Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru 15 страница

Тертулиано Максимо Афонсо поднял упавшую на пол ксерокопию письма, принесенную Антонио Кларо, потом открыл ящик письменного стола, в котором хранился ответ, пришедший из кинокомпании, и, взяв обе эти бумаги, а также фотографию, на которой он был снят в бороде, направился в кухню. Он положил все это в мойку, чиркнул спичкой и стал наблюдать за быстрой работой огня, пламя пожирало бумагу, а потом изрыгало ее в виде пепла, когда оно, казалось, уже совсем угасло, по останкам, кусая их, все еще стремительно пробегали искры. Он собрал в кучку то, что осталось, чтобы оно сгорело дотла, потом открыл кран и стал ждать, пока струя воды не смоет последнюю частицу пепла. После этого он пошел в спальню, вынул из шкафа спрятанные там видеокассеты и вернулся в гостиную. Одежда Антонио Кларо, которую тот принес из ванной, была аккуратно сложена на стуле с мягким сиденьем. Тертулиано Максимо Афонсо разделся донага. Он брезгливо поморщился, надевая на себя белье, находившееся ранее на чужом теле, но пришлось примириться, такова была необходимость, это одно из имен, которые принимает судьба, когда ей нужно замаскироваться. В сложившейся ситуации Тертулиано Максимо Афонсо не оставалось ничего другого, как превратиться в Антонио Кларо, которого сам Антонио Кларо отверг. А когда тот завтра явится сюда, чтобы забрать свою одежду, он сможет прийти только как Тертулиано Максимо Афонсо, ему придется быть Тертулиано Максимо Афонсо, пока его одежда, та, которую он оставил здесь, или другая, не вернет ему право снова стать Антонио Кларо. Нравится вам это или нет, но главным образом ряса делает монаха монахом. Тертулиано Максимо Афонсо подошел к столику, на котором Антонио Кларо оставил свои личные вещи, и методично закончил свое перевоплощение. Надел часы, потом кольцо, как положено, на безымянный палец левой руки, положил в один карман брюк гребенку и платок с инициалами А.К., в другой ключи от квартиры и от машины, а в задний карман документы, удостоверяющие личность, которые, в случае если кто-нибудь начнет что-то подозревать, послужат доказательством того, что он и есть самый настоящий Антонио Кларо. Он уже совсем готов, можно выходить на улицу, остался еще лишь самый последний штрих, накладная борода, которая была на Антонио Кларо, когда он сюда пришел, он будто предчувствовал, что она может снова понадобиться, но нет, борода сама ждала такого совпадения, подходящего случая, бывает, такие случаи не наступают годами, бывает, так и бегут друг за другом. Тертулиано Максимо Афонсо пошел в ванную, чтобы закончить свою маскировку, от частого употребления борода поистрепалась, она уже может вызвать подозрение, привлечь недоверчивый взгляд какого-нибудь особо зоркого агента или бдительного запуганного обывателя. Наконец ее удалось кое-как приладить, ей надо продержаться недолго, пока Тертулиано Максимо Афонсо не найдет контейнер для мусора в безлюдном месте. В нем, во тьме, среди зловонных отбросов, и закончится краткая, но бурная история этой накладной бороды, а также история злополучных кассет. Alеа jacta est [6], сказал себе Тертулиано Максимо Афонсо, спорить больше не о чем, будь что будет, от себя не уйдешь. Его Рубиконом стала закрывшаяся за ним дверь квартиры, лестница, по которой он спустился, несколько шагов к автомобилю, ключ, которым он его открыл, заведенный мотор, благодаря которому он легко тронулся с места и поехал по улице, жребий брошен, теперь пусть его судьбу решают боги. Дело происходит в августе, в пятницу, на улице очень мало машин и людей, место, куда он направляется, далеко, но вот он уже и приехал. Скоро час как стемнело, Тертулиано Максимо Афонсо припарковал машину перед домом. Прежде чем выйти, он взглянул на окна и увидел, что ни в одном из них нет света. Он засомневался, спросил себя: что же мне теперь делать, и его разум ответил ему: откровенно говоря, не понимаю, почему ты колеблешься, если хочешь быть Антонио Кларо, будь им, тебе надо спокойно подняться в свою квартиру, в ней темно, но тому имеется какое-нибудь объяснение, некоторые другие окна тоже не освещены, и поскольку ты не кот и не можешь видеть в темноте, тебе придется зажечь свет, видимо, по какой-то пока неизвестной нам причине тебя никто не ждет, вернее, причина нам известна, вспомни, ты ведь сказал своей жене, что у тебя ночные съемки и ты должен провести эту ночь на работе, теперь держись. Тертулиано Максимо Афонсо пересек улицу, неся под мышкой книгу о месопотамских цивилизациях, открыл дверь дома, вошел в лифт и увидел, что он там не один. Добрый вечер, я жду тебя, сказал здравый смысл. Ты неизбежно должен был появиться. Что привело тебя сюда. Не представляйся наивным, ты знаешь это так же хорошо, как и я. Ты хочешь отомстить, свести счеты, переспать с женой недруга, раз твоя сейчас с ним. Да. А потом. И все. Марии да Пас никогда не придет в голову, что она провела ночь с другим мужчиной. А они. А им предстоит пережить ужасную трагикомедию. Почему. Если ты являешься здравым смыслом, то должен понять это сам. В лифтах я теряю свои свойства. Когда Антонио Кларо вернется утром к себе домой, ему будет очень трудно объяснить жене, каким образом ему удалось одновременно спать с ней и участвовать в ночных съемках. Я не думал, что ты на такое способен, какой дьявольский план. Человеческий, мой дорогой, просто человеческий, дьявол не строит планов, а если бы люди были хорошими, его бы просто не существовало. А что ты будешь делать завтра. Выдумаю какой-нибудь предлог, чтобы уйти пораньше. А эта книга. Еще не знаю, может быть, оставлю ее здесь на память. Лифт дошел до пятого этажа и остановился, Тертулиано Максимо Афонсо спросил: пойдешь со мной. Я же здравый смысл, там для меня нет места. В таком случае до следующего свидания. В чем я сомневаюсь.

Тертулиано Максимо Афонсо прислушался. Из квартиры не доносилось ни звука. Он должен вести себя совершенно естественно, как хозяин, но его сердце билось так сильно, что сотрясалось все его тело. Он не мог заставить себя сдвинуться с места. Внезапно лифт начал спускаться. Кто бы это мог быть, подумал он, быстро вставил ключ в замочную скважину и вошел. В квартире было темно, но в слабом свете, пробивавшемся, видимо, из окон, постепенно стали смутно вырисовываться очертания и объемы. Тертулиано Максимо Афонсо нащупал на стене около двери выключатель. В квартире не чувствовалось никакого движения. Никого нет дома, подумал он, надо все осмотреть, надо срочно познакомиться с жилищем, которое будет принадлежать ему этой ночью, возможно, только ему, ибо не исключено, что ему придется провести здесь ночь в полном одиночестве, представим себе, например, что у Элены есть родители, она решила навестить их, пользуясь отсутствием мужа, и вернется завтра утром, тогда план, который здравый смысл назвал дьявольским, рассеется, как самая банальная фантазия, рассыплется, словно карточный замок, на который, забавляясь, подул ребенок. Говорят, жизнь подчас не прочь сыграть с нами шутку, но она невероятно тупа, видимо, однажды кто-то сказал ей: иди вперед, только вперед и прямо, и она, бездарная, глупая, не способная извлечь какую-то пользу из уроков, которые она сама же нам так самодовольно дает, слепо исполняет полученный приказ, руша все на своем пути и никогда не останавливаясь, чтобы оценить нанесенный урон или хотя бы попросить прощения. Тертулиано Максимо Афонсо обошел всю квартиру, зажигая и гася свет, открывая и закрывая двери, шкафы, ящики, он видел мужскую и женскую одежду, волнующие интимные предметы женского белья, пистолет, но ничего не тронул, он только хотел познакомиться с новой для себя обстановкой, понять, какая существует связь между домашним пространством и его обитателями, приблизительно то же самое происходит, когда смотришь на географическую карту, она показывает тебе места, по которым ты можешь пройти, но не дает гарантии, что ты по ним пройдешь. Познакомившись с квартирой настолько, что он уже мог ходить по ней с закрытыми глазами, он сел на диван, который, видимо, принадлежал Антонио Кларо, и принялся ждать. Пусть придет Элена, думал он, больше мне ничего не надо, пусть Элена войдет в эту дверь и увидит меня, пусть она станет свидетелем того, что я осмелился сюда прийти, в конце концов, ему нужен был только свидетель. Она пришла уже после одиннадцати. Испуганная тем, что в квартире горит свет, она спросила с порога: это ты. Да, я, ответил Тертулиано Максимо Афонсо, и у него перехватило дыхание. Через секунду она вошла в гостиную. Что случилось, я ждала тебя только завтра. Они быстро обменялись приветственными поцелуями, и Тертулиано Максимо Афонсо вынужден был сесть, у него подкосились ноги, то ли он нервничал, то ли на него произвел такое впечатление поцелуй. Он почти не слышал, что она говорила: я ходила проведать родителей. Ну и как они, выдавил он из себя. Хорошо, а ты уже ужинал. Да, не беспокойся. Я устала, пойду лягу, что это за книга. Я купил ее, потому что мне предстоит участвовать в историческом фильме. Но она подержанная, там какие-то заметки. Я нашел ее у букиниста. Элена вышла, вскоре в квартире снова воцарилась тишина. Было уже очень поздно, когда Тертулиано Максимо Афонсо вошел в спальню. Элена спала, на подушке лежала пижама, которую ему надо было надеть. Прошло два часа, он не спал. Его член был совершенно инертным. Потом женщина открыла глаза. Ты не спишь, спросила она. Нет. Почему. Не знаю. Она повернулась и обняла его.

Первым проснулся Тертулиано Максимо Афонсо. Он был совершенно голый. Одеяло и простыня сползли на пол с его стороны кровати, обнажив грудь Элены. Она, казалось, крепко спала. Утренний свет, приглушенный плотными занавесками, рассеивался в полумраке комнаты светящимися полосами. Видимо, на улице было уже жарко. Тертулиано Максимо Афонсо ощутил, что его член напряжен, он не получил еще полного удовлетворения. И тут он вспомнил о Марии да Пас. Он представил себе другую комнату, другую кровать, ее тело, такое ему знакомое, лежащее тело Антонио Кларо, абсолютно такое же, как его собственное, и вдруг понял, что он дошел до конца, дорогу перед ним преграждает стена, на которой написано: проезда нет, пропасть, а потом увидел, что пути назад тоже нет, приведшая его сюда дорога исчезла, остался только маленький кусочек, на котором едва помещались ступни ног. Ему снился сон, но он не осознавал этого. Тоска переросла в ужас и разбудила его в тот самый миг, когда стена проломилась и огромные руки, что может быть страшнее, чем руки, выросшие из стены, стали тащить его в пропасть. Элена гладила его пальцы, стараясь успокоить. Не волнуйся, тебе приснился кошмар, все уже прошло, ты снова здесь. Он задыхался, словно падение лишило воздуха его легкие. Спокойно, спокойно, повторяла Элена. Она опиралась на локоть, ее грудь не была прикрыта, тонкое одеяло облегало талию и округлость бедер, ее слова ласкали его измученное тело, словно легкий дождь, который едва касается кожи водяным поцелуем. Вскоре, подобно облаку, возвращающемуся туда, где оно родилось, испуганный дух Тертулиано Максимо Афонсо воссоединился с его изнуренным умом, и, когда Элена спросила его: что же тебе приснилось, расскажи мне, этот растерявшийся человек, создавший лабиринты и в них же и заблудившийся, лежащий теперь рядом с женщиной, в которой ему было неведомо все, кроме секса, заговорил о дороге, утратившей начало, словно его шаги поглотили загадочную субстанцию, придающую длительность времени и объем пространству, и о стене, перерезавшей и пространство, и время, и о том месте, где стояли его ноги, подобно двум маленьким островкам в крохотном человеческом архипелаге, один по ту, другой по другую сторону, и о надписи, гласящей: проезда нет, пропасть, remember, кто тебя предупредил, тот твой враг, как мог бы сказать Гамлет своему дяде и отчиму Клавдию. Она слушала его с удивлением, даже с недоумением, раньше она от своего мужа никогда не слышала ничего подобного, да и тон его речей был теперь каким-то странным, каждое слово как бы удваивалось, отзывалось, будто эхо в обитаемой пещере, когда невозможно понять, кто дышит, кто шепчет, а кто вздыхает. Элена с удовольствием подумала, что ее ночи тоже могли бы стать двумя островками, а рядом еще два таких островка, и вчетвером они способны создать, создавали и уже создали совершенно замечательный архипелаг, если только в нашем мире возможно что-нибудь совершенное, а простыни постели были как океан, в котором ей хотелось бы бросить якорь. Тебе уже хорошо, ты успокоился, спросила она. Да, лучше не бывает, сказал он. Удивительно, но этой ночью ты любил меня так, как никогда раньше, твоя близость казалась исполненной такой нежности, будто она замешана на желании и на слезах, а еще на радости, боли и мольбе о прощении. Если ты все это почувствовала, значит, так оно и было. К сожалению, есть события, которые происходят, но потом никогда не повторяются. А есть такие, которые повторяются. Ты в это веришь. Кто-то сказал, что подаривший розы впредь будет дарить только розы. Надо проверить. Сейчас. Да, пока мы еще не оделись. Хороший повод. Неплохой, хотя, разумеется, и не самый лучший. Четыре острова вновь соединились, образовав архипелаг, бурное море билось в прибрежные скалы, и если в нем слышались крики, то это были крики сирен, несущихся на волнах, а если стоны, то ни один из них не был порожден болью, и если кто-то просил прощения, то пусть он будет прощен отныне и навсегда. Они немного отдохнули, обнявшись, потом, после последнего поцелуя, она выскользнула из постели. Не вставай, поспи еще немного, пока я приготовлю завтрак.

Но Тертулиано Максимо Афонсо не спал. Он должен как можно скорее уйти из этого дома, ему нельзя рисковать, Антонио Кларо может вернуться раньше, чем рассчитывал, около полудня, сказал он, но представим себе, что в загородном доме все произошло не так, как он задумал, и он уже мчится сюда на всех парах, злясь на самого себя и надеясь поскорее забыть о неудаче в мирной обстановке своего домашнего очага, рассказывая жене о съемках, изобретая, чтобы справиться со своим плохим настроением, не имевшие места препятствия, осложнения, споры, невыполненные обещания. Трудность для Тертулиано Максимо Афонсо состоит в том, что он не может просто так взять и уйти, он должен дать Элене такое объяснение, которое не показалось бы ей подозрительным, ведь до сих пор она нисколько не сомневалась, что мужчина, проведший с ней эту ночь и подаривший ей наслаждение, является ее мужем, как же он теперь скажет ей, внезапно, в самый последний момент, что у него срочные дела в городе, да еще в такой день, в субботу, в самом разгаре лета, когда логичнее всего было бы, принимая во внимание, что их супружеские отношения именно сейчас, как мы только что видели, достигли наивысшей гармонии, остаться дома, в постели, и продолжить прерванную беседу, и не только беседу. Скоро Элена принесет завтрак, как давно они не завтракали так, рядом, в интимной обстановке постели, благоухающей особым ароматом любви, было бы непростительно не воспользоваться такой возможностью, тем более что некие обстоятельства, которые с большой долей вероятности появятся в скором будущем, уже составляют заговор с тем, чтобы эта возможность оказалась последней. Тертулиано Максимо Афонсо думает, думает, напряженно думает, и чем больше он думает, тем очевиднее становится, до каких крайностей может дойти то, что мы позволим себе назвать парадоксальной энергией человеческого духа, потому что необходимость как можно скорее уйти представляется ему все менее насущной, и в то же время, несмотря на вполне предсказуемый риск такой ситуации, в его душе растет безумное желание стать свидетелем своей окончательной победы над Антонио Кларо. Присутствовать при этом лично, какими бы ни оказались последствия. Пусть он придет, пусть застанет его здесь, пусть взбесится, озвереет, пусть даже прибегнет к силе, ничто уже не сможет смягчить трагизм его поражения. Он поймет, что Тертулиано Максимо Афонсо нанес ему последний удар, когда этот проклятый учитель истории спросит его, откуда он пришел в такой неурочный час, и Элена наконец-то узнает о подлой авантюре, задуманной двумя мужчинами с одинаковыми родинками на руке и одинаковыми шрамами на колене, уравнявшимися теперь и в обладании женщинами. Возможно, покалеченное тело Тертулиано Максимо Афонсо увезут потом на машине «скорой помощи», но рана его врага не залечится уже никогда. Мы могли бы закончить на этом рассказ о низменных планах мести, роящихся в мозгу мужчины, который лежит в постели и ждет завтрака, если бы не вышеупомянутая парадоксальность человеческого духа или, другими словами, возможность появления необычайно благородных, рыцарских чувств в такой ситуации, в которой их трудно было бы ожидать, тем более достойная похвалы, что некоторые предыдущие весьма неблаговидные действия отнюдь не способствовали их появлению. Сколь невероятным это ни показалось бы, но тот же самый мужчина, который по причине нравственной трусости не решился открыть правду Марии да Пас и толкнул ее в объятия Антонио Кларо, теперь не только не боится быть жестоко избитым, но еще и считает своим долгом не бросать Элену одну в столь щекотливой ситуации, когда один муж будет находиться рядом с ней, а другой войдет в дверь. Человеческая душа это шкатулка, из которой в любой момент может выскочить гримасничающий паяц и показать нам язык, но тот же самый паяц ограничится тем, что только взглянет на нас из-за края шкатулки и, увидав, что мы собираемся поступить справедливо и честно, одобрительно кивнет головой и скроется, сочтя, что мы, пожалуй, еще не совсем безнадежны. Благодаря последнему принятому им решению Тертулиано Максимо Афонсо вычеркнул из списка своих прегрешений несколько менее серьезных проступков, но ему еще предстоит пройти через многие тяжелые испытания, прежде чем чернила, которыми записаны остальные, не начнут бледнеть на серой бумаге памяти. Обычно говорят: не будем торопить время, но часто мы забываем спросить, а осталось ли еще у нас время. Когда Элена вошла, неся завтрак, Тертулиано Максимо Афонсо уже встал. Ты не хочешь позавтракать в постели, спросила она, и он ответил, что нет, он предпочитает удобно сидеть на стуле, а не следить, чтобы не съехал поднос, не опрокинулась чашка, не оставило пятен масло и крошки не просыпались бы на простыни, чтобы потом пристать к самым чувствительным местам кожи. Он старался говорить в шутливом тоне, делая вид, что у него прекрасное настроение, но его единственной целью было замаскировать свою новую заботу, ему не хотелось, чтобы Антонио Кларо, вернувшись, застал их на своем супружеском ложе, преступно поглощающих оладьи и тосты. Если сюда придет Антонио Кларо, то пусть он, по крайней мере, увидит свою кровать застеленной, спальню проветренной, а их умытыми, причесанными и прилично одетыми, ведь внешняя, формальная сторона имеет очень большое значение, так, например, порок, в котором мы все погрязли и из которого не можем да и не хотим выбраться, считает необходимым изредка воздавать должное добродетели, хотя бы чисто формально, большего от него никто и не ждет.

Утро проходит, уже половина одиннадцатого, Элена отправилась за покупками, сказала: пока, они обменялись нежными поцелуями, угасающим отблеском пожара страсти, соединившего несколько часов назад в преступных объятиях этого мужчину и эту женщину. Теперь, сидя на диване с лежащей на коленях открытой книгой о месопотамских цивилизациях, Тертулиано Максимо Афонсо ждет возвращения Антонио Кларо, и, поскольку у него, как обычно, безудержно разыгралось воображение, он представляет себе, что Антонио Кларо и его жена могли бы встретиться на улице и вместе подняться в квартиру, чтобы во всем разобраться и разрешить наконец эту путаницу. Вы не мой муж, протестует Элена, мой муж дома, вот он, а вы тот самый преподаватель истории, который в последнее время отравлял нам жизнь. Антонио Кларо клянется: я твой муж, а он учитель истории, ты посмотри, какую он читал книгу, этот тип прожженный лгун, на что она возражает с язвительной иронией: прекрасно, но тогда объясните мне, прошу вас, каким образом обручальное кольцо оказалось на его руке, а не на вашей. Элена вернулась с покупками одна, идет двенадцатый час. Вскоре она спросит его: ты чем-то расстроен. И он ответит: нет, откуда ты взяла, и она скажет: почему ты все время смотришь на часы, и он скажет, что просто так, немного нервничает. Представь себе, мне поручили роль царя Хаммурапи, моя карьера актера может сделать поворот на сто восемьдесят градусов. Половина двенадцатого, без четверти двенадцать, а Антонио Кларо все нет. Сердце Тертулиано Максимо Афонсо взбрыкивает, словно взбесившийся конь, его горло сжимает паника, она кричит ему, что он еще может успеть: спасайся бегством, пока тот, другой, еще не пришел, но не пользуйся лифтом, спустись по лестнице и внимательно посмотри по сторонам, прежде чем выходить на улицу. Полдень, часы в гостиной медленно отсчитывают удары, словно желая дать Антонио Кларо последнюю возможность прийти и выполнить, хотя бы в самую последнюю секунду, обещание, данное им жене, но напрасно Тертулиано Максимо Афонсо пытается обмануть самого себя: если он не пришел до сих пор, так не придет никогда. Но ведь задержаться может всякий, мало ли что там произошло, например прокол колеса, от этого никто не застрахован. Теперь каждая минута будет агонией, а потом он станет недоумевать, и ему в голову неизбежно придет простая мысль, предположим, что он задерживается, это вполне возможно, но ведь у нас имеется телефон, почему же он не звонит, не говорит, что у него вышел из строя дифференциал, или коробка переключения скоростей, или привод, тем более что машина старая, отслужившая свой век. Прошел еще час, а об Антонио Кларо ни слуху ни духу, и, когда Элена объявила, что обед уже на столе, Тертулиано Максимо Афонсо сказал, что ему есть не хочется, пусть она пообедает одна, а ему надо обязательно выйти. Она пожелала узнать, с какой целью, он мог бы возразить, что они не женаты и он не обязан давать ей отчет в своих действиях, но момент открыть карты и начать честную игру еще не настал, и он ограничился тем, что пообещал объяснить все потом, такое обещание у него всегда наготове, но выполняет он его, если вообще выполняет, поздно и плохо, спросите об этом его мать, спросите Марию да Пас, о которой, кстати, тоже ничего не известно. Элена спросила, не хочет ли он переодеться, и он ответил, что да, то, что сейчас на нем, не очень подходит для дела, которым он намерен заняться, лучше надеть нормальный костюм, пиджак и брюки, я не турист и не собираюсь отправляться за город. Через пятнадцать минут он вышел. Элена проводила его до лифта, в ее глазах был блеск, предвещавший слезы, не успел Тертулиано Максимо Афонсо оказаться на улице, как она расплакалась, повторяя вопрос, пока остававшийся без ответа: что с нами происходит, что происходит.

Тертулиано Максимо Афонсо сел в машину, прежде всего ему нужно подальше отъехать, остановиться где-нибудь в тихом месте, серьезно обдумать сложившуюся ситуацию, привести в порядок мысли, безумно спутавшиеся в его голове за последние двое суток, и решить, что делать дальше. Он завел мотор, но не успел еще завернуть за угол, как понял, что ему не надо ни о чем думать, надо просто позвонить Марии да Пас, непонятно, почему такая элементарная мысль не пришла мне в голову раньше, наверное, потому, что я не мог этого сделать, сидя в той квартире. Проехав несколько сот метров, он увидел телефонную кабину. Он остановился, бросился в нее и торопливо набрал номер. В кабине было жарко и душно. Незнакомый женский голос спросил: кто говорит. Позовите, пожалуйста, Марию да Пас, сказал он. Кто ее спрашивает. Я ее коллега из банка. Мария да Пас умерла сегодня утром, погибла в автокатастрофе, она ехала со своим женихом, они оба погибли, такое несчастье, такое горе. В один миг Тертулиано Максимо Афонсо с головы до ног покрылся потом. Он пробормотал несколько слов, которые его собеседница не поняла: что вы сказали, – но он уже забыл их, он их никогда больше не вспомнит, и, не отдавая себе отчета в том, что он делает, словно автомат, которому внезапно отключили ток, он опустил трубку на рычаг. Неподвижно стоя в раскаленной кабине, он слышал только одно слово, только одно, гремевшее в его ушах: умерла, но его тут же заглушило другое слово, это был крик: ты убил ее. Ее убила не лихость, с какой Антонио Кларо вел машину, если предположить, что именно она стала причиной аварии, ее убил он, Тертулиано Максимо Афонсо, ее убила его нравственная слабость, его безволие, ослепившая его жажда мести, конечно, как уже было сказано, кто-то из них двоих, или актер, или преподаватель истории, является в этом мире лишним, но не ты, Мария да Пас, не ты была лишней, у тебя нет двойника, который мог бы остаться с твоей матерью, ты была воистину уникальной и единственной, как любой нормальный человек. Говорят, ненавидеть другого может только тот, кто способен ненавидеть себя, но худшая из всех ненавистей та, которая не выносит сравнения с кем-то другим, тем более с кем-то абсолютно одинаковым. Тертулиано Максимо Афонсо вышел из кабины, шатаясь как пьяный, ввалился в машину и остался сидеть, глядя прямо перед собой невидящим взором, потом не выдержал и затрясся в рыданиях. Сейчас он любит Марию да Пас так, как не любил никогда раньше, как никогда не будет любить ее в будущем. Его душевная боль вызвана не только ее потерей, но и осознанием своей вины, она растравляет рану, которая теперь всегда будет исходить отвратительным смрадным гноем. Какие-то люди смотрели на него с тем бесполезным и бессильным любопытством, от которого в мире не становится ни хуже ни лучше, кто-то даже подошел и спросил, не нужна ли ему помощь, он ответил, что нет, благодарю вас, расчувствовался и стал плакать еще безутешнее, как если бы ему дружески положили руку на плечо и сказали: потерпите, со временем ваше горе пройдет, и это действительно так, со временем все проходит, но бывает, что время не торопится смягчить боль, а бывает, к счастью редко, что время останавливается и боль остается. Он сидел, не двигаясь, пока не выплакал все слезы и пока время, решившее возобновить свой ход, не поставило перед ним вопрос: а куда ты теперь пойдешь, и Тертулиано Максимо Афонсо, уже до самого конца своей жизни превратившийся в Антонио Кларо, понял, что идти ему некуда. Во-первых, потому, что дом, который он до сих пор называл своим, принадлежит Тертулиано Максимо Афонсо, а Тертулиано Максимо Афонсо умер, а во-вторых, потому, что он не может пойти в дом Антонио Кларо и сказать Элене, что ее муж умер, потому что для нее он и есть Антонио Кларо, а что касается дома Марии да Пас, куда, кстати, его никогда раньше не приглашали, то там ему позволительно появиться только для того, чтобы принести свои бесполезные соболезнования несчастной осиротевшей матери, потерявшей дочь. Было бы куда более естественно, если бы Тертулиано Максимо Афонсо подумал и о другой матери, которая, если ей уже сообщили печальную весть, теперь тоже оплакивает безутешными слезами свое материнское сиротство, но, поскольку в своем собственном восприятии он оставался и навсегда останется Тертулиано Максимо Афонсо, а ведь он жив, до него не сразу дошло то, о чем при других обстоятельствах он бы подумал в первую очередь. А пока ему надо найти ответ на только что поставленный перед ним вопрос: куда ты теперь пойдешь, впрочем, эту трудность очень легко разрешить в мегаполисе, где имеются гостиницы на любой вкус и кошелек. Туда он и отправится, хотя бы на несколько часов, чтобы укрыться он солнца и вволю выплакаться. Одно дело, когда он провел ночь с Эленой, это было как ход в игре, если ты спишь с моей, я буду спать с твоей, око за око, зуб за зуб, как повелевает закон равенства возмездий, особенно подходящий в данном случае, поскольку если одинаковыми, равными были совершенные проступки, то одинаковыми были и люди, их совершившие. Одно дело, простите, что мы возвращаемся к началу фразы, провести ночь с Эленой, когда никто еще не догадывался, что в игру собирается вступить смерть и объявить шах и мат, и совсем другое, зная, что Антонио Кларо мертв и завтра в газетах будет напечатано, что погибшего звали Тертулиано Максимо Афонсо, провести с ней еще одну ночь, усугубив обман другим, еще более подлым обманом. Нам, человеческим существам, хоть мы и продолжаем быть, кто больше, кто меньше, такими же животными, как и раньше, все же свойственны, кому меньше, кому больше, и некоторые добрые чувства, порой в нас даже проявляется некий остаток, или, вернее, зародыш, уважения к самим себе, и тот самый Тертулиано Максимо Афонсо, который во многих случаях вел себя так, что заслуживал нашей самой суровой критики, не осмелился бы теперь совершить поступок, способный окончательно погубить его в наших глазах. Поэтому сейчас он поедет в гостиницу, а завтра будет видно. Он завел мотор и направил машину в центр, там больше выбор, его устроит какая-нибудь скромненькая двухзвездочная гостиница, ведь это только на одну ночь. А откуда я взял, что только на одну ночь, подумал он, где я буду спать завтра, и послезавтра, и послепослезавтра, и впервые будущее представилось ему как нечто, где, разумеется, будут нужны преподаватели истории, но только не он сам, где актеру Даниелу Санта-Кларе придется отказаться от своей многообещающей карьеры, а ему придется найти какую-то точку равновесия между тем, кем он был, и тем, кем ему предстоит стать, конечно, очень приятно, что наше сознание говорит нам: я знаю, кто ты, но ведь даже оно может начать сомневаться в этом, видя, что все вокруг стали задавать неприятный вопрос, кто он такой. Первым, кто получил возможность проявить это законное любопытство, оказался дежурный администратор в гостинице, потребовавший у Тертулиано Максимо Афонсо удостоверение личности, и следует возблагодарить небеса, что он сначала не спросил, как его зовут, потому что по привычке Тертулиано Максимо Афонсо мог бы назвать то имя, которое он носил в течение тридцати восьми лет и которое теперь принадлежит изуродованному трупу, дожидающемуся в морге вскрытия, неизбежного почти для всех жертв дорожно-транспортных происшествий. В удостоверении личности указано имя Антонио Кларо, лицо на фотографии то же самое, которое видит перед собой дежурный администратор, но которое он мог бы рассмотреть более придирчиво, имейся у него на то основания. Но их нет, Тертулиано Максимо Афонсо уже заполнил анкету и расписался, в этих случаях сойдет любая каракуля, имеющая хотя бы отдаленное сходство с официальной подписью, ему выдали ключ от номера, он сказал, что у него нет багажа, и, хотя у него никто не просил объяснений, счел нужным прибавить, что опоздал на самолет, его чемоданы остались в аэропорту и поэтому номер нужен ему только на одну ночь. Тертулиано Максимо Афонсо сменил имя, но остался тем же человеком, вместе с которым мы в свое время вошли в магазин видеокассет, он всегда говорит больше чем надо, не умеет держаться естественно, к его счастью, у дежурного администратора много хлопот, непрерывно звонит телефон, в холл гостиницы вваливается толпа иностранцев, нагруженных чемоданами и дорожными сумками. Тертулиано Максимо Афонсо поднялся в номер, облегченно вздохнул, сходил в туалет, теперь у него нет других проблем, кроме вымышленного опоздания на самолет, но, как только он лег на кровать, чтобы немного отдохнуть, в его воображении тут же появился автомобиль, превращенный в груду металлолома, а в нем два залитых кровью искалеченных тела. И он снова зашелся в рыданиях, и неизвестно, сколько бы это еще продолжалось, если бы внезапно в его помутненном мозгу не возник образ его собственной матери. Он рывком сел и схватил телефонную трубку, мысленно осыпая себя ругательствами: я дурак, я тупица, я полный идиот, дебил, жалкий кретин, как я мог забыть, что полиция, конечно же, явилась ко мне домой, желая выяснить у соседей, есть ли у меня родственники, и соседка с верхнего этажа сообщила им адрес и телефон моей матери, как я мог не подумать о столь очевидной вещи, как я мог, как я мог. Из дома матери никто не ответил. Телефон звонил, звонил, но никто не взял трубку, не спросил: кто говорит, и Тертулиано Максимо Афонсо не смог ответить: это я, я жив, полиция ошиблась, потом я все объясню. Матери не было дома, и этот факт, который мог бы показаться странным при других обстоятельствах, означал лишь одно: она в пути, она взяла такси и едет, может быть, уже приехала, попросила ключ у соседки сверху и теперь оплакивает свое горе, бедная мама, она же предупреждала меня. Тертулиано Максимо Афонсо набрал номер своего телефона, но ему опять никто не ответил. Он сделал усилие, чтобы трезво все обдумать, внести какую-то ясность в свои путающиеся мысли. Даже если полиция работала максимально четко, ей понадобилось какое-то время, чтобы провести необходимое расследование, город представляет собой колоссальный муравейник с пятью миллионами беспокойных жителей, в нем все время происходит большое количество аварий, приводящих к огромному количеству жертв, их приходится идентифицировать, искать родственников, что не всегда легко, ведь есть такие беззаботные люди, которые выезжают на трассу, не имея при себе даже записки, гласящей: если со мной что-то произойдет, позвоните такому-то или такой-то. К счастью, это не относится ни к Тертулиано Максимо Афонсо, ни, видимо, к Марии да Пас, в их записных книжках на особой страничке указаны все необходимые данные для установления личности, по крайней мере, на первый случай, который часто оказывается также и последним. Гражданин, не имеющий проблем с законом, не носит при себе фальшивых или чужих документов, из чего применительно к данному происшествию следует, что показавшееся достоверным полиции на самом деле соответствовало действительности, и поскольку не было абсолютно никаких оснований сомневаться в правильности установления личности одной из жертв, идентификация второй жертвы также не вызывала сомнений. Тертулиано Максимо Афонсо снова позвонил, и ему снова никто не ответил. Он уже не думает о Марии да Пас, он хочет только одного, узнать, где Каролина Максимо, сегодняшние такси – это очень мощные машины, ничуть не похожие на прежние развалюхи, в такой драматической ситуации даже не надо соблазнять водителя дополнительным вознаграждением, чтобы он выжимал предельную скорость, она должна была доехать менее чем за четыре часа, она уже должна быть там, а принимая во внимание, что сейчас отпускное время и суббота, когда движения на дорогах почти нет, она просто обязана быть теперь в его квартире и успокоить наконец своего встревоженного сына. Он снова позвонил, и неожиданно заработал автоответчик. Говорит Тертулиано Максимо Афонсо, пожалуйста, оставьте сообщение, он испытал шок, он был настолько взволнован, что совершенно забыл о наличии данного механизма, и ему показалось, будто он услышал не свой, а чей-то чужой голос, голос неизвестного мертвеца, который завтра заменят голосом живого человека, чтобы не травмировать чувствительных людей, такую операцию ежедневно совершают тысячи и тысячи раз во всех уголках земного шара, но мы стараемся не думать о подобных вещах. Тертулиано Максимо Афонсо понадобилось несколько секунд, чтобы успокоиться и обрести дар речи, потом он, весь дрожа, произнес: мама, то, что вам сообщили, неправда, я жив и здоров, потом я объясню, что произошло, повторяю, я жив и здоров, сейчас я продиктую название гостиницы, где я нахожусь, номер комнаты и телефона, позвоните, как только приедете, и не надо плакать, не надо плакать. Тертулиано Максимо Афонсо сказал бы это и в третий раз, но он и сам заплакал, от жалости к матери, к Марии да Пас, о которой опять вспомнил, и к самому себе. Обессиленный, он упал на кровать, чувствуя себя слабым и беспомощным, словно больной ребенок, он вспомнил, что еще не обедал, но эта мысль вызвала в нем не голод, а тошноту, ему пришлось встать с постели и бежать в туалет, однако жестокие спазмы смогли исторгнуть из его желудка только горькую пену. Он вернулся в комнату и сел на кровать, обхватив голову руками, его мысли бесцельно блуждали, словно пробковый кораблик, который плывет по течению, но вдруг наталкивается на камень и меняет курс. Среди этого почти бессознательного странствия мыслей он внезапно вспомнил, что не сообщил своей матери что-то очень важное. Он позвонил в свою квартиру, опасаясь, что автоответчик снова сыграет с ним шутку, не пожелав работать, и облегченно вздохнул, когда записывающий механизм, немного поколебавшись, ожил. Его сообщение состояло всего из нескольких слов, он сказал только: надо спросить Антонио Кларо – и, чтобы устранить какие бы то ни было сомнения по поводу своей личности, прибавил: пса зовут Томарктус. Когда приедет его мать, ему уже не понадобится перечислять ей имена отца, дедушек, бабушек, дядей и теть по отцу и по матери, не нужно будет напоминать ни о том, как он сломал руку, упав с фигового дерева, ни о своей первой возлюбленной, ни о молнии, ударившей в трубу дома, когда ему было десять лет. Для того чтобы дона Каролина была полностью уверена, что он ее родной сын, не понадобится ни чудесный материнский инстинкт, ни анализ ДНК, достаточно просто собачьей клички.

Поиск по сайту: