О моем родном крае Вологодчине

Ох, люблю я до сих пор над Евховоцом темный бор. Уж как лапти я обую, да возьму с собой топор, да пойду, да посижу под сосной высокою. Посижу да погляжу, подивлюсь, поокаю. В темном нашенском бору много всякой всячины. Ох, ты бор, ты темный бор, что в нем только деется! То бежит к ручью бобёр, то идет медведица. Я сижу на пне часами, обжигает тело зуд, муравьи меня кусают, комары меня грызут. А сижу я не напрасно, я бересту обдираю и про Пеженгу пою. До чего у нас прекрасно, в нашем-нашенском краю! Ох, люблю его, холеру! Вот уж край так край!

После похоронной на отца в доме какое-то затишье. Все молчали. Не хотели ни с кем говорить. Конечно, плакали, но все прятались по углам. Мамка в хлеве, Лида уходила рано в Лукино на склад, зерно принимать и отправлять государству. Я убегала в свой уголок, под елку, наплачусь и иду в поле жать. В поле не заплачешь - кругом народ. А я стыдилась. А Венька залезал на свою елку, высокую, густую. Иногда я подкрадывалась к нему, прислушивалась, что он там делает на высоте. Часто он там читал свои учебники. Задание на лето. Иногда он песни пел. Эти песни - «И кто его знает...» или «По военной дороге шел в борьбе и тревоге...». И любил петь «Ждет-пождет Ивашкина милашка в старом доме у реки». Иногда таблицу умноженья зубрил, стихотворенья, но я никогда не говорила ему, что подслушиваю его. Иначе он уйдет в глубь леса, и там я его не найду.

Теперь немножко легче с питанием, картошку подкапываем, брюква поспела. Это для нас самое вкусное - лучше конфет. Мы её хрумкали сырую, идешь в поле и на ходу чистишь серпом. Грызем до поля. Мы её еще парили. Которая поменьше - набивали ведерный чугун, ставили в жаркую печь, и парился до вечера. И так мы ждали вечера! Вытащим из печи, брюква коричневая, а внизу сусло. О! Что это за наслаждение, и не передать! Заулыбаемся, довольные. А животы от пареной брюквы как барабан. Хоть палкой бей. Вчетвером ведро съесть пареницы, да и сусла по чашечке каждому. Картошку терли на терке, а терка с петровских времен, если не старше. Вся истерлась. На железке одни дырочки, никакого зазора нет. Веня где-то нашел консервную баночку, ржавую. Начистили её, дырок наделал Веня, и радёхоньки. Этой баночкой терли картошку полведра, изотрем, да две-три горсти крупы. И все это в квашенку, и до утра стоит, киснет. Утром делали лепешки. Если мы уходили на работу, то Венька пек. Мамка только печь затопляла, он один управлялся дома. Лиду нашу приняли в комсомол. Она гордилась, всем показывала билет. А мне по носу шлепнула: «А я-то комсомолка, а тебя никогда не примут. Тебе только лапти плести, да веревки к ним вить» . Обе с мамкой хохочут, но я тоже стала огрызаться: «Когда я вырасту, я буду большевиком, как тятька». Потом они меня звали большевичкой.

Слухи идут, что наши скоро Берлин возьмут. А похоронки идут каждый день. С нашего хутора погибли 4 мужчин. В Лукине - 7. Господи! Будет ли просвет в жизни? А мы в муках голода хлеба молим. 10 мая 1945 года приехал агент по сбору податей и налогов. Всех собрал на деревню, говорит: я привез вам радостную весть. Германию разгромили, Победа, война закончилась. Все молчали, верить - не верить. Все разом заплакали и стали расходиться по домам, выплакаться дома. Агент, его звали Николай Фролович, закричал: куда вы, люди? Давайте ваш должок выплачивайте. Вернулась к нему Анна Петровна, у ней четверо детей, мал-мала меньше: «Знаешь что, Микола Фролович? Уходи-ка ты отсюда, пока мы тебя не прибили. Наши мужики головы сложили, завоевали победу, а ты, щеголь, тут с нас шкуру снимаешь, щеголяешь в хромовых сапожках». Тут и дед Степан пришел: «Уходи, Фроленок, пока жив, или я тебя пристрелю. Хватит, ты нашей кровушки попил». И он сбежал. Лида прибежала из Лукина, кричит: «Мамка! Война кончилась!» Веня пришел из школы, отменили занятия, такой радостный, огляделся в избе, говорит: «Мамка, а где пироги, которые ты обещала? Ты говорила, как война закончится, ты напечешь много пирогов». - «Венюшка, подожди ещё немножко, теперь всё в огороде посадили, посеяли и будем сыты». - «Так что, я должен до осени ждать пироги?» Залез на печь, заплакал. Мамка его уговаривает: «Не плачь ангел мой, война закончилась. Тятька ваш вернется живым, похоронка, может, ложная, так бывает, ошибаются». - «Мамка, ты все обманываешь нас всех». Тут и мамка в слезы.

Поиск по сайту: