Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Конни: Тридцать два года, разведена, имеет одиннадцатилетнего сына



- До терапии я не могла вспомнить ни единого предмета, служившего темой для ссор моих родителей. Я помнила только то, что они постоянно ссорились: ежедневно, ежечасно, почти ежеминутно. Они критиковали друг друга, не соглашались друг с другом и оскорбляли друг друга, а мы с братом смотрели на это. Отец оставался на работе так долго, как только мог, но рано или поздно ему приходилось возвращаться домой, и тогда все начиналось сначала. Моя роль в семье заключалась, во-первых, в том, чтобы делать вид, будто ничего плохого не происходит, а во-вторых, я должна была пытаться отвлечь внимание родителей и развеселить их. Я растягивала рот в широчайшую улыбку и высказывала как шутку любую глупость, которая мне приходила в голову. На самом деле внутренне я была смертельно испугана, но выказывать признаки страха означало испортить представление. Поэтому я шутила и кривлялась, и вскоре это стало моим основным занятием. Я так напрактиковалась в остроумии дома, что через некоторое время стала вести себя так же и во всех других местах. Я всегда до блеска отшлифовывала свои выступления. В основном мое поведение сводилось к следующему: если что-то шло не так, я игнорировала это, в то же время пытаясь замаскировать неудачу. Последняя фраза может служить кратким описанием того, что произошло с моим браком.

Я познакомилась с Кеннетом возле бассейна, неподалеку от нашего дома. В то время мне было двадцать лет. Он был очень загорелым и привлекательным - в стиле серфингиста или "пляжного льва". Тот факт, что он заинтересовался мною настолько, что выразил желание жить со мной вскоре после нашего знакомства, породил во мне самые радостные ожидания. К тому же он, как и я, был внешне необычайно жизнерадостным. Я решила, что у нас есть все основания для совместного счастья.

Кеннет был немного нерешительным в том, что касалось его карьеры и жизненных планов. Я поощряла его как могла. Я была уверена, что предоставляю ему необходимую поддержку и помогаю его талантам расцвести в полную силу. С самого начала я принимала практически все решения относительно нашей жизни, но он по-прежнему каким-то образом делал именно то, что хотел делать. Я чувствовала себя сильной, а он знал, что в любую минуту может опереться на меня. Полагаю, это было то, в чем нуждался каждый из нас.

Мы жили вместе уже три или четыре месяца, когда его знакомая по работе позвонила нам домой. Услышав, что я живу вместе с Кеннетом, она была страшно удивлена. По ее словам, он никогда не упоминал о своей связи со мной, хотя виделся с ней на работе по меньшей мере три раза в неделю. Все это всплыло наружу, пока она выкручивалась, пытаясь извиниться за неожиданный звонок. Я получила небольшую встряску и потребовала объяснений, когда Кеннет вернулся домой. Оказалось, что он не считал необходимым рассказывать о нас другим людям. Помню боль и страх, которые я тогда испытала, но мое смятение продолжалось недолго. Я отсекла эти чувства и повела себя очень рассудительно, видя только два выхода: либо поссориться с Кеннетом, либо оставить все как есть и не ожидать, что он будет смотреть на вещи моими глазами.

Я выбрала последнее - опустила руки и обратила все в шутку. Я пообещала себе, что никогда не буду ссориться так, как ссорились мои родители. Меня буквально мутило при одной мысли о ссорах. Ребенком я была слишком занята, развлекая окружающих, и не осмеливалась испытывать сильные чувства, но теперь мощные эмоции по-настоящему испугали меня, вывели меня из равновесия. Мне хотелось, чтобы все шло гладко, поэтому я приняла слова Кеннета без возражений и упрятала поглубже свои сомнения в искренности его обязательств передо мной. Через несколько месяцев мы поженились.

Теперь перенесемся на двенадцать лет вперед. В один прекрасный день я постучалась в дверь кабинета терапевта, сделав это по настоянию подруги. Мне казалось, что я по-прежнему полностью контролирую свою жизнь, но подруга беспокоилась за меня и настаивала на консультации у специалиста.

Мы с Кеннетом состояли в браке все эти двенадцать лет, и я считала, что мы вполне счастливы, но в то время мы жили раздельно, причем инициатива исходила от меня.

Терапевт начал задавать пробные вопросы. Я говорила о самых разных вещах и среди прочих словоизлияний упомянула о том, что Кеннет уходил из дома по вечерам: сперва один-два раза в неделю, потом три или четыре раза, а в течение последних пяти лет шесть или семь раз в неделю. Наконец я сказала, что ему, наверное, очень нравится бывать в другом месте, и поэтому нам следует разъехаться.

Терапевт спросила меня, знала ли я, куда он уходил все эти вечера: Я ответила, что не знала и никогда не спрашивала его об этом. Помню удивление терапевта, когда она воскликнула: "Все эти годы он столько раз не ночевал дома, и вы никогда не спрашивали, почему это происходит?" - "Нет, никогда, - ответила я. - Я думала, что супруги должны давать друг другу достаточно свободы". Однако я говорила, что ему следует уделять больше времени и внимания нашему сыну Тодду. Он всегда соглашался со мной, а затем уходил как ни в чем не бывало. Иногда он присоединялся к нам по выходным, и мы чем-нибудь занимались вместе.

Моя позиция заключалась в том, что я рассматривала его как недалекого человека, нуждавшегося в моих бесконечных лекциях. Моя роль чем-то напоминала роль доброго отца. Я никогда не признавалась себе в том, что он делает только то, что ему нравится, и я совершенно не в состоянии что-либо изменить. С годами дела шли хуже и хуже, несмотря на все мои усилия,

Во время нашей первой беседы терапевт спросила меня, что, по моему мнению, делал Кеннет в те часы, когда он уходил из дома. Я испытала приступ раздражения. Мне попросту. не хотелось думать об этом, ведь если я об этом не думала, то тайна и не могла причинить мне боли.

Теперь я знаю, что Кеннет не мог быть только с одной женщиной, хотя ему нравилась надежность семейных отношений. Он сотни раз позволял мне увидеть в реальном свете свое поведение до и после свадьбы: на пикниках, когда он исчезал на несколько часов, или на вечеринках, когда он разговаривал с какой-нибудь женщиной, а потом они уходили вместе. Даже не думая о том, что делаю, я включала свое обаяние, стараясь отвлечь людей от происходящего, показать, какая я остроумная... и, может быть, доказать, что меня можно любить, а не просто радоваться моему обществу.

Мне потребовалась длительная терапия, чтобы вспомнить о том, какой проблемой другие женщины были в браке моих родителей. Ссоры возникали из-за частых отлучек отца. Мать, хотя и не говорила об этом открыто, но намекала на его неверность, а потом ругала его за невнимание к себе и к детям. Я считала, что она оттолкнула его от себя, и приняла сознательное решение никогда не вести себя так, как она. Поэтому я держала все в себе и постоянно улыбалась. Это и довело меня до терапии. Я по-прежнему сияла и улыбалась на следующий день после того, как мой девятилетний сын попытался покончить с собой. Я преподнесла это как шутку, что сильно встревожило мою подругу. Слишком долго я лелеяла в себе волшебное убеждение, что пока я буду невозмутимой и жизнерадостной, мои дела будут идти превосходно.

То, что я считала Кеннета недалеким человеком, тоже было ему на руку. Я читала ему наставления, пытаясь организовать его жизнь, но, вероятно, это было для него небольшой ценой за то, что я готовила и стирала для него, не задавая никаких вопросов, пока он занимался своими делами.

Сила моего отрицания была такой огромной, что я не могла разорвать наши взаимоотношения до тех пор, пока не получила помощи извне. Мой сын был страшно несчастен, а я не позволяла себе замечать этого. Я подбадривала его и шутила над его состоянием, и от этого он чувствовал себя еще хуже. Я также отказывалась признать перед своими знакомыми, что в нашей семье не все в порядке. Кеннет уже полгода не жил дома, а я по-прежнему никому не говорила о нашей размолвке. Это тоже тяжело отразилось на моем сыне. Ему, как и мне, приходилось хранить секрет и прятать от всех свою боль. Я ни с кем не хотела говорить об этом и ему не позволяла. Я не понимала, как отчаянно он нуждается в человеке, который выслушал бы его. Терапевт фактически заставил меня сообщить знакомым, что наш замечательный брак развалился. О, как тяжело мне было признать это! Думаю, попытка самоубийства была для Тодда его способом сказать: "Эй, вы все! С нашей семьей творится что-то неладное!"

Что ж, теперь положение немного поправилось. Мы с Тоддом все еще проходим курс терапии - вместе и по отдельности. Мы учимся разговаривать друг с другом и выражать свои чувства. Для меня придумано правило, запрещающее мне обращать в шутку любую тему, затронутую на полуторачасовой -консультации, Мне трудно отказаться от своей защита--и испытывать связанные с этим чувства, но теперь я держусь гораздо лучше. Встречаясь с тем или иным мужчиной, я иногда думаю о том, что могла бы исправить разные мелочи в его жизни, но сейчас я уже хорошо знаю, до чего доводят подобные мысли. Редкие остроты по поводу жалких поползновений кому-то помочь остались единственными шутками, которые я себе позволяю. Хорошо смеяться над болезненной привычкой, а не маскировать смехом свои кровоточащие проблемы.

Сначала Конни пользовалась юмором, чтобы отвлечь себя и своих родителей от угрожающей реальности их непрочных взаимоотношений. Вооружившись очарованием и остроумием, она могла переключить их внимание на себя и таким образом хотя бы временно прекратить их ссору. Каждый раз, когда такое случалось, она чувствовала себя чем-то вроде клея, соединяющего двух противников, вместе со всей ответственностью, налагаемой этой ролью. Отношения в семье породили в ней потребность контролировать других, чтобы самой чувствовать себя надежно и спокойно, и она добивалась своей цели с помощью юмора. Она научилась быть крайне восприимчивой к малейшим проявлениям гнева и враждебности окружающих и предотвращать выражение этих чувств вовремя сказанной остротой или обезоруживающей улыбкой.

У нее было две причины для отрицания своих чувств: во-первых, мысль о возможном разрыве между ее родителями была слишком пугающей, а во-вторых, любое проявление ее собственных эмоций могло нарушить отработанный ход ее представлений. Вскоре она уже отрицала свои чувства автоматически и так же автоматически старалась контролировать окружающих и манипулировать ими. Ее напускная оживленность, несомненно, отталкивала от нее некоторых людей, но для других, похожих на Кеннета, собиравшегося общаться с ней лишь на самом поверхностном уровне, этот стиль оказался привлекательным.

То, что Конни могла многие годы жить с мужчиной, все чаще уходившим из дома по. вечерам, и никогда не спрашивать его о цели или причине его отлучек, свидетельствует о ее огромной способности к отрицанию действительности и о еще большем страхе, стоявшем за этим отрицанием. Конни не хотела ничего знать, не хотела ссориться или противостоять мужу, но больше всего ей не хотелось испытывать старый детский ужас перед разрушением своего мира в случае развода родителей.

Конни оказалось очень трудно согласиться на процесс терапии, потребовавший от нее отказа от ее главной защиты - юмора. Было так, словно кто-то предложил ей отказаться от воздуха; на каком-то этапе она была уверена в том, что не сможет выжить без шуток. Отчаянная мольба ее сына едва скользнула по ее прочной защитной броне. Она настолько утратила контакт с реальностью, что практически стояла на грани сумасшествия. На терапии долгое время Конни настаивала на том, чтобы обсуждать проблемы одного лишь Тодда, отрицая наличие собственных проблем. Будучи всегда "сильной", она не могла отказаться от этого статуса без борьбы. Но мало-помалу, готовя себя к испытанию страхом, охватывающим ее каждый раз, когда она не пряталась за щитом своего юмора, она начала чувствовать себя более уверенно. Как взрослый человек Конни имела в своем распоряжении гораздо более здоровые механизмы для отношения с окружающим миром, чем те, к которым она так привыкла с детства. Она начала задавать себе вопросы, стала адекватно выражать свои чувства и открыла свои истинные потребности.

Она научилась быть более честной по отношению к себе и к другим. И наконец, она смогла вновь использовать свой юмор, превратившийся в здоровый смех над собой.

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.