По воде все время ходили лучи прожектора с берега, которые выхватывали какие-то предметы. Я увидел плот, к нему и направился. Пока плыл, на нескольких утопленников наткнулся»
А вот Вячеслав Сербин едва не стал жертвой «Васёва» уже в воде: «Отплывая от тонущего корабля, освещаемого прожекторами, я вдруг осознал, что нужно кого-то спасать, ведь я же член экипажа. Нет, мне не было страшно, все воспринимал как некое приключение. Вижу, рядом парень тонет. Я снял свой жилет, надел на него. Дальше плыву и не могу понять, что это такое под водой. А это люди мертвые в спасжилетах. Может, когда прыгали, насмерть разбились. А может, захлебнулись. Плыву дальше, вижу, женщина с ребенком за что-то держатся. Я к ним, хотел помочь. Женщина как закричит: «Не подплывай!» Думала, что хочу забрать у них спасительную деревяшку. Неподалеку еще кто-то держится за бревно. Смотрю, девчонка. Говорю ей: «Не переживайте, я вам помогу». Она не испугалась. Поговорили даже с ней. Я ей: «Вот, даже не снимал ни кроссовки, ни джинсы». Спрашивает: «Почему?» «А в чем я на берег выйду?» Дотолкал я это бревно с девчонкой до плотика, а там народу! Кричу: «Пустите девочку, она плавать не умеет». Куда там! Люди в панике. Начали нас пинать, чуть не забили ногами. Развернул бревно, решил до берега толкать. И в этот момент смотрю: разворачивается «Петр Васёв». Громадина размером с дом идет прямо на нас! Кричу той девчонке: «Ори, чтобы нас на палубе заметили!» Орали, орали — бесполезно, никто не слышит. А «Васёв» уже метрах в пяти от нас идет. Вдруг я разглядел веревочную лестницу, на которой несколько человек держались. Говорю той девушке (сейчас уже и не помню, как ее звали, то ли Вера, то ли Валя, и была она то ли из Москвы, то ли из Риги): «Я тебя сейчас толкну, а ты постарайся схватиться». Так и сделал. Она ухватилась за эту лестницу, а меня понесло дальше по борту, ну, думаю, сейчас меня точно под винты затянет. Смотрю, крюк висит, на котором, наверное, шлюпку спускали. Я за него ухватился. За ноги мои люди цепляются, срываются, новые цепляются, а я держусь мертвой хваткой. Наверное, те, кто сорвались, так и попали под винты сухогруза. А меня он так еще метров 500 где-то тащил. Он просто так маневрировал. А если бы этого не делал, жертв было бы гораздо меньше. Уже потом, на берегу, когда на опознании смотрели фотографии погибших, многие люди были порубанные, просто кошмар. Их и опознать-то невозможно было.
Когда же «Васёв» наконец остановился, меня заметили с палубы, спустили лестницу, и я поднялся на палубу. Экипаж бегал и метался. Капитан бледный. Они сами были в шоке. В общей сложности они подняли человек 60—100, начали раздавать одеяла. Смотрю, тут и приятель мой Димка. Мы с ним пошли в кают-компанию, открыли холодильник, взяли ветчины, поели, вышли снова на палубу, и в это время подошел буксир. Спросили: кто пойдет собирать трупы? Все отказались. А мне вроде как стыдно — залез на пароход, ну я и согласился. Часа полтора еще мы плавали, багром собирали трупы, вытаскивали на палубу. Я потому и не попал сразу в списки живых, что всех спасшихся привозили на морвокзал Новороссийска и отмечали. А я с трупами поплыл на другой причал. Мама моя перенервничала, пока я не позвонил ей на следующий день».
На берегу
Почему спасали так долго — целых 2—2,5 часа? Геннадий Федченко, бывший на тот момент заместителем начальника Новороссийского пароходства по безопасности мореплавания и возглавивший спасательную операцию, уверяет, что все было сделано в максимально сжатые сроки: «Во-первых, место аварии находилось от порта в 13 километрах, а во-вторых, час «Х» наступил неожиданно. Где-то после 11 вечера мне звонят: «Пропал Нахимов». — «Как пропал?» — «Не видно его в радары». Для меня большой загадки не было: утонул.
Я сразу дал команду направить все плавсредства, которые были в порту. Из дома вызывали народ. Буквально через полчаса после сообщения я выехал на лоцманском катере к месту трагедии. Основную массу людей подобрали суда портофлота. Усугубило спасательную операцию то, что до этого был полный штиль, а потом поднялся ветер, волны, как будто души погибших людей взволновали море».
Всех спасенных доставляли на морвокзал Новороссийска. Вячеслав Сербин вспоминает: «Нас отвезли в здание мореходки и начали выдавать одежду, недорогую какую-то, спортивную. Стоит очередь. И вдруг какое-то мурло заявляет: «Что вы мне суете? У меня все вещи были из чекового! Я был богатый человек, а сейчас я нищий!» Кто-то из экипажа ему как даст по морде!»
Вилен Лобода показывает мне тетрадный листок, исписанный фамилиями: «Это мне пришлось составлять список выживших членов команды, едва нас доставили на морвокзал. Почему мне? А получилось так, что из командного состава больше это сделать было некому. Капитана сразу забрали. Остальные кто погиб, а кто был вообще не в состоянии что-то делать. Два механика сидели никакие, руки опущены. Второй штурман тоже в себя ушел. Секретарь парторганизации себя дискредитировал: он был на плоту и, когда женщина цеплялась за него, скидывал ее руки. Перед тем как членам команды отправиться в Одессу, я собрал всех и особо попросил, чтобы не пили: вот в Одессу придете, там хоть залейтесь. Потому что в Новороссийске та еще была обстановочка. Это сегодня, если авария происходит, с пострадавшими работают психологи. А у нас «психологом» оказался секретарь парткома, который первым делом сказал, что мы свою шкуру спасали. Потом в прокуратуре следователь, такой петушок молодой, мне сказал: «Жалко, что вы вместе с пароходом не утонули». Гейдар Алиев, который возглавил правительственную комиссию, едва приехал, сразу сказал, что капитанов надо расстрелять».
На Геннадия Федченко Алиев произвел совсем другое впечатление: «Мне пришлось сопровождать его, когда он решил на следующий день побывать на месте аварии. Он во все пытался вникнуть, умные вопросы задавал. А вот бывший с нами первый секретарь краснодарского крайкома Полозков, напротив, произвел на меня удручающее впечатление — все лез не по делу. Жалко было смотреть на министра морского флота Гуженко. Он, кажется, хорошо понимал, что его карьере конец. Мне так и сказал: «Уже намечены 30 голов, которые полетят». Так и случилось. Многих тогда сняли со своих постов, в том числе и Гуженко».
Интересно, что первый, к кому пошел после аварии капитан «Нахимова» Вадим Марков, оказавшись на берегу, был именно Геннадий Федченко — ведь они были сокурсниками, дружили, но потом рассорились — Марков перекидывался от одного приятеля к другому в зависимости от наличия у них денег. Потом случилось так, что именно Федченко помог перевестись Маркову на работу из Новороссийска в Одессу. Все это в прошлом, но и сегодня Федченко поражается тому, что утонуло столько людей во время аварии, а Марков остался жив. Ведь он даже не умел плавать. Но Марков каким-то чудом спасся. Никто не помнит, ни в какой момент он оставил судно, ни как оказался на берегу почти в сухой одежде…
Под следствием
Следствие по делу о крушении вел старший следователь по особо важным делам Генпрокуратуры РСФСР Борис Уваров. «Я почти каждый день встречался с капитанами в следственном изоляторе, — вспоминает он. — Примерно через 10 дней после проведения судебно-психиатрической экспертизы вижу: Ткаченко на очередном допросе как-то неестественно возбужден… Допрос постоянно перебивает вопросами: «Сколько человек погибло?» Просит разрешить ему лично участвовать в спасательных работах… А когда я сказал: «Ведь у вас нет опыта водолазных работ, вы можете погибнуть», — он скороговоркой ответил: «Ну и что, я хочу умереть… Мне страшно… Я не могу жить…» Я чувствовал: что-то надломилось в душе этого человека. На моих глазах он из уверенного в себе капитана с довольно твердым характером… превращался в человека растерянного, испуганного, теряющего жизненную опору… Более спокойным и ровным был на следствии Марков, но под конец следствия, когда знакомился с материалами дела, не выдержало и его сердце — врачи определили прединфарктное состояние».
Судьба капитанов — Маркова и Ткаченко — была фактически предрешена, и суд, проходивший в ДК железнодорожников в Одессе, являлся лишь пустой формальностью. Обоих приговорили к 15 годам тюрьмы»
Судьба капитанов — Маркова и Ткаченко — была фактически предрешена, и суд, проходивший в ДК железнодорожников в Одессе, являлся лишь пустой формальностью. Обоих приговорили к 15 годам тюрьмы. Через 6 лет последовала амнистия. Маркова после этого даже назначили капитаном-наставником в пароходство, что многие восприняли как издевательство. Из бывших членов команды он ни с кем не общался. Умер в Одессе в 2007 году. Виктор Ткаченко, уехавший на жительство в Израиль, погиб в 2003 году при крушении собственной яхты у берегов Канады.
Уроки и оценки
Все, с кем пришлось общаться по поводу этой трагедии, уверяют, что ни следствие, ни суд так до конца и не разобрались в причинах случившегося. Кто же все-таки был виноват в столкновении — оба капитана или один из них более виноват, чем другой?
Весьма ценными сведениями, характеризующими капитанов, с «Итогами» поделился бывший судовой механик Черноморского пароходства, а ныне писатель Аркадий Хасин: «С Ткаченко я познакомился в 1983 году, когда он подменял нашего штатного капитана на теплоходе «Аркадий Гайдар». Мы должны были стать в ремонт, поскольку у нас текли крышки первого трюма. Но места в заводе не было, и меня вызвал главный инженер. Мол, договорись с регистром, чтобы нам дали документы на один рейс на Филиппины, а после встанете на ремонт. Я все сделал, как меня просили. И когда Ткаченко принял дела у старого капитана, я ему сказал про ту текущую крышку.
Мы отправились в рейс, однако у меня возникли нехорошие подозрения, когда, пройдя Суэцкий канал и Красное море, мы вышли в Индийский океан и повернули к острову Сокотра, чего тогда не делал ни один капитан. Дело в том, что в то время года в Индийском океане начинают дуть муссонные ветры и, как правило, свирепствуют шторма. Все капитаны спускались к Африканскому Рогу, далее к экватору, где штилевая полоса, поворачивали на восток и шли спокойно через Малаккский пролив. Я сказал Ткаченко, что, может, и нам стоит, чтобы не подмочить груз, пойти так. Он начал кричать, что сам знает, как идти. В итоге мы попали в дикий шторм и едва не потопили судно.
Тогда я понял для себя, что это не тот человек, который должен стоять на мостике судна. А на обратном пути в Северном море он на моих глазах проиграл такую же аварию, которую потом совершил в Цемесской бухте. Он позвал меня на мостик по какому-то вопросу, мы шли полным ходом в 18 узлов, и впереди показалось рыболовное судно. Он резко перекинул ручку машинного телеграфа на «Полный назад». Я побежал в машинное отделение, остановил двигатель, но мы едва не столкнулись с рыбаками. Он начал кричать, что мы не вовремя отработали.
Я никогда не занимался доносами, но когда вернулись в Одессу, отправился в морскую инспекцию и сказал: «Снимите этого капитана с мостика. Потому что рано или поздно он сделает страшную аварию». И когда случилась трагедия с «Нахимовым», капитаны-наставники бегали за мной, чтобы я не пошел к прокурору и не рассказал о том, что их предупреждал. Случилось в Цемесской бухте то, что было заложено в характере Ткаченко. Он никогда никого не слушал, считал, что все знает, все понимает. И он спешил. Было 31 августа, конец месяца, ему нужно было выполнить месячный план, и он хотел к нулю часов встать к причалу. «Нахимов» был преградой к выполнению плана, и он решил проскочить перед его носом, но просчитался.
Марков тоже виновен, но по-своему. Не имея заграничной визы, но мечтая о ней, он искал пути ее получения. В тот роковой день в Новороссийске к нему на борт сел начальник Управления КГБ по Одесской области генерал Крикунов. И Марков решил воспользоваться моментом.
Накрыл в каюте стол, пригласил генерала. Он должен был оставаться на мостике, чтобы вывести «Нахимов» из Цемесской бухты, но ему не терпелось поскорее пойти в каюту поговорить с генералом о своих личных делах. Он доверился своему второму помощнику Чудновскому: «Ну расходись, ты ж парень опытный». Получилось, что трагедия произошла потому, что два человека спешили: один стать к причалу, а другой — сесть к столу. Кто в результате виноват в трагедии? Оба? Наверное».
Память
Всем выжившим на «Нахимове» в новороссийском горисполкоме вручали справки следующего содержания: «Выдана такому-то в том, что он был пассажиром теплохода «Адмирал Нахимов» морского пароходства, который 31.08.86 года в 23 часа 12 минут потерпел аварию. Предъявителю настоящей справки оказывать всяческое содействие».
И государственные органы, и пароходство действительно помогали и выжившим, и родственникам погибших — и деньгами, и квартирами. Но вскоре распалась большая страна, и о трагедии стали забывать. Чтобы сохранить память о ней, в 1997 году был создан Благотворительный фонд «Нахимовец». Сегодня его возглавляет Наталия Рождественская, у которой на «Нахимове» погибла бабушка, до этого отработавшая 23 года на лайнере.
Сегодня фонд объединяет около 250 человек. Многие из них каждый год 31 августа выходят в море к тому месту, где затонул «Нахимов», которое официально объявлено братской могилой, охраняемой государством. Так будет и в этот раз. Так и должно продолжаться, считает Наталия Рождественская. А еще своей целью она ставит создание музея памяти парохода, для чего ведет поиск людей, причастных к трагедии: пассажиров и членов экипажа, родственников погибших, спасателей, водолазов, медиков.
Она мечтает также, что когда-нибудь все же удастся составить поименный список людей, находившихся на «Нахимове», поскольку до сих пор именно это остается одним из наиболее крупных белых пятен трагедии.