизонта», влияющих на толкование. Автор писал, продуцировал текст в определённой эпохе, будучи «нагружен» тем или иным социальным опытом, предубеждениями, а, возможно, и определённым заказом. Язык текста, его форма, стиль также воздействовал на содержание. Наконец, каждый интерпретатор вносит в него свой смысл, истолковывая из позиции будущего, все более позднего времени, опираясь на свой опыт, его разум – не чистая доска (tabula rasa), а, наоборот, tabula plena – полная доска. Действительно, если мы приведем в пример современные постановки классических балетов, опер, пьес, мы увидим, что каждый раз режиссер обрамляет их в новые тона, добавляет красок. Нечто похожее происходит с интерпретируемым текстом.

В этой ситуации гуманитарные науки (а именно они в большей степени работают с текстами) не могут идти по тому же пути, что естественные. Ведь к предмету гуманитарных наук неминуемо имеет о

Поиск по сайту: