Суббота и воскресенье, 25 и 26 апреля 2009 года

– Она знала его, Лиа. Эта девочка, Дэйна, знала Макса. Наверное, она знала его лучше, чем я.

– Это неправда. – Лиа подлила виски. Они уже выпили по нескольку порций, но не чувствовали даже легкого опьянения.

– Она сказала, что их никто не любил. – Кэрри вскинула голову, но слезы все равно поползли по щекам. – «Нас никто не любил». Что значит «нас»? Они что, были вместе? Или просто они оба были изгоями?

– Хватит, Кэрри. Ты себя с ума сведешь.

– Моего сына убили. – Кэрри произнесла эти слова очень четко. – Я буду анализировать, сколько захочу. – Она одним глотком осушила стакан. Горло саднило.

– Просто ты пытаешься найти скрытый смысл там, где его нет. Я волнуюсь за тебя. Это же хорошо, что она была его другом.

– Ты ее не видела.

– Нет. – Лиа закрутила крышку на бутылке. – Но если бы увидела, это бы ничего не изменило.

– Ты не понимаешь, Лиа. Она сказала, что их никто не любил. Их. Их, черт возьми. А я даже не знала. – Кэрри потянулась к бутылке, но Лиа перехватила ее руку. Тогда Кэрри привалилась к Лиа и зарыдала. Рыдания были горькими, гневными. – Такое не должно было произойти со мной.

– Детектив Мастерс, эту девочку надо допросить.

Сдержанность стоила ей больших усилий. Голова Кэрри раскалывалась, но ей было все равно. Она была даже рада этой боли. Телефон пискнул – батарейка вот-вот сядет.

– Мы уже допрашивали ее, Кэрри. Дважды.

– И?

– Она не знает, кто это сделал.

– Да чтоб тебя…

Она не могла найти слов. Все изменилось. Она больше не была Кэрри Кент. Она была обычной женщиной, у которой убили сына. Такой же, как другие.

– Послушай, – сказал Мастерс, – приходи утром в участок с отцом Макса, и я расскажу вам, что мы нашли. Я буду там с восьми.

– Нашли? – прошептала Кэрри. Нашли. Это слово означало какой-то прогресс. Она не могла заставить себя спросить, что именно они нашли. Она хотела оставить себе хоть слабую тень надежды, чтобы пережить ночь. – Хорошо, – ответила она и дала отбой.

– Я твоя подруга. И буду с тобой, сколько потребуется.

Лиа переночевала у нее, а утром настояла, чтобы Кэрри приняла душ, перед тем как ехать в участок. Она приготовила для нее одежду и выбрала из огромного гардероба Кэрри брюки и топ для себя.

Пока Кэрри сушила волосы, Лиа нарезала фрукты и поджарила тосты. Есть они не хотели, но понимали, что это необходимо. Лиа налила кофе.

– Думаешь, Броуди приедет?

– Я оставила ему сообщение. Что я еще могу сделать? У него есть эта женщина, которая его везде возит. То, что наш сын умер, еще не значит, что мы теперь лучшие друзья.

– Кэрри, не жди слишком многого от визита в полицию. «Нашли» может обозначать что угодно. Ты же знаешь полицию…

– Это Макс, Лиа. Макс. – Кэрри стянула волосы сзади резинкой. Краситься она не стала. И к лучшему, подумала Лиа. Так ее труднее узнать. – Это Макс, а не безнадежный человеческий мусор из «Правды в глаза».

Вот в чем разница между нами, подумала Лиа. Вот почему ты в свете софитов, почему именно ты вскрываешь душевные раны всех этих преступников и их жертв. Лиа никогда бы не назвала людей, которые приходят на шоу, безнадежным мусором. Да, они несчастны и сломлены. Некоторые настоящие чудовища. Но у каждого ведь своя история. Кто-то рассказывал ее добровольно, из других Кэрри приходилось вытягивать правду. После шоу каждому из участников предоставлялась психологическая помощь. Благодаря передаче у некоторых снова появлялась надежда. По мнению Лиа, только ради этого и стоило делать программу.

Дороги были пустыми. Лиа выехала из Хэмпстеда и повернула на запад. Повсюду бутылки, картонки из-под еды, банки – отпечаток субботнего веселья.

– Спасибо, Лиа. Спасибо, что ты со мной. – Кэрри дотронулась до ее руки. – Не только сегодня, а вообще.

Лиа посмотрела на Кэрри:

– Ты справишься с этим. Не сейчас. Но со временем.

Передвигался Броуди обычно очень уверенно, но на крыльце полицейского участка вдруг споткнулся, и Фиона не успела удержать его. Он упал, беспомощно выставив руки, и ударился головой прямо о ребро бетонной ступени. Охнув, Фиона бросилась к нему, опустилась на колени.

– Господи, у тебя кровь. – Она достала из сумки упаковку бумажных платков. – Не шевелись. Прости меня, Броуди. Я не думала…

– Это не твоя вина, что я ни хера не вижу.

– Но я обязана ограждать тебя от неприятностей.

– Нет. Ты должна помогать мне из них выбраться.

Фиона промолчала. Ссадина была большая и сильно кровоточила.

– Прости, – снова повторила она.

– Я… не смотрел, куда иду. – Лицо Броуди было совершенно серьезным. Фиона понимала, что он говорит вовсе не об этом падении.

– Думаю, нужно промыть. И продезинфицировать. – Она потянула Броуди за руку, помогая встать.

Он поморщился, растирая спину:

– Я старею.

На взгляд Фионы, ему было не дать его сорока шести. Вот бы он увидел себя в зеркале. Но его глаза всегда были устремлены только вперед, что бы он ни делал. Иногда Фиона как завороженная наблюдала за его ртом, когда Броуди работал, – Как он кривит губы, как они что-то шепчут или расползаются в улыбке, – наблюдала и гадала, кто последним целовал эти губы.

– Подожди, – сказала она, доставая еще один платок. – Прижми к ране.

В участке их проводили в комнату для допросов. Принесли кофе и тарелку с крекерами. Как будто им сейчас до угощения, неприязненно подумала Фиона.

– Здесь как-то мрачно. – Броуди отказался садиться. В ожидании главного инспектора Мастерса он мерил комнату шагами.

«А у тебя дома разве нет?» Фиона знала, что представление о комнате складывается у него из стука подошв по линолеуму, из едва уловимого запаха антисептика, оставшегося после уборки.

– Да, мрачно. – Она подошла к нему. Кровь уже пропитала бумажный платок, но Броуди отказался от помощи. – Не хочешь сесть? Тут есть кофе.

– Нет. – Броуди подошел к окну, закрытому решеткой. – Сюда приводят преступников, – пробормотал он. – На допросы.

Фиона не уставала удивляться тому, как быстро он ориентировался в незнакомом месте.

– Думаю, ты прав.

Внезапно Броуди обернулся. Его зубы блеснули в свете лампы, хотя он не улыбался.

– Это мы преступники. Кэрри и я. Мы виноваты в том, что случилось. – Он протянул руку, будто хотел обнять Фиону, но замер. Прежде чем она успела ответить, открылась дверь.

– Это Кэрри и ее подруга. И два детектива, – прошептала Фиона.

– Что с тобой случилось? – Кэрри внимательно посмотрела на Броуди.

Он не ответил. Подруга Кэрри, которую представили как Лиа, села рядом с ней. Никто не разговаривал, пока главный инспектор Мастерс не прервал молчание.

– Это были длинные сорок восемь часов. Ужасные сорок восемь часов для всех, кого коснулась эта трагедия. Но мы продвинулись вперед.

Кэрри сцепила руки. Фиона подумала, что она выглядит совершенно иначе, чем на экране. Уверенность в себе, агрессия – все исчезло. Это была не Кэрри Кент, а пустая скорлупа от нее. Фиона завороженно наблюдала за женщиной, которую когда-то любил Броуди.

– Мы проанализировали записи с камер наблюдения. И получили несколько многообещающих кадров, которые продолжаем изучать. На записи группа подростков убегает от школы примерно в то время, когда произошло убийство.

Он не упомянул имени Макса, отметила Фиона и взглянула на Броуди. Платок к ссадине он больше прижимал. К счастью, кровотечение прекратилось. На темной коже белели прилипшие обрывки бумажного платка.

– Кто это был? Что за подростки? – тихо спросила Кэрри.

– Пять человек, Кэрри. На записи видно, что они бегут от школы, но мы не можем точно сказать, были ли они собственно на территории школы. К сожалению, в момент убийства система безопасности в самой школе не работала. На ее починку нет денег. – Дэннис вздохнул. – Сейчас мы изучаем их одежду и, когда получим обработанные снимки, покажем свидетелю.

Кэрри вздрогнула.

– Свидетелю…

– Да. Как вы знаете, у нас есть свидетель. Девушка. – Мастерс подбирал слова с большой осторожностью. – К тому же мы прочесываем местность на предмет орудия убийства. Отчет о результатах вскрытия будет у меня к концу дня. У криминалистов есть несколько зацепок, надеюсь…

– Девушка? – Броуди неловко встал, уронив стул. – Как ее зовут?

Фиона посмотрела на детективов. Броуди позже потребует рассказать, как они реагировали.

Заговорил второй детектив.

– Мы уже побеседовали с ней. Мы думаем, что она обладает нужной информацией. Однако в данный момент она еще не оправилась от потрясения, и мы не можем давить на нее слишком сильно.

– От потрясения? – Кэрри тоже вскочила. Она обошла стол и встала рядом с Броуди. Сердце Фионы учащенно забилось. Теперь она ясно представляла этих двух людей вместе. Даже сейчас, сломленные, они были великолепны – каждый по-своему.

– Иногда у свидетелей бывает что-то вроде посттравматического стресса, – вновь заговорил Мастерс. – Память блокирует увиденное. Особенно часто такое случается с детьми и подростками. Это защитный механизм. Девушка стала свидетелем страшного преступления. И это изменило ее жизнь. Некоторые люди не готовы принять последствия таких событий, и их мозг просто делает вид, что ничего не произошло. Но со временем мы заставим ее говорить. Я уже сталкивался с таким. Ей нужно время. Если понадобится, с ней поработает детский психолог.

Фиона переводила взгляд с Броуди на Кэрри, потом на детектива.

– Как зовут свидетеля? – спросила она, понимая, что Броуди хочет это знать.

Мастерс нахмурился.

– Извините. Разглашать подобные сведения я не вправе.

Но в глазах Кэрри было столько мольбы, что он уступил.

– Ее зовут Дэйна. Но больше я ничего не могу сказать.

Прошлое

Каждый знал, о чем думает другой. Они едва сдерживали улыбки, стоя у алтаря.

– Кэролайн Элизабет Кент, берешь ли ты Броуди Натана Квинелла в свои законные мужья…

Она повторяла клятвы на репетиции, читала их про себя тысячи раз, пытаясь уловить все оттенки значения слов. Но что в них было заключено именно для нее? Она посмотрела на Броуди. Его глаза сияли, иногда он кивал, словно в знак согласия. Кэрри подумала, что галстук у него слишком затянут.

В горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии…

Мужчина, который через несколько минут станет ее мужем, внимательно слушал священника. Тот, наверное, уже сотни раз произносил эти слова, они же услышат их лишь однажды. Это контракт – вот что она знала точно. Обещание, что они вместе встретят все, с чем бы им ни пришлось столкнуться в жизни. А еще, хотя Кэрри и не хотела быть слишком сентиментальной в день своей свадьбы, этот контракт связывал их духовно и физически на всю жизнь. Шел 1993 год, и «вся жизнь», казалось, только начинается.

Пока смерть не разлучит вас…

Внезапно ее охватил страх, такой сильный, всепоглощающий, что Кэрри едва устояла на ногах.

– Кэролайн? – Услышала она спокойный, теплый голос священника.

Она опомнилась и улыбнулась.

– Согласна, – искренне сказала Кэрри и посмотрела в глаза Броуди. Да, она действительно согласна стать его женой. Его темные глаза были центром ее мира. Она любила просыпаться рядом с ним и смотреть, как дрожат во сне его веки. Он грезил – во сне и наяву. Кэрри любила его за это – за сотни сюрпризов, которые таил в себе этот человек.

Броуди Квинелл, берешь ли ты…

Кэрри не могла бы точно сказать, кто поймал ее букет. Да и вообще она мало что помнила о своем «особенном дне». Все так быстро пролетело. Она опомнилась только тогда, когда они с Броуди поехали в Костуолд, где им предстояло провести короткий медовый месяц. Броуди мог отлучиться с работы лишь на несколько дней.

Каменный коттедж недалеко от Чиппинг-Нортона был собственностью одного из коллег Броуди по университету.

– Так тихо. – Кэрри стояла у окна, за которым открывался вид на темные поля. – Но думаю, я не смогла бы тут жить. Я бы скучала по городу.

– Боб тут и не живет. Он обычно приезжает на выходные. И симпатичных студенточек привозит, наверное.

Кэрри рассмеялась.

– Броуди, что ты несешь в нашу брачную ночь. Вот чем ты, значит, собираешься заниматься, когда я постарею? Будешь развлекаться с юными Дарованиями? Давать им частные уроки?

– Даже не собираюсь отвечать на столь гнусные инсинуации.

Большие руки Броуди ловко справились с крошечными пуговицами на ее блузке. Ткань соскользнула с плеч. Он расстегнул лифчик, и они перебрались поближе к камину, в котором Броуди разжег огонь. Владелец коттеджа оставил им достаточно поленьев, а также шампанское в холодильнике.

– У нас хорошие друзья, – сказала Кэрри.

Броуди обнимал ее, зарывшись лицом в волосы, и ничего не ответил.

Потом они лежали, завернувшись в одеяло, у огня, пили шампанское и ели канапе, которые еще утром доставили сюда из Оксфорда.

– Это ведь навсегда, понимаешь, – сказала Кэрри. – Ты, я, дом, дети, собака, каникулы. С нами ведь никогда ничего не случится, да?

– Я об этом позабочусь, – ответил Броуди, целуя ее в лоб.

Осень 2008 года

Дэйна не раз слышала болтовню девчонок о сексе. Они вечно трепались об этом на переменах: со сколькими парнями уже переспали, когда надо пить противозачаточные таблетки, не подцепили ли какую дрянь, маленький или большой у того парня, брали ли они в рот.

И в разговорах этих не было ни слова о любви – по крайней мере, о настоящей любви. Ее поколение выработало стойкий иммунитет к этому чувству. Дэйна считала, что это относится и к ней самой. Вернее, считала раньше.

– Ты на что уставилась, уродина?

На нее зло смотрела высокая блондинка с прямыми длинными волосами.

– На тебя. – Ей было все равно, разозлится девушка или нет. Ей вообще все сейчас было все равно. Дэйна ждала Макса. Им надо было поговорить.

Блондинка визгливо захохотала. Группа из пяти девушек, похожих друг на дружку настолько, что их запросто могли принять за сестер, окружила ее.

– Так ты на меня пялишься? Ты что, лесба?

Вся компания зашлась в хохоте.

– Типичная лесба, – сказала другая крашеная блондинка.

– Не смей на меня пялиться, усвоила? Нечего таращить на меня свои лесбийские зенки. – Девушка закурила. Ногти у нее были ухоженные, выкрашенные розовым лаком. – Ну, чего молчишь, лесба? – Она скрестила руки, выставила вперед бедро.

– Я не лесбиянка, – сказала Дэйна так тихо, что сама была не уверена, произнесла ли она это вслух. Опыт подсказывал, что следует втянуть голову в плечи и опустить взгляд, тогда ее скоро оставят в покое. Но какая-то неведомая прежде часть ее существа рвалась ударить, пнуть, укусить, разорвать в клочья эту дрянь, что стояла перед ней.

– Ну-ка, погромче. Нам не слышно.

– Так по кому из нас ты сохнешь?

Снова дружный смех.

Дэйна молчала. Прилив адреналина спал, уступив место привычному страху. Она смотрела на свои башмаки, зная, что через минуту, через две, через час, но все это закончится. Она думала о Лорелл, которой это только предстоит. Как ее защитить? Как оградить сестренку от всего этого дерьма?

– Я спросила, на кого из нас ты запала, лесба?

Дэйна подняла глаза, постаравшись унять дрожь.

Похоже, эта блондинка здесь главная.

– Может, мы ей все нравимся, – хихикнула одна из подружек.

– Никто из вас мне не нравится, – неожиданно для себя ответила Дэйна. – По-моему, вы все отвратительные.

Она задержала дыхание, надеясь, что это поможет скрыть охватившую ее панику. Глаза у всех девчонок как по команде расширились, рты приоткрылись от удивления.

– Вломим ей!

Дэйна кинулась к школьным воротам. В отличие от других девушек, она предпочитала армейские башмаки, а потому на каблуках за ней не угнаться. Да и адреналин прибавил сил.

– Эй, ты, сука драная! – неслось ей вслед. – Мы тебя найдем!

Она все бежала и бежала, мимо заброшенной парковки, через замусоренную школьную территорию, вдоль канала, где они с Максом устроили как-то пикник. Спустившись к воде, она наконец остановилась и согнулась пополам, пытаясь отдышаться.

Злые слезы текли по ее щекам. Как же она их всех ненавидит! Почему они не оставят ее в покое? Она же им ничего не сделала. Дэйна подобрала камень и с силой швырнула, камень звякнул, угодив в старую тележку из супермаркета. Дэйна представила себе, как окунает голову блондинки в грязную воду канала и ждет, пока на поверхность перестанут подниматься пузырьки. Больше всего на свете ей хотелось причинить боль, неважно кому, только бы избавиться от злости и тоски, что скопились внутри.

В школу она решила не возвращаться, вместо этого пойти в хижину Макса. Она знала, что не застанет его там, что ж, подождет. Черкнет эсэмэску, если деньги на телефоне остались. Сегодня у них английский, должны были раздать сочинения. Эти стервы подчинили себе всю ее жизнь: нужно выбирать коридоры, чтобы добраться до класса, не попавшись им на глаза, нужно думать, идти в столовую или сегодня придется прятаться с банкой колы в школьном дворе. И вот теперь из-за этих тварей приходится пропускать единственный любимый предмет.

По мосту загрохотал поезд. Странно, что эта лачуга простояла так долго, от поездов мост так и ходит ходуном. Дэйна подошла к двери и повернула ручку. Дверь поддалась. Дэйна отпрянула. Макс сейчас в школе. Может, там грабители? У Макса полно добра…

Она медленно отступала, стараясь не производить шума. Дверь резко распахнулась.

Человек, возникший на пороге, выставил перед собой нож.

Дэйна вскрикнула. Но в следующий миг поняла, кто перед ней.

Какого черта… – Она едва могла говорить. – Я думала, ты в школе.

– Я там и был. – Макс опустил нож и повернулся к ней спиной.

– Эй, подожди. – Дэйна схватила его за плечо, развернула к себе. – Ты плакал.

– Ну и что? – Он стряхнул ее руку и вошел в хижину, Дэйна следом.

– Что случилось? – Она толкнула его в автокресло, рядом с которым на ящике лежал дымящийся косяк и стояла банка пива. Затянувшись, она передала косяк Максу. Потом отпила пива и поморщилась. – Рассказывай.

Понадобилось пятнадцать минут, чтобы сердце Макса перестало бешено колотиться. Он не хотел показывать, как испугался, когда услышал, что кто-то открывает дверь хижины, но Дэйна все равно все поняла. Как она узнала, что он здесь? Неужели ей уже известно и остальное?

– Рассказывай, – повторила Дэйна.

Макс понимал, что только она одна во всем мире сможет понять его, но после их поцелуя… разве мог он рисковать? Разве мог разочаровать девушку, которая ему по-настоящему нравится? Да, ему и прежде нравились девушки. В старой школе. Но именно из-за них он оттуда и ушел. Его тогда разыграли, подстроили все так, чтобы высмеять. А учителя прикинулись, будто ничего не произошло, будто так и надо. Выходит, пока ты не пройдешь испытания из насмешек, издевательств и унижений, тебе не стать настоящим учеником Дэннингема.

Макс отвернулся.

– Да ничего не случилось. Просто плохой день. – То же самое он сказал классному в Дэннингеме. – А ты? Ты что, бежала?

– Да. Пришлось убегать от этих сучек. – Она ухмыльнулась с наигранной бравадой.

– Что они сделали?

– Да как обычно. Только я бегаю быстрее. – Дэйна рассмеялась, взяла из его пальцев косяк и затянулась. Помолчала. Вернула косяк, чуть влажный от ее слюны. – А теперь ты рассказывай. Хватит строить из себя крутого.

Хватит строить из себя крутого. Перед закрытыми глазами замелькали картинки того, что случилось в Дэннингеме. Они напали на него в душе, ударили ботинком в висок, отобрали все деньги и смеялись, смеялись. Как давно-давно, когда в детском саду мальчишка отодвинул стул и он с размаху шлепнулся на пол, а родители лишь посмеялись; и позже, когда его столкнули с лестницы и он сломал ногу, а родители были слишком заняты, чтобы расспросить, что же случилось; и все эти мелкие происшествия, в столовой как-то сыпанули целую солонку в суп и заставили есть; и все это барахло, что у него вечно отбирали, калькулятор, телефон, часы, что подарил отец, деньги на завтрак; и все эти шуточки, все эти прозвища и клички, все эти насмешливые улыбки учителей и гогот одноклассников, и как никто не желал быть с ним в паре на лабораторных…

– Макс?

Он почувствовал, как Дэйна пальцем провела по его щеке, смахивая слезу.

– Что случилось? Расскажи мне.

– Просто устал от всего. Бывает. – Он улыбнулся и глотнул пива. Но никакое пиво не могло уничтожить вкус мочи.

Поиск по сайту: