Лестрейд вздохнул и поставил кастрюлю на огонь. После возвращения из Букингемского дворца Элизабет какое-то время вела себя как юная английская леди, подражая тому, что увидела, но сдалась на следующий день. Из всех привычек у неё только и осталась, что страсть к овсянке, которую Грег не разделял.
Иногда она просыпалась по ночам и приходила к нему в комнату. Они лежали в кровати, разговаривали обо всём подряд, пока Эль не засыпала. Она не рассказывала, что ей снится, а он не спрашивал.
— Во сколько тебя забрать? — В четыре, мне к пяти на плавание. Только не опаздывай! — Карета будет подана в срок, мисс. Элизабет фыркнула, пустив пузыри в чашку с какао.
Конечно, он не опоздает, у него куча свободного времени. После случившегося он взял две недели отпуска, хотя начальник смотрел на него как на государственного преступника. Перед уходом он сообщил о том, что Скотланд-Ярд прослушивается некими лицами. Хьюз воспринял это спокойно, что наводило на размышления.
Спальня Майкрофта была закрыта на ключ, но он и не пытался туда попасть. Комната будто и не существовала для него вовсе.
Донаван звонила каждый день, чтобы поделиться свежими новостями и просто держать в курсе, и даже по телефону было слышно, как она непреходяще счастлива. Андерсон бросил жену, и теперь они живут вместе. Они, конечно, не Ромео и Джульетта, но Лестрейд всё равно рад за них.
На улице требовательно загудел автомобиль: мама Джули приехала, чтобы отвести Элизабет в школу. Она заезжала за подругой своей дочери уже не первый день, но Грег каждый раз благодарил её, пока девочки, оживлённо треща, устраивались на заднем сиденье. Отпускал неуклюжие шутки, она вежливо посмеивалась.
Отправив дочь в школу, он поднялся на чердак. С того момента, как чердак переделали под библиотеку, он бывал здесь всего пару раз и мельком и только сейчас сумел оценить обстановку. Он прошёлся вдоль стеллажей, в которых книги стояли чинно и благородно, а не как раньше – распиханные как придётся. Протянул руку и вынул одну наугад.
«Шпион, пришедший с холода». Сам он детективы не любил ни в каком виде – издержки профессии, а вот Джоан, наоборот, признавала только их. Однако сейчас ему было почти всё равно, что читать, поэтому он устроился в кресле и открыл первую страницу.
Лестрейд быстро понял, что история ему не понравится, слишком уж она перекликалась с тем, о чём думал он сам, но продолжал читать, надеясь, что хотя бы в чьей-то выдумке найдёт ответ. От финала его отвлёк дверной звонок.
— Доктор Ватсон? — Джон, пожалуйста. — Джон. По делу? — И да, и нет. — Он потёр ладони о джинсы. — Не хотите прогуляться? Лестрейд натянул куртку, и они вышли. Дойдя до цветочного магазина в конце улицы, он не выдержал: — Шерлок? — Нет, с ним всё в порядке. Я хотел извиниться, прежде всего. Я тогда не знал, Шерлок сказал прикрыть его, и я… — Не задавал вопросов. — Да, но это неправильно. Я знаю, я должен был… — Джон, дай я кое-что проясню. Я не держу зла на тебя, Шерлока, Филби и даже Майкрофта. Не за что извиняться. — Почему бы вам тогда не поговорить с Майкрофтом? Они оба ведут себя странно. — Больше, чем обычно? — Скорее, — Джон задумался, — по-другому. Майкрофт приезжал два раза, и они сидели. Сидели в креслах несколько часов и молчали. Цветочница подрезала розы, ловко и монотонно щёлкала ножницами. — Шерлок в ярости. Он молчит вторые сутки. Я действительно начинаю беспокоиться. — Он-то почему? — Из-за вас, из-за того, что сделал Майкрофт. Хотя, конечно, ещё из-за уязвлённой гордости. Он же тоже не сразу сообразил. — Никогда бы не подумал. — Что вы дороги ему? Непривычно, правда? Мне понадобилось несколько месяцев, чтобы понять. Девушка подмигнула им, широко улыбнувшись, и скрылась в магазине. — Я читал, до того как ты пришел. В книге старый шпион догадывается, что его начальство хочет выгородить одну важную шишку и для этого решило пожертвовать им и его подругой. Он знает, что в конце операции умрёт, но всё равно соглашается на это, сознательно идёт на риск. Беда в том, что девушка ничего не подозревает. И в конце, перед тем как перелезть через Берлинскую стену навстречу новой жизни, они долго говорят про идеологию. Общее дело ведь всегда превыше всего, так? Отрезать палец, чтобы спасти руку – ты же врач, Джон. Пожертвовать единицами, чтобы спасти миллионы. Вот она, теория. Только на практике никто не хочет обнаружить себя или своих близких в числе этих единиц. Для Майкрофта это давно не проблема. Он уже не раз делал такой выбор, и если придётся выбирать вновь, он, не колеблясь, принесёт в жертву кого угодно. Самое интересное, что его не в чем обвинить. Было бы нужно, он бы бросил в печь и себя самого. — Лестрейд шумно вздохнул. — Шпиона и девушку накрывает патруль, когда он уже на стене, а она ещё внизу. Понятно, чем всё закончится: он уйдёт, она «своей смертью спасёт миллионы». Понимаешь? — Майкрофт бы так не поступил. — У меня нет желания проверять. Они прошли ещё немного, когда Грег неожиданно для себя сказал: — Я сам виноват. Он заявился ко мне и сказал, что я – единственный, кому он может доверять и что ему спокойно в моём доме, и я поверил ему и согласился на всё это… — Он махнул рукой. — Почти не задумываясь. Может, он прав, и я добрый самаритянин, который не может пройти мимо. Не знаю. Когда Эль переехала, мне даже на мгновение не пришла мысль выставить его. И потом, с Филби или раньше, в том чёртовом пабе. Я просто… верил ему. Без всякой причины, просто верил. Вот что беспокоит меня на самом деле. Я не понимаю, почему так слепо доверял ему, и я не понимаю, почему теперь без него так скучно. Он замер, осознав, что сболтнул лишнего. — Это нормально – скучать по людям, которые нам нравятся. — Я не говорил, что скучаю по нему. Я сказал, что без него скучно. И он вкусно готовил. — Да, точно. Это я ошибся. Они давно миновали цветочный магазин, но Лестрейд всё равно слышал запах холодной воды и земли, роз и ещё десятка неизвестных ему цветов. Ватсон кашлянул. — На самом деле я вас понимаю. — Хм? — Насчёт доверия. Я же тоже, вроде как… То есть, вы же знаете, что я сделал тогда. Какую роль сыграл в той истории с таксистом, наше первое расследование с Шерлоком. Я обычно не делаю такого ради первых встречных. Он позвал – я пошёл. Я видел его второй раз в жизни, но пошёл за ним, чтобы осмотреть труп, и не задал ни единого чёртового вопроса. — Может, это какая-то магия? Магия Холмсов. — Лестрейд криво улыбнулся. — Может быть. — Джон пожал плечами. — Я об этом не задумывался, пока вы не сказали. Так что, может, и правда магия. Хотя, конечно, Гарри заявила бы, что это судьба. — А Салли, что наркотики и заговор. В этот момент Грег подумал, что был прав. Если и стоит говорить с кем-то о Холмсах, то это Джон Ватсон. У Джона зазвонил телефон. — Это Шерлок, — чуть виновато сказал он. Лестрейд понимающе кивнул. — Алло? Рад, что ты снова разго… Что?! Что ты сказал? Что значит «мы летим в Бангладеш»? Ты с ума сошел? Не смей!.. Шерлок! Простите, инспектор, мне надо… Я!.. Там! Он! Такси!
***
Элизабет давно ушла спать, а он всё лежал в гостиной и переключал каналы.
— Лили Олдридж была одета в клетчатую юбку и желтую клеёнчатую куртку...
О чём бы он ни думал, всё равно раз за разом ловил себя на том, что перебирает их беседы с Майкрофтом, вопросы и обсуждения, вспоминает, как тот произносил ту или иную фразу, куда смотрел, как выглядел. Он пытался убедить себя, что делает это, чтобы найти лишние доказательства вранья, обнаружить двойное дно во всём, что Майкрофт говорил или делал, но спустя три дня стоило признать: ему это просто нравится. Шутки и перепалки заставляли фыркать, а фраза «поэтому я выбрал тебя» приносила чувство необъяснимого покоя. Дойдя в своих размышлениях примерно до этого места, Лестрейд встряхивал головой, обзывал себя сентиментальным слюнтяем или, если дело было совсем плохо, грёбаным педиком и срочно выдумывал себе занятие.
— Просим всех, кто может хоть что-то сообщить о её местонахождении, позвонить по телефону...
Зазвонил телефон. — Добрый вечер, сэр. — Добрый, Салли. Что-то ты поздно. — Дел привалило. — Что-то интересное? — Вы спрашиваете ну прямо как псих. — Это, сержант, перекрёстное опыление. Так что-то интересное произошло? — Нет, ничего, — напряженным тоном ответила она. — Вы смотрите телевизор? — Только что новости закончились, но я почти всё пропустил. Салли? — Нет, ничего, — неуверенно повторила она, помолчала и уже решительно произнесла: — Ничего, сэр, совсем. Сплошная рутина. Я лучше завтра… — Подожди. Ладно, я не спрашиваю, что ты там от меня скрываешь. Пока не спрашиваю. Можно личный вопрос? — Ну да. — Что у вас с Андерсоном? В трубке раздался звон, ругань и шипение. — Кружку опрокинула. А почему вы спрашиваете? — Не волнуйся, это, м-м-м, дружеское участие. — Как вам сказать… Пол думает, что у нас любовь. Для своего возраста и работы он совершенно неисправимый романтик. Развод ничему его не научил. — А ты что думаешь? — Я думаю, что время покажет. Сложно сказать. Сейчас я счастлива рядом с ним. Я была счастлива даже в качестве любовницы или, ещё раньше, случайного перепихона. Я не думаю о нём всё время и не рисую его профиль в протоколах, но после работы он единственный, кого я хочу видеть. Единственный, чья рожа не раздражает меня с утра, даже если он опять отпустит ту паклю, которую называет бородой. Если это любовь – тогда да, у нас любовь. Но я стараюсь не вешать ярлык, а просто наслаждаться. Лестрейду было неловко. Задавая вопрос, он и не рассчитывал на такой искренний ответ. Словно почувствовав его замешательство, Салли сказала: — Вы, наверно, не совсем это хотели услышать. — Нет, ничего. Спасибо, что поделилась со мной. Донаван фыркнула. — Ну да. Спокойной ночи, сэр. — Спокойной ночи, сержант.
Глава шестнадцатая
Над его старенькой Киа подтрунивали все, кому не лень. Сначала из-за глупого салатового цвета, потом из-за несоответствия статусу старшего инспектора. На бампере была вмятина, кондиционер подтекал, а перед тем, как ехать, нужно было хорошенько стукнуть по одной из фар, чтобы она зажглась. И он никак не мог выкроить время, чтобы отвезти машину в мастерскую, — прямо как со скрипящей ступенькой.
В одной из книг он прочитал о явлении, которое точно объясняло, почему этот драндулет, по мнению Джоан, так дорог ему. Ваби-саби. Японское представление о красоте некрасивого, неправильного, мимолётного. Не вечно, не закончено, не совершенно и только его.
Как-то раз он подвозил Салли после трёх суток работы без перерыва на такие мелочи, как сон и еда — одно из дел Шерлока, после которого с ног валились все кроме него. Донаван двинула коленом бардачок, который распахнулся на очередном повороте, и выругалась. Тогда Грег объяснил ей про ваби-саби. Она посмотрела на него странно, как на бродягу, который цитирует Ницше, потом усмехнулась. — Я сморозил глупость? — Если подумать, это очень на вас похоже. — Что? Она не ответила, но до самого дома продолжала улыбаться краешком губ.
Поэтому в это утро он позвонил именно ей.
— Салли? — Да? — У меня машину украли.
***
Старое здание из бежевого кирпича твёрдо стояло на аккуратно заасфальтированном грунте и всем видом свидетельствовало о многолетних традициях, надёжности, стабильности и горячих обедах в столовой. Джоан выбирала школу ещё более придирчиво, чем программу кредитования для особо выгодного клиента. Прелесть сравнения мог оценить только тот, кто знал, как она гордилась своей работой. Лестрейд знал и поэтому беспрекословно принял новости о том, что когда настанет время, Эль будет ходить именно в академию Этель Хэллоу. Что, однако же, не помешало ему поднять в архивах информацию о всех учителях с целью удостовериться, что, например, милейшая завуч миссис Потс за свои пятьдесят лет ни разу не привлекалась к ответственности за каннибализм, а завхоз мистер Тварк — не склонен к нападению на конвой.
В тени платанов можно было ждать Элизабет, не привлекая внимания.
— Инспектор Лестрейд? — Здравствуйте, миссис Эрнхольц. В такие моменты он начинал думать, что Лондон не седьмой по величине город мира, а горная деревушка. Всего несколько недель назад в своём кабинете он пытался обкатанными и безликими фразами сказать Эйрин Эрнхольц, что её единственная дочь мертва. Та слушала вроде бы внимательно, но выглядела так, словно он говорил на другом языке. — Энни больше нет? – по-детски жалобно спросила она. — Мне очень жаль. Женщина встала и, будто слепая, вытянув руки, вышла из кабинета. Тогда он запретил себе думать о ней, мысленно стёр из списка дел, подчёркнуто равнодушно и цинично. Потому что с фотографии на него мёртвыми глазами смотрела десятилетняя девочка в такой же, как у Эль, шапке.
Миссис Эрнхольц не изменилась за это время, только поблёкла, как фотография, долго пролежавшая на солнце, и осунулась.
— Что-нибудь стало известно? — Я не знаю, извините. Давно не был на работе. — Ещё никогда ему не было так мучительно стыдно. — Если бы появилась новая информация, сержант Донаван позвонила бы вам. — Я всё думаю, кому бы это могло понадобиться. Энни была такой хорошей. Зачем кому-то нужно было сделать с ней такое? — Мы ведём расследование. Как только будет что-то известно… — Она была такой живой. — Эрнхольц схватила его за руку и сжала. Он едва справился с желанием вырваться. — За несколько дней до… до того как она пропала, мы с ней ходили на прослушивание в театр. Она просто грезила сценой, мечтала когда-нибудь сыграть Офелию, представляете? И откуда только взяла. Режиссёр сказал, что у неё талант. – Она говорила, захлёбываясь словами, и не замечала, что плачет. — Талант. Он записал её в свою группу. Сказал, что у неё талант. Найдите её, пожалуйста. — Лестрейд похолодел. — Пожалуйста, найдите мою девочку. — Пап? Элизабет сжимала в одной руке портфель, переводя растерянный взгляд с отца на женщину, которая продолжала бессвязно бормотать. — Мэм, вам плохо? – Эль приблизилась к ним и тронула Эрнхольц за рукав, прежде чем Лестрейд успел что-то сказать. – Вызвать скорую? Или, может быть, кого-то из ваших родных? Папа, что ты стоишь? Грег тяжело сглотнул вязкий ком слюны и, словно простуженный, прохрипел: — Позови учителя.
Выражение лица миссис Дэбенхем не изменилось ни на йоту с их последней встречи, так и застыв в раздражённом осуждении, и переменилось, лишь когда он довольно сбивчиво объяснил, в чём дело. Она наклонилась к Эрнхольц и сказала что-то негромко и очень мягко, одновременно аккуратно высвобождая руку Лестрейда. Едва обретя свободу, он бросил немного невнятное, но искреннее «спасибо», схватил дочь за руку и сбежал.
***
Мама Джули была иконой, на которую Лестрейд готов был молиться. Мама Джули отвозила детей в школу, знала всех учителей и их телефоны, расписание экскурсий и дополнительных занятий, умела решать задачки по математике, которые приводили Лестрейд в священный трепет, и была в целом незаменимым наставником для бестолковых папаш. Бестолковых в её понимании, а уж мнение у мамы Джули было по любому вопросу, от выбора наиболее полезных кукурузных хлопьев до выборов премьер-министра, и больше всего на свете она любила этим мнением делиться. — Вам не стоило покупать ей такой яркий рюкзак. Разве вы не знаете, что яркие цвета получаются с помощью токсичных веществ? Лестрейд перевёл взгляд на багажник машины, в которой рядом стояли два абсолютно одинаковых рюкзачка. Проследив, куда он смотрит, мама Джули с вызовом произнесла: — Всё никак не соберусь выкинуть. Джули его так любит, вы же понимаете, девочки, они такие. Лестрейд кивнул. Когда машина скрылась из виду, он подумал, как забавно повернулась жизнь. Раньше он забирал Элизабет на выходные, а теперь время от времени отправлял её погостить.
Первое, что он заметил в «Подводной луне», это новую картину в позолоченной раме. Линн улыбнулась ему так, словно он и не пропадал на месяц, и скорчила гримасу, когда он кивнул на новую деталь интерьера. Народу было непривычно много, он едва протолкался к девушке и, пытаясь перекричать гомон, спросил: — Торт ещё остался? Линн поймала другую официантку и отдала ей свой поднос. Они вышли на улицу. — Шумно у вас сегодня. — Хозяин дал рекламу на местном радио, вот и привалило. Ничего, через неделю всё будет как обычно. Тебя давно не было. — Работа. — Он развёл рукам. — Ну так как насчёт встретиться завтра? Скажем, в шесть? Говорят, в ресторанчике на углу Денман-стрит готовят отменных гребешков. Она сложила руки на груди и смотрела на него, чуть прищурившись. — Только если ты подаришь мне лилии. — Принято.
Лилии воняли непереносимо. Лестрейд убеждал себя, что пережил доки и дубильню, какие-то цветы не могут сломить его дух. Но чем дольше он ждал Линн, тем сильнее было желание выкинуть их в мусорку. «Лилия – лживый цветок». Лестрейд на секунду зажмурился, надеясь, что сообщение с номера, который в телефонной книге записан как «М», пропадёт. «Считается, что лилия – символ непорочности и святого зачатия, но мало кто обращает внимание, что оранжевая лилия – символ ненависти и отвращения. Лживый цветок». — Привет. Давно стоишь? — Нет, не очень. Ты очаровательно выглядишь.
«Плавалагуна» славилась не только своим названием, которое быстро мог выговорить только распорядитель зала, но и специфической атмосферой. Синие стены сочетались с оранжевыми скатертями, вышколенные официанты и изысканное меню — с технообработкой оперных арий. Но, как ни странно, общая какофония оборачивалась своеобразной гармонией.
«Владелец этого ресторана проходил по делу о контрабанде морепродуктов в январе 2005». «Я намекаю на то, что как раз гребешки лучше не заказывать». «На третьей странице меню указана рыба фугу. Так вот — даже не думай! У них нет лицензии на её сервировку!». — М-м-м-м, фугу, звучит заманчиво, — произнесла Линн. Лестрейд нервно сглотнул, но тревога оказалась ложной: — Ой, тридцать фунтов за какую-то рыбу? Да пошли они со своими ценами! – и Линн решительно перевернула страницу. «Как ненавязчиво дать человеку понять, что общение с ним не радует? Посол Швейцарии зануден до крайности». «Забудь про швейцарца. Американский министр торговли скоро открутит мне пуговицу на пиджаке». Лестрейд закашлялся, пытаясь сдержать хохот, и отпил из бокала. — Расскажи, чем ты занимался в этот месяц. — Это не вопрос, — автоматически ответил он. — То есть, э-э, ничего интересного. Просто много дел. Лучше скажи, с чего это Эстерхейзи дал объявление на радио? В честь новой картины? — Ага. Говорит, что купил её в антикварной лавке, но даже я вижу, что… «Может, если я обращу внимание на то, что министр культуры и здравоохранения синхронно прибыли в разных носках, это как-то оживит вечер?». — Правда, нелепо? – Линн засмеялась. — А? Да, действительно. — Грег? — Хм? — Тебе со мной совсем скучно? — Нет, что ты! – Он решительно отложил телефон в сторону. Лестрейд прекратил поглядывать на экран мобильника, увлёкся беседой и расслабился. Они спокойно доели свои блюда и выпили полбутылки вина. «В Сити авария. Жалею, что не могу поехать на метро: люди на меня косятся, а я не могу понять почему». На этом Грег не выдержал. «Я тебе не твиттер». — Может, ты выключишь телефон? – Линн сказала это спокойно, но нотка недовольства прозвучала вполне отчётливо. — Это по работе, извини. — Я думала, ты в отпуске. — Э, да. Да, я в отпуске, но лучше быть на связи.
«Стараюсь держать тебя в курсе». «Я на свидании». «Я знаю. Она тебе не подходит». «А кто мне подходит?». «Разве это не очевидно?». Грег проигнорировал такую грубую провокацию и, преодолев некоторое внутреннее сопротивление, выключил телефон. — Может, лучше пойдём?
От многочисленных рекламных вывесок, мигающих, слепящих, светло, почти как днём. Город шумел на тысячи голосов, будто улицы переговаривались между собой. — …И только спустя три часа сбора показаний, я заподозрил что-то неладное. Оказалось, потерпевший — шизофреник. Ну и досталось мне тогда от Эклстона. — Эклстон? По его лицу пробежала тень, на секунду превратив в гримасу боли. — Коллега. Линн, казалось, ничего не заметила. — У нас в университете тоже есть такие. Я про потерпевшего! — Она рассмеялась. — Иногда слушаю их и не понимаю, то ли они гении, то ли безумцы? Хотя на худграфе это не так уж и важно, лишь бы карандаш умели держать. — Она прикусила губу, раздумывая. — Ладно уж, включи. — Что? — Телефон. Ты его выключил, и я ценю это, но ты хлопаешь по карману каждые пять минут, это начинает раздражать. — Спасибо за понимание. Линн присела в шутливом реверансе. Он сказал себе, что, в конце концов, помимо назойливых Холмсов у него есть дочь и ненормированная работа, мало ли. Новых сообщений не было. — Ты выглядишь разочарованным. — Просто мы сейчас ведём дело. Хочется скорее закончить с ним. — Надо уметь переключаться. — Тонкие пальчики прошлись по его ладони, вверх, по руке и на плечо. Пахло от неё лилиями, почти неслышно, а на губах были остатки чуть липкого блеска. Грег вспомнил о кислом вкусе апельсинового сока и углубил поцелуй, приобняв девушку за талию. Телефон в кармане завибрировал. Лиин притворно надулась. «Спаржа пригорела». — Ко мне или к тебе? – прошептала она.
Каждого человека посещают озарения. Моменты кристальной ясности, когда мир словно бы замирает на мгновение, готовый подчиниться твоей воле, становится прозрачным и простым.
Вот девушка с мягкими губами, полной грудью, тонкой талией и чертятками в глазах. Уверенная в себе, но не настолько, чтобы отказаться от его пиджака. Смешливая и немного циничная, в духе современной жизни. И да, она привлекала его, и ему совершенно определённо хотелось… кусочек торта.
Но вместо того, чтобы представлять, что он мог бы с ней сделать, а она бы позволила, перед ним стояла совсем другая картина. На этой картине немолодой, не слишком красивый, с непростым характером и, в целом, не самый приятный мужчина в рубашке с закатанными рукавами стоял посредине кухни и кривился на подгоревшую спаржу. На столе его ждал запотевший от холода стакан кока-колы – маленькая награда за долгий и скучный вечер. Спаржа отправится в мусорку вне зависимости от того, насколько сильно пострадала, потому что она неидеальная, после чего тот примется за приготовление новой порции. Ровно в восемь вечера и ни минутой позже он должен поужинать.
Линн была красивой, и Грегу очень хотелось поцеловать её ещё раз. Но гораздо больше ему хотелось оказаться на той кухне, спасти спаржу, переложив её в тарелку со сколотым краем, и сказать, что неидеальные вещи тоже имеют право на существование и что даже Майкрофт Холмс может не уследить за простейшим блюдом.
— Прости. Она нахмурилась, сдёрнула с себя пиджак, сделала несколько шагов, потом вернулась и влепила ему звонкую пощёчину. — Не за то, что сказал правду сейчас, а за то, что врал весь вечер. Через пару недель, так и быть, можешь заявиться в «Луну» и подарить мне лилии. Придурок!
Круглосуточные табачные киоски, решил Лестрейд, необходимо приравнять к восьмому чуду света. Белая пачка с синими полосками – первая, что попалась на глаза. Зажигалка загорелась не сразу, большой палец заныл. Он втягивал дым глубоко, залпом, сигарета разом прогорела на треть.
Чёртовы Холмсы.
Минус ещё треть.
Чёртова спаржа.
Стряхнуть пепел.
Чёртов Майкрофт.
Выкинуть окурок, смять пачку и размахнуться. Разжать пальцы, засунуть пачку в карман.
Чёртова неправильная картина мира.
Глава семнадцатая
Хуже способа начать новый день, чем телефонный звонок, человечество ещё не изобрело. Лестрейд засунул жужжащий телефон под подушку и накрылся одеялом с головой. После свидания с Линн он ещё несколько часов бродил по городу, пока окончательно не примирился с новой правдой о своей жизни.
Телефон снова зажужжал. Через минуту ещё раз. На четвёртом сообщении Грег вытащил его и уставился на экран одним глазом.
«Выйди».
«Убью», - спокойно подумал он. Несколько минут потратил, воображая различные способы, которыми мог бы поквитаться с абонентом на букву М, потом спихнул одеяло и встал.
На улице никого не было, если не считать молодого человека, который привалился к БМВ. Грег зевнул и прищурился на утреннее солнце.
— Мистер Лестрейд? – неуверенно спросил парень и отлепился от машины. — Да. — Это вам. На раскрытой ладони лежали ключи. Лестрейд посмотрел на них, потом в лицо посыльного, потом на машину, снова на ключи и полез за телефоном. — Машина? — Хотел помочь. — Я тебе что, куртизанка, чьей благосклонности ты добиваешься дорогими подарками? — Как ты собираешься забирать Элизабет из школы? — Ты запретил такси? — Это не выход. Если не хочешь брать машину, я могу… — Только попробуй, и я скажу охранникам, что ты маньяк-педофил. Майкрофт рассмеялся. — Я не сказал ничего смешного. — Действительно. — Хочешь помочь, — Грег ещё раз широко зевнул, — лучше найди мою машину. Посыльный вопросительно потряс ключами, и Лестрейд раздражённо выхватил их. В конце концов, это всего лишь машина.
***
Дневные телешоу – апостолы безделья. Грег даже начал подозревать, что истории о гипнотическом двадцать пятом кадре не лишены смысла.
Он опасался подниматься на чердак, словно там его ждал притаившийся зверь. «Это нелепо и глупо», — повторял он себе, стоя около лестницы, — «это всего лишь книга. Выдумка, не имеющая ничего общего с реальностью и тем более Майкрофтом. В конце концов, просто не дочитывай, выкинь её в окно, сожги, отдай на благотворительность!» Но длинные то осуждающие, то издевательские монологи не производили никакого эффекта, и он спускался в гостиную, к бесконечному марафону разговоров ни о чём.
— Она впервые увидела его лицо в пятне от соуса, и они встретились через десять лет за тем самым столиком. Не переключайтесь, после коротких новостей нас ждёт ещё одна невероятная история из Забегаловки Любви.
В ответ на стук в дверь он прибавил громкости. Джон у него уже был, Салли бы позвонила на телефон, значит, на пороге либо кто-то из Холмсов, либо соседи. Но соседи не колошматят в дверь со всей силы, а Майкрофт в принципе не стучит дважды.
— Продолжаются поиски Лили Олдридж. Сотрудникам Скотланд-Ярда до сих пор не известно…
Грег выключил телевизор и швырнул пульт на кресло.
— Тебе в пальто не жарко? Шерлок ничего не ответил и прошёл в дом, задев Лестрейд плечом. — Чувствуй себя, как дома, — пробормотал Грег, закрывая дверь.
Любой разговор с Шерлоком как с человеком напоминал намёк, завёрнутый в издевательство, и всё это намёртво завязано недосказанностью и подтекстом. У Лестрейда, который всегда предпочитал говорить просто и прямо, быстро начинала болеть голова от попыток разобраться, что из того, что Шерлок не сказал, он на самом деле хочет сказать. Поэтому сейчас он молчал, ожидая, пока тот сделает первый шаг. Но Шерлок ничего не говорил, запахнувшись в пальто и ссутулившись, отчего ещё сильнее походил на недовольную ворону, у которой лиса только что выманила сыр.
Под мрачным немигающим взглядом Холмса, чтобы хоть как-то сдвинуть дело с мёртвой точки, он спросил: — Бангладеш? — У Джона нет загранпаспорта. — От поездки в Минск тебя это не остановило. — И потом пришлось тратить время, чтобы пересказать всё для его нелепого блога. Нет, спасибо. «Без него не так интересно», — перевёл Грег и кивнул сам себе. Потом подумал, что стоило бы оставить телевизор работать, тогда сейчас можно было бы переключить внимание на что-нибудь кроме Шерлока, который разговаривать, видимо, не собирался. — М-м, как поживает миссис Хадсон? — Он ничего не сделал. — Э, Майкрофт? В ответ Шерлок закатил глаза. — С Бангладешем? – Грег понимал, что дёргает тигра за хвост, но нужно же было хотя бы обозначить область непонимания. — Обычно он сначала полчаса читает мне нотации, потом ещё полчаса расписывает возможные последствия и грозится навсегда упечь куда-нибудь, где есть решетки на окнах, перекрывает все транспортные узлы или выкупает все билеты, всё в таком духе, а когда даже это не срабатывает, бежит жаловаться маме, будто мне десять лет. — Может, он занят? Или не считает Бангладеш опасным. — Если бы мой брат наконец откинул маску мнимой заботы и показал своё истинное лицо, я был бы только рад. Но, к моему сожалению, сейчас дело совсем в другом. — Шерлок, — устало сказал Лестрейд, — он же твой брат. Неужели так сложно поверить, что он действительно желает тебе только добра? Едва договорив, он тотчас пожалел об этом. Ещё на колесе обозрения стоило усвоить: не суйся меж драконом и яростью его. — Как у всех в зубах ещё не завязла эта фраза! Майкрофт желает мне добра, я расстраиваю Майкрофта, я не ценю своего брата… Никогда не понимал этой логики – да, Лестрейд, вы не ослышались. Не могу понять, откуда у людей, которые не способны определить профессию человека по обрывку его пальто, берётся непрошибаемая уверенность, что они могут узнать всю подноготную семьи по обрывку диалога! В Лондоне ни одного адекватного криминалиста – но зато целая куча самозваных психотерапевтов! Они не знают, сколько ступенек на их собственной лестнице, но всегда готовы подсказать, как следует обращаться с людьми. Не в состоянии раскрыть простейшее преступление – но с наслаждением вмешиваются в твои дела. Не могут разобраться со своей собственной жизнью – и начинают усложнять чужие! Шерлок тяжело дышал и метался по комнате, как раненый зверь. Он, казалось, вовсе забыл о существовании Лестрейда и говорил сам с собой, сорвавшись, выплёскивая злость и обиду и мысли, о которых, судя по всему, просто устал молчать. — Твой брат в твоём возрасте, твой брат никогда не, твой брат всегда, твой брат, твой брат, твой брат! – Тарелка, которой не посчастливилось оказаться на столе, летит в стену. — Идеальный непогрешимый Майкрофт Холмс, образцовый сын, друг, ученик, англичанин! Приглядывает за непутёвым Шерлоком! Всегда, всюду, контролирует каждый шаг, каждый вздох от рождения и до сегодня. Камеры слежения, звонки, жучки, подставные люди, няньки! — Шерлок. — Заткнитесь. Просто… заткнитесь. Не смейте говорить, что я должен чувствовать. Вы ничего не знаете. — Хорошо. — Грег поднял ладони. – Молчу.
Шерлок ходил туда-сюда, пальто взлетало на поворотах.
Неожиданно, совершенно не вовремя и некстати, на Лестрейда накатил приступ острой и насмешливой нежности. Он следил за бледным до синевы Шерлоком с всклокоченными спутанными кудрями, острыми скулами и горящими глазами, и сжимал кулаки от желания обнять этого нервного болвана, как он обнимает Элизабет, когда та просыпается ночью от дурного сна.
Шерлок замер, глубоко засунув руки в карманы, почти утонув в собственном пальто.
— Вы ничего не знаете, — обессиленно сказал он и рухнул на стул. — Тогда объясни мне. — Чего ради? Вам не хватает семейных драм на этих тупых ток-шоу? — Нет. Потому что, видит бог, я не знаю, как это вышло, но ты… — Грег судорожно перебирал в голове слова, способные описать его отношение к Шерлоку, но быстро сдался. — Ты мне не безразличен. Шерлок нахмурился, опять глядя на него своим непроницаемым тёмным взглядом, за которым невозможно понять: просчитывает ли он тебя или мысленно перебирает ноты пятой сонаты Бетховена. Лестрейд терпеливо ждал, он свой ход сделал. — Вы думаете, я ненавижу его, — Шерлок говорил непривычно медленно. — Джон думает, что я ненавижу его. Майкрофт думает, что я ненавижу его. Мама думает, что я ненавижу его. Но, видит бог, я не знаю, как это вышло, но он мой чёртов брат. Я ненавижу то, что он делает, но гораздо больше я ненавижу ту игру, в которую мы играем уже много лет, хотя оба выросли из неё. И я ненавижу себя за то, что не могу прекратить и вас, за то, что говорю сейчас всё это. — Он устало потёр лоб. – И вы никогда, ни при каких обстоятельствах… Поверьте, я могу превратить вашу жизнь в ад не хуже Майкрофта. — Могила. Ты разбил мою тарелку. Кто будет убирать мусор? — В конце концов, это ваш дом, а у меня была острая эмоциональная реакция. Шерлок вскочил со своего места и через мгновение уже был у двери. — Эй, а если серьёзно, зачем ты приходил? — Вы проявили редкостную проницательность, инспектор. — Шерлок вернулся к привычной, чуть издевательской манере говорить. — Майкрофт действительно очень занят. И я ещё ни разу не позволял себе «расстроить» его настолько, чтобы серьёзно помешать этим занятиям, чего не скажешь о вас. Только я имею право доводить его до бессонницы. И, шкодливо ухмыльнувшись, выскочил за дверь.
***
— Мама говорит, что на голых женщин смотрят только извращенцы. А на голых мужчин? — задумчиво спросила Элизабет, разглядывая картину Рубенса. Лестрейд сидел на лавочке напротив Тициана и пытался одновременно понять, кто из изображённых на картине «Смерть Актеона», собственно, Актеон и в чём заключается образовательная ценность похода в Национальную галерею. И то и другое после трёх часов непрерывного блуждания по залам давалось с трудом. — Пап, ну, пап! А ты видел голых женщин? — Видел. — А мужчин? — Тоже. — Ты извращенец? — Ты знаешь, что это значит? — Ну… — Эль задумалась. — Мама Джули сказала маме Джека, что родители Патрика – извращенцы. Но у Патрика классные папы, они с ним ходят в парк, и в торговый центр, и в бассейн, и разрешают ложиться в десять, и ещё купили ему геймбой, хотя он закончил семестр с тройкой. Значит, извращенец – это что-то хорошее? — Не совсем. — Ладно, я лучше у мистера Холмса спрошу. — Не думаю, что мы увидимся с ним в ближайшее время. — Почему? Он же вон там стоит. Или он уже уходит?
Лестрейд так резко повернул голову, что картины перед глазами на мгновение размазались пёстрой лентой. Майкрофт стоял в соседнем зале «Четырёх стихий» Иоахима Бейкелара, чуть опираясь на зонт-трость, и Грег подумал, что это даже забавно. Бог-творец и четыре элемента сотворения.
Небожитель, закованный в дорогой костюм, педантичность и искусственную улыбку. Ну что в нём может привлекать обычного смертного?
Майкрофт зевнул, коротко, прикрыв рот кулаком, и потёр переносицу. Лестрейд вздохнул и поднялся ему навстречу, предупредив дочь, чтобы она осталась на месте.
— Должен обратить внимание, что я не приближался ни к тебе, ни к Элизабет. — Нашёл мою машину? — Работаю над этим. — Паршиво выглядишь. — Много дел. — Майкрофт поправил белоснежную манжету. — Я так понимаю, ты не извиняться пришел. — О чём вы говорили с Шерлоком? — А что, мой дом не прослушивается? Майкрофт на мгновение прикрыл глаза. — Сними пиджак. Тот, не отводя взгляда, без заминки начал расстёгивать пуговицы, стянул пиджак с плеч, перекинул его через локоть, взялся за жилетку и вопросительно поднял брови. — Её тоже снимай. Не хочу разговаривать, пока ты в своём костюме Бэтмена. В зал заглянула женщина с ребёнком, но тут же отшатнулась, потянув отпрыска за собой. Отступая, она не отрывала округлившихся глаз от сцены посреди комнаты: двое мужчин друг напротив друга, причём один стремительно избавлялся от одежды. Майкрофт даже не повернул головы. — Бэтмен? – Жилетку он снял спокойнее и медленнее, расслабившись после объяснения. Развязал галстук и расстегнул воротник. — Как-нибудь потом объясню. — Грег махнул рукой. — Чего хотел Шерлок? — Ну… — Он засунул руки в карманы. — Ты же знаешь своего брата. Если я всё правильно понял, то его беспокоит твоё состояние. — Моё состояние? — Якобы в моё отсутствие ты потерял аппетит, сон и волю к жизни. — Лестрейд растянул губы, показывая, что шутит. — Он как всегда преувеличивает, — без тени улыбки произнёс Майкрофт. Перебрав в голове с десяток реплик, от ироничных до серьёзных, он так и не придумал, что ответить. Положение спасла Элизабет. — Мистер Холмс, что значит «извращенец»? Майкрофт моргнул, словно прогоняя наваждение, и чуть рассеяно посмотрел на Эль. — Человек, чьё поведение неприемлемо, предосудительно и противоречит нормам общества, морали, этики и физиологии. — А что такое пред… пре-до-суд-ит-ель-но? — Заслуживает осуждения, порицания. — Порицание? — Выражение неодобрения. — Ага. — Эли кивнула. — А неприемлемо – это как? — То, с чем нельзя согласиться. — А «грёбаный»? — Так, брейк, — вмешался Лестрейд и зажал дочери рот, хотя стоило применить санкции к Майкрофту, но это было бы уже слишком. — У нас экскурсия по заданию учителя. Так что… — Мистер Холмс, а пойдёмте с нами! – радостно предложила Эль, отцепив ладонь отца. — Мистер Холмс занят. — Я совершенно свободен. — Ему будет скучно. — Отнюдь. — Нам самим скоро уходить. — Подвезти? — Папа, прекрати, а то мистер Холмс решит, что ты хочешь его прогнать. И Лестрейд поплёлся вслед за ними. Элизабет подхватила Холмса за зонтик и тащила как на поводке, периодически оглядываясь, чтобы задать очередной вопрос. Майкрофт отвечал терпеливо и развёрнуто, не выказывая недовольства, только поправлял Эль, когда она неправильно произносила слова.
Грег немного отстал, от долгой ходьбы снова разнылась нога, хотя ночная прогулка пару дней назад тоже не прошла бесследно. Он вполуха слушал, о чём они говорят. — Мистер Холмс, как поживает ваш брат? — Он… увлечён работой. — Может быть, вы когда-нибудь познакомите меня с ним? — Если вы так хотите, мисс Лестрейд. — Мистер Холмс, — кажется, Эль доставляло удовольствие это обращение, — а что нарисовано на этой картине? — Начиная с 15 века, очень многие художники выбирали в качестве сюжета для своих полотен Мадонну с младенцем и юным Иоанном Крестителем. Здесь Иоанн Креститель изображён с крестом и шкурой верблюда. Коленопреклонённая женщина… — Майкрофт кашлянул. — Та, что стоит на коленях, это Святая Катерина, однако на картине она изображена без своих обычных атрибутов, то есть без колеса, на котором её распяли. В XIX веке было установлено, что это полотно создано в 1533 году. — Откуда вы столько знаете? – восхищённо прошептала Элизабет. — Прочитал, пока ехал сюда. — Грег готов был руку отдать на отсечение, хотя нет, лучше ногу, что Майкрофт смутился. В зал ворвался маленький смерч с двумя рыжими косичками и подлетел к Эль. Через мгновение в комнате уже было два смерча, которые хихикали и разговаривали с той скоростью, которая понятна только детям. Подскочив к растерявшемуся Майкрофту, девочки уставились на него, как на слона в зоопарке. — Настоящий? — А миссис Дэбенхем не верила! Ты же ей расскажешь? — Стопудово! — Джули! Девочка воровато ткнула Майкрофта в живот, широко улыбнулась щербатой улыбкой и убежала к запыхавшейся матери. — Простите, мистер Холмс, — виновато сказала Эль, — но это была вы-нужден-ная мера. Надеюсь, что мы не нанесли вам не-пра-ви-мый… Не-пра… — Непоправимый. — Не-попра-вимый вред. — Она облегченно выдохнула. — Нет, мисс Лестрейд. Вы представите меня своей знакомой? — Да запросто! Джу, иди сюда! Лестрейд отступил и скрылся за колонной. — Здравствуйте. — Одной рукой мама Джули крепко держала дочь, а свободную протянула Майкрофту. — Мам, это мистер Холмс! Мам, Эль не врала! Мам, ты прикинь! — Джули, веди себя прилично! Элизабет, ты пришла сюда с мистером Холмсом? — Нет, с папой. — Мам, ну отпусти, ну, мам, я не убегу, ну, мам! Я же с Эль, ну, мам! Женщина пригладила дочери чёлку, которая через секунду снова встала торчком, строго наказала не шуметь и отпустила её. Словно снаряд, выпущенный из пращи, Джули скрылась в коридорах, на буксире утянув Эль. — А где же Грег? — Он… — Майкрофт огляделся. — Видимо, задержался. — Простите мою бестактность, — протараторила она, схватив Майкрофта за локоть, — Элизабет говорила, что вы живёте вместе с её отцом? — В данный момент это не так. Мне нужно идти. — Вежливо улыбаясь, он попытался высвободить руку. — Я ни в коем случае не осуждаю вас, но вы понимаете, как это может сказаться на ребёнке? — Что вы имеет в виду? — Многие исследования подтверждают, что подобные образцы поведения неблагоприятно влияют на становление детской психики. Возможно, вам стоит подождать ещё хотя бы несколько лет, прежде чем… — Вы совершенно правы. — Прекратив ненавязчивые попытки вырваться, Майкрофт перешёл в наступление и взял маму Джулии за ладонь, чуть придвигаясь и доверительно заглядывая в глаза. — Вы совершенно правы. Именно поэтому мы с Грегом решили пока не жить вместе. Как вы верно подметили, Элизабет ещё так юна и неизвестно, как это может повлиять на становление её личности. Женщина кивала, улыбаясь, как миссионер, убедивший аборигена не есть своего соседа. — Детская психика такая хрупкая, не правда ли? Никогда не знаешь, что вырастет из ребёнка, чья мать закладывает в ломбарде на Флит-стрит уже третью пару серёжек, чтобы расплатиться за проигрыши в покер, а отец каждую субботу вместо гольф-клуба проводит время в квартале красных фонарей в Сохо. Краснея с каждым словом всё больше, она пыталась вырваться из вежливого захвата Майкрофта. — Да-да. Вы не могли бы… — Она дёрнула руку. — Надо проведать девочек. Дети, вы же понимаете. — Конечно-конечно. Нам обязательно стоит поговорить ещё раз, так приятно встретить человека, которого ещё волнует нравственный облик подрастающего поколения, — последние слова он практически прокричал ей в спину.
Лестрейд вышел из своего укрытия. — Может, так даже к лучшему, — помолчав, философски заметил он. — Репутация моя как отца и так была ни к чёрту, зато если пойдёт слух, что у меня уже есть партнёр, то некоторые одинокие мамочки перестанут кормить меня пирогами и предлагать вместе сводить детей куда-нибудь. Хотя пироги жалко. — Я могу нагнать её и объяснить. — Что именно? Что ты вроде как скромный британский гений дедукции с комплексом бога и проблемами доверия, а я вроде как единственный, в чьём обществе ты чувствуешь себя в безопасности, а ещё я большая боксёрская груша для твоего младшего брата, тоже гения дедукции, и мы вроде как не геи, — Лестрейд шумно вдохнул, — но как-то раз целовались под пулями и вообще, кажется, довольно сильно неравнодушны друг к другу, но разобраться точно нам мешает то, что сперва ты готовишь с моей дочерью ризотто и беспокоишься, если в полдень она не в школе, а затем спокойно ставишь ее жизнь под угрозу, потому что так полагается по плану. А я вроде как не могу смириться с подобным образом мысли, потому что это означает перечеркнуть все свои принципы. Но вы не волнуйтесь, на становлении личности Элизабет это никак не скажется. — У меня нет комплекса бога. — Просто признай, что был не прав. — Я был прав. Вам ничего не угрожало. Риск был умеренным. — Математика не работает с людьми. Иногда один больше, чем сотня тысяч. — Об этом хорошо рассуждать теоретически, но кто-то должен делать грязную работу и выбор, который никому не нравится. — Тебя пожалеть? — Твой сарказм не уместен. Не читай мне нотации. Ты думаешь, что я получал удовольствие от происходящего? Что если бы существовал другой выход, то я бы не воспользовался им? Или что я не беспокоюсь о тебе или Элизабет, и если бы что-то случилось, то я бы спокойно вписал вас в графу потерь и продолжил пить чай? Я рад, что ты живёшь в своём правильном и честном мире, действительно рад, это одна из причин, почему я хочу быть рядом с тобой, но моя жизнь — другая. И в этой жизни бывает так, что люди — лишь счётные палочки! — Так нельзя! Кто ты такой, чтобы превращать людей в счётные палочки? Кто ты такой, чтобы решать, что важнее: одна жизнь или государство, и чья это будет жизнь? Кто будет расплачиваться за твои ошибки, за последствия твоих решений? — Поэтому я не допускаю ошибок! — С тобой невозможно разговаривать! Тебя ослепляет собственная непогрешимость и самоуверенность! Антеи было мало? Что должно произойти, чтобы ты вдолбил в свою железную башку, что ты обычный, обычный, совершенно обычный человек, и если я сейчас вмажу тебе по лицу, то из носа у тебя потечёт чёртова красная кровь! Ты просто хренов… Дай сюда зонт! — Что? — Дай сюда этот чёртов зонт!
Грег выхватил зонтик из рук Майкрофта и тяжело опёрся, неловко переступив.
— Тебе нужно к врачу. — Мне нужно, чтобы ты… Чёрт, я не знаю, что ещё тебе сказать. Я не умею говорить, и я думаю, что даже пара хороших тумаков не вправит тебе мозги, потому что не в них проблема. — Я не просил решать мои проблемы. — Ну прости, ты же сам сказал, что я добрый самаритянин, который не может пройти мимо. Просто из интереса, Шерлок тоже счётная палочка? А твоя мать? — Я не собираюсь… — Считай, что это восьмой вопрос. Если бы случилось так, что тебе пришлось пожертвовать своей матерью или Шерлоком, ты бы пожертвовал? — Да.
Майкрофт смотрел на него больным взглядом. Взглядом человека, который много лет борется с неизлечимым недугом; взглядом человека, чьи внутренние демоны неожиданно предстали перед ним во плоти, как оживший ночной кошмар.
Лестрейд схватил его за воротник и притянул, целуя грубо, зло, прокусывая губы до крови, и едва не рыча от бессилия и беспомощного, мучительного желания помочь, сделать хоть что-нибудь, изменить ситуацию, себя, его, вселенную. Потому что сейчас они были в тупике и ни один не желал уступать, подчиняться правилам другого. И Грег понимал: чем дольше он тянет, тем меньше у него останется сил, решимости, чтобы в один прекрасный момент сделать вид, что никакого Майкрофта Холмса никогда и не существовало вовсе.
Через пару секунд он понял, что Майкрофт отвечает. Осторожно и мягко, будто извиняясь, подстраиваясь под напор, и Грег замер, задохнувшись от простой мысли: Майкрофт не сопротивляется. Стоит, безвольно опустив руки и закрыв глаза, слизывая кровь с нижней губы.
Лестрейд провёл кончиком пальцев по едва заметной тоненькой полоске, оставшейся от царапины на щеке, и прижался лбом к его шее.
— Как же так получается, — словно сам с собой сказал он, — что когда я начинаю думать, будто разложил всё по полочкам, появляется какой-нибудь Холмс и чёрное оказывается белым?
Майкрофт нерешительно поднял руки и осторожно обнял его.
— Утешаешь? — Кажется, губу придётся зашивать. — Два идиота. Майкрофт хмыкнул. Грег отстранился, переступил и размял кисть, в которой был зонт. — Тебе всё-таки надо обратиться к врачу. — Прекрати… Прекрати пытаться быть полезным. — Я тебя добиваюсь. — Ты меня раздражаешь. Я пока оставлю зонтик себе? – Майкрофт кивнул. — И поговори с Шерлоком.
Лестрейд развернулся в сторону того зала, откуда доносились «Джули!» и «Ну, мам!».
— Грег. И что дальше? — Думать. Ждать. Решать проблемы по мере поступления.
***
— Пап? — осторожно спросила Эль на выходе из здания. Грег решил, что Национальной галереи, как и косых взглядом мамы Джули, с него хватит. — У тебя нога болит, да? — Да, а что? — Ты грустный. И мистер Холмс куда-то пропал. Это он из-за Джу? — Нет, мышонок. — Вы поругались? — Немного. Элизабет спрыгнула с последней ступеньки. — Мистер Холмс иногда как Патрик. — А что с Патриком? — Он когда на Джули смотрит и думает, что она не видит, то у него такой взгляд делается, ну такой! Слово забыла. — Задумчивый? Внимательный? Озорной? — Пап, ну что ты глупости говоришь? — Тогда вспоминай. — Такой… Как вот если бы ему чего-то очень сильно хотелось, а нельзя. А! Тоскливый! Вот так мистер Холмс на тебя смотрит. — Тебе показалось, — хрипло сказал он. Элизабет пожала плечами. Хмурый адмирал Нельсон обозревал пустую Трафальгарскую площадь. Шумели фонтаны, экскурсовод по-французски обращался к туристам. — У тебя телефон звонит. — А? — Телефон. — А. Подержи-ка. — Грег протянул ей зонт и принялся рыться в карманах. — Привет, Салли. Хоть ты нашла мою машину? — Что? — Ничего. У вас там всё нормально? — Нет, сэр. — Она сделала паузу, набираясь решимости. — Мне жаль прерывать ваш отпуск, но, кажется, в Лондоне появился серийный убийца.
Лава восемнадцатая
Удивительно, как смерть близкого человека меняет всё, не изменяя ничего. Повседневный мир остается прежним: в коридоре валяется портфель, в холодильнике лежит пара сэндвичей на завтра, на столе – недокрашенный рисунок. Только хозяин всего этого лежит холодный, завёрнутый в белую простыню — мертвый. Так же и с людьми. Внешне выглядят как обычно, но внутренне меняются необратимо.
Алисия Олдридж сжимала в руках детский кошелёк, разрисованный одуванчиками. Она сидела очень прямо, отстранившись от мужа, решительная, воинственная. Гончая, готова в любую секунду сорваться, выследить своего врага и перегрызть ему горло.
Фрэнк же был так очевидно сломлен потерей: сгорбленный, с пустым взглядом, устремлённым в никуда, — что Лестрейду было больно на него смотреть. Слишком легко и слишком страшно было представить себя на его месте, а делать этого нельзя ни в коем случае.
— Миссис Олдридж, я понимаю, что вам сложно, но прошу ещё раз пересказать тот день, когда пропала Лили. — Утром я отвезла её в школу. С девяти до двух у неё были уроки, потом – медосмотр. — Алисия говорила как отличница, вынужденная рассказывать билет в третий раз. — После её должен был забрать Фрэнк. Он приехал, и… — Она тяжело сглотнула. — Лили нигде не могли найти. Мы обзвонили всех. Утром обратились в полицию. — Кто видел её последней? — Мария, её подруга. Незадолго до приезда Фрэнка они вместе пообедали, потом Лили сказала, что пойдёт на игровую площадку и… всё. Что вы будете делать дальше? — Миссис Олдридж… — Что можем сделать мы? Может, написать куда-нибудь? Или выступить в новостях? Что мы можем сделать, чтобы найти её убийцу? — Ничего. Оставьте это нам. — Я не могу ничего не делать! Моя дочь мертва! Я не могу просто сидеть и лить слёзы! — Алиса… — Заткнись, Фрэнк. Почему ты не приехал раньше? Почему? Я же просила забрать её ровно в три часа! Если бы… Если бы ты приехал вовремя! Прошу прощения, — прохрипела она и выскочила в коридор. Её вырвало. — П-простите. Я не буду вас провожать. Они встали. Фрэнк вздрагивал от каждого нового звука, раздававшегося из-за двери. — Если что-то вспомните, что угодно, позвоните мне. — Грег крепко пожал его руку. — И примите мои соболезнования. — Да, конечно. Спасибо. Он взял в руки кошелёк с одуванчиками и, похожий на призрака, побрёл к лестнице.
***
— Девочки и мальчики, располагайтесь удобнее, мы здесь надолго. — Разве для этого нет какой-нибудь компьютерной программы? — Заткнись, Пол. — Донаван толкнула к нему папку. — Салли, прежде чем мы начнём, объясни, почему ты так уверена, что это маньяк? Как это можно понять с двух жертв? У сержанта Салли Донаван было много неприятных качеств, но стремление делать из мухи слона к ним не относилось. И лично Лестрейд поверил ей сразу, но всё равно предпочёл выслушать всю информацию от первого лица. Донаван заговорила спокойно и деловито, видимо, этот вопрос занимал её саму не один час. — Две маленькие, никогда не страдавшие диабетом девочки умирают от инсулинового шока. Одно это уже подозрительно! — Может быть, это случайность. Недавно пищевая компания отозвала целую партию йогуртов, в которые попало битое стекло. Может, теперь в какое-то лекарство попал инсулин. И девчонки его… — Пол, они же не просто упали и умерли, они пропали без вести, а потом были обнаружены тела. Причём обнаружены лежащими в одной и той же позе: на спине, руки сложены на груди, даже волосы у девочек были заплетены одинаково! Здесь и речи быть не может о совпадении или несчастном случае. Лестрейд пролистал фотографии: — Молодец, Салли, ты очень вовремя забила тревогу. У нашего маньяка совершенно определённый почерк. И боюсь, что двумя жертвами он не ограничится, если мы не поймаем его в ближайшее время. — Какие-нибудь отпечатки пальцев, следы… кровь под ногтями? — Ничего, абсолютно, ни волос, ни ниток. Кстати о ногтях: следов борьбы на телах вообще не обнаружено. Нет ни синяков, ни кровоподтёков, даже след от укола на руках еле виден. Девочки не сопротивлялись. И, сэр, добавлю сразу: вагинальных повреждений нет, следов спермы — тоже. — Зачем тогда он их похищает? — Ты пугаешь меня, Андерсон. — Нет, я о том, что этот псих – а он чётко псих – должен иметь какую-то цель, если он не педофил, то что? — Я бы не торопился отвергать версию о педофилии. Наш маньяк может просто быть отъявленным чистюлей. — Хорошо, — хотя что тут хорошего, — обстоятельства исчезновения? — Первая девочка вышла погулять и не вернулась, вторая пропала неподалёку от школы, прямо под носом у отца, приехавшего её забирать. — Пошла погулять? Куда именно? — Мать говорит, ей не разрешалось отходить далеко от дома, рядом оживлённая трасса, все дела. — А эта оживлённая трасса, случайно, не проходит рядом со школой второй девочки? Андерсон, карту! Две головы сосредоточенно склонились над столом, ещё одна с презрительным хмыком открыла гугл-мэпс и тут же сообщила: — И рядом не стояла. Олдридж училась в частной школе, шикарное место рядом с центром. Эрнхольц жили в… у чёрта на куличках. — То есть маньяк работает не только в своём районе? — Хитрый подонок, — зашипела Салли, — осторожный. — Сумасшедшие обычно хитры, — вставил Андерсон. — Почему тебе так не терпится записать его в сумасшедшие? — Да потому что вы включите любой триллер: одни шизофреники! Кстати. Может быть, он шизофреник. И выбирает места похищения в соответствии с внутренним голосом. Это я тоже где-то видел. — Мы сейчас сами здесь свихнёмся, если всю ночь проговорим о ерунде. Факты, только факты. Что у этих девочек может быть общего? — Если он педофил, у него может быть свой типаж. — Не похоже, сэр. Они совершенно не похожи друг на друга. Одна – невысокая, худая, светлые волосы. Вторая – достаточно плотная, рыжая. — Может быть, он собирает волосы. Коллекционирует. У Зюскинда маньяк по запаху жертв выбирал, а этот – по волосам. — Андерсон, ты, я вижу, любишь читать, так сделай милость, полистай информацию о девочках. Мы будем выдвигать версии – а ты проверяй. Андерсон с мстительным грохотом придвинул стул поближе и зашуршал страницами. — Учились? — В разных школах. — Жили? — По территориальному признаку я пробила в первую очередь, — вмешалась Салли. — Всё глухо: учились не вместе, жили далеко друг от друга, родители работают в разных конторах, матери не разводят вместе фиалки, отцы не состоят в одном и том же гольф-клубе. — Группа крови! — Что? — У обеих вторая, резус-фактор положительный. — И что? — Мы же ищём общее. Вдруг он не просто вкалывал инсулин, а ещё и брал у них кр… — След от иглы только один. Дальше. — Дата рождения! — Андерсон, сделай милость, перестань перебивать. — Кстати, можем и правда пройтись по датам, сэр. Между исчезновениями прошло около месяца, Энни нашли 27 марта, Лили пропала 20 апреля. Будем надеяться, что чаще он не… — Убийства по зодиаку! Чтобы ввернуть эту фразу, Андерсон волевым усилием подавил зевок, поэтому чуть не вывихнул себе челюсть. — Конец марта – это Овен, теперь он убивает в честь Тельца, так что у нас есть время до Близнецов. — Ты намекаешь, что в следующий раз он убьёт близнецов? — … А это идея. Лестрейд провёл ладонями по зудящим глазам: под каждое веко словно насыпали песку. — Андерсон, у меня к тебе небольшой тест. Салли, можешь тоже себя проверить. Старая скаутская байка: на похоронах матери девушка увидела безумно красивого мужчину. На следующий день она убивает свою сестру. Зачем она это сделала? — И тут думать надо! Вы издеваетесь? — Андерсон с печальным стоном прилёг на крышку стола. Салли мяла пальцами затёкшую шею: — Из ревности? Мужчина запал на её сестру? — Нет. — Узнала, что это он убил её мать? — глухо проговорил Пол. — Нет. Она вообще ничего о нём не знает. — Свихнулась после смерти матери? — Нет, дело именно в этом парне. — Но она же ничего о нём не знает! — Хотела узнать. — Он работает в полиции и арестовал её, когда она убила сестру! — При всём уважении, какое отношение эта история имеет к нашему делу? — Говорят, что тот, кто ответит правильно, — потенциальный маньяк. Во всяком случае, способен понять его логику. — И какой правильный ответ? — Девушка убила сестру, чтобы увидеть того мужчину ещё раз. Андерсон возмущённо запротестовал: — Но это же нелогично, какая гарантия, что он снова заявится на похороны? Или что её саму на них отпустят из предварительного заключения? — Ты меня сейчас очень успокоил, — Грегори невесело усмехнулся, — если бы ты ответил верно, я бы не удержался и арестовал тебя самого. Откуда такие познания о психопатах? — Годы общения с Шерлоком Холмсом, — съязвила Салли, и Лестрейд убедился, что глупая байка отчасти помогла: сонливость развеялась у всех троих. — Я смотрю много фильмов. И читаю книги. — То есть того, что ты видишь на работе, тебе недостаточно? — Это помогает мне в работе! И дарит бесценный опыт: например, я посмотрел кино, и теперь знаю, что делать, если меня запрут в подвале с плотоядным чудовищем, прилетевшим из космоса. — Андерсон, как только я окажусь в подвале с чудовищем из космоса, я позвоню тебе. — Я, вообще-то, завтра к стоматологу на утро записан. — Уже утро. — Что? — Мы просидели здесь до утра. За окном медленно поднималось солнце. — Инспектор? — В кабинет заглянул чисто выбритый, пахнущий свежестью и булочками Диммок. — К вам посыльный. — Посыльный? — Да, человек, который разносит письма. — Сейчас. Так что же мы имеем в сухом остатке, мальчики и девочки? — Ничего, — по слогам произнесла Салли. — Значит, продолжаем искать. — Можно мне хотя бы зубы почистить? — Заткнись, Пол. Лестрейд выскочил за дверь раньше, чем Донаван дотянулась до Андерсона и увлекла в поцелуй.
Хорошо, что он не выбросил сигареты. Пятилетний опыт общения с Холмсами верно подсказал, что они ещё понадобится. — Разве вы не бросили курить? — Бросил, — пробормотал Лестрейд, зажав сигарету уголком рта. — Не поделитесь? — Ты вроде не куришь? — Он протянул пачку. — Не курю, — ответила она, затягиваясь, и кивнула на письмо, которое торчало из кармана Лестрейда. — Что принёс посыльный? — Счета. — Ну да, счета спецдоставкой? — Вы хотя бы примерно представляете, сколько ядовитых смол попало в ваши лёгкие?! Салли, ты же мне обещала! — Ты чего вышел? — Хотел подышать свежим воздухом! Андерсон недовольно хмыкнул и ушел. — При всём уважении к твоим чувствам, он зануда и нытик. — А я знаю. Она потушила сигарету и кинула её в урну. Лестрейд докурил и вытащил ещё одну. — Он даже во время секса умудряется нудеть мне в ухо. Зато его не мучают кошмары, и, уходя с работы, он уходит с работы, если вы понимаете. — Понимаю. — Он… Это, забыла. Вы как-то раз сказали. — Салли, ты не обязана мне объяснять. — Ну как это? Друзья должны делиться своими чувствами. Вспомнила! Ваби-саби. Пол — мой ваби-саби. Или моё? В общем, вы поняли. Всё-таки курить – вредно, — сказала она, скривившись. — Ладно, я пошла, пока Андерсон там не спёкся. И она ушла, так и не обратив внимание на застывшего от удивления Лестрейда. Он смотрел ей вслед, а в голове крутилось «друзья должны делиться своими чувствами». Так это что же, они с Салли друзья? А когда это случилось? И что теперь делать? Он теперь должен делиться чувствами и приглашать её на обед в воскресенье? Вот только этого ещё не хватало. Он смял в кулаке конверт, выбросил сигарету и быстро зашагал к машине.
***
Значок полицейского и взгляд человека, готового открыть стрельбу, – универсальный ключ от всех дверей. К счастью, у Лестрейда было и то, и другое. Молодой парень на месте секретаря не успел даже встать, как Грег пролетел мимо него и ворвался в кабинет.
— Совсем сбрендил? — Прошу прощения? — Майкрофт закрыл крышку ноутбука. — Совсем выжил из ума? Приглашение? На свадьбу принца Уильяма? — Мне нужна пара. — И ты решил, что Элизабет подходит? — Было очевидно, что ты откажешься. Грег взвыл, подняв руки к небу, словно просил бога дать ему терпения не совершить чего-нибудь непоправимого. — Нормальные люди так не делают! — Это должно меня расстроить? Не дождавшись ответа от бога, он со всей силы саданул по спинке кресла и зашипел от боли. Потом медленно вдохнул и выдохнул и, только убедившись, что способен произнести хотя бы несколько приличных слов подряд, произнёс: — Сделай перерыв. Я знаю, у тебя есть план. План, как втереться ко мне в доверие, или план, как довести меня до кровопролития, я не знаю, но у тебя точно есть план. У тебя всегда есть план. И я прошу тебя, даже скорее настоятельно рекомендую сделать перерыв в его осуществлении. Я не разрешаю Элизабет быть твоей сопровождающей. Не в этот день, хорошо? — Хорошо. — Вот и замечательно. — Он взялся за ручку двери, но обернулся. — Это тоже часть плана? — Приглашение? — Покладистость. Ты ведь знал, что я примчусь сюда и буду требовать оставить меня в покое? — Да. — И решил сделать вид, что отступил, чтобы усыпить мою бдительность, а затем нанести неожиданный удар, заявившись, скажем, с ключами от моей машины? — А затем?.. – Майкрофт откинулся на спинку и, казалось, был искренне заинтересован в том, чтобы Грег рассказал ему свой собственный план. — Очевидно, я должен был бы оценить твою ненавязчивую полезность и преисполниться благодарности. Ты бы скромно отнекивался, и я бы почувствовал себя виноватым и пригласил тебя в дом. Элизабет опять сказала бы что-то вроде, что ты смотришь на меня с тоской, когда я не вижу. Я бы обратил внимание на твой усталый вид. — Лестрейд прилёг на небольшой диванчик, стоявший у окна, и закинул ноги на подлокотник, отчего стал похож на пациента, пришедшего на сеанс психоанализа. — Я не смотрю на тебя с тоской. — Это Эль сказала, не я. Так на чём я остановился? А, да. Пригласил бы тебя в дом, пожалел, и мы бы провели ночь, полную страсти и неги. Что я упустил? Майкрофт подошёл к нему и на секунду приложил ладонь ко лбу. — Температуры нет. Ты пьян? — Я на работе. У нас тут серийный маньяк завёлся. Убивает десятилетних девочек, знаешь, таких, как Эль. Его, случайно, не ты подослал? — Нет. — Самое ужасное, что я не могу тебе верить. Кто знает, может, это тоже часть плана по моему приручению? — Я вызову врача. — У тебя назначены на сегодня встречи? Здесь. — Ничего срочного. — Тогда дай мне плед. — Ты собираешься здесь спать? — Я на ногах больше суток, выпил литра два самого дрянного в мире кофе, где-то по Лондону бегает псих, и я не знаю, как его поймать. Элизабет каждый час спрашивает, когда я заберу её от миссис Дуглас, и я подозреваю, что очень скоро получу звание худшего отца года. Мы с Салли, оказывается, друзья, и мне нужно решить, что с этим делать. Я запутался, чего хочу больше: нагнуть тебя прямо здесь и отыметь или не видеть больше никогда в жизни. Я действительно,действительно очень устал, хочу спать и вряд ли самостоятельно дойду до порога. Так что либо дай мне плед, либо вызывай подъёмный кран. Майкрофт выглянул за дверь и приказал: — Майкл, принесите плед и чаю. И – меня нет до вечера. Первое, чему учатся личные помощники, – не удивляться. Через несколько минут Майкл протянул Лестрейду шерстяной плед в шотландскую клетку, поставил чашку на стол и удалился, бесшумно прикрыв дверь. Грег повозился, кое-как стянул ботинки, упёршись носками в пятку, и затих. Майкрофт открыл ноутбук и вернулся к работе.
Как известно, верный способ возненавидеть мелодию – использовать её в качестве будильника. Или телефонного звонка, если вы инспектор полиции. Когда Лестрейд разлепил глаза от приевшейся до зубовного скрежета трели, Майкрофта в кабинете не было. Он сбросил плед и натянул ботинки, одновременно выслушивая короткий отчёт Донаван. Закончила она чуть извиняющимся тоном: — Отец последней жертвы здесь. Хочет с вами поговорить. — Буду через полчаса.
Глава девятнадцатая
Громкость детского плача – 80 децибел, треск газонокосилки — уже под 90. В полицейском участке в разгар рабочего дня шум может достигать и сотни, что примерно равно громкости небольшого рок-концерта.
Лестрейд вычитал это в одной из брошюр, которые распространяет профсоюз с целью «бор
