Религии удалось убедить людей, что на небе живет 23 страница

Возвращаясь к теме "Американского Талибана", предла­гаю вам послушать основателя организации по запугиванию врачей-акушеров "Операция "Спасение" Рэндалла Терри. "Когда я или мои сторонники придем в этой стране к власти, вам будет лучше поскорее скрыться, потому что мы вас найдем, отдадим под суд и казним. Я не шучу. Я не пожалею сил, чтобы осудить и казнить их всех". Он имеет в виду делающих аборты врачей. Его христианские чувства наглядно проявляются и в дальнейших заявлениях:

Мне хочется, чтобы вас с головой накрыло волной нетерпимо­сти. Волной ненависти. Да, ненависть — это то, что надо... Наша цель — христианская нация. Наш долг записан в Библии, Бог велел нам покорить эту страну. Нам не нужны равные теле­квоты. Нам не нужен плюрализм.

Наша цель должна быть простой. Нам нужна христианская нация, основанная на законе Божьем, на Десяти заповедях. И никаких "но"'¹⁷.

Подобные намерения создать то, что иначе как христианским фашистским государством не назовешь, очень типичны для "Американского Талибана". Это почти точная копия ислам­ского фашистского государства, о котором многие мечтают по другую сторону земного шара. Рэндалл Терри не пришел к власти — пока. Но у тех, кто наблюдает за развитием собы­тий на американской политической сцене в момент написания данной книги (юоб), нет повода особо радоваться.

Сторонники консеквенциалистской этики последствий или утилитаризма, скорее всего, подойдут к вопросу абортов с совсем другой точки зрения и попытаются оценить количе­ство страданий. Страдает ли эмбрион? (Если аборт произве­ден до формирования у него нервной системы, скорее всего — нет; и даже если нервная система уже есть, он, несомненно, страдает меньше, чем взрослая корова на бойне.) Страдает ли беременная женщина или ее семья в случае, если в аборте будет отказано? Вполне возможно; и в любом случае, учитывая практически полное отсутствие у зародыша нервной системы, разве не следует отдать предпочтение хорошо развитой нерв­ной системе матери?

Не отрицаю, что у сторонников этики последствий также имеются причины выступать против абортов. Может быть выдвинут аргумент "скользкой дорожки" (хотя я в данном случае не стал бы на нем настаивать). Допустим, зародыши и не страдают, но культура, позволяющая прерывать чело­веческую жизнь, — не заведет ли она нас слишком далеко? Где провести черту? Где грань, отделяющая нас от убийства детей? Естественным Рубиконом является момент рождения, и, пожалуй, можно сказать, что в более раннем, зародышевом, развитии аналогичную веху найти трудно. Таким образом, аргумент "скользкой дорожки" способен сделать факт рож­дения более важным в наших глазах, чем он того заслужи­вает с точки зрения консервативной интерпретации утили­таризма.

С позиции "скользкой дорожки" также можно выдвинуть аргументы против эвтаназии. Несложно представить себе сле­дующее воображаемое высказывание философа-моралиста:

Если позволить врачам, обрывая жизнь, прекращать страдания смертельно больных пациентов, то глазом моргнуть не успеешь, как народ начнет укокошивать своих бабушек ради наследства. Мы, философы, может быть, и переросли абсолютизм, но людям абсолютные правила вроде "не убий" необходимы, иначе им ника­кого удержу не будет. При некоторых обстоятельствах в этом далеко не идеальном мире абсолютизм может привести к лучшим последствиям, чем наивная этика последствий! Нам, философам, может быть, нелегко обосновать, почему нельзя использовать в пищу никем не оплакиваемых покойников — скажем, погибших в автокатастрофе бродяг. Но от абсолютного, исключительно ценного для общества запрета на каннибализм, именно из-за опа­сения оказаться на скользкой дорожке, никто не отказывается.

Аргументы с позиции "скользкой дорожки" можно рассматри­вать как попытку сторонников этики последствий косвенным образом восстановить абсолютизм. Но верующим противни­кам абортов нет дела до "скользких дорожек". С их точки зрения все гораздо проще. Эмбрион — это "младенец", его уничтоже­ние — убийство, вот и все, конец обсуждения. Из подобной абсолютистской позиции делаются далеко идущие выводы. Они требуют, несмотря на головокружительные медицинские перспективы, прекратить исследования эмбриональных ство­ловых клеток, потому что в результате этого клетки эмбрионов погибают. Нелогичность последнего аргумента очевидна, если задуматься о том, что в настоящее время уже широко использу­ется ЭКО (экстракорпоральное оплодотворение), в процессе которого врачи стимулируют выработку женским организмом дополнительных яйцеклеток для оплодотворения в пробирке. При этом получают до дюжины жизнеспособных эмбрио-

нов, из которых в матку имплантируют два или три. Ожида­ется, что выживет один или два. Таким образом, уничтожение эмбрионов происходит на двух стадиях ЭКО, но к процедуре у общества в целом претензий нет. Уже в течение 25 лет ЭКО является стандартной практикой, приносящей счастье бездет­ным супружеским парам.

Тем не менее у религиозных абсолютистов возникают претезии и к ЭКО. з июня 2005 года в газете "Гардиан" поя­вилась странная статья под заголовком "Христианские супружеские пары откликнулись на призыв спасти лишние ЭКО-эмбрионы". Речь идет об организации "Снежинки", которая ставит своей задачей "спасти" остающиеся в клиниках ЭКО-эмбрионы. "Мы считаем, что Господь призвал нас дать одному их этих эмбрионов — этих детей — шанс на жизнь", — заявила женщина из штата Вашингтон; ее четвертый ребенок родился в результате "неожиданного альянса между миром христиан и "детей из пробирки". Муж, обеспокоенный этим альянсом, обратился к священнику, который дал ему следую­щий совет: "Если хочешь освободить раба, иногда приходится идти на сделку с работорговцами". Интересно, что сказали бы эти люди, узнай они, что большая часть возникающих в резуль­тате естественного оплодотворения эмбрионов через некото­рое время уничтожается сама собой. Скорее всего, здесь имеет место естественный "контроль качества".

Определенная категория верующих не видит моральной разницы между уничтожением микроскопической группы клеток с одной стороны и убийством взрослого врача — с дру­гой. Я уже упоминал Рэндалла Терри и "Операцию "Спасе­ние". В жуткой книге Марка Юргенсмайера "Террор именем Бога" напечатана фотография, на которой преподобный Майкл Брей со своим другом, преподобным Полом Хиллом, дер­жат транспарант с лозунгом: "Разве можно не препятствовать убийству невинных младенцев?" Совсем не похожие на фана­тиков с горящими глазами — приятные, элегантные, неброско,

но со вкусом одетые молодые люди располагающе улыбаются в камеру. Но они и их сподвижники из "Армии Бога" (Army of God— AOG) занимаются тем, что поджигают клиники, где делают аборты, и не скрывают своего желания убивать врачей. 29 июля 1994 года у входа в клинику города Пенсакола, штат Флорида, Пол Хилл убил из револьвера доктора Джона Брит-тона и его телохранителя Джеймса Барретта. Затем он сдался в руки полиции, заявив, что застрелил врача с целью прекраще­ния убийств "невинных младенцев".

Когда мы проводили интервью с Майклом Бреем в парке в Колорадо-Спрингс для документального телефильма о рели­гии, обнаружилось, что он громогласно, якобы с позиции нравственности, защищает подобные действия*. Прежде чем перейти к обсуждению абортов, я задал Брею несколько пред­варительных вопросов, чтобы лучше понять его библейскую мораль. Указав, что по библейским законам прелюбодеев поло­жено побивать камнями, я ожидал, что он откажется от вопло­щения этого правила в жизнь как от чересчур абсурдного. Но, удивив меня, он охотно согласился, что после выполнения юри­дических формальностей прелюбодеев действительно нужно казнить. Здесь я заметил, что, не тратя времени на выполне­ние формальностей, Пол Хилл при полной поддержке Брея взял закон в свои руки и убил врача. Так же, как и в интервью с Юргенсмайером, Брей принялся защищать действия еди­номышленника, проводя различие между убийством, скажем, врача на пенсии с целью мщения и убийством практикующего врача с целью прекращения производимого им "регулярного убийства младенцев". Я возразил, что, несмотря на очевидную искренность убеждений Пола Хилла, нельзя забывать: если каждый начнет карать и миловать в соответствии с личными убеждениями, а не с принятыми в стране законами, обще-

^:;" Борцы за права животных, угрожающие расправой тем ученым, которые исполь­зуют животных в лабораторных опытах, также уверены в высоконравственном характере своих поступков.

ство скатится в чудовищный хаос. Разве не правильнее было бы изменить закон демократическим образом? Брей отвечал: "Ну, проблема здесь в том, что иногда у нас нет настоящего, подлинного закона; иногда закон выдумывается прямо на месте, из головы, как в случае так называемого закона о праве на аборт; это судьи навязали его народу..." Здесь мы немного поспорили об американской конституции и о том, откуда берутся законы. Отношение Брея к этим вопросам очень напо­минало позицию живущих в Великобритании воинствующих мусульман, открыто заявляющих, что они подчиняются только исламскому закону, а не принятым в демократическом порядке законам страны их проживания.

В 2ООЗ году за убийство доктора Бриттона и его телохра­нителя Пол Хилл был казнен; он до конца утверждал, что для спасения нерожденных убил бы еще раз. Сознательно отдавая жизнь за свое убеждение, он сказал, выступая перед журнали­стами: "Я верю, что, казня меня, государство делает из меня мученика". Во время его казни к протестующим борцам про­тив абортов правого толка примешалась "нечестивая" толпа левых противников смертной казни, призывавших губер­натора Флориды Джеба Буша "прекратить возведение Пола Хилла в ранг великомученика". Санкционированное зако­ном убийство Хилла, резонно рассуждали они, спровоцирует новые нападения, оказывая эффект, прямо противоположный ожидаемому. Сам Хилл по пути в смертную камеру улыбался, говоря: "Ожидаю награды в раю... Ожидаю славы"¹²⁸. Он призвал других следовать по его стопам. Допуская возмож­ность мести за "мученический венец" Пола Хилла, полиция во время казни была приведена в повышенную готовность, а несколько связанных с его делом лиц получили угрожаю­щие письма с приложенными пулями.

Весь этот кошмар проистекает из обычной разницы вос­приятия. Существуют люди, в силу своих религиозных убеж­дений считающие аборт убийством и готовые открыть огонь,

защищая эмбрионы, которые они предпочитают называть мла­денцами. С другой стороны, имеются люди, не менее искренне поддерживающие аборты, у которых либо иные религиозные взгляды, либо их нет вовсе, зато есть хорошо продуманные принципы консеквенциалистской морали. Они также считают себя борцами за идею, предусматривающую оказание меди­цинской помощи нуждающимся пациентам, которым иначе пришлось бы обратиться к неумелым подпольным знахарям. Каждая сторона считает другую убийцами или соучастниками убийц. И каждая по-своему искренна.

Представитель некоей акушерской клиники назвал Пола Хилла опасным психопатом. Но подобные Хиллу люди не считают себя опасными психопатами; они считают себя хоро­шими, нравственными людьми, выполняющими заветы бога. Честно говоря, я тоже не считаю, что Пол Хилл — психопат. Он всего лишь очень религиозный человек. Опасный, безу­словно, но не психопат. Опасно религиозный. В соответствии со своими религиозными убеждениями Хилл, застрелив док­тора Бриттона, поступил правильно и нравственно. Неправа была сама вера Хилла. Майкл Брей, когда мы с ним встре­тились, тоже не показался мне психопатом. Он мне, кстати, очень понравился. Я считаю его честным и искренним чело­веком, выражающим свои мысли вдумчиво и с достоинством; вот только ум его, к сожалению, отравлен вредной религиоз­ной чепухой.

Почти все яростные противники абортов глубоко рели­гиозны. Искренние же их сторонники, вне зависимости от их личной веры, чаще всего следуют нерелигиозной этике последствий, возможно задавая себе сформулированный Дже­реми Бентаном вопрос: "Могут ли они страдать?" Пол Хилл и Майкл Брей не видят нравственной разницы между убий­ством зародыша и убийством врача, разве что зародыш, по их определению, был ни в чем не повинным "младенцем". Сто­ронники этики последствий способны оценивать различия.

На ранней стадии развития зародыш по своей способности ощущать да и по строению и внешнему виду не превосходит головастика. Врач, напротив, — это сформировавшийся, наде­ленный сознанием индивидуум со своими надеждами, устрем­лениями, мечтами, страхами, огромным запасом знаний, спо­собностью к сложным эмоциям, скорее всего оставляющий после себя безутешную вдову, осиротевших детей, возможно — любящих стариков родителей.

Пол Хилл причинил реальное, глубокое, длительное стра­дание существам, наделенным способной чувствовать страда­ние нервной системой. Его жертва — врач — этого не делал. Не имеющие на ранней стадии развития нервной системы зародыши, вне всякого сомнения, не страдают. И даже на более поздней стадии эмбрионы с нервной системой стра­дают — хотя любое страдание заслуживает сожаления — вовсе не потому, что они люди. Нет оснований полагать, что чело­веческие зародыши в любом возрасте страдают больше, чем зародыши коровы или овцы аналогичного возраста. И имеется масса причин утверждать, что все зародыши — и человеческие в том числе — страдают гораздо меньше, чем взрослая корова или овца на бойне, а тем более забиваемые во время ритуаль­ных убийств животные, когда, по религиозным требованиям, они должны находиться в полном сознании в момент перере­зания горла.

Измерить страдание нелегко¹²⁹, и о деталях можно спорить. Но это не меняет главной идеи, которая касается различий между позицией неверующих сторонников этики послед­ствий и религиозной, абсолютистской нравственной филосо­фией ". Первые обеспокоены тем, могут ли зародыши страдать. Вторых заботит, являются ли те человеческими существами.

"■ Безусловно, имеются и другие возможные варианты. Значительное число амери­канских христиан не относятся к аборту с абсолютистской точки зрения и уважают право выбора. См., например, веб-сайт Религиозной коалиции за репродуктивные права по адресу wwrw.rcrc.org/.

Религиозные моралисты рассуждают о том, в какой момент развивающийся зародыш становится личностью — человеком. Нерелигиозные моралисты, скорее всего, поставят вопрос иначе: "Неважно, личность ли это (да и какой это имеет смысл в отношении комочка клеток?); важно другое: в каком возрасте развивающийся зародыш, все равно какого вида животных, способен испытывать страдание}"

Великий софизм о Бетховене

ЕЩЕ ОДНИМ ПРИЕМОМ ПРОТИВНИКОВ АБОРТОВ в словесных баталиях служит следующее рассужде­ние. Неважно, страдает или нет зародыш в настоя­щее время. Его ценность заключается в его потен­циальных возможностях. Аборт лишает его шанса прожить полноценную человеческую жизнь в будущем. Этот аргумент с максимальной полнотой проявляется в риториче­ском рассуждении, единственным оправданием которого про­тив обвинения в нечестности служит его дремучая глупость. Речь идет о бытующем в нескольких вариантах "Великом софизме о Бетховене". Нижеприведенную его разновидность в книге "Наука о жизни" Питер и Джейн Медавар' припи­сывают члену британского парламента и известному при­верженцу католицизма Норману Сент-Джону-Стевасу (ныне лорду Сент-Джону). Он, в свою очередь, позаимствовал его у Мориса Баринга (i874-!945)> хорошо известного обращен­ного католика и близкого соратника таких непоколебимых поборников католической церкви, как Гилберт Кит Честертон и Хиллари Беллок. Аргумент представлен в форме воображае­мого диалога между двумя врачами:

"Хочу узнать ваше мнение насчет прерывания беременности. Отец страдает сифилисом, мать — туберкулезом. Из четырех родившихся детей первый был слепым, второй умер, третий —

* Сэр Питер Медавар получил в i960 г. Нобелевскую премию в области физиологии и медицины.

глухой идиот, у четвертого туберкулез. Что бы вы сделали?" — "Прервал бы беременность". — "Что ж, вы убили бы Бетховена".

В Интернете полно так называемых сайтов в защиту жизни, неу­станно пересказывающих эту дурацкую историю, легко меняя при этом основные факты. Вот другой вариант: "Если бы вы знали беременную женщину, у которой уже было восемь детей, трое из них — глухие, двое — слепые, а один — умственно отсталый (все это потому, что она болела сифилисом), посо­ветовали бы вы ей сделать аборт? Если да, то вы убили бы Бет­ховена"¹³⁰. В новом пересказе легенды великий композитор из пятого ребенка становится девятым, количество глухих детей возрастает до трех, слепых — до двух, а сифилисом болеет не мать, а отец. Большая часть из 43 веб-сайтов, которые я обнару­жил, разыскивая разные версии этой истории, приписывают ее не Морису Барингу, а некоему Л. Р. Агнью, профессору меди­цинского факультета Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, который, по утверждениям, выдвинул эту дилемму студентам, а затем огорошил их: "Поздравляю, вы только что убили Бетховена". Полагаю, стоит милосердно усомниться в реальности существования Л. Р. Агнью: поразительно, как распространяются городские легенды. Мне не удалось выяс­нить, принадлежит ли авторство этой выдумки Барингу, или она существовала еще до него.

Ибо это — не что иное, как выдумка. Абсолютная ложь. На самом деле Людвиг ван Бетховен не был ни девятым, ни пятым ребенком своих родителей. Он был старшим или, строго говоря, вторым, но его старший брат умер, как это часто тогда случалось, в раннем младенчестве и, насколько нам известно, не был ни слепым, ни глухим, ни умственно отсталым. Не существует никаких подтверждений тому, что у кого-то из родителей Бетховена был сифилис, хотя правда, что мать впоследствии скончалась от туберкулеза. В те годы это было обычным явлением.

Перед нами классический образчик городской легенды — поделки, специально разработанной и распространяемой заинтересованными в ее распространении людьми. Но для нашего обсуждения даже не так важно, что это ложь. Даже если бы это была чистая правда, проведенное на ее основе рас­суждение довольно нелепо. Чтобы указать на ошибочность аргументации, Питеру и Джейн Медавар вовсе не пришлось оспаривать правдивость истории: "Сделанные на основе этого аргумента рассуждения поражают своим софизмом, ибо если не настаивать на том, что сифилис отца и туберкулез матери повышают шансы рождения музыкального гения, то очевидно, что причиной, по которой мир лишился бы Бетховена, с тем же успехом мог стать и простой отказ от совокупления"⁴¹. Данное Медаварами презрительно-лаконичное объяснение опровергнуть невозможно (на ум приходит сюжет одного из коротких и мрачных рассказов Роалда Дала, в котором ана­логичное "счастливое" решение не делать аборт дало миру в i888 году Адольфа Гитлера). Но, чтобы понять смысл воз­ражения, нужно освободиться от определенных религиозных стереотипов — или иметь толику ума. Ни один из 43 "защи­щающих жизнь" веб-сайтов с историей Бетховена, найденных мной в Гугле в день написания этой главы, не обращает вни­мания на нелогичность истории. Каждый из них (кстати, все они — религиозные) клюнул на софизм, заглотив его вместе с поплавком. На одном даже указали как источник Медавара (написав его фамилию "Medawar"). Этим господам так хоте­лось уверовать в подтверждающий их веру софизм, что они не заметили: Медавары цитировали его исключительно в издева­тельском смысле.

Согласно справедливому замечанию Медаваров, логиче­ский вывод аргумента о "человеческом потенциале" заключа­ется в том, что каждый раз, пропуская возможность полового сношения, мы лишаем человеческую душу шанса появиться на свет. По идиотской логике "защитников жизни", любой отказ

способного к деторождению индивидуума от совокупления приравнивается к убийству потенциального младенца! Даже сопротивление насильнику может считаться лишением жизни потенциального ребенка (существует, кстати, немало "защит­ников жизни", отрицающих право на аборт и для жестоко изнасилованных женщин). Совершенно очевидно, что довод о Бетховене с логической точки зрения весьма слаб. Его сюр­реалистический идиотизм лучше всего выражается замечатель­ной песней "Свят любой сперматозоид", которую распевает Майкл Палин в сопровождении хора сотен детей в фильме "Монти Пайтон: Смысл жизни" (если вы его еще не видели, пожалуйста, доставьте себе это удовольствие). Знаменитый софизм о Бетховене — типичный пример логической трясины, в которой легко увязнуть, если мозги затуманены абсолютиз­мом религиозного толка.

Обратите внимание: "защитники жизни" защищают, строго говоря, не любую жизнь. Речь идет только о человеческой жизни. Присвоение клеткам вида Homo sapiens особых, исключитель­ных прав трудно оправдать с эволюционных позиций. Впро­чем, это вряд ли смутит сонмы противников абортов, которые попросту не понимают, что эволюция — реальный факт! Тем не менее позвольте вкратце изложить аргумент для тех против­ников абортов, кто лучше разбирается в науке.

Эволюционный довод довольно прост. "Человечность" кле­ток зародыша не может гарантировать им абсолютно исключи­тельный, с точки зрения нравственности, статус. Не может — в силу нашего близкого эволюционного родства с шимпанзе и более отдаленного — с каждым видом живых существ на планете. Чтобы понять это, представьте, что в каком-то уголке Африки чудом выжил и был обнаружен промежуточный вид, скажем, Australopithecus afarensis. Считались бы эти создания людьми или нет? Для такого, как я, сторонника этики послед­ствий вопрос недостоин ответа, потому что он ни к чему не ведет. Я, бесспорно, был бы восхищен и обрадован возмож-

ностью встречи с новой "Люси". Абсолютисту же, напротив, ответ найти необходимо, поскольку, с его нравственных пози­ций, люди заслуживают уникального, особого статуса, лишь по той причине, что они —люди. Если его припереть к стенке, то он, пожалуй, не постесняется устроить судилище, как в эпоху южноафриканского апартеида, для выяснения, можно ли счи­тать человеком того или иного индивидуума.

Даже если дать однозначный ответ в случае Australopithecus, из самого процесса биологической эволюции неизбежно сле­дует, что в прошлом существовало какое-то среднее звено, по своим свойствам достаточно близкое и к человеку и к живот­ным, чтобы размыть грань и разрушить абсолютизм мораль­ных принципов, основанных на человеческой исключитель­ности. В эволюции нет четких границ такого рода. Иллюзия разграничения появляется лишь потому, что в нашем случае промежуточные звенья вымерли. Мы, конечно, вправе утверж­дать, что люди способны испытывать гораздо большие страда­ния, чем другие виды. Вполне возможно, что это — правда, на основе чего можно законно даровать людям особый статус. Но непрерывность эволюционного процесса гарантирует: абсо­лютного разграничения не существует. Эволюция полностью отрицает абсолютистскую нравственную дискриминацию. Вероятно, мучительное осознание этого факта и служит одной из главных причин, почему креационисты ненавидят эволю­цию: они опасаются тех нравственных выводов, которые, как им кажется, из нее вытекают. Здесь они не правы, но в любом случае разве не странно думать, будто истина о реальном мире способна измениться в зависимости от того, какой мы хотели бы ее видеть с точки зрения нравственности?

Как "умеренная" вера питает фанатизм

Иллюстрируя темную сторону Абсолю­тизма, я писал об американских христианах, взрывающих акушерские клиники, и афган­ских талибах, о чьей жестокости, особенно в отношении женщин, слишком тяжело гово­рить. Можно было бы и дальше рассказывать об Иране под властью аятоллы или о Саудовской Аравии, управляемой династией Саудов, где женщины не имеют права водить машину и рискуют навлечь на себя неприятности, выйдя из дома без родственника мужского пола (которым, по велико­душному разрешению, может быть маленький ребенок). Опи­сание отвратительного отношения к женщинам в Саудовской Аравии и других современных религиозных государствах см. в книге Яна Гудвина "Цена чести". Ведущий колонки в лон­донской "Индепендент" остроумнейший журналист Иоганн Хари написал статью с красноречивым названием "Лучший способ борьбы с джихадом — спровоцировать бунт мусуль­манских женщин"'³².

Возвращаясь к христианству, можно начать цитировать американских христиан "вознесения", чье мощное вмешатель­ство в ближневосточную политику США основано на убежде­нии, что в соответствии с Библией бог дал Израилю право на владение всеми палестинскими землями'³³. Некоторые христиа­не "вознесения" идут еще дальше и мечтают о ядерной войне, которую они рассматривают как "Армагеддон", долженствую­щий, согласно их странной, но, к немалой тревоге, популяр-

ной интерпретации Книги Откровение, ускорить Второе при­шествие. Думаю, нельзя высказаться лучше, чем это сделал Сэм Харрис в "Письме к христианской нации":

Не будет преувеличением сказать, что, если Нью-Йорк вне­запно превратится в огненный шар, значительная часть амери­канского населения увидит появившийся вслед за этим атомный гриб с определенной долей радости, потому что для них он будет означать, что не за горами самое долгожданное из всех долгождан­ных событий: речь идет о возвращении Христа. До боли очевидно, что вера такого рода вряд ли поможет нам построить надеж­ное будущее, как в социальном, так и в экономическом, экологи­ческом и геополитическом плане. Представьте, что произойдет, если более или менее значительная часть правительства США искренне уверует, будто конец света вот-вот наступит — и это будет великолепно. То, что почти половина американского насе­ления исключительно на основе религиозной догмы, похоже, уже верит в это, необходимо рассматривать как чрезвычайную ситуа­цию в нравственном и интеллектуальном плане.

Таким образом, существуют люди, выброшенные, по причине религиозных верований, за пределы просвещенного едине­ния — "нравственного Zeitgeist". Они представляют собой то явление, которое я назвал темной стороной религиозного абсолютизма; часто к ним применяют термин "экстремисты". Но в данном разделе я хочу показать, что даже в мягкой и уме­ренной форме религия создает ту питательную среду для сле­пой веры, в которой зарождается и процветает экстремизм.

В июле 2OO5 года в Лондоне произошла серия организован­ных взрывов, осуществленных террористами-самоубийцами: три бомбы одновременно взорвались в метро и одна — в авто­бусе. Эти теракты были не такими кровавыми, как атака на Все­мирный торговый центр, и, безусловно, не такими неожидан­ными (честно говоря, в Лондоне опасались чего-то подобного

с того самого времени, как Блэр втянул изо всех сил упираю­щуюся страну в организованное Бушем нападение на Ирак). Тем не менее лондонские взрывы ужаснули Великобританию. Газеты переполнились мучительными размышлениями о том, что могло заставить четырех молодых парней взорвать себя и вместе с собой множество невинных людей. Убийцами ока­зались британские граждане — хорошо воспитанные, играю­щие в крикет, одним словом — молодые люди, в компании с которыми приятно скоротать вечер.

Что же двигало этими любителями крикета? В отли­чие от своих палестинских собратьев, японских камикадзе или "Тигров освобождения Тамил-Илама", эти смертники явно не надеялись, что общество будет восхвалять до небес их безутешные семьи, будет поддерживать их и выплачивать "пенсии мучеников". Напротив, некоторым из родственников пришлось скрываться. У одного из самоубийц осталась бере­менная жена, и родившийся малыш никогда не увидит отца. Поступок этих молодых людей принес только лишь несчастья, и не только им самим и их жертвам, но и их семьям, и всей британской мусульманской диаспоре, которой приходится терпеть ответную реакцию. Ничто, кроме религиозной веры, не обладает силой, способной породить в нормальных, добро­порядочных людях подобное безумие. Еще раз хочу проци­тировать Сэма Харриса, с безжалостной яркостью продемон­стрировавшего это на примере лидера Аль-Каиды Усамы бен Ладена (который, кстати, к лондонским взрывам не имеет никакого отношения). Зачем кому-то понадобилось разру­шать Всемирный торговый центр со всеми находящимися в нем людьми? Заклеймить бен Ладена, назвав его монстром, значит лишь, сложив с себя ответственность, уйти от ответа на важный вопрос.

Ответ напрашивается сам собой — хотя бы потому, что сам бен Ладен повторяет его назойливо часто. Суть его в том, что

подобные бен Ладену господа действительно верят в то, что гово­рят. Верят в буквальную правду Корана. Почему девятнадцать хорошо образованных людей из благополучных семей отдали свои жизни за возможность уничтожить тысячи соседей по планете? Потому что они верили, что попадут за это прямо в рай. Трудно найти другой пример настолько полного и исчерпывающего объ­яснения человеческого поведения. Почему же нам так не хочется его принимать?^

Поиск по сайту: