Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Комментарии к блогу С.Морана. Выборка не репрезентативна

ЧАСТЬ I

Пролог

Стеклянный водопад. Нет, это окно льется. Целлофановые желто-зеленые цветы. Стекло не жидкое, аморфное, прямо как Себ. Он хочет поднять руку, но рука расслаивается (это общая рука), и он оставляет ее в покое. Без нее даже лучше. Себ видит сзади, спереди и сбоку, внизу и вверху, но яснее всего — внутри, где горит. Отвернись, отвернись, отвернись еще раз.

 

В легких плавится воздух, наружу выходят кости. Подышать. Так трудно дышать. Себ парит в двух футах над собственным телом и видит, как кости врастают в плед, а пятна ноздрей и раскрытого рта перекидываются на ткань. Теперь она вся в пятнах-дырах. Это хорошо, это объединяет. Ткань должна дышать. Не должна кричать. Заткнись, ради бога. Закрой глаза, это чужие глаза, не смотри ими.

 

Ищешь девушку, у нее в глазах солнце, и ее нет. Люси в небесах.

 

Мозг, поплутав пару секунд по горизонтам событий, определил прижавшееся тело как мужское.

 

— Du verstehst wirklich1, — глухо выдавило тело и прижалось плотнее.

 

Немецкий? Прекрасно, нихт ферштейн, майн фройнд, абсолютно нихт. Хотелось это сказать и, может быть, ударить, потому что незнакомец, рыдающий тебе в жилетку, немного раздражает. Нервирует. Совсем чуть-чуть. Но, черт возьми! Это будет невежливо. Он, наверное, зарыдает еще громче, или ударит в ответ, или достанет из-за пояса ствол и… Нормальный человек не станет рыдать в жилетку первому встречному. Надо действовать осторожно. Соглашаться, не провоцировать.

 

— Ja, ja! Именно так, приятель, — Себ попытался мягко отстраниться. "Приятель" потянулся за ним, как жаждущий в летний день за холодным пивом.

 

— Du glaubst doch auch daß die Welt verrückt ist, 2— это прозвучало грустно. Господи, а вдруг у него кто-то умер? И все равно это не повод заливать соплями чужую рубашку.

 

Себ подумал о плюсах положения: в сущности, даже лестно. Что из тысяч хомо редко-встретишь-сапиенсов этот немец с Ниагарой в черепе выбрал именно его. Повезло так повезло. Удача хохочет и показывает пальцем, звезды складываются во всякую похабщину. Привычная картинка. Здравствуйте, меня зовут Себ Моран и я гребаный сборник законов Мерфи во плоти.

 

— Слушай, не знаю, что у тебя случилось, очень сочувствую, но у меня работа. Первая за несколько месяцев. О, как же это… Арбайтен, ja? Битте…

 

Тело напряглось.

 

— Ich störe, 3— протянуло оно надтреснутым голосом. Себ собирался ответить что-то, но в рот полез горячий соленый язык, тот самый, что ловко обкатывал картавую "r" в берлинской манере. И упала тьма.

 

 

— Не трогай его! Не смей его трогать, тупая скотина! Фог, помоги, ты же видишь, тут будет убийство! У этого придурка мозги засраны гашишем, Фог, пожалуйста!

 

А Люси в небесах с алмазами, хотя сапфиры идут ей больше.

 

 

Себ моргнул. Болела правая рука, костяшки пальцев. Он поднес руку к глазам: ободраны, как после удара. Он не помнил, чтобы кого-то бил. Ледяной крюк страха вспорол спину и двинулся к желудку.

 

— Danke, — просипел знакомый голос. Себ посмотрел себе под ноги. Немец лежал, свернувшись калачиком, из разбитого носа медленно текла кровь вперемешку с соплями, и дикая, совершенно счастливая улыбка шрамом рассекала лицо. — Ich… brauchte es. 4

Бежать отсюда, немедленно. Целых три недели без провалов, почему сейчас? Люси, Люси, Люси, не надо было этого делать, глупышка, алмазы по сравнению с тобой как камушки под ногами. Ногами. За ногу крепко ухватили.

 

— Ruf mich an!5

Бежать отсюда.

 

Давно он так не бегал, как будто от цунами. Можно ли убежать от цунами? Нет, от Слая и его банды, давно, еще в школе. У машины его жестоко вырвало чем-то мучным. Он не помнил, чтобы утром ел мучное. Он вообще никогда не завтракал.

 

 

Люси в небесах.

Вокруг звезды вращаются фракталами в десяти измерениях сразу. Себа размазывает по острым граням, это щекотно. Он смеется и снова пытается поднять руку, которая повторяется десятикратно.

 

Раз.

Морщинистая, старческая.

 

Два.

Тонкая, женская.

 

Три.

Резкая, покрытая сетью шрамов.

 

Четыре. Пять. Шесть, семь, восемь, он видит всех, хочет, чтобы они ушли и оставили его в покое. Эти чертовы метастазы. Разноцветные пушистые клетки, такие милые.

 

Все улыбаются, когда ты паришь мимо цветов.

 

Учетная книга всегда помогала, по ней легко было ориентироваться: что доставлено, что нуждается в доставке и куда именно. Еще одно преимущество работы — курьер редко общается с одним и тем же клиентом дважды. Это даже нельзя назвать общением, "здравствуйте, служба доставки, проверьте, распишитесь, спасибо, и вам хорошего дня". Но иногда бывают трудности.

 

— Забыли что-то? — спросила, открыв дверь, благообразная старушка в толстовке с Led Zeppelin.

 

"Слишком многое. Но тебе-то откуда об этом знать?"

 

Себ выдавил дежурную улыбку:

 

— Мэм, я из службы доставки. Вы заказывали радиоприемник…

 

Выражение лица старушки заставило его проглотить вторую часть предложения.

 

— Я знаю, милый, что ты из доставки, — она недоуменно нахмурилась. — Ты ведь приходил полчаса назад, настроил этот приемник, показал, как им пользоваться, я уже почти освоилась. Это проверка? Хочешь, позвоню твоему боссу, оставлю хороший отзыв.

 

Себ не видел радиоприемника с одиннадцати лет. Каким образом он мог его настроить?

 

 

— Принцип радиосвязи не сильно изменился с сороковых. Я разобралась за пять минут, ты бы тоже мог разобраться. Ты ведь умеешь обращаться с компьютером. Я бы хотела научиться, но Фог говорит, что мне это не нужно.

 

Женский голос. Себ тряхнул головой. Конечно, женский, он ведь разговаривает с женщиной.

 

— Простите, вы что-то сказали?

 

Старушка смотрела настороженно.

 

— Я молчу, это ты бормочешь себе под нос уже десять минут. Знаешь, милый, с дурью пора завязывать. Ты симпатичный, молодой, здоровый, тебе это не нужно. Я видела, как от такого из окон выбрасывались. Думали, полетят.

 

 

Паришь мимо цветов.

Опухоль боится одиночества, ей нужны метастазы. Другие — внутри, под его кожей, не его кожей, не кожей, она везде, тянется, переливается, кра-си-во. Не дает встать. Себ слышит плач. Кто тебя обидел? "Я сам". В подкорке кипит: ты не один, забудь об этом, ты никогда не будешь один.

 

Руки держатся друг за друга, сливаются в общую массу. Внутри так тесно, что от этого больно, и Себ хватает себя за руки (сколько их?), кричит или рычит или поет, но ему хорошо. Он не один. Полосы на обоях ползут к потолку, а потом, шипя, падают оттуда.

 

Пластилиновые грузчики в зеркальных галстуках.

 

Себ видел этого парня впервые в жизни. Парень, не обращая внимания на протесты, сунул в ладонь несколько марок.

 

— Да говорю же, считай, ты заплатил. Где свистнул такой клевый рецепт? Торчали вчера всю ночь, трип был прямо, мать его, охренительный.

 

 

— Прямиком от доктора Лири, компаньеро! Обращайся.

 

Кто сказал, что нельзя вернуться? Будет весна, они поедут в Сент-Джеймс, с неба исчезнут гвозди, из-под земли исчезнут гробы, утята превратятся в лебедей, а Люси с радужным взглядом начнет гоняться за бабочкой в животе, в животе… Кинжалы.

 

Ищешь девушку, у нее в глазах солнце, и ее нет.

Музыка строит трехмерные фигуры, воздушные замки. Себ хватается за музыку и летит вперед, но Другие держат. Он говорит (или ему кажется, что говорит) кому-то: это все свиньи, ты знаешь проект МК Ультра? Тот смеется, смех рассыпается тысячецветными чешуйками. По не-коже. Тогда становится понятно, что смеется Другой. Себ тянется к его горлу и начинает задыхаться. Окно заливает ноздри, а Люси все еще в небесах.

 

_____________________________

 

1. Ты действительно понимаешь

2. Однако ты веришь, что этот мир сумасшедший

3. Я мешаю?

4. Я в этом нуждался

5. Позвони мне

 

-1-

— Знаешь анекдот: заходит как-то ковбой в бар?.. — бармен почти незаметно кивает в сторону входной двери и ставит еще один стакан на крепление над головой.

 

Шерлок перехватывает его взгляд и оценивает вошедших. Первый, несомненно, тот самый “ковбой”, бывший военный с соответствующей выправкой и выдвинутой вперед челюстью, второй — лабораторная крыса, привыкшая просиживать дни за столом с пробирками, надеясь однажды совершить важное открытие.

 

— Как он закончится на этот раз? — Шерлок легко поддерживает разговор, продолжая раскладывать подноготную этой парочки по полочкам в своей голове.

 

“Лабораторная крыса” — не интересно. Можно отбросить. Военный врач. Кто сейчас по собственной воле отправляется в зону военных действий? Торговцы смертью и законченные идеалисты. Не тот случай. Быть может, выгодный контракт. Не слишком хорошее финансовое положение. ПТСР. Психотерапевт. Неудачный психотерапевт.

 

— Давай посмотрим, — откликается бармен-Джо. Под стойкой у него заряженная двустволка. Лет N-ть назад он был тем парнем, с которыми мамы запрещают встречаться хорошим девочкам. Его, конечно, зовут никак не «Джо», но его бар — его правила.

 

Шерлок ухмыляется (в его ограниченной мимике это короткое подергивание краешком губ является именно ухмылкой) и поворачивается так, чтобы создать для вошедших впечатление, будто его взгляд все это время был прикован к экрану телевизора. Новостной выпуск, спортивные сводки. На узком стуле сидеть вполоборота не слишком-то удобно, совершенно некуда деть ноги: то поджимаешь их, как лягушка, то вытягиваешь и соскальзываешь с сидушки. Больше практики. Мир создан из неудобных вещей, лучше привыкать к ним быстро, комфорт обходится слишком дорого, и речь, увы, не только о финансах.

 

— Что будете заказывать? — интересуется Джо. Вежливый медведь. С такими габаритами и рыкающим голосом ему и вышибалы не нужны, подойдет к столику — нежеланные посетители сами быстренько уберутся и извиниться не забудут.

 

"Военный" медлит. Определенно, медик. Недостаточная социальная адаптация, явно насторожен, хмурится, изучает обстановку. Нуждается в направлении и постановке конкретных целей, поддается внушению. Ситуация выбора раздражает. Требует максимальной собранности для принятия решения.

 

— Пиво, положитесь на вкус бармена, — подсказывает Шерлок, продолжая смотреть на экран телевизора, словно это не он дал дельный совет. Любопытство просыпается совершенно не к месту.

 

— Спасибо, — благодарит его врач. Делает заказ, забирает пиво и уходит со своим невнятным другом за один из отдаленных столиков. Бармен качает головой и отправляет помощницу на склад за орешками. Холмс тут же выбрасывает новых посетителей из головы. Никакой загадки. Еще один крайне скучный человек.

 

Джо с усмешкой спрашивает:

 

— Мне стоит ожидать сегодня чего-то особенного?

 

— Всегда может случится что-то особенное, — Шерлок достает из кармана телефон и читает полученное сообщение, — что-то совершенно особенное. Сделай мне кофе.

 

Он бросает на Джо короткий взгляд-предупреждение. Для тех, кто уже достаточно изучил Шерлока Холмса, этого намека достаточно: сантименты закончились. В такие моменты зрачки сужаются до маленьких черных точек, а радужка будто подергивается серым туманом. Взгляд — сквозь. Весь мир вокруг становится призрачным и проницаемым, как воздух, кристальная ясность мышления позиция "вкл".

 

Дверь "Четырехлистника" снова распахивается и на пороге появляются ребята из банды Бирна: крепкие, нагловатые, несдержанные дуболомы. Джо кривится, ставя чашку двойного эспрессо на стойку перед Шерлоком: он терпеть не может Бирна и его "воронят". Но с ними приходится считаться даже тем, кто к югу от Ирландского моря. Парень знает, как вести дела. Беспокойный вечер, что ни говори.

 

Шерлок на Бирна даже не смотрит, продолжая быстро щелкать клавишами коммуникатора. Он всегда ведет себя как эстет из трущоб, находит особую прелесть в показательных экзекуциях, в смятении, в криках толпы. Зато на Бирна смотрит Микки Конолли, осевший с подчиненными в баре часом ранее. Удачно/неудачно зашли? Случайность исключена, тут Джо не сомневается.

 

О нет, Шерлок Холмс не получает ни йоты извращенного удовольствия от созерцания боев без правил, кровавых казней и насилия, не тот сорт людей. Если он и садист, то так глубоко в душе, что сам не подозревает об этом. Его заводит другое, то, что современные любителей пиджаков и портфелей называют «эффективным менеджментом» и «организацией процессов».

 

Появление вечером в четверг в одном баре Питера Бирна и Мики Коннолли лишь одно — намечавшуюся схватку за переделку сфер влияния. Джо мысленно подсчитывает возможный ущерб. Это скорее разминка для мозгов: он не посмеет положить счет за ремонт на стол перед Холмсом.

 

Бирн, самодовольно задрав подбородок, двигается в сторону стола, где расположились люди Коннолли. Он даже не оглядывается по сторонам, направляясь к своей цели неумолимо, как лайнер к дрейфующему айсбергу.

 

— Я слышал, ты трахал мою сестру? — каркающий голос Бирна заглушает все звуки в баре. Некоторые посетители вздрагивают и оглядываются, те, что поумнее, собирают вещи и спешат покинуть заведение. "Четырехлистник" слишком известное в узких кругах место: каждый месяц мелькает в полицейских отчетах. Будь на то воля Скотланд Ярда, бар бы закрыли еще год назад.

 

— Я слышал, ты сам регулярно это делаешь? — лениво отзывается Мики, отодвигая в сторону бокал с пивом. Медлительность движений показная, он просчитывает возможности нападения. Обмен любезностями окончен, соперники даже не утруждают себя поиском подходящей причины для хорошенькой драки.

 

Музыкальный автомат переключается на французский джаз. Шерлок не отрывается от своего телефона, лицо его совершенно бесстрастно. Два воющих лагеря застыли по обе стороны от одного дубового стола и выжидают.

 

Коннолли слабее, кишка тонка. Он бросает бокал в Бирна, тот уворачивается. Джо снимает с полки виски (не тот, что наливает посетителям, а тот, что варят до сих пор в некоторых районах Шотландии) — горький и крепкий. Единственная официантка, вышедшая сегодня на смену, ныряет за стойку и просит налить и ей.

 

Джо видел не один десяток таких драк. Легко догадаться, что цель людей Бирна — добраться до Коннолли. Личная разборка. До такого почти никогда не доходит: убивать боссов — вопреки кодексу чести этих отморозоков, если только кто-то не отдал им прямой приказ. Бармен смотрит на Холмса и оценивает вероятность такого стечения обстоятельств. Коннолли имел наглость перейти дорогу? Глупо с его стороны. Не того полета птичка, чтобы выделываться.

 

Песня переключается. Официантка сидит рядом за стойкой и подпевает, раскачиваясь из стороны в сторону.

 

— Вызвать полицию? — спрашивает она. Как он скажет, так и будет. Слово Джо — закон. А Джо, если прикинуть, плевать. Пусть разносят все к чертовой матери.

 

— Не, — он пожимает плечами, бросив взгляд в зал, где схватка перерастает в ком из людей.

 

Раздается выстрел. Все замирают, Шерлок вскидывает голову, словно очнувшись ото сна.

 

— Пошли вон отсюда! — четкий и ясный приказ заставляет дерущихся отступить. Они ненадолго забывают, где они и что происходит. Этой растерянности недостаточно для того, чтобы разогнать их: сейчас они придут в себя и стрелявшему несдобровать. Ребята неробкого десятка, они и без оружия опаснее некуда.

 

— Господа, вы слышали, вас попросили покинуть помещение, — вкрадчиво, но отчетливо произносит Шерлок Холмс, глядя прямо на осевшего на пол Мики Коннолли. Из дырки у него в брюхе сочится кровь.

 

Люди Бирна послушно отступают и быстро выходят через черный ход, волоча за собой пострадавших товарищей. А вот "военный" прячет пистолет и опускается на корточки рядом с Мики. Джо смотрит на него: непримечательный, как ни крути, явно не знал, какой бар выбрал для встречи с другом, мог бы сбежать, как все, но остался. Друг вот сбежал.

 

Все внимание Шерлока в этот момент тоже приковано к врачу: к рукам, расстегивающим куртку, разрезающим рубашку. Чтобы рассмотреть рану, тот подсвечивает себе телефонным фонариком. Люди Коннолли, растерявшиеся в отсутствии главаря, потихоньку начинают отходить к дверям.

 

— Вызывайте скорую, — уверенно и требовательно произносит "военный", осматривая края раны: ножевая в живот, после таких нечасто выживают. Слишком велика вероятность "не успеть" довезти до операционного стола. Шерлок знает, он знает о смерти больше, чем положено тем, кто еще не перешел за грань. Но в эти минуты его не волнует Мики, теряющий сознание на полу бара. Это отходит на второй план. Он сосредоточен на четких заученных движениях врача — хирурга, теперь уже очевидно, — на сжатых губах и морщинке между бровей.

 

— Помочь? — Шерлок спрыгивает со стула и запихивает телефон в карман.

 

— Полотенца, бинт, — отвечает "военный", — я врач.

 

— Это я заметил, — Шерлок передает ему полотенца, которые официантка протягивает через стойку, — военный медкорпус. Афганистан или Ирак?

 

— Откуда вы… — врач запинается, но руки его продолжают двигаться — ни секунды сомнения или заминки: он укладывает раненного, подсунув ему под голову свою куртку, поднимает ноги и сгибает в коленях. Ноги разъезжаются в стороны. — Помоги же, нужно подержать!

 

Шерлок забирает у бармена аптечку первой помочи и присаживается рядом. Врач разворачивает полотенца и осматривается.

 

— Передайте мне водку.

 

Джо хмурится, но бутылку передает. Половина щедро выливается на полотенца, вторая уходит на руки. Шерлок морщится от резкого запаха алкоголя, смешавшегося с ароматом крови и пота. Тем временем доктор уже прикладывает полотенца к ране.

 

— Пластырь, — просит он.

 

Холмс придерживает ноги Мики в согнутом положении, подпирая их коленом. Достает из аптечки пластырь и быстро рвет упаковку. Невозможно отказать, требовательный голос пробивается куда-то в подкорку мозга и продолжает звучать там. Шерлок никогда не подчиняется, он всегда умел дать достойный отпор как отцу, так и брату. У него иммунитет к любым манипуляциям, но он вспоминает об этом в тот момент, когда протягивает пластырь. Злится.

 

Врач не замечает. Он умело отрывает от мотка кусочки клейкой ленты и фиксирует полотенца, чтобы они не сползали в сторону от каждого тяжелого вдоха. Шерлок не первый раз видит страдания другого человека, но впервые — спасает. Это заставляет его взгляд цепляться за детали, выстраивать новые предположения, следовать за движениями проворных, испачканных в крови пальцев (наверняка горячих и шершавых, как кошачий язык). Изучать и запоминать.

 

— Лед, — просит доктор.

 

— Так Афганистан или Ирак? — Шерлок возвращается к вопросу и кивает официантке. Та открывает холодильник, выскребая лопаткой целое ведерко льда.

 

— Афганистан. Еще одно полотенце и водка не повредит.

 

Шерлок кивает вдумчиво, будто сверяясь с собственными наблюдениями.

 

— У вас паршивый психотерапевт, — говорит он.

 

— Да с чего вы взяли? — продезинфицированное полотенце со льдом осторожно прикладывается к ране сверху.

 

— У вас психосоматическая хромота, вы достали пистолет в общественном месте и выстрелили в воздух, — Шерлок ловит себя на мысли, что хочет ухмыльнуться. Никак не от самодовольства, нет. От вязкой иронии собственных слов.

 

— Это было оправданно.

 

— И какие же правила оправдывают применение огнестрельного оружия в мирное время? — на этот раз Холмс уже не сдерживает порыв: его губы растягиваются в хитрой улыбке Чеширского кота. — Не беспокойтесь. Люди тут не слишком болтливы, как и те ребята, что так быстро покинули бар.

 

— Я должен поверить вам на слово? – недоверчиво, полутоном вопроса.

 

— Нет, но у вас нет выбора. Шерлок Холмс, — он протягивает руку, называя (сам удивляется) свое настоящее имя. Пальцы на самом деле горячие и шершавые, почему он вообще это замечает — неизвестно. Что ж, теперь кровь Мики у него на руках в прямом смысле.

 

— Джон Уотсон.

 

— Доктор Джон Уотсон, — сам для себя повторяет Шерлок.

 

Официантка придерживает дверь для прибывших парамедиков. Холмс так сосредоточен на действиях и словах Джона, что едва замечает их. Он отступает и позволяет профессионалам взяться за дело. Уотсон объясняет им детали, помогает положить Мики на носилки. Тот все еще без сознания. Если повезет, умрет на операционном столе, если нет… придется отправить ему цветы в больницу.

 

Убийство — не обязательно решение всех проблем, лишь самое вероятное и простое. Шерлок видит яснее в этот момент, все предметы обретают резкость и объем. Он корректирует планы, вносит в них дополнения, оставляет парочку примечаний – на завтра.

 

Человек с фамилией Холмс изучает человека с фамилией Уотсон, каталогизирует, подвергает повторному анализу и переоценке: гораздо интереснее, чем показалось в первый момент, носит с собой оружие, проблемы с доверием, проблемы с социальной адаптацией, крайне недоверчив и насторожен. А еще берет и стреляет в воздух в людном баре, даже не сомневаясь в своих действиях. Любопытно.

 

Шерлок достает из кармана лимонный леденец и закидывает в рот, продолжая наблюдать. Он выходит на улицу следом за доктором и парамедиками, и, пока те грузят носилки в машину, спрашивает водителя:

 

— Куда повезете?

 

— В Чаринг Кросс, отсюда будет поближе, — невозмутимо откликается водитель. — Хотите сообщить родным?

 

— Его родные уже в курсе, не сомневайтесь, — туманно отвечает Шерлок. Двери скорой захлопываются и с протяжным воем машина срывается с места.

 

Джон провожает ее взглядом, потом смотрит на свои руки, подносит их к носу и настороженно обнюхивает. Шерлок снова хочет рассмеяться. Ну точно собака.

 

— Итак, доктор Джон Уотсон, что вы скажете, если я предложу помочь с вашей ногой? — громко спрашивает Холмс, сожалея, что снова бросил курить. Из запасов осталось всего два леденца. Ночной воздух пахнет сыростью, как всегда в непосредственной близости от Темзы. Этот воздух сплавлен с невыносимым желанием втянуть горький табачный дым.

 

— Что именно вы хотите предложить? — интересуется Джон, явно решая, вернуться обратно в бар или смыться до приезда полиции. Ножевая рана при поступлении в больницу не пройдет незамеченной. Сейчас парамедики отчитаются – и кавалерия будет тут как тут.

 

— Приходите, если надумаете, Джон, — Шерлок протягивает ему визитку, — а отсюда лучше убирайтесь поскорее. Скотланд-Ярд не станет церемониться с человеком, у которого за поясом незарегистрированный пистолет и порох на руках и рукавах одежды.

 

— Да кто вы, черт возьми, такой? — удивляется Джон. Весь вечер парень напоминал компьютерного гика, а теперь сверкает проницательными глазами и обещает помощь с хромотой. Джон не понимает, зачем запихивает визитку в карман, почему соглашается и отчего не может сдвинуться с места.

 

— Я уже представился, — Холмс пожимает плечами.

 

— Нет, я не спрашиваю, как вас зовут, я спрашиваю, кто вы такой, — Джон говорит это уже в спину новому знакомому.

 

— Я помогают людям с их проблемами, — Шерлок не оборачивается. Будто это самая естественная профессия на свете, как "ну что вы, я просто сантехник". Ну что вы, я продаю людям счастье. Ну что вы, я капитан "Энтерпрайза". Впрочем, последнее тоже вполне вероятно в сложившихся обстоятельствах. Он высокий, тонкокостный и чересчур бледный, сойдет за пришельца.

 

— Отлично, буду знать, к кому обратиться, — бурчит Джон себе под нос.

 

Шерлок достает телефон и набирает смс. Этот вечер прошел совсем не так, как было задумано, но он даже доволен случившимся – хоть какое-то развлечение в ежедневной рутине. Джон Уотсон обязательно придет к нему. Не может быть иначе.

 

"В больнице Чаринг Кросс через 30 минут. И купи цветы. ШХ", — он нажимает "отправить" и ловит такси.

 

-2-

Оглядываясь назад, Джон думает, что по дороге домой у него было странное навязчивое чувство, словно визитка грозила каждую минуту выпасть из кармана брюк, исчезнуть, как счастливый билет в лучшее будущее. Каждый раз, когда он неслучайно проводил по ткани пальцами, проверяя, на месте или нет, она просилась в руки. Джон достал ее и положил на тумбочку рядом с кроватью, но и там прямоугольный кусочек картона не давал ему покоя.

 

“Шерлок. Консультант” и адрес. Ни телефона, ни мэйла. Кто, черт побери, этот “консультант”? Что вообще за специальность? За свою жизнь Джон повидал немало чудаков, представляющихся чужими именами, придумывающих себе несуществующее прошлое и настоящее. Фантазеров среди них было не меньше, чем сумасшедших. Выдуманная специальность — не такое уж и большое зло.

 

Джон спрятал визитку в тумбочку и продержался еще неделю.

 

Дом у мистера Холмса оказался примечательный: на три этажа, с широкими балконами, особняк викторианской эпохи. Как и добрая половина зданий в этой районе. Такая громадина подходила скорее для расселения целого подразделения, охранявшего госпиталь в Афганистане, чем для жизни в гордом одиночестве с диванной собачкой. От последнего предположения Джон скривился. Шерлок Холмс никак не походил на того, кто будет держать у себя диванную собачку. Скорее уж комнатного тигра.

 

Впрочем, а на кого он вообще походил? На парня, проводящего ночи в офисе компании Google, а днем играющего в гольф где-нибудь в пригороде. Парни с таким отсутствующим взглядом привыкли смотреть больше на экран компьютера, чем на людей. Не хватало только дорогих очков для завершения образа. Телефон он явно использовал не для звонков, Джон запомнил, как ловко и быстро порхали пальцы над клавишами. И вдруг — "консультант”.

 

Никаких табличек и указателей на доме не было (владелец плевать хотел на городской муниципалитет с высокой колокольни), только две цифры: “4” и “2” на черной поверхности входной двери. Цифры эти висели на почтительном расстоянии друг от друга, намекая смотрящему, что это никак не сорок второй дом, а дом “четыре и два”. Отдельная система нумерации для личного пользования.

 

Джон уже успел трижды пожалеть, что поддался слабости и приехал. Он не мог найти рационального объяснения своему визиту, разве что сегодня его психоаналитик была особенно невыносима: гнусавила в нос (сезонная простуда), напоминала о том, что он должен вести блог (неплохо, а еще он может писать письма мертвому капралу Олдману на тот свет). Не то чтобы он был против. Олдману на том свете было бы, вероятно, смешно. При жизни тот отличался отвратительным чувством юмора.

 

И вот он стоял перед дверью, переминался с ноги на ногу. Левая, как обычно, стреляла фантомной болью. Нелепое знакомство в баре, громкое обещание — и вот уже на пороге. Он понятия не имел, чего ждет от Холмса. Любопытство тянуло сильнее, пересиливая здравый смысл. Может быть дело в том, что резкий ироничный мужчина мало напоминал тех, кого Джон с натяжкой решился бы назвать своим кругом общения, да и не было у него никакого “круга общения” в Лондоне. Джон не смог бы дать определения тому зудящему нетерпению, которое поселилось в нем, когда Холмс развернулся и пошел прочь. Нетерпение шепнуло ему на ухо: “Иди следом”.

 

Он не пошел, конечно. Нужно было убраться поскорее, объяснения с полицией не входили в его планы. Уотсон выстрелил, потому что должен был выстрелить. Эта импульсивность и желание идти на поводу у инстинктов злили его до чертиков. Он не должен был позволять им взять вверх, убраться прочь и поскорее — вот как поступают нормальные люди. Они не стреляют в воздух. Майк вообще навряд ли заговорит с ним после такого.

 

Джона разозлила собственная нерешительность и он потянулся к звонку слева от входа. Два коротких нажатия большим пальцем. Прошло меньше минуты и створка медленно приоткрылась.

 

— Сова или мышь? — спросила девочка, выглянувшая наружу. Она держалась за ручку и плавно перекатывалась с пяток на носки, стоя на месте. Розовые маленькие бантики удерживали тонкие волосы в хвостиках над ушами. Джон растерялся, открыл рот для ответа, но не произнес ни слова. Очевидно, она на это и рассчитывала: рассмеялась и побежала прочь, оставив дверь открытой. Уотсон шагнул внутрь.

 

Дом оправдал ожидания: декорированный со вкусом, антикварная мебель и картины по стенам. Сдержанность в каждом изгибе лестничных перил, форме вешалок в прихожей и расцветке занавесок. В таком доме сразу чувствуешь необходимость снять обувь, помыть руки и только потом пройти внутрь.

 

— Так сова или мышь? — повторила свой вопрос девочка, стоявшая уже на шестой ступеньке витой лестницы. Джон с трудом брался определить ее возраст, синдром Дауна тщательно стирал из облика все, что хоть как-то отделяло взрослого от ребенка. Тонкий звонкий голосок почти вызывал зубную боль.

 

— Сова, — ответил он. Главное оставаться дружелюбным. Не напугать, не повышать голос, не делать резких движений. Да ладно! Он понятия не имел, как вести себя с человеком, который в любой момент мог превратиться в комок оголенных нервов.

 

Девочка серьезно кивнула, словно от его выбора что-то зависело, потом уточнила:

 

— Вы к мистеру Холмсу, он сказал вас ждать. Мистер Холмс у себя. Постучитесь, как уже стучали.

 

Она побежала вверх по лестнице, громко отбивая каждый шаг.

 

— Ну и где это "у себя"? — поинтересовался Джон у портрета, занимавшего одну из стен в коридоре. Он запоздало подумал, что развернуться и уйти прямо сейчас будет верхом глупости. Нельзя сделать первый шаг и отказаться от продолжения.

 

— Вверх. Второй этаж, направо, вторая дверь с ручкой-скарабеем, — услышал он мягкий низкий голос и обернулся.

 

Женщина с другого конца коридора показалась ему призраком: бледная, изможденная, настолько неподвижная, будто и вовсе не дышала. На ней было малахитовое платье в пол, какие, наверно, носила только его бабушка: тяжелая ткань, ручная работа, совершенно точно. Джон часто зашивал людей, он знал о пошиве одежды и швах столько, сколько знает хорошая швея.

 

— К мистеру Холмсу можно? — уточнил он. Его все еще волновал возможный статус "незваного гостя".

 

— Полагаю, можно, — ответила женщина, едва шевеля губами. — Сегодня тихо, скрипка молчит, Кира носится по всему дому, а она всегда четко улавливает его настроение. Хороший день для визита.

 

— Доктор Уотсон, — Джон преодолел расстояние в пару шагов и она подала ему руку. Рукопожатие у "призрачной" женщины оказалось крепким, а рука мозолистой и маленькой.

 

— Мэри.

 

У нее были светлые волосы с сероватым "мышиным" оттенком, совсем как у девочки, и такие же светлые глаза. Ростом она оказалась меньше Джона, с примечательной родинкой на щеке. При ближайшем рассмотрении “призрачность” была не такой отталкивающей. Миловидная еврейка.

 

— Можно просто Джон, — исправился он, подстраиваясь под ее манеру общения.

 

— Вы можете подняться к нему, Джон. Хотите, я заварю чай и принесу? — робко улыбнулась женщина, она была вся одним знаком вопроса: «Можно? Можно? Можно?»

 

Он колебался с ответом, не желая показаться невежливым и навязываться ей, когда зашел едва ли на пару минут.

 

— Мне не сложно: я присматриваю за домом и готовлю для мистера Холмса и его гостей. Любите имбирное печенье?

 

— Люблю.

 

— Тогда я принесу вам, только что испеклось. Только не угощайте Киру, я вас прошу. Ей нельзя столько сладкого.

 

— Конечно-конечно, — пообещал Джон, растерявшись.

 

— Ручка со скарабеем… — напомнила Мэри, исчезая за поворотом коридора.

 

Джон с сомнением посмотрел на витую лестницу и начал осторожно подниматься. Ступеньки оказались на редкость удобными, специально сделанными так, чтобы можно было легко удерживать равновесие, даже не наступая всей поверхностью стопы.

 

Коридор второго этажа, такой же широкий и прямой, отличался цветом обоев (зеленоватые, а не бежевые) и выбором картин. Пейзажи сменили портреты. Английская провинциальная пастораль, ну куда же без нее. Джон, как и было велено, повернул направо и отсчитал вторую дверь от лестницы. Ручка с серебристым скарабеем оказалась настолько тонкой работой, что прикасаться к ней было неприятно.

 

— Не стойте за дверью, заходите, — подогнал его окрик. Джон надавил на скарабея, протискиваясь внутрь.

 

Шерлоку Холмсу было бы неплохо немного поработать над манерами, потому что встречать гостя, стоя к нему спиной, едва ли не на полкорпуса высунувшись в открытое окно… даже Джону, привыкшему игнорировать любые правила приличия в силу обстоятельств, этот вариант приветствия показался раздражающим.

 

— Вы не курите и вам не нравится, когда курят другие, доктор Уотсон, — произнес Холмс, даже не собираясь оборачиваться и уточнять, кто там за его спиной. — Определенно удачно, я планирую бросить.

 

"Отличный трюк", — решил Джон. Наверняка в комнате спрятано не одно маленькое зеркальце, как раз на случай, если хозяин вздумает произвести на гостя впечатление. Он слышал, что пару веков назад такие шутки пользовались популярностью.

 

— Тут нет зеркал, — усмехнулся Шерлок, следуя за его мыслями так легко, будто они знакомы уже не один год. — Когда вы поднимались по лестнице, вас выдала больная нога. У меня не так много знакомых хромых. По скрипу этих ступенек легко определить вес и характер движения, если обладать определенной наблюдательностью.

 

— Удивительно, — согласился Джон. Ему самому бы попросту не хватило усидчивости и умения систематизировать данные.

 

— Вы находите? — мягко переспросил Холмс, но тут же продолжил: — Я рад, что вы пришли.

 

Он потушил сигарету о край пепельницы и закрыл окно. Стремительность движений сбивала с толку: вот Холмс одернул штору, а вот уже сел за стол. Пальцы коснулись открытой записной книжки, пробежались по странице и соскользнули, ложась рядом на столешницу.

 

— Вы все еще сомневаетесь, — протянул "консультант", рассматривая его тем самым цепким, колючим взглядом, от которого мурашки бежали по спине. Джон напомнил себе, что он врач, бывший военный и вообще не должен вздрагивать просто от того, что кто-то на него пялится. Напоминание слегка приободрило:

 

— Всегда есть место для разумного сомнения.

 

— Только не приплетайте сюда Декарта, Джон! Никогда не мог понять привычку медиков ссылаться на индивида, который позволил себе ввести определение "разумное животное". Даже Дарвин отнесся к обезьяне с меньшим пренебрежением!

 

Уотсона немало позабавила эта тирада. Он прошел к столу и занял кресло напротив. Хозяин кабинета не собирался даже казаться гостеприимным, но Джон легко игнорировал условности. Шерлок кивнул, явно соглашаясь с подобным захватом жилой территории.

 

— Вы же пригласили меня не для того чтобы услышать мое мнение о Дарвине, — намекнул Джон. Его внимание привлекли корешки книг на единственной в комнате книжной полке. Французские философы XX века в оригинале — да этот парень любит производить впечатление. И разговаривать с ним хочется так, чтобы поддерживать это впечатление, давненько ему не приходилось так подбирать слова.

 

— Это не моя коллекция, — вновь перехватил его мысль Шерлок и вдруг улыбнулся, — но клиентам нравится.

 

— Все мы жертвы впечатлений, — нехотя заметил Джон. К его удивлению, даже эта ленивая светская беседа оказалась приятнее двух минут психоанализа и тридцати секунд, уходящих на заказ еды в забегаловке неподалеку. Шерлок Холмс не вытягивал его из зоны комфорта, о нет, он вошел в нее и теперь устраивался поудобнее.

 

— Вы под «впечатлением» с момента, как вошли в этот дом. И как вам, кстати? О, я вижу, — Шерлок лпоймал его взгляд, — Я обещал вам помочь, мне кажется, но не сказал, как. У меня есть предложение. Вы дослушаете его до конца и согласитесь.

 

— Самоуверенно, — Джон не смог удержать язвительный комментарий.

 

— Я не бросаюсь пустыми обещаниями, — Шерлок откинулся на стуле. — Мне давно нужен помощник, вроде вас: ответственный, скрупулезный, немного скучный. Вы бывший военный, у вас достаточно хладнокровия, умеете обращаться с оружием и обладаете весьма устойчивыми моральными принципами. Полезный человек — по оценке, которую я произвел с момента нашего знакомства. Вам нужно жилье и работа. Я не собираюсь мешать вашей карьере, восстанавливайте лицензию, ищите подходящую больницу, но пока предлагаю вам обосноваться в этом доме.

 

— Вы предлагаете мне жить с вами? — переспросил Джон. Это вообще не лезет ни в какие ворота. Холмс мог предложить услуги психотерапевта, и Джон был даже готов попробовать, но это… значительно больше, чем он надеялся получить, придя сюда.

 

— Я предлагаю работать на меня в качестве личного ассистента или консультанта. Консультант для консультанта, звучит? — Шерлок позволил себе легкую усмешку в голосе. — Некоторые поручения потребуют от вас присутствия здесь или там, где я скажу, в любое время, когда вы мне понадобитесь. В обмен я не буду брать с вас плату за проживание, в этом доме множество пустых комнат, выбирайте любую. Даже две. Хороший район. Я не вижу необходимости еще как-то пояснять преимущества такого выбора…

 

В комнату зашла Мэри с подносом, и Холмс замолчал. Она поставила кружку с горячим чаем перед Джоном и блюдце с имбирным печеньем точно посередине стола:

 

— Угощайтесь. Шерлок, что-нибудь принести?

 

— Нет, — Холмс раздраженно поджал губы. Он едва ли отличал заботу от покровительства, а потому в штыки воспринимал и то, и другое. Мэри покачала головой.

 

Дверь за ней закрылась с коротким щелчком, а Джон поднял глаза и вопросительно посмотрел на Шерлока Холмса:

 

— Почему я должен согласиться?

 

— Потому что вам хочется. Я не слишком хороший сосед, я часами не выхожу из кабинета или лаборатории, играю на скрипке, могу не разговаривать несколько дней подряд и не собираюсь терпеть, когда меня игнорируют. Но вам не будет скучно, Джон. Решайтесь.

 

Шерлок Холмс умел быть чертовски убедительным.

 

— Да кто вы, черт побери, такой?

 

— Первый и единственный консультант по затруднительным ситуациям! — Холмс самодовольно ухмыльнулся, сцепив руки в замок перед носом гостя. —Перевезете вещи, когда вам будет удобно.

 

***

 

В рекламной брошюре, которую неплохо было бы приложить к приглашению "жить в этом доме", стоило обозначить отдельным пунктом: женщины.

 

Женщины в доме Шерлока Холмса появляются самые разнообразные: совсем юные и уже в возрасте, нищенки и великосветские львицы, некоторые ведут себя почти развязно, другие скромно проскальзывают из коридора в гостиную. Пожалуй, даже в общежитии в университетские времена Джон не привлекал внимание стольких особ прекрасного пола.

 

— Привет, - в его первое утро после переезда говорит женщина, забравшаяся с ногами на его разобранную кровать. Ее нисколько не смущает, что она сидит на чужом смятом одеяле и изучает чужой пистолет (нелегальный, заряженный, спрятанный). Остается только порадоваться, что из душа вышел одетым. Тонкие пальцы удерживают оружие со знанием, не как игрушку, не как способ произвести впечатление на мужчину. Джону требуется больше минуты, чтобы подобрать слова, но, когда он открывает рот, она перебивает:

 

— Теперь это твоя комната, твое место, я больше не приду, — она кладет пистолет обратно в прикроватную тумбочку и соскакивает на пол, глухой звук от соприкосновения босых ног с деревянной поверхностью. Протягивает ему руку: — Можешь звать меня, Сабат, думаю, звучит неплохо.

 

— Джон.

 

Он готов признать, что это одна из самых красивых женщин, которых ему довелось видеть в жизни. Она необычная. В их афганском госпитале лежал паренек, придумывающий особо витиеватые комплименты медсестрам. Сабат бы удостоилась сравнения с холодной и загадочной Луной. Из его речи Джон припомнил еще что-то о бровях, изогнутых точно молодой месяц, темных глазах, подобных колодцам в пустыне, и медовом голосе, исцеляющим душевные раны. Доктор Уотсон никак не знаток лирических описаний, поэтому он прикусывает язык и отвечает на короткое рукопожатие.

 

— После обеда дождь. Зонт в прихожей на подставке по правую руку от выхода, — продолжает она. Лондонский акцент.

 

— Да, неудачная зима, — откликается Джон, следуя золотому правилу: "Не знаешь, что сказать, говори о погоде!"

 

— Я не поддерживаю абстрактные разговоры, — она произносит слова быстро, отрывисто, и двигается так же. — Мы будем часто видеться, поэтому лучше решить спорные вопросы сейчас. Я не обсуждаю погоду, политику, моду, домашних животных, кризис, голодающих детей в Африке, прическу Орландо Блума и сорта чая. Никогда.

 

— По-деловому, — Уотсон принимает подачу. — А ты?..

 

— Сабат! Я думала, ты сообразительный, — она говорит будто со скрытым укором. Джон продолжает ломать голову: ведет себя как коренная британка, при этом сомневаться в ее происхождении не приходится. Региональная генетика иногда рассказывает больше, чем могут предположить люди несведущие. Он готов поспорить, что родители Сабат родом со Среднего востока. Иран или Ирак, возможно, Сирия. Беженцы? Легальная эмиграция высококвалифицированных специалистов?

 

— Ты живешь здесь? — уточняет Джон на всякий случай. Он не подумал спросить заранее, сколько жильцов обитает в доме. Необходимость общаться с ними кажется досадной.

 

— Здесь живет только мистер Холмс, — она хмурится на секунду и исправляет "ошибку", — и ты теперь.

 

— А...

 

— Я здесь работаю. Секретарь и иногда водитель, — она засовывает руки в карманы широких брюк. Джон предполагает, что как-то так сейчас одеваются деловые женщины, находящиеся на довольно высокой ступени карьерной лестницы: дорого, сшито на заказ, сексуально.

 

— Интересно.

 

— Твоя работа будет состоять в том, чтобы оценивать мою? — спрашивает она, продолжая смотреть внимательно и напряженно. Леди привыкла доминировать и давить на собеседника.

 

— Сомневаюсь, — Джон обходит ее и садится на кровать.

 

— Тогда ладно, — она коротко кивает и выходит из комнаты. Остается только гадать, что же творится в голове у этой женщины. Впрочем, чему удивляться, если она работает на Шерлока Холмса.

 

Экономка, что удивительно, в доме не живет. Впрочем, экономка неверное слово. Домоправительница Шерлока Холмса. Мэри носит фамилию Уотсон, факт совсем не удивительный (в телефонном справочнике должно быть пару тысяч Уотсонов на всю Англию), но Джон осторожно уточняет, не могут ли каким-то образом быть родственниками. Мэри качает головой: Уотсон — фамилия мужа, о его семье она не знает ровным счетом ничего. На его похороны, организованные Министерством обороны Британии, кроме нее пришел только мистер Холмс.

 

Тщедушная Мэри невероятным образом ладит с Сабат, хотя с гостями, приходящими в дом, почти разговаривает. Она мягкая, тихая и почти незаметная, подходит неслышно и говорит вкрадчиво, почти никогда не смотря в глаза собеседнику. За порядком Мэри присматривает тщательно, похоже, искренне увлекаясь домашними делами. Выбор и покупка продуктов для нее целый ритуал, поэтому она настоятельно просит Джона не вмешиваться и предоставить ей право решать вопрос питания.

 

Мэри невозмутимо игнорирует части тел, появляющиеся в холодильниках время от времени. Она спокойно перекладывает их из холодильников №1 и №2 в холодильник №3 и тяжело вздыхает по случаю. Она охотно отвечает на все его вопросы, проводит экскурсию по дому и даже немного рассказывает о Шерлоке. Ее спокойствие как-то распространяется и на Джона, поэтому он перестает волноваться и ломать голову над тем, гуманно ли поступать с мертвецами подобным образом, а ради науки можно потерпеть.

 

Кира на самом деле дочь Мэри. Ей девять лет, она вместе с матерью живет в небольшой пристройке, выходящей на задний двор. Джон испытывает неловкость при общении с девочкой, но в доме никто не требует от него соблюдения каких-то особых правил. Мэри только напоминает, что он не должен оставлять сладости и печенье на столе. Кира беспрекословно слушается Шерлока, природа их отношений остается еще одной загадкой в копилке Джона Уотсона.

 

Другие представительницы прекрасного пола в доме являются для Джона еще большей тайной. Они приходят и уходят, оставляя после себя неуловимый запах духов, который миссис Уотсон тщательно выветривает, открывая окна. Сабат встречает их у двери и уходит с ними наверх. В прихожей постоянный сквозняк, а одежда пахнет сигаретным дымом. Некоторые гостьи умудряются забыть перчатку, шарфик или заколку для волос. Такие "находки" Мэри собирает и складывает в большую коробку из-под кухонного комбайна. Коробку она хранит в нише на первом этаже.

 

За пару недель Джон привыкает к стуку каблучков по лестнице, даже иногда спускается открыть дверь. Он узнает Белль, Розмари, Таис, Эмму, Джессику, Марию и Грей. И это только те, кто считает нужным представиться, если он успевает открыть дверь первым. Как-то, возвращаясь из кухни в халате, Джон встречает Саманту Шеффилд. Миссис Шеффилд смотрит на него немного растерянно и, кажется, забывает, о том, куда шла.

 

— Доброе утро, — Джон старается вежливо улыбнуться и быстро ретируется обратно на кухню.

 

Шерлок появляется на кухне полчаса спустя. Подставляет кружку и нажимает кнопку на кофемашине.

 

— Что дальше, королева? — интересуется Джон, не пытаясь скрыть недовольство. У него должно быть хоть какое-то личное пространство, разве нет?

 

Холмс смотрит на него недоуменно, потом его лицо озаряется пониманием:

 

— Она предпочитает другого консультанта, — невозмутимо поясняет он. — Но не будем исключать такую возможность.

 

В его голосе внезапно так много озорства и мальчишеской бравады, что Джон не выдерживает и смеется в голос. Шерлок секунду пытается понять, смеются над ним или приглашают разделить нелепость момента, но потом поддается веселью.

 

— Можно поинтересоваться целью визита? — отсмеявшись, Джон решает, что сейчас самый подходящий момент для вопросов.

 

— Частная консультация, — невозмутимо отвечает Шерлок.

 

— Все эти женщины приходят к тебе за "частной консультацией"? Не пойми неправильно, но выглядит весьма двусмысленно.

 

Шерлок забирает кружку и вдыхает запах свежезаваренного кофе. Он останавливается рядом с Джоном и смотрит ему в глаза, навязывая близость как ультиматум.

 

— Я не могу понять тебя неправильно, хотя бы потому, что значительно умнее, не надо испытывать иллюзий. Я не разговариваю с этими женщинами лично, как ты заметил, они приходят на аудиенцию к моей помощнице. У меня нет ни малейшего желания тратить свое время на беседы и отсеивать полезные крупицы. Что я делаю? Собираю информацию для одного... клиента.

 

— Через...

 

— Это самый эффективный способ, ты скоро поймешь сам.

 

Шерлок отпивает маленький глоток из кружки и коротко облизывается.

 

 

***

 

Сабат ревнует. Шерлок почти счастлив, что подобрал Джона, потому что он привносит в их деловые отношения что-то новое, что-то личное. Маленький приблудный Джон.

 

— Зачем он тебе? – наконец, спрашивает она.— Я плохо справляюсь?

 

Он игнорирует вопрос.

 

— Почему бы просто...

 

— Ты не закончила то, что я тебе поручил, – напоминает Шерлок, – у мисс Шери сегодня достаточно важные переговоры, надеюсь, ты готова, я не буду подсказывать каждое слово. И... Джон пойдет с тобой.

 

— В качестве кого? – поджатые губы, но взгляд не отводит.

 

— Никого. Пусть поломают голову, зачем ты взяла его на переговоры. Пусть считают, что я тебе надоел. Новый секретарь? Любовник? Разве это не прекрасно, пустить слухи? — откидывается в кресло и отпивает ещё глоток чая.

 

— Но...

 

— В рамках приличий, Сабат, как я тебя попросил.

 

Она склоняется над бумагами, но не проходит и получаса, как она снова спрашивает:

 

— Я плохо справляюсь?

 

— Нет, ты справляешься отлично, мисс «консультирующий преступник», а на доктора Уотсона у меня свои планы.

 

Ее ревность почему-то льстит. Сабат не любит его и никогда не будет любить, но как же он ей нужен!

 

 

-3-

Над верхней губой у Хьюлитта выступил пот.

 

— Это бесчеловечно, Чарли, — он слегка ослабил узел галстука. — Галерея держится на мне, ты же знаешь. Я и так принимаю всех твоих протеже. Это я вытащил тебя в мир, когда ты барахтался в болоте на периферии. А теперь ты требуешь, чтобы я отрезал собственную голову и подал тебе на блюде, — голос предательски сорвался.

 

Чарли Милвертон осветил пространство мужского туалета улыбкой. Его улыбки коллекционировали фотографы ведущих изданий. Их можно было выставлять как отдельный лот на любом международном аукционе. Говорили, что они излечивают рак. По крайней мере, резкое улучшение было зафиксировано почти у восьмидесяти процентов больных после его визита в госпиталь Марсден. Высокий золотоволосый красавец, Милвертон в свои сорок пять оставался Аполлоном арт-диллеров, добрым божеством молодых художников и солнцем современного искусства. С другой стороны, и на солнце бывают пятна.

 

— Я давно рассчитался с тобой за доброту, Том, — сказал Чарли. Улыбка била в глаза не хуже электрической лампочки. — А в последние годы моя доброта изрядно перевешивает. Мне бы не хотелось терять хорошего друга, но всему есть предел. Кроме, пожалуй, жадности.

 

Хьюлитт рванул галстук так, что ткань затрещала. Улыбка кромсала нервы, вырезала на радужке свои копии, издеваясь, кружила по эллипсу на орбите сознания. Хьюлитт почувствовал давящую боль в груди. Он зашептал, притянув Милвертона к себе за идеально выглаженный воротник рубашки:

 

— Слушай, слушай меня, поганец, я понятия не имею, куда делась твоя чертова китайская безделушка, я о пропаже услышал только от тебя, собрал данные по всему рынку, богом клянусь, она нигде не всплывала, я бы узнал, узнал и сказал тебе. Чарли, малыш, двадцать лет совместной работы, а? Я ведь ничего. Не сделал ничего. Ча…

 

Его отшвырнули назад. Улыбка испарилась.

 

— Двадцать лет, Том? Хорошо. Даю тебе двадцать дней.

 

Пятна на солнце — обычное явление. Однако Чарли Милвертон не был солнцем. Скорее, пятном, которое притворяется солнцем. Огромным черным пятном.

 

Золотоволосый красавец поправил рубашку и вышел. Хьюлитт тяжело привалился к раковине, раздавленный, дрожащий в равной степени от гнева и страха. Когда скрипнула дверь кабинки, он едва не подпрыгнул.

 

— Я помешал? Простите, не хотел прерывать вашу увлекательную беседу, — сказал певучий голос. Хьюлитт поднял на говорившего взгляд. Как, черт возьми, он здесь оказался? Чарли ведь проверял кабинки. В эту часть здания пускают только специальных гостей, либо парень чей-то родственник, либо… Стервятники от прессы пролезут куда угодно.

 

— Если вы журналист, предупреждаю, это вмешательство в частную…

 

Неизвестный покачал головой и приложил палец к губам.

 

— Тсс! Я хуже. Я — ваш шанс, мистер Хьюлитт. Последний шанс сохранить репутацию и бизнес. — Лицо его приняло жалостливое выражение, тон наполнился хрустальной печалью. — Бедный, бедный мистер Хьюлитт! Видите эти заголовки? "Владелец галереи поддерживает черный рынок", "Искусство на продажу или продажное искусство", — жалостливость исчезла. На Хьюлитта смотрели абсолютно равнодушные шальные глаза. — Вас выпотрошат, обваляют в грязи как в соусе, начинят жареными фактами, а потом съедят. Каждый читатель отщипнет по кусочку — ммм, объедение! — пока не останутся одни кости.

 

Боль вновь ударила по центру груди, отдаваясь эхом в правое плечо. Хьюлитт зажмурился. В ту же секунду ему между губ просунули что-то маленькое и твердое.

 

— Жуйте, — приказал певучий голос. — Немедленно. Это аспирин. Давайте, Том, за Моне, за Дега, за "Давида" Микеланджело. Вот так. Сядьте, можно прямо на пол, здесь чисто.

 

Зажурчала вода.

 

— Пейте. Не торопясь, маленькими глотками. Какой послушный мальчик. А вот это положите под язык.

 

Знакомый привкус нитроглицерина успокаивал. Боль медленно отпускала. Хьюлитт откинул голову на кафельную стену, пережидая накатившую слабость.

 

— Кто ты такой? — хрипло спросил он. — Еще один шантажист? С меня нечего брать, Чарли забрал все и хочет доскрести остатки.

 

Зашуршала одежда. Незнакомец присел рядом и тоскливо вздохнул.

 

— Никто никогда не слушает. Я же говорил: я — ваш последний шанс. Практически ангел-хранитель, оплата сдельная, транспортные расходы в итоговую сумму не входят.

 

Хьюлитт расхохотался, все еще хрипло, но уже без истерических срывов.

 

— Ангел на сдельной оплате, вот это да! И что же я должен делать, дорогой ангел, чтобы не стать моделью для "Усекновения главы Иоанна Крестителя"?

 

— Во-первых, сейчас вы поедете домой. У Милвертона ваше отсутствие на церемонии не вызовет подозрений. Во-вторых, позвоните по этому номеру до завтрашнего вечера.

 

На колени лег светлый прямоугольник. Визитка. Повертев ее в пальцах, Хьюлитт различил тонкий рельефный знак, похожий на стилизованную букву "М". Рельеф шел по всей поверхности бумаги, пересекая адрес офиса, телефон, мэйл, сайт, имя и должность владельца. Хьюлитт вытащил из нагрудного кармана очки и всмотрелся в текст. На визитке значилось: "Джим Мориарти. Консультирующий детектив".

 

***

 

Динамики в зале акустических инсталляций надрывались заунывной мелодией. Лестрейд нервничал. Он вытащил телефон, провел по гладкому экрану пальцем и положил обратно. Донован ободряюще кивнула с другого конца зала. В уши плыл немудреный текст: "Тебя мне не поцеловать, он сказал. Не поцеловать — я мертв, он сказал". Очень оптимистично. Больше ничего не говорил? И это играло под мостами в Глазго. Надо бы посмотреть их статистику по самоубийствам за тот период …

 

— Не доверяешь мне, — раздалось рядом. За плечом инспектора вырос Джим Мориарти.

 

— Ты потребовал моего присутствия, посоветовал захватить оружие и наотрез отказался сообщить, что здесь должно произойти.

 

— Не будь занудой, я готовлю сюрприз. Поимка маньяка! Разве это не воодушевляет?

 

— В галерее Тэйт. Во время вручения премии Тернера.

 

— Маньяки тоже любят искусство.

 

Лестрейд бросил на собеседника красноречивый взгляд.

 

— В этом я не сомневаюсь. Джим, ради всего святого, не перегибай палку. На улице двести с лишним юнцов протестуют против реформы образования. У них гормоны вместо мозгов, я даже представлять не хочу, на что они способны.

 

"И прекрасно представляю, на что способен ты".

 

Мориарти, смущенно улыбаясь, опустил глаза, как ребенок, которого застукали за поеданием сладкого до обеда.

 

— Маленькие слабости, милый инспектор, — протянул он в унисон с женским голосом из динамиков. — Будь к ним снисходительнее, и они будут снисходительнее к тебе. "Той ночью мне приснился сон, о равнины, равнины, далекие равнины…" Нет-нет-нет, шотландцы не умеют сочинять приличные песни.

 

Лестрейд потер лоб. Ему было глубоко наплевать на песни шотландцев, ирландцев и индейцев Самоа. За эту неделю его дважды вытаскивали на пресс-конференции, потому что пятый расчлененный труп под корень подрезал доверие жителей Лондона к столичной полиции. А обстановка в городе и так не отличалась спокойствием. На отдел давили сверху и снизу, он грозил лопнуть как спелый арбуз. Судорожное лавирование занимало больше времени, чем само расследование. Поэтому сообщение на рабочую почту с текстом "Приезжай в Тэйт, будет весело" Лестрейд воспринял как знак свыше.

 

И его реакция, как обычно, была четко просчитана. Джим смотрел со снисходительной насмешкой, за глазными яблоками черти разжигали костры.

 

— Ты слишком много работаешь. Нужно расслабиться.

 

— О, нет.

 

— Нужно рассла-абиться, инс-спектор-р.

 

Черти, улюлюкая, потащили к огню новую душу.

 

***

 

— Ну, Марта, ты преувеличиваешь, — миссис Тернер поставила чашку на блюдечко и взяла печенье.

 

— Нет, он действительно занимался художественной лепкой. Но получалось плохо. Он начал с пластилина, продолжил с гипсом, два дня не выходил из комнаты, а потом выбросил пару мешков каких-то… — миссис Хадсон замялась, пытаясь подыскать определение, — каких-то кусков.

 

— Ох, да я не про это, — миссис Тернер махнула рукой с печеньем. — Почему ты думаешь, что на церемонии может что-то случиться? Там же полно полиции.

 

Миссис Хадсон с беспокойством оглянулась на телевизор. Вряд ли ее подруге и соседке стоило знать о покрытых чем-то бурым рубашках Джима, которые домовладелица случайно обнаружила в пакете для химчистки. Бурое, похоже, было когда-то красным.

 

— Ты же помнишь, как он относится к полиции.

 

— Совершенно трезвое отношение. У моего Энди, упокой господи его душу, было такое же.

 

— У моего Нила тоже.

 

Обе, не сговариваясь, развернулись к экрану.

 

— Нет, Марта, ты не права, — задумчиво произнесла миссис Тернер, когда телевизор крупным планом зафиксировал кровоточащую статую. — Вряд ли твой квартирант мог слепить что-то более ужасное. Не понимаю я современное искусство.

 

***

 

Тысячи телезрителей и десятки гостей церемонии замерли в шоке. Чарли Милвертон замер у микрофона с открытым ртом, успев подумать, что это похоже на старый добрый кошмар о выступлении, во время которого спадают штаны.

 

Воцарилась тишина. Лестрейд сочно выругался. И раздался крик.

 

Позже, фиксируя все произошедшее в отчете, инспектор долго думал над описанием. "Статуи заплакали кровью"? Бред. Для того чтобы плакать нужны глаза, а нечто, похожее на глаза, было только у одной. "В результате провокационных действий неизвестного лица…" Очень хорошо известного. А начало подходит. "В результате провокационных действий коллег подозреваемого…" Пожалуй, так. "…скульптурные произведения, представленные им на конкурс, стали источать жидкость, по внешним признакам напоминающую кровь". Обтекаемо. Но точно. "Подозреваемый…" Кричал несколько секунд, а потом поведал, чем он вырезал у девушек почки. "Подозреваемый пришел в крайнее нервное возбуждение и…" Привел в такое же возбуждение всех присутствующих. Некоторых вывернуло на изнанку прямо в зале. "…и признался в пяти преднамеренных убийствах".

 

Скульптора увели, а она осталась. Она ярко выделялась на светлой краске. Она скользила по изуродованным формам тонкими ручейками, рисовала лучше мастеров-живописцев, привлекала к себе внимание, пугала и восхищала. Она была, как и положено, красной.

 

— Какого черта, — Лестрейд крепко ухватил Джима за локоть, — тут происходит?!

 

— Обеспечиваю тебе чистосердечное признание, — консультант поморщился. — Я же обещал, что будет весело. И проверь почту. Скучное, вроде доказательств, там.

 

— Детектив-инспектор! — Чарли Милвертон покинул место у микрофона и пронес

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.