Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Рассеяны иллюзии цветов 1 страница



 

Что три весны отрадного сулят

для персика румяного и сливы?

Но, загубив прекрасные цветы,

найти убийцы радость не смогли бы…

Все говорят: ищи на небесах, —

там персика цветы пышны до лета,

И говорят еще, что в облаках

так много абрикосового цвета!

Все это так. Но видано ли то,

чтоб осень нас не настигала где-то?

В Деревню белых тополей смотрю

и слышу стон несчастных, там живущих,

А в Роще кленов темных, вторя им [103],

рыдают неприкаянные души.

Уходят дни. Могил уж не видать.

Все в запустенье, и бурьян все гуще.

Сколь много неимущий терпит мук,

чтоб нищий ныне завтра стал богатым!

Да и цветов судьба – извечный круг,

весна – рассвет, а осень – срок заката.

А раз уж смерть идет за жизнью вслед, —

кто может от нее найти спасенье?

Но говорят, – на Западе растет

посо – такое чудное растенье:

Тому, кто под его укрылся сенью,

способен жизнь продлить чудесный плод!

 

 

Бремя разума[104]

 

Когда все нервы, силы – до предела —

Подчинены лишь разуму – и только,

Судьба идет наперекор удачам,

И от ума не радостно, а горько!

Предрешено, как видно, до рожденья

Такому сердцу биться сокрушенно,

А после смерти прекратятся бденья,

Душа покинет плоть опустошенной.

Скажу к примеру: жизнь в семье богата,

Спокойны люди, не предвидя лиха,

И вдруг такой исход: она распалась,

И закрутились все в житейских вихрях…

Вот тут и вспомнишь: помыслы и думы,

Когда подчинены мирским волненьям,

Вся жизнь плывет, и в этих вечных волнах

Смутна, как в третью стражу сновиденье.

Представим: гром загрохотал внезапно, —

И от дворца остались только камни;

Представим: грустно угасает солнце, —

Как будто фонаря последний пламень…

Увы, увы! Все радости земные

Ведут людей к трагедиям и бедам!

О вас печалюсь, люди в мире бренном,

Поскольку день грядущий вам неведом!

 

 

Когда сторицей воздаешь…[105]

 

Когда сторицей воздаешь, —

Живя на этом свете,

Он, милосердный, снизойдет,

Спаситель-благодетель!

 

Мать счастлива, и счастье в том,

И в том ее забота,

Чтоб тайно одарять добром —

Без всякого расчета…

 

Но, люди, – убеждаю вас:

Так много страждущих сейчас!

Нам надо помогать им!

Не подражайте тем, скупым,

Все меряющим на калым, —

дядьям моим и братьям!

Пусть истина добрей, чем ложь!

Но в мире поднебесном

Где потеряешь, где найдешь —

Лишь небесам известно!

 

 

Мнимый блеск запоздалого расцвета[106]

 

Желая в зеркале найти

Чувств милосердных свойства,

За добродетель выдал ты

Заслуги и геройство.

 

Но скоротечен сей расцвет, —

Поможет ли притворство?

 

Халат ночной и в спальне штор

Игривый шелк у ложа,

Жемчужный головной убор,

Сановный на плаще узор, —

Перед судьбой все это вздор,

Игра с судьбою – тоже!..

Не зря твердят: на склоне дней

Нужда неотвратима.

Но есть наследство для детей:

Величье рода, имя.

Шнуры на шелке, лент извив, —

Ты горд, избранник знати,

И на твоей груди горит

Груз золотой печати![107]

Надменен, важен, словно маг,

И вознесен высоко, —

Но час закатный – это мрак

У Желтого Истока…

Героев прежних лет, вельмож

Как чтут сыны и внуки?

Прискорбно: предков имена

Для них пустые звуки!

 

 

Так кончаются земные радости[108]

 

У расписных, цветистых балок

весна себя испепелила.

И стала мусором душистым

листва, опавшая кругом.

Коль воле неба отдалась

и необузданно любила,

Коль к проплывающей луне

свой лик безвольно обратила, —

В том и найди первопричину

поступков, погубивших дом!

Ты сколько б ни винила Цзина,

что клана уничтожил нить,

Ты сколько б ни костила Нина,

семью посмевшего сгубить, —

Виновны все, с душою чистой

не умудренные любить!

 

 

У птиц убежище в лесу…

 

Чиновнику – коль деловит, —

в присутствии – хвала,

Но дома, в собственной семье,

худы порой дела.

 

И так бывает: был богат,

а после бедным стал,

Коль драгоценный он металл

по ветру размотал…

 

Он, милосердный, за других

привык душой радеть,

А сам от жизни так устал,

что ждет, как благо, смерть.

 

А этот не имеет чувств,

он холоден, как лед,

Но за обиды и к нему

возмездие придет.

 

Не верь безрадостной судьбе,

Судьба еще воздаст тебе,

Пусть тот, кто слезы льет и льет,

Их выплачет – и все пройдет!

 

Стать жертвой злобы и обид

обидчику дано,

Зря разлученным вновь сойтись

судьбой предрешено!

Причина в прошлой жизни есть

тому, что краток век,

Удачливый, всегда богат

под старость человек.

К Вратам Нирваны тот стремит

свой дух, кто просветлен,

А тот, кто во грехе погряз,

себя теряет он…

 

А птицам, если пищи нет,

осталось в лес лететь.

Земля – без края, но скудна

и худосочна твердь![109]

 

Девы пели арию за арией, но Баоюй оставался равнодушным. Тогда Цзинхуань со вздохом произнесла:

– Заблудший юноша, ты так ничего и не понял!

Голова у Баоюя кружилась, словно у пьяного, он сделал знак девушкам прекратить пение и попросил отвести его спать.

Цзинхуань велела прислужницам убрать со стола и повела Баоюя в девичьи покои. Здесь повсюду были расставлены редкостные вещи, каких на земле не увидишь. Но больше всего поразила Баоюя молодая прелестная дева, ростом и внешностью она напоминала Баочай, а стройностью и грацией Дайюй.

Баоюй совсем растерялся, не понимая, что с ним происходит, но тут Цзинхуань вдруг сказала:

– Сколько бы ни было в бренном мире благородных семей, ветер и луна в зеленом окне[110], солнечный луч на заре в девичьих покоях[111]втоптаны в грязь знатными молодыми повесами и гулящими девками. И уж совсем возмутительно то, что с древнейших времен легкомысленные бездельники твердят, будто сладострастие не распутство, а страсть – не прелюбодеяние. Все это пустые слова, за ними скрываются зло и подлость. Ведь сладострастие – уже само по себе распутство, а удовлетворение страсти – распутство вдвойне. Любовное влечение – вот источник и встреч на горе Ушань[112], и игры в «тучку и дождик». Я люблю тебя потому, что ты с древнейших времен и поныне был и остаешься первым распутником во всей Поднебесной!

– Божественная дева, – поспешил возразить испуганный Баоюй, – вы ошибаетесь! Я ленив в учении, потому отец и мать строго наставляют меня, но какой же я распутник? Я еще слишком юн для этого и даже не знаю толком, что значит «распутство»!

– Нет, это ты ошибаешься! – продолжала Цзинхуань. – Распутство есть распутство, как бы ни толковали это слово. Забавляться пением и танцами, увлекаться игрой в «тучку и дождик» и гневаться оттого, что нельзя насладиться любовью всех красавиц Поднебесной, – распутство. Но такие распутники подобны червям, жаждущим плотских наслаждений. У тебя же склонность к безрассудным увлечениям, «мысленному распутству». Объяснить смысл этих слов невозможно, их надо понять сердцем, почувствовать душой. Именно в тебе сосредоточено все то, что скрыто в этих двух словах. Ты можешь быть добрым другом в девичьих покоях, но на жизненном пути тебе не избежать лжи и заблуждений, насмешек, стоустой клеветы и гневных взглядов десятков тысяч глаз. Ныне я встретила твоих дедов – Нинго-гуна и Жунго-гуна, они меня умоляли помочь тебе вступить на праведный путь, и я не допущу, чтобы, побывав в моих покоях, ты снова погряз в мирской скверне. Затем я и напоила тебя прекрасным вином и чаем бессмертия, предостерегла от ошибок волшебными песнями, а сейчас привела сюда, чтобы в счастливый час ты сочетался с одной из моих младших сестер, имя ее Цзяньмэй, а прозвище – Кэцин. Знай, в мире бессмертных все в точности так, как в мире смертных. Но ты должен понять сущность скрытых в себе страстей, постигнуть учение Кун-цзы и Мэн-цзы, готовить себя к тому, чтобы в будущем стать достойным продолжателем дела предков.

Она объяснила Баоюю, что такое «тучка и дождик», втолкнула в комнату, закрыла дверь и ушла.

Баоюй, словно в полусне, следуя наставлениям Цзинхуань, совершил то, что в подобных обстоятельствах совершают юноши и девушки. Но подробно об этом мы рассказывать не будем.

До самого утра Баоюй ласкал Кэцин и никак не мог с нею расстаться. Потом они, взявшись за руки, пошли гулять и попали в густые заросли терновника, где бродили волки и тигры. Вдруг путь им преградила река. Моста не было.

Баоюй остановился в нерешительности и вдруг заметил Цзинхуань.

– Возвращайся быстрее! – сказала она.

– Куда я попал? – застыв на месте, спросил Баоюй.

– Это – брод Заблуждений, – ответила Цзинхуань. – Глубина в нем десять тысяч чжанов, а ширина – тысяча ли. Через него не переправишься ни в какой лодке, только на плоту, которым правит Деревянный кумир, а толкает шестом Служитель пепла. Они не берут в награду ни золота, ни серебра и перевозят только тех, кому уготована счастливая судьба. Ты забрел сюда случайно и, если утонешь, значит, пренебрег моими наставлениями.

Не успела она договорить, как раздался оглушительный грохот – будто грянул гром, толпа демонов и якш-оборотней подхватила Баоюя и увлекла за собой. Весь в поту, Баоюй в ужасе закричал:

– Кэцин, спаси меня!

Перепуганная Сижэнь и остальные служанки бросились к нему с возгласами:

– Баоюй, не бойся – мы здесь!

В это время госпожа Цинь как раз пришла напомнить служанкам, чтобы не давали кошкам разбудить Баоюя. Услышав, что Баоюй зовет ее во сне, она удивилась:

«Ведь моего детского имени здесь никто не знает! Каким же образом оно стало известно Баоюю?»

Если хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

 

Глава шестая

 

 

Цзя Баоюй познает чувства «тучки и дождика»;

старуха Лю впервые является во дворец Жунго

Госпожой Цинь овладела безотчетная грусть, когда Баоюй произнес во сне ее детское имя, но она не стала ни о чем спрашивать юношу.

Баоюя долго не покидало чувство, будто он что-то потерял, но мало-помалу он пришел в себя и стал оправлять одежду. Сижэнь помогала ему завязывать пояс, когда вдруг коснулась чего-то липкого у его бедра и невольно отдернула руку.

– Что это? – вырвалось у нее.

Баоюй покраснел и сжал ее руку.

Сижэнь была на два года старше Баоюя, отличалась умом и уже немного разбиралась в жизни. Заметив смущение Баоюя, она догадалась, в чем дело, и стыдливый румянец проступил сквозь пудру на ее лице. Но Сижэнь ничего не сказала, помогла Баоюю одеться и повела к матушке Цзя. Она едва дождалась конца ужина и, как только они вернулись к себе, улучив момент, когда кормилиц и служанок поблизости не было, сменила Баоюю белье.

– Добрая сестрица, – робко попросил Баоюй, – ты уж, пожалуйста, никому ничего не говори!

Поборов смущение, Сижэнь улыбнулась.

– Ты почему… – она помолчала и, оглядевшись, спросила: – Откуда это у тебя?

Баоюй покраснел, а Сижэнь посмотрела на него и рассмеялась. Помедлив с минуту, Баоюй рассказал Сижэнь свой сон.

Когда речь зашла о «тучке и дождике», Сижэнь стыдливо потупилась и закрыла лицо руками. Девушка была кроткой и милой. И очень нравилась Баоюю. Набравшись храбрости, он привлек ее к себе, чтобы совершить то, чему научила его фея Цзинхуань.

Сижэнь помнила, что должна исполнять все желания Баоюя – такова воля матушки Цзя, поэтому приличия ради пококетничала немного и уступила… С тех пор Баоюй стал относиться к Сижэнь совсем по-другому, а Сижэнь в свою очередь проявляла к нему еще больше внимания и заботы. Но об этом речь впереди.

Надобно сказать, что во дворце Жунго, считая хозяев и слуг, жило более трехсот человек. Поэтому дня не проходило без какого-нибудь события. Жизнь во дворце была как тугой узел, который невозможно распутать. Вот и ломай голову, с какого человека или события начать повествование.

Итак, в один прекрасный день ничтожный, маленький, как горчичное зернышко, человечек, живший за тысячи ли, дальний родственник семьи Цзя, вдруг явился во дворец Жунго. Что же, пусть это будет началом повествования, той самой нитью, ухватившись за которую мы сможем распутать весь узел.

Происходил этот человек из семьи Ван, местных уроженцев. Дед их, мелкий чиновник, служивший в столице, был когда-то знаком с дедом Фэнцзе – отцом госпожи Ван. Завидуя славе и знатности рода Ван, дед стал выдавать себя за ее родственника и сумел доказать, что приходится племянником отцу госпожи Ван. О существовании этой дальней родни не знал никто, кроме старшего брата госпожи Ван – отца Фэнцзе, да самой госпожи Ван, которая находилась тогда в столице и случайно услыхала об этом.

Сам дед давно умер, а его единственный сын Ван Чэн разорился и уехал в деревню. Потом и Ван Чэн умер, оставив после себя сына, которого в детстве звали Гоуэр. Гоуэр женился на девушке из семьи Лю, и она родила ему сына, которого назвали Баньэр, и дочь – Цинъэр. Занималась семья земледелием.

Гоуэр целыми днями работал в поле, жена была занята домашним хозяйством, и дети оставались без присмотра. Тогда Гоуэр решил взять на жительство тещу – старуху Лю, которую в доме все звали бабушкой.

Старуха Лю была вдовой, сыновей не имела, кормилась лишь тем, что приносили ей два му тощей земли. Поэтому она с радостью поселилась у зятя и стала усердной помощницей в доме.

Зима выдалась морозная и застала семью врасплох – они не успели подготовиться к холодам. Гоуэр был так расстроен, что выпил с горя несколько чашек вина и стал искать, на ком бы сорвать гнев. Жена не осмеливалась ему перечить, но старуха Лю не утерпела и стала его упрекать:

– Не прогневайся, зятюшка, но я тебе правду скажу. Кто из нас, деревенских, когда-нибудь ел досыта?! А ты с детства привык сидеть на шее у родителей, пить и есть сколько вздумается. Вот и сейчас, стоит появиться деньжатам, не думаешь о завтрашнем дне, все истратишь – а потом не знаешь, на ком сорвать зло, строишь из себя важного вельможу! Мы хоть и за городом живем, а все равно что у ног Сына Неба. Ведь здесь, в столице, все дороги вымощены деньгами, надо только уметь их взять! Так что незачем устраивать дома скандалы.

– Ты, старуха, только и знаешь, что сидеть на кане да болтать чепуху! – буркнул Гоуэр. – Может, прикажешь мне грабежом заняться?

– Кто тебе велит грабить? Давайте лучше пораскинем умом и найдем какой-нибудь выход. Или ты думаешь, деньги сами в карман потекут?

– Будь это возможно, давно нашел бы выход! – с холодной усмешкой ответил Гоуэр. – Сборщика налогов среди моей родни нет, друзей-чиновников тоже нет, а если бы даже и были, вряд ли согласились помочь. Что же тут придумаешь?

– Ты не прав, – возразила бабушка. – «Человек предполагает, а Небо располагает». Может, с помощью всемогущего Будды и счастливой судьбы найдем какой-нибудь выход. Я вот что думаю. Твои предки доводились родней семье Ван из Цзиньлина. Еще лет двадцать назад Ваны к вам хорошо относились, но вы все гордитесь, не желаете знать их. Помню, как мы с дочкой однажды ездили к ним! Вторая барышня у них такая добрая, обходительная. Не зазнается. Она теперь замужем за вторым господином Цзя Лянем из дворца Жунго и, говорят, стала еще добрее, жалеет бедных, помогает старым, одаривает монахов, делает пожертвования на монастыри. Семья Ванов достигла высоких чинов, но вторая барышня, думаю, нас не забыла. Почему тебе к ним не пойти? Может, и будет от этого какая-то польза. Если от щедрот своих барышня даст нам хоть волосок, для нас он будет толще веревки!

– Говоришь ты красиво, мама! – вмешалась тут дочь. – Но ведь таким, как мы, к их привратнику и то не подступиться. Боюсь, он и докладывать о нас не станет. Зачем же лезть на рожон?

Однако Гоуэр рассудил иначе. Он так жаждал богатства, что от речей тещи сердце его учащенно забилось.

– А почему бы бабушке самой не пойти к Ванам разузнать, что да как, если она когда-то бывала в доме старой госпожи?

Бабушка стала ахать и сказала:

– Верно говорят: в ворота знатного дома пройти не легче, чем переплыть море! Кто я такая, чтобы идти к Ванам? Да меня там никто не знает!

– Это неважно, – возразил Гоуэр. – Госпожа Ван, выходя замуж, взяла с собой из дому слугу Чжоу. Так вот, разыщем его и попросим помочь. Ведь когда-то господин Чжоу вел дела с моим отцом и они были друзьями.

– Все это так, – согласилась бабушка Лю. – Но я была там давно, а как теперь – не знаю. Но ни тебе, ни твоей жене нельзя появляться людям на глаза в таком виде. Так что и в самом деле придется идти мне, старухе, и Баньэра с собой прихватить. Повезет – всем будет польза.

На том и порешили.

Едва забрезжил рассвет, старуха Лю встала, причесалась, умылась и принялась объяснять Баньэру, как надо себя вести. Шестилетний мальчуган согласен был на все, только бы его взяли в город.

Всю дорогу бабушка вела Баньэра за руку. Наконец они пришли на улицу, где находились дворцы Жунго и Нинго. У ворот дворца Жунго, возле каменных львов, стояли паланкины и лошади. Старуха Лю не осмелилась к ним приблизиться и нерешительно направилась к боковому входу. Там с важным видом сидели какие-то люди и от нечего делать точили лясы.

– Желаю вам всяческого счастья, почтеннейшие! – подковыляв к ним, произнесла старуха Лю.

– Ты куда? – смерив ее пристальным взглядом, спросили те.

– Мне нужен господин Чжоу Жуй, слуга из дома здешней госпожи, – бабушка Лю заискивающе улыбнулась. – Не будете ли вы так добры попросить его выйти?

Никто не обратил на просьбу старухи никакого внимания, но потом один из них сказал:

– Постой у того угла, скоро из их дома кто-нибудь выйдет.

– Зачем ей там стоять, – вмешался в разговор какой-то старик и обратился к старухе: – Господин Чжоу куда-то ушел, а жена его дома. Живут они на той половине дворца, зайди с другого конца улицы и там спроси!

Бабушка Лю поблагодарила и вместе с внуком направилась к задним воротам дворца.

У ворот она увидела нескольких лоточников, торговцев снедью, продавцов игрушек, между ними шныряли десятка два-три мальчишек и стоял невообразимый шум и гам.

– Скажи-ка, братец, дома госпожа Чжоу? – спросила старуха одного из мальчишек.

– Какая госпожа Чжоу? – лукаво подмигнув, осведомился мальчишка. – У нас их несколько.

– Жена того самого слуги, что из дома здешней госпожи.

– Ах, эта! – воскликнул мальчишка. – Идемте со мной!

Он повел старуху во двор и указал рукой на дом у дворцовой стены.

– Вот, – сказал он и крикнул: – Матушка Чжоу, тебя ищет почтенная старушка!

– Кто такая? – тотчас отозвалась жена Чжоу Жуя, торопливо выходя из дому.

Бабушка Лю пошла ей навстречу и с улыбкой приветствовала:

– Тетушка Чжоу! Как поживаете?

Жена Чжоу Жуя долго всматривалась в нее, что-то припоминая, потом тоже улыбнулась.

– Это ты, бабушка Лю? Здравствуй! Подумать только, за эти несколько лет я успела тебя забыть! Входи, пожалуйста!

– Где уж вам, знатным, помнить о нас? – заметила старуха Лю.

Разговаривая, они вошли в дом. Служанка подала чай.

– Это Баньэр? Как вырос! – воскликнула хозяйка.

Поболтав с гостьей, она осведомилась, зачем пришла старуха – просто так, по пути заглянула, или же по Делу.

– Пришла навестить вас, – отвечала старуха, – да справиться о здоровье старой госпожи. Если можете, проведите меня к ней, а не можете – передайте от меня поклон.

Жена Чжоу Жуя догадалась, зачем пришла старуха, и сочла неудобным ей отказать. Ведь когда-то ее муж благодаря отцу Гоуэра выиграл дело с покупкой земли, а сейчас старухе Лю нужна помощь. Кроме того, она не прочь была похвастаться перед старухой своим положением в доме.

– Разве можно запретить богомольцу, пришедшему с искренними намерениями, лицезреть Будду?! – улыбнулась она. – Откровенно говоря, я не ведаю приемом гостей и посетителей. У нас здесь каждый занимается своим делом. Мой муж собирает арендную плату, а в свободное время сопровождает молодых господ. Но поскольку ты родственница госпожи и доверилась мне, я нарушу обычай и замолвлю за тебя словечко. Хочу только предупредить: у нас теперь все не так, как было лет пять назад. Старая госпожа уже не занимается делами, хозяйством управляет вторая госпожа. Знаешь, кто это? Племянница госпожи, дочь ее старшего брата по материнской линии. Ее детское имя – Фэнцзе.

– Вот оно что! – воскликнула старуха Лю. – Прекрасно! Я всегда говорила, что она умница! Нельзя ли мне повидаться с ней?

– Разумеется, – сказала жена Чжоу Жуя. – Теперь гостей принимает только она. Для тебя это даже лучше. Считай, что шла не зря.

– Амитаба![113]– воскликнула старуха Лю. – Теперь, тетушка, все зависит от вас!

– Да что ты, бабушка Лю! – возразила жена Чжоу Жуя. – Верно говорится в пословице: «Помоги людям, и они тебе помогут». Мне ничего не стоит оказать тебе такую услугу, только делай все, как я тебе скажу.

Жена Чжоу Жуя тут же послала девочку-служанку разузнать, подавали ли обед старой госпоже.

Пока служанки не было, женщины продолжали беседу.

Ведь барышне Фэнцзе сейчас лет восемнадцать – девятнадцать, не больше, – сказала старуха Лю. – А она ведет хозяйство такой огромной семьи?!

– Ах, бабушка, не знаю, что и сказать, – ответила жена Чжоу Жуя. – Госпожа Фэнцзе и вправду совсем еще молода, но управляется с такими делами, что не каждому взрослому под силу! А какая красавица! И на язык бойка. Поставь тут десять мужчин – всех переговорит! Погоди, увидишься с ней – сама убедишься. Одно плохо – со слугами чересчур строга.

Вернулась служанка и сказала:

– Старой госпоже подали обед в ее покои, там сейчас и вторая госпожа Фэнцзе.

Услышав это, жена Чжоу Жуя заторопила старуху:

– Идем скорее! Она бывает свободна только во время обеда. Уж лучше мы там ее подождем. А опоздаем, поговорить не удастся – она либо займется делами, либо отправится отдыхать.

Женщины оправили на себе одежду, старуха Лю дала последние наставления Баньэру и следом за женой Чжоу Жуя поплелась к дому Цзя Ляня.

Оставив старуху Лю ждать, жена Чжоу Жуя обогнула каменный экран перед воротами и скрылась во дворе. Зная, что Фэнцзе еще не приходила, она сначала разыскала ее доверенную служанку Пинъэр и рассказала ей о старухе Лю, присовокупив:

– Старушка пришла издалека справиться о здоровье госпожи. В прежние годы госпожа часто ее принимала, поэтому я и осмелилась привести ее сюда. Когда придет вторая госпожа, я все подробно ей расскажу, – надеюсь, она простит мне мою дерзость.

– Что ж, пусть войдет и посидит здесь, – после некоторого колебания решила Пинъэр.

Жена Чжоу Жуя привела старуху Лю и Баньэра. Они поднялись на крыльцо, и девочка-служанка откинула перед ними ярко-красную дверную занавеску. Из зала, едва бабушка Лю переступила порог, повеяло каким-то удивительным ароматом, и ей показалось, будто она поплыла в облаках благовонного дыма.

Все в зале так ослепительно сверкало, что больно было смотреть, даже голова кружилась. Старуха Лю только губами причмокивала да поминала Будду.

Пройдя через зал, они очутились в восточной стороне дома, в спальне дочери Цзя Ляня. Служанка Пинъэр, стоявшая возле кана, окинула старуху Лю внимательным взглядом, поздоровалась с ней и предложила сесть.

Одетая в шелка, вся в золотых и серебряных украшениях, Пинъэр была прекрасна, как цветок, и старуха решила, что это и есть Фэнцзе. Она уже хотела назвать ее «уважаемой госпожой», но жена Чжоу Жуя сказала:

– Это барышня Пинъэр.

Только услышав, что Пинъэр в ответ назвала жену Чжоу Жуя «матушкой Чжоу», старуха поняла, что перед нею всего лишь служанка, которая пользуется особым доверием госпожи.

Все сели на кан, и служанки подали чай.

Вдруг что-то зашипело, словно просеивали через сито муку. Старуха Лю огляделась, увидела висевший на колонне ящик, а под ящиком – похожий на гирю предмет, который раскачивался из стороны в сторону.

«Что за ящик?» – удивилась старуха Лю.

И тут неожиданно раздался звук, похожий на удар медного колокола, бабушка Лю испуганно вытаращила глаза. За первым ударом последовало еще восемь или девять.

Старуха хотела спросить, что все это значит, но служанки вдруг засуетились, забегали, послышались возгласы:

– Госпожа идет!..

Пинъэр и жена Чжоу Жуя проворно встали, предупредив старуху Лю:

– Сиди здесь, пока не позовут.

И поспешили навстречу госпоже.

Затаив дыхание, старуха Лю прислушивалась к голосам, доносившимся из соседней комнаты. Ей показалось, что десять, а может быть, и двадцать женщин, шурша шелковыми платьями, смеясь и разговаривая, прошли через зал и скрылись в боковой комнате. Затем появились три женщины с темно-красными лаковыми ларцами в руках и остановились неподалеку от входа в комнату, где сидела старуха Лю. С противоположной стороны зала послышался голос: «Подавайте!» Все сразу исчезли, осталось лишь несколько служанок, разносивших чай.

Воцарилась тишина. Через некоторое время две женщины внесли столик, уставленный мясными и рыбными блюдами, и поставили на кан. Одни чашки и тарелки были нетронутыми, из других – взято понемногу.

При виде кушаний Баньэр раскапризничался, заявил, что хочет мяса, и старухе пришлось дать ему шлепка.

Тут в дверях появилась улыбающаяся жена Чжоу Жуя и рукой поманила бабушку Лю. Старуха поспешно спустилась с кана и вышла в зал. Жена Чжоу Жуя шепнула ей что-то на ухо, и старуха заковыляла к дверям комнаты на противоположной стороне.

На двери висела мягкая узорчатая занавеска, в глубине комнаты под окном, выходившим на южную сторону, стоял кан, застланный красным ковром, 'на кане, у восточной стены – подушка, какие обычно подкладывают под спину, подушка для сидения, матрац, сверкавший золотым шитьем, и серебряная плевательница.

Фэнцзе в соболиной шапочке Чжаоцзюнь[114], куртке из темно-зеленого шелка, подбитой беличьим мехом и перехваченной жемчужным поясом, в отороченной горностаем темно-красной креповой юбке, густо нарумяненная и напудренная, бронзовыми щипцами разгребала золу в жаровне, возле которой греют руки. Рядом с ней стояла Пинъэр с лаковым чайным подносом в руках, на подносе – маленькая чашечка с крышкой.

– Еще не пригласили? – спросила Фэнцзе, продолжая разгребать золу.

Затем она подняла голову и, когда протянула руку, чтобы взять чай с подноса, вдруг заметила старуху и мальчика, которые стояли перед ней. Лицо ее приняло ласковое выражение, она осведомилась о здоровье старухи Лю и, повернувшись к жене Чжоу Жуя, недовольным тоном произнесла:

– Что же ты мне сразу не сказала!

Старуха Лю отвесила несколько низких поклонов и спросила, как чувствует себя почтенная госпожа.

– Сестра Чжоу, попроси ее не кланяться. Ведь я с ней не знакома, не знаю,. кем она мне приходится по старшинству, как к ней обращаться.

– Это та самая женщина, о которой я только что вам докладывала, – поспешно сказала жена Чжоу Жуя.

Фэнцзе кивнула.

Старуха Лю присела на край кана, а Баньэр спрятался у нее за спиной, и никакими уговорами нельзя было заставить его выйти и поклониться.

– Не хотят родственники нас признавать, – с улыбкой заметила Фэнцзе. – Одни говорят, что вы недолюбливаете нас, это те, кто в курсе дела, другие, которым ничего не известно, уверяют, будто это мы вами пренебрегаем.

Снова помянув Будду, старуха Лю сказала:

– Тяжело нам живется, денег нет на дорогу, не до визитов! Да и что ходить! Для вас унизительно, а над нами слуги будут смеяться!

– Обижаешь нас, бабушка, – улыбнулась Фэнцзе. – Мы – люди бедные, живем славой предков. А у самих ничего нет. Наше богатство – одна видимость! Недаром пословица гласит: «При императорском дворе и то найдется три ветви бедных родственников». Так что же говорить о нас с вами?! Ты госпоже докладывала? – спросила вдруг Фэнцзе у жены Чжоу Жуя.

– Ждала, пока вы прикажете, – ответила та.

– Пойди погляди, – велела ей Фэнцзе. – Если у госпожи никого нет, доложи и послушай, что госпожа скажет.

Жена Чжоу Жуя почтительно кивнула и вышла.

Между тем Фэнцзе велела дать Баньэру фруктов, и только успела перемолвиться со старухой несколькими словами, как Пинъэр доложила, что к госпоже явились экономки по разным хозяйственным делам.

– Я занята, у меня гости, – сказала Фэнцзе, – пусть придут вечером. Но если что-то очень важное, впусти!

Пинъэр вышла и тотчас вернулась.

– Ничего важного нет, – доложила она.

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.