По воде все время ходили лучи прожектора с берега, которые выхватывали какие-то предметы. Я увидел плот, к нему и направился. Пока плыл, на нескольких утопленников наткнулся»

А вот Вячеслав Сербин едва не стал жертвой «Васёва» уже в воде: «Отплывая от тонущего корабля, освещаемого прожекторами, я вдруг осознал, что нужно кого-то спасать, ведь я же член экипажа. Нет, мне не было страшно, все воспринимал как некое приключение. Вижу, рядом парень тонет. Я снял свой жилет, надел на него. Дальше плыву и не могу понять, что это такое под водой. А это люди мертвые в спасжилетах. Может, когда прыгали, насмерть разбились. А может, захлебнулись. Плыву дальше, вижу, женщина с ребенком за что-то держатся. Я к ним, хотел помочь. Женщина как закричит: «Не подплывай!» Думала, что хочу забрать у них спасительную деревяшку. Неподалеку еще кто-то держится за бревно. Смотрю, девчонка. Говорю ей: «Не переживайте, я вам помогу». Она не испугалась. Поговорили даже с ней. Я ей: «Вот, даже не снимал ни кроссовки, ни джинсы». Спрашивает: «Почему?» «А в чем я на берег выйду?» Дотолкал я это бревно с девчонкой до плотика, а там народу! Кричу: «Пустите девочку, она плавать не умеет». Куда там! Люди в панике. Начали нас пинать, чуть не забили ногами. Развернул бревно, решил до берега толкать. И в этот момент смотрю: разворачивается «Петр Васёв». Громадина размером с дом идет прямо на нас! Кричу той девчонке: «Ори, чтобы нас на палубе заметили!» Орали, орали — бесполезно, никто не слышит. А «Васёв» уже метрах в пяти от нас идет. Вдруг я разглядел веревочную лестницу, на которой несколько человек держались. Говорю той девушке (сейчас уже и не помню, как ее звали, то ли Вера, то ли Валя, и была она то ли из Москвы, то ли из Риги): «Я тебя сейчас толкну, а ты постарайся схватиться». Так и сделал. Она ухватилась за эту лестницу, а меня понесло дальше по борту, ну, думаю, сейчас меня точно под винты затянет. Смотрю, крюк висит, на котором, наверное, шлюпку спускали. Я за него ухватился. За ноги мои люди цепляются, срываются, новые цепляются, а я держусь мертвой хваткой. Наверное, те, кто сорвались, так и попали под винты сухогруза. А меня он так еще метров 500 где-то тащил. Он просто так маневрировал. А если бы этого не делал, жертв было бы гораздо меньше. Уже потом, на берегу, когда на опознании смотрели фотографии погибших, многие люди были порубанные, просто кошмар. Их и опознать-то невозможно было.

Когда же «Васёв» наконец остановился, меня заметили с палубы, спустили лестницу, и я поднялся на палубу. Экипаж бегал и метался. Капитан бледный. Они сами были в шоке. В общей сложности они подняли человек 60—100, начали раздавать одеяла. Смотрю, тут и приятель мой Димка. Мы с ним пошли в кают-компанию, открыли холодильник, взяли ветчины, поели, вышли снова на палубу, и в это время подошел буксир. Спросили: кто пойдет собирать трупы? Все отказались. А мне вроде как стыдно — залез на пароход, ну я и согласился. Часа полтора еще мы плавали, багром собирали трупы, вытаскивали на палубу. Я потому и не попал сразу в списки живых, что всех спасшихся привозили на морвокзал Новороссийска и отмечали. А я с трупами поплыл на другой причал. Мама моя перенервничала, пока я не позвонил ей на следующий день».

На берегу

Почему спасали так долго — целых 2—2,5 часа? Геннадий Федченко, бывший на тот момент заместителем начальника Новороссийского пароходства по безопасности мореплавания и возглавивший спасательную операцию, уверяет, что все было сделано в максимально сжатые сроки: «Во-первых, место аварии находилось от порта в 13 километрах, а во-вторых, час «Х» наступил неожиданно. Где-то после 11 вечера мне звонят: «Пропал Нахимов». — «Как пропал?» — «Не видно его в радары». Для меня большой загадки не было: утонул.

Я сразу дал команду направить все плавсредства, которые были в порту. Из дома вызывали народ. Буквально через полчаса после сообщения я выехал на лоцманском катере к месту трагедии. Основную массу людей подобрали суда портофлота. Усугубило спасательную операцию то, что до этого был полный штиль, а потом поднялся ветер, волны, как будто души погибших людей взволновали море».

Всех спасенных доставляли на морвокзал Новороссийска. Вячеслав Сербин вспоминает: «Нас отвезли в здание мореходки и начали выдавать одежду, недорогую какую-то, спортивную. Стоит очередь. И вдруг какое-то мурло заявляет: «Что вы мне суете? У меня все вещи были из чекового! Я был богатый человек, а сейчас я нищий!» Кто-то из экипажа ему как даст по морде!»

Вилен Лобода показывает мне тетрадный листок, исписанный фамилиями: «Это мне пришлось составлять список выживших членов команды, едва нас доставили на морвокзал. Почему мне? А получилось так, что из командного состава больше это сделать было некому. Капитана сразу забрали. Остальные кто погиб, а кто был вообще не в состоянии что-то делать. Два механика сидели никакие, руки опущены. Второй штурман тоже в себя ушел. Секретарь парторганизации себя дискредитировал: он был на плоту и, когда женщина цеплялась за него, скидывал ее руки. Перед тем как членам команды отправиться в Одессу, я собрал всех и особо попросил, чтобы не пили: вот в Одессу придете, там хоть залейтесь. Потому что в Новороссийске та еще была обстановочка. Это сегодня, если авария происходит, с пострадавшими работают психологи. А у нас «психологом» оказался секретарь парткома, который первым делом сказал, что мы свою шкуру спасали. Потом в прокуратуре следователь, такой петушок молодой, мне сказал: «Жалко, что вы вместе с пароходом не утонули». Гейдар Алиев, который возглавил правительственную комиссию, едва приехал, сразу сказал, что капитанов надо расстрелять».

На Геннадия Федченко Алиев произвел совсем другое впечатление: «Мне пришлось сопровождать его, когда он решил на следующий день побывать на месте аварии. Он во все пытался вникнуть, умные вопросы задавал. А вот бывший с нами первый секретарь краснодарского крайкома Полозков, напротив, произвел на меня удручающее впечатление — все лез не по делу. Жалко было смотреть на министра морского флота Гуженко. Он, кажется, хорошо понимал, что его карьере конец. Мне так и сказал: «Уже намечены 30 голов, которые полетят». Так и случилось. Многих тогда сняли со своих постов, в том числе и Гуженко».

Интересно, что первый, к кому пошел после аварии капитан «Нахимова» Вадим Марков, оказавшись на берегу, был именно Геннадий Федченко — ведь они были сокурсниками, дружили, но потом рассорились — Марков перекидывался от одного приятеля к другому в зависимости от наличия у них денег. Потом случилось так, что именно Федченко помог перевестись Маркову на работу из Новороссийска в Одессу. Все это в прошлом, но и сегодня Федченко поражается тому, что утонуло столько людей во время аварии, а Марков остался жив. Ведь он даже не умел плавать. Но Марков каким-то чудом спасся. Никто не помнит, ни в какой момент он оставил судно, ни как оказался на берегу почти в сухой одежде…

Под следствием

Следствие по делу о крушении вел старший следователь по особо важным делам Генпрокуратуры РСФСР Борис Уваров. «Я почти каждый день встречался с капитанами в следственном изоляторе, — вспоминает он. — Примерно через 10 дней после проведения судебно-психиатрической экспертизы вижу: Ткаченко на очередном допросе как-то неестественно возбужден… Допрос постоянно перебивает вопросами: «Сколько человек погибло?» Просит разрешить ему лично участвовать в спасательных работах… А когда я сказал: «Ведь у вас нет опыта водолазных работ, вы можете погибнуть», — он скороговоркой ответил: «Ну и что, я хочу умереть… Мне страшно… Я не могу жить…» Я чувствовал: что-то надломилось в душе этого человека. На моих глазах он из уверенного в себе капитана с довольно твердым характером… превращался в человека растерянного, испуганного, теряющего жизненную опору… Более спокойным и ровным был на следствии Марков, но под конец следствия, когда знакомился с материалами дела, не выдержало и его сердце — врачи определили прединфарктное состояние».

Судьба капитанов — Маркова и Ткаченко — была фактически предрешена, и суд, проходивший в ДК железнодорожников в Одессе, являлся лишь пустой формальностью. Обоих приговорили к 15 годам тюрьмы»

Судьба капитанов — Маркова и Ткаченко — была фактически предрешена, и суд, проходивший в ДК железнодорожников в Одессе, являлся лишь пустой формальностью. Обоих приговорили к 15 годам тюрьмы. Через 6 лет последовала амнистия. Маркова после этого даже назначили капитаном-наставником в пароходство, что многие восприняли как издевательство. Из бывших членов команды он ни с кем не общался. Умер в Одессе в 2007 году. Виктор Ткаченко, уехавший на жительство в Израиль, погиб в 2003 году при крушении собственной яхты у берегов Канады.

Уроки и оценки

Все, с кем пришлось общаться по поводу этой трагедии, уверяют, что ни следствие, ни суд так до конца и не разобрались в причинах случившегося. Кто же все-таки был виноват в столкновении — оба капитана или один из них более виноват, чем другой?

Весьма ценными сведениями, характеризующими капитанов, с «Итогами» поделился бывший судовой механик Черноморского пароходства, а ныне писатель Аркадий Хасин: «С Ткаченко я познакомился в 1983 году, когда он подменял нашего штатного капитана на теплоходе «Аркадий Гайдар». Мы должны были стать в ремонт, поскольку у нас текли крышки первого трюма. Но места в заводе не было, и меня вызвал главный инженер. Мол, договорись с регистром, чтобы нам дали документы на один рейс на Филиппины, а после встанете на ремонт. Я все сделал, как меня просили. И когда Ткаченко принял дела у старого капитана, я ему сказал про ту текущую крышку.

Мы отправились в рейс, однако у меня возникли нехорошие подозрения, когда, пройдя Суэцкий канал и Красное море, мы вышли в Индийский океан и повернули к острову Сокотра, чего тогда не делал ни один капитан. Дело в том, что в то время года в Индийском океане начинают дуть муссонные ветры и, как правило, свирепствуют шторма. Все капитаны спускались к Африканскому Рогу, далее к экватору, где штилевая полоса, поворачивали на восток и шли спокойно через Малаккский пролив. Я сказал Ткаченко, что, может, и нам стоит, чтобы не подмочить груз, пойти так. Он начал кричать, что сам знает, как идти. В итоге мы попали в дикий шторм и едва не потопили судно.

Тогда я понял для себя, что это не тот человек, который должен стоять на мостике судна. А на обратном пути в Северном море он на моих глазах проиграл такую же аварию, которую потом совершил в Цемесской бухте. Он позвал меня на мостик по какому-то вопросу, мы шли полным ходом в 18 узлов, и впереди показалось рыболовное судно. Он резко перекинул ручку машинного телеграфа на «Полный назад». Я побежал в машинное отделение, остановил двигатель, но мы едва не столкнулись с рыбаками. Он начал кричать, что мы не вовремя отработали.

Я никогда не занимался доносами, но когда вернулись в Одессу, отправился в морскую инспекцию и сказал: «Снимите этого капитана с мостика. Потому что рано или поздно он сделает страшную аварию». И когда случилась трагедия с «Нахимовым», капитаны-наставники бегали за мной, чтобы я не пошел к прокурору и не рассказал о том, что их предупреждал. Случилось в Цемесской бухте то, что было заложено в характере Ткаченко. Он никогда никого не слушал, считал, что все знает, все понимает. И он спешил. Было 31 августа, конец месяца, ему нужно было выполнить месячный план, и он хотел к нулю часов встать к причалу. «Нахимов» был преградой к выполнению плана, и он решил проскочить перед его носом, но просчитался.

Марков тоже виновен, но по-своему. Не имея заграничной визы, но мечтая о ней, он искал пути ее получения. В тот роковой день в Новороссийске к нему на борт сел начальник Управления КГБ по Одесской области генерал Крикунов. И Марков решил воспользоваться моментом.

Накрыл в каюте стол, пригласил генерала. Он должен был оставаться на мостике, чтобы вывести «Нахимов» из Цемесской бухты, но ему не терпелось поскорее пойти в каюту поговорить с генералом о своих личных делах. Он доверился своему второму помощнику Чудновскому: «Ну расходись, ты ж парень опытный». Получилось, что трагедия произошла потому, что два человека спешили: один стать к причалу, а другой — сесть к столу. Кто в результате виноват в трагедии? Оба? Наверное».

Память

Всем выжившим на «Нахимове» в новороссийском горисполкоме вручали справки следующего содержания: «Выдана такому-то в том, что он был пассажиром теплохода «Адмирал Нахимов» морского пароходства, который 31.08.86 года в 23 часа 12 минут потерпел аварию. Предъявителю настоящей справки оказывать всяческое содействие».

И государственные органы, и пароходство действительно помогали и выжившим, и родственникам погибших — и деньгами, и квартирами. Но вскоре распалась большая страна, и о трагедии стали забывать. Чтобы сохранить память о ней, в 1997 году был создан Благотворительный фонд «Нахимовец». Сегодня его возглавляет Наталия Рождественская, у которой на «Нахимове» погибла бабушка, до этого отработавшая 23 года на лайнере.

Сегодня фонд объединяет около 250 человек. Многие из них каждый год 31 августа выходят в море к тому месту, где затонул «Нахимов», которое официально объявлено братской могилой, охраняемой государством. Так будет и в этот раз. Так и должно продолжаться, считает Наталия Рождественская. А еще своей целью она ставит создание музея памяти парохода, для чего ведет поиск людей, причастных к трагедии: пассажиров и членов экипажа, родственников погибших, спасателей, водолазов, медиков.

Она мечтает также, что когда-нибудь все же удастся составить поименный список людей, находившихся на «Нахимове», поскольку до сих пор именно это остается одним из наиболее крупных белых пятен трагедии.

Виталий Дьячков, обозреватель журнала «Итоги»

Поиск по сайту: