Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Заседания Художественного совета



киностудии "Мосфильм"

(комиссия по определению

Групп по оплате)

Обсуждение цветного полнометражно­го художественного фильма "Зеркало".

Председательствующий: Н.Т.Сизов.

Н.Т.СИЗОВ.Объединение представля­ет картину к 1-й группе. Вы посмотрели фильм. Пожалуйста, у кого будут какие соображения? (...)

Б.Г.КРЕМНЕВ.Почему Объединение представляет эту картину на 1-ю катего­рию? Объединение считает, что картина чрезвычайно своеобразная, и это карти­на, которая сделана большим художни­ком, своеобразным, неповторимым, я бы сказал. Картина при всей ее усложненно­сти — принципиально важная не только для "Мосфильма", но и для нашей кине­матографии, ибо в том понятии, какое мы вкладываем в стиль нашего искусства, в стиль социалистического реализма, — мне кажется, что сила социалистического ре­ализма в том, что это искусство не серое, не однотонное, как пытается доказать кое-кто на Западе, а искусство очень мно­гообразное, и оно может в себе содер­жать и картины такие, как "Самый жар­кий месяц", и картину такую, какую сде­лал Тарковский.

Картина Тарковского, в общем, посвя­щена, если поглубже подумать, очень важной проблеме нашей жизни - это, по­жалуй, первое произведение для самого Тарковского, где он обращается к совре­менности, где поставлена проблема места человека в жизни, ответственности чело­века перед самим собой, перед своей со­вестью, перед окружающими его людь­ми. И эта тема в картине звучит, несмот­ря на некоторую усложненность формы.

Картина, естественно, спорная. Спор­ная она, мне кажется, по своим средствам выражения. Есть в картине несколько слоев, эти слои неравнозначны по выра­жению своему, но то, что это произведе­ние искусства — это несомненно. В карти­не чувствуется удивительно интересная работа режиссера, прекрасная работа оператора и, на наш взгляд, удивительная работа актрисы Тереховой. Все это вме­сте делает картину, как нам кажется, весьма интересной и выдающейся при всей ее спорности.

Наше объединение считает, что карти­ну "Зеркало" надо представить к присуж­дению 1-й категории. Об этой картине напишут критики, будут, споры и различ­ные мнения — и в этом, может быть, вы­разится интерес к этой картине. (...)

Я не склонен отнести эту картину к раз­ряду элитарных картин. Я отношу ее к разряду трудных, сложных картин, но эта сложность вызывает много мыслей и раз­мышлений.

Думаю, что эта картина будет иметь и своих противников, и своих сторонников, и своего зрителя. Я не берусь говорить о том количестве зрителей, которые ее по­смотрят. Но, во всяком случае, картина есть, и она заслуживает той высокой оценки, к которой ее представляет объе­динение.

Н.Т.СИЗОВ.Картину Шукшина "Ка­лина красная" просмотрело за три месяца 47 миллионов человек. Это не по теме, а для справки.

СП.АНТОНОВ.Должен сказать, что мне картина "Зеркало" очень понрави­лась, правда, смотрел я ее с большим на­пряжением и трудом. Я не совсем уверен, что понял так, как хотел ее представить А.Тарковский. Во всяком случае, не мысль, а основное чувство до меня дош­ло.

Мне кажется, что речь идет о сложной душе современного человека в нашем сложном мире, нагруженного опытом не только своей жизни, но и многого пред­шествующего. Все это в нем живет, за­ставляет рефлектировать и мучиться. Все представлено в прекрасной игре актрисы, в ее лице и глазах, в ее мимике.

Все эти наслоения и напластования -это история наша, причем представлена она очень лаконичными средствами. Это мне понравилось.

Вспомним эту беготню за гранками, вызванную предположением о совершен­ной ошибке. Мне пришли на память годы моей работы в "Литературной газете". В пятидесятых годах была допущена в опубликованной газетной статье ошибка касательно Сталина. Не одна авторесса тогда "поехала". Этот кусочек, очень ко­роткий в картине, живо напомнил мне то время.

Однако, несмотря на то, что мне карти­на понравилась, я огорчен.

Вот, например, цитируется письмо Пушкина "К Чаадаеву". Для того, чтобы понять, что этим хотел сказать автор, важно знать не только то, что Пушкин написал Чаадаеву, но важно знать и то, по какому поводу написал Пушкин письмо "К Чаадаеву". А Пушкин написал это письмо в ответ на чаадаевские философ­ские письма. А в этих философских пись­мах Чаадаев писал, что Россия ничего не стоит, что она ничего не совершит, на России надо поставить крест. А Запад и католицизм Запада даст движение, а Рос­сия останется на задворках.

Если весь этот объем материала знать, тогда понятно, к чему наша Рос­сия пришла. Это все сложнейшие ассо­циации. Когда речь идет о горящем кус­те и показан горящий костер и потом речь идет о Моисее, тут необходимы ас­социации с библейскими легендами Мо­исея. И вот я думаю: что будет смотреть наш зритель... при всем росте культуры и при всем отставании искусства, и при всех высоких требованиях зрителя, от которого искусство отстает, как пишут газеты, я боюсь, что 99,9 процента не поймут это. И меня обескураживает второе - стихи Арсения Тарковского, которого я люблю как поэта. Стихи могли бы скорректировать все это, вве­сти всю логику картины в русло боль­шей ясности. Но они не подсказывают, а комментируют стихом всю эту сложную ткань ассоциаций. Но нужна особая при­верженность к этому делу, чтобы разо­браться.

А вообще картина о бессмертии чело­века, о бессмертии жизни, потому что че­ловек умирает, но есть внук и правнуки — они остаются, и жизнь продолжается. Но это двойственное ощущение меня обеску­раживает, потому что прекрасные куски, прекрасные интерьеры, прекрасная игра актеров, и смелость, и выдумка играют вхолостую.

И последнее. В нашем искусстве, даже в живописи, как ни странно, стало даже не только модным, а стала необходимо­стью сбивка временных планов: прошлое — настоящее, вперед — назад. Это в прозе особенно ясно, да и в живописи есть, хотя в статическом произведении это сделать трудно...

В картине Тарковского мать и дочь - и артистка одна и та же играет, и то, и се -и настолько это сделано безрассудно, что зритель ведь должен понять, где артистка "мама", а где "дочь". Надо же дать это по­нять.

В этом смысле мне хочется серьезный упрек предъявить. Мы, конечно, должны двигаться вперед в направлении модернизации, но желательно, чтобы люди при этом понимали.

Конечно, будут "долбать". 90 процен­тов будут долбать — те, которые ничего не поняли, и это еще страшнее. Вот мое суждение.

Е.С.МАТВЕЕВ.Свое короткое высту­пление я хочу начать с того, что недавно мы посмотрели картину "Осень", по ко­торой я на художественном совете не вы­ступил, после чего я мучился неделю, счи­тая, что это было бессовестно с моей сто­роны не высказать свое мнение о карти­не. В течение полутора часов на художе­ственном совете говорили о сложности этой любви, которая, на мой взгляд, была очень неинтересна. И голосовал я за пер­вую категорию.

Сегодня меня картина очень взволнова­ла потому, что все компоненты перво­классные: актеры играют хорошо, опера­торское искусство очень высокое, худож­ник и режиссер замечательные. Посмот­рел я две картины подряд — "Осень" Смирнова и "Зеркало" Тарковского - и ловлю себя на том, что я выхожу из зала и мне почему-то плохо. Думаешь о том, что высокие трагедии Шекспира, и драмы русской классики вызывают чувство вос­торга и жажды жизни. А, посмотрев кар­тину глубоко талантливого Тарковского, мне почему-то не хочется жить. Не знаю, может быть, это происходит потому, что мне не все понятно в его картине.

Еще Маркс говорил, что если хочешь насладиться искусством, надо научиться его понимать.

Произведение, которое мы сейчас по­смотрели, настолько сложно, что его тру­дно понять даже опытным людям, его нужно смотреть не один, а несколько раз. Я сомневаюсь, что зритель, не поняв кар­тину после первого раза, пойдет второй и третий раз ее смотреть для того, чтобы понять. Вряд ли зритель кинется читать Евангелие или пушкинское письмо "К Чаадаеву" для того, чтобы понять, что же это за картина.

Мне обидно за Тарковского. Я высоко ценю его картину "Иваново детство", в которой было все то, что он и сейчас де­лает, но там была интонация жизнеутверждения, а все его последующие картины усложняются и делаются все болезнен­нее. Актриса Терехова прекрасно играет, но ведь это — больная женщина, и больна она не только физически, но и духовно. Идет разговор в картине о том, выйти ли ей замуж или не выйти. Но кому нужна такая жена?

Повторяю, что мне обидно за такого большого художника, как Тарковский, и просто неловко даже говорить.

Здесь говорили, что на совещании в Со­юзе кинематографистов совместно с Гос­кино было сказано в одном из выступле­ний об элитарности. Видимо, не случайно употребили слово "элитарность" приме­нительно к картине Тарковского для ее характеристики. Надо полагать, что най­дутся такие, которые будут аплодиро­вать, кричать "ура" — гениальный Тар­ковский, единственный у нас Феллини и тому подобное. Шума будет много. Но для кого создана эта картина? Думаю, что для немногих...

Жалею, что нет здесь Тарковского - я бы дружески сказал ему: здоровые же люди ходят по улицам и по студии - поче­му ясе не обратить сюда такую силу та­ланта? Тарковский просто гениально ода­ренный человек. Но когда с цитатниками полезли китайцы, я совсем запутался.

Я закончу свое выступление. Очень жа­лею, что Тарковский не обращается, по большому счету, к огромной силе народ­ной - не в том смысле, что народ танцует и поет, а к духу народному.

Но я буду голосовать за 1-ю категорию обязательно.

Н.Т.СИЗОВ.Это вовсе необязательно. Голосуйте, как считаете нужным. Я лич­но за 2-ю категорию буду голосовать. У каждого свое мнение. Пусть каждый ре­шает так, как он считает нужным.

СТЕНОГРАММА

заседания Художественного совета

киностудии "Мосфильм" (комиссия по определению

групп по оплате). Обсуждение цветного полнометражного

художественного фильма "Зеркало".

Председательствующий: Н.Т.Сизов.

Г.Л.РОШАЛЬ.Я скажу так: когда вы­шел из зала после просмотра, я не разо­брался и подумал, что не смею говорить. И я не отношу это к бедам картины, а в большей степени к моей беде - мог бы, наверное, разобраться. Очень хорошо сказал Матвеев, что картина выдающа­яся, но что в ней есть какая-то внутрен­няя боль, идейная боль и боль это худо­жественная или о чем-то большем, чем просто бывает в искусстве. Об этом на­до подумать. Я убежден, что это картина биографическая - о его (автора - В.Ф.) судьбе, о том, что было и как было. Мно­гое очень удивляет с точки зрения ка­ких-то сочетаний, казалось бы, несоче­таемых по линии даже его собственной биографии.

Есть какие-то детали, в которых я ра­зобраться не мог. Но что удивляет, это его болезненность, которая выражена действительно болью о многом бывшем. Это не просто болезненная картина, это картина с великой болью. Она может дойти не дойти, но сбросить ее со счетов я не могу. Тут говорили о цитатах, о ки­тайцах. Я глубоко убежден, что он сам путает, потому что есть одна деталь в главном месте: не ангел являлся Мои­сею (это наивно и неточно) - Бог спину свою показал Моисею в кусте неопали­мом. Этот неопалимый куст - явление Бога, который Моисею был показан как спина. Уходит Бог, увидеть его трудно, а увидеть спину можно. Вот такое немного "спиноведение" тут есть. (...)

В этой картине Тарковского есть, к со­жалению, и феллиниватость, что наиме­нее радует в ней.

Только по одной Тереховой можно бесконечно удивляться, какой же это должен быть режиссер, чтобы сделать такую роль. В одной сцене актриса даже некрасива, а потом при переходе на кар­тины эпохи Возрождения - какое же у нее там лицо! Ведь это просто чудо! На­до уметь раскрыть и показать такое че­ловеческое лицо.

Еще одно замечание. Мне думается, что эти стихи в картине по-настоящему первоклассные. Они нам вдруг открыли поэта Арсения Тарковского, хотя все его и раньше знали.

Эта картина не элитарная. Это слово применительно к ней - неверное. Но картина будет непонятна широкому зри­телю. Поэтому я думаю, что эту картину нужно зрителям интерпретировать. Если ее перед сеансом интерпретировать, в чем-то объяснить зрителям и потом ее показывать, то не будет неясностей. Ведь во всей смысловой стороне нет ни­чего непонятного - мы видим, что погуб­лена одна семья и другая семья из-за не­верности в любви, из-за сложных исто­рических событий.

Н.Т.СИЗОВ.Я думаю, что с вашей тра­ктовкой Андрей не согласился бы.

Е.Л.ДЗИГАН.(...) Здесь высказыва­лось сомнение, как будет картина при­нята широким зрителем и что надо пе­ред каждым сеансом истолковывать картину, специального лектора пригла­шать...

У меня нет сомнений, что эта картина широким зрителем не будет принята и не будет понята. И мне кажется, что та­кое неуважительное отношение к зрите­лю, для которого мы работаем, такое не­уважительное отношение к будущему зрителю, на мой взгляд, не заслуживает того, чтобы давать такую высокую оцен­ку картине, как 1-я категория. Я согла­сен с высоким уровнем режиссерской работы, операторской, актерской, но для кого, во имя чего? Нам, художест­венному совету, поощрять такие тенден­ции в нашей кинематографии было бы глубоко неверно.

С.К.СТЕЦЮК.Только после последне­го выступления я решился выступить. Правильно товарищи говорили – картина усложнена чрезмерно. Выходя из зала, я почувствовал себя глупым человеком. У меня два диплома о высшем образова­нии и один из них об окончании фило­софского факультета, и в чем-то я все-таки, наверное, разбираюсь, если имею за плечами 57 лет жизни. Я считаю, что прекрасно выступили Е.Матвеев, С.Ан­тонов. И я доброжелательно отношусь к Тарковскому. Но ведь нельзя же услож­нять до абсурда.

Говорили тут об элитарности. Да, это нам не нужно. Но как человек, как зри­тель я пойду на эту картину обязательно второй раз - не потому, что меня тянет ее смотреть, но чтобы понять, что хотел сказать художник, о ком сказать и как сказать. (...)

Конечно, присудить первую группу этой картине как-то даже неправомер­но. Но если первую группу этой картине дадут, то это будет большим счастьем для тех товарищей, которые над этой картиной работали.

И.Н.ШАРОВА.Мы знаем о том, что Тарковский очень талантливый чело­век. Я вспоминаю его картину "Андрей Рублев", вокруг которой тоже было по­ломано много копий.

Я помню свое ощущение после того, как посмотрела картину "Андрей Руб­лев", и подумала: какая ужасная исто­рия у нашего народа и как велик этот на­род! Этот народ пережил все, что пало на его долю, и как он силен и талантлив!

Когда я разговаривала с другими това­рищами, то оказалось, что такое же ощу­щение от "Андрея Рублева" было и у них.

Просмотренная нами сегодня картина Тарковского вызывает угнетение своей безрадостностью. А может быть, такое ощущение создается обшарпанными ин­терьерами. Поскольку в картине нет сю­жета или поскольку напластовано столько сюжетов, то должен быть сю­жет мысли.

Возможно, что Тарковский не так хо­тел сказать, но я поняла так, что люди в нашей советской действительности не­коммуникабельны, что все друг друга не понимают. Здесь сказывается влияние первоклассной зарубежной режиссуры: мать не понимает сына, муж - жену, мужчина - женщину, писатель не печа­тается, потому что его не поймут и так далее. Вероятно, эта атмосфера неком­муникабельности (я другого слова не на­хожу) составляет историческую концеп­цию, поскольку это дается на истории.

Картина не нуждалась в том, чтобы показывать куски с Испанией и Китаем, которые получились как-то отдельно, потому что они с судьбами людей не сомкнулись.

Великолепная музыка, во многом удачные стихи, но все это не связалось. воедино, и картина производит впечат­ление сумбурное. Не знаю, как назвать картину - элитарной или неэлитарной, но. ясно, что это - картина для немногих.

Может быть, эта картина создана для того, чтобы показать за рубежом, что и мы сложно мыслим, что и мы можем сде­лать картину кинематографически инте­ресно. Хорошо играет актриса, в общем, картина думать заставляет, будут и спо­рить, но она не производит светлого впе­чатления.

Г.В.АЛЕКСАНДРОВ.Я очень ценю та­лант Тарковского. Я участвовал в его продвижении на нашей студии, потому что "Иваново детство" делалось в на­шем Объединении. И тогда у нас уже бы­ли большие споры о противоречиях меж­ду его мастерством и мышлением. Мы очень много работали над той картиной, и это была хорошая картина.

Здесь все сделано с виртуозным мас­терством режиссерским, операторским, актерским, художника. Все детали - это Бенвенуто Челлини, который искусно делает украшения из драгоценных кам­ней. Поэтому мне очень грустно, что его такой огромный талант идет не по той линии. Я ценю его как режиссера, но я хочу сейчас сказать как коммунист. Мы в нашем искусстве стремимся к тому, чтобы искусство возбуждало, чтобы де­лилось радостями и достижениями в на­шем обществе, помогало росту нашего советского человека, строящего комму­низм, показывало бы примеры, которым можно было бы подражать. Искусство наше должно радовать - даже в траге­дии. Мы признаем катарсис Аристотеля, ибо после трагедии должна быть какая-то радость - после пережитых трагедий. Я это говорю не потому, что я комедио­граф и люблю делать веселые картины. Но здесь нет этого соединения. Здесь есть потрясающе интересные куски Япо­нии, Китая. Но все это не смыкается с тем, что происходит в этом лесном до­мике, оторванном от нашей советской жизни.

Это помещено в международные со­бытия, но не в нашу жизнь. Домик в ле­су, оторванный от нашего общества, эта лампа, которая падает и является как бы символом погаснувшего света, а, мо­жет быть, я не понял этот символ так, как думал Тарковский.

Блок говорил: "Познай, где свет, и ты поймешь, где тьма". В этой картине все время темно, света в ней недостает. Много теневых сторон, психологических недостатков. (...)

У нас сейчас такое время, когда мы, строители духа, должны строить духов­ный мир социалистического общества, должны поддерживать и воодушевлять людей.

Тут все непонятно. Может быть, я слишком стар, чтобы это понять, но я по­нимаю, что мы должны делать и что это не то направление, которое надо под­держивать. Я беру на себя смелость ска­зать, что зрители не будут смотреть эту картину. Для того, чтобы объединить все эти философские ходы мыслей, надо об­ладать большой эрудицией.

Ценя высоко Тарковского, я считаю, что эта картина не идет по магистраль­ному пути развития нашего советского искусства.

М.М.ХУЦИЕВ.Я картину "Зеркало" ви­дел раз пять, а то и больше. Но я не бу­ду подробно ее анализировать, а начну с того, на чем кончил предыдущий оратор, и попробую доказать свое намерение.

Считаю, что эта картина должна по­лучить первую категорию, хотя некото­рые заложенные в ней намерения не состоялись. Я не хочу назвать это не­удачей или злостным нежеланием ху­дожника сделать как можно лучше, но надо иметь в виду, что художник не всегда способен добиться результата в соответствии с той задачей, которую он перед собой поставил. Поэтому я хочу подчеркнуть, что не по злому намере­нию художника так получилось в карти­не. (...)

Многие недостатки в просмотренной нами сегодня картине "Зеркало" Тарков­ского я не прощаю, но попытаюсь дока­зать, почему считаю нужным обязатель­но дать этой картине первую категорию.

Все в ней есть. Есть и несостоявшаяся разорванность целого. Есть где-то, мо­жет быть, излишне минорная интонация. Но это большое произведение искусст­ва, и автор, я думаю, понимает, что ему не удалось. (...)

Категорию здесь надо шире рассмат­ривать. Часто совершенно законченные и состоявшиеся произведения, может быть, не заслуживают первой катего­рии...

Я не сторонник того, что искусство должно разделяться и делаться для уз­кого круга, но не всегда все, что выхо­дит к зрителю и что легко понимается, то, безусловно, хорошо и достойно зри­теля. Очень часто вещь легко доходит до зрителя и легко забывается. А есть вещи, которые будоражат и готовят к восприятию следующих вещей. Я хотел бы, чтобы мы отвлеклись от мелочей. Александров сказал о лампе, которая падает и является символом погашенного света. Ей-богу, мне это не пришло в голову. Очень часто мы сами какими-то знаками награждаем произ­ведение, считая, что это несет в себе какой-то особый смысл. Тут это не сим­вол. Это образ, очень осязаемый. Ведь картина говорит о детстве художника. Это мы не можем отбросить. Что такое художник? Это человек, который наде­лен особым эмоциональным восприяти­ем, непохожим на восприятие тех, из ко­го не состоится художник, и его форми­рование эмоциональное самыми стран­ными путями происходит. (...)

Если наши предки послушают наш се­годняшний диалог, то они многого не поймут, а наши потомки будут говорить на том языке, который мы сегодня не всегда понимаем. Но завтрашний язык рождается внутри сегодняшнего. Неко­торые моменты в этом произведении бу­дут понятны людям через несколько лет. Как же этому завтрашнему языку смогут научиться наши зрители, если они смотрят так много примитивных кар­тин?! (...)

Несмотря на то, что многое в этой кар­тине не состоялось, мы не можем так элементарно судить о ней и о художни­ке, понимая, что этим самым мы помощи ему не окажем, а, наоборот, зароним в его сердце горечь, что будет несправед­ливо.

Считаю, что мы его очень резко крити­ковали, и думаю, что он это переживет. Я убежден, что Тарковский делает кар­тины сердцем.

Наряду с жесткой критикой мы оценим высоко картину и не сделаем этим ника­кой милости, это вполне заслуженно.

Л.И.ГАЙДАЙ.На мой взгляд, на фоне тех фильмов, которые мы в этой комна­те обсуждаем и которым даем первую, вторую категории, это выдающийся фильм. Я не смогу проанализировать фильм, и здесь много говорили о его до­стоинствах и недостатках. Каждый вы­ступающий по-своему воспринял и сим­волику, и ассоциации. И я тоже нашел свои и в каких-то местах на меня это эмоционально воздействовало. Я немно­го старше Тарковского, но все-таки один отрезок исторический мы живем, и очень многие вещи на меня эмоциональ­но воздействуют.

О зрителе. Да, картина не соберет де­сятки миллионов зрителей, как не со­брали и другие картины. Но она, безус­ловно, найдет своего зрителя.

У нас провалилась картина "И было утро, и был вечер". За год ее посмотрело всего полтора миллиона зрителей. А вот на фильм "Зеркало", называйте его эли­той или неэлитой, но на него пойдут оп­ределенные зрители - возможно, это бу­дет интеллигенция, возможно, это будут люди более развитые и подкованные.

Художник должен, конечно, стремить­ся создавать фильмы понятные всем. Но есть уголки сознания, восприятия, близ­кие этому художнику, и они найдут от­звук у миллионов зрителей, которые бу­дут искать и находить в картине что-то свое.

Я мог бы сказать, что, на мой взгляд, здорово в картине и что не удалось, но голосовать я буду за то, чтобы дать кар­тине первую категорию.

В.П.СТРОЕВА.(...) Недавно открыто письмо Чаадаева, до сих пор неоткры­тое. Он хотел преобразования России, и в этих письмах он любил Россию. И мне кажется, что у Тарковского очень инте­ресный подход в этом плане и очень ин­тересные мысли. И надо сказать, что ка­ждый будет трактовать по-своему. Одни понимают "Медного всадника" как вос­певание Петра. Пушкин говорит: "...была ужасная пора..."

Поэтому надо как-то осторожно, бе­режно подходить к большим произведе­ниям, большим мастерам. Для меня это произведение высокого искусства, сложного искусства, мучительного, по­тому что оптимистично большое искус­ство быть не может, и оптимизма нет в трагедиях Шекспира. Чем глубже чело­век, чем многослойнее он, тем больше он болеет. Это произведение большой боли, идущее от восприятия тончайших человеческих деталей до высокого вос­приятия каких-то гражданских идей. И у меня такое ощущение, что эта вещь бу­дет иметь свое продолжение. Это о дет­стве, которое ждет своего отрочества.

Н.Т.СИЗОВ.Будем надеяться, что про­должения не будет.

В.П.СТРОЕВА.Давайте осторожно подходить к таким произведениям.

Н.Т.СИЗОВ.Есть еще желающие гово­рить? Нет. У меня есть несколько заме­чаний перед голосованием.

Я считаю, что эта картина неудачная у Тарковского, хотя и вчера на обсужде­нии в Комитете и Союзе, и сегодня здесь раздаются голоса, что это новый шаг, новый шедевр. Нет, это не новый шаг для Тарковского. И, к сожалению, я дол­жен согласиться с теми многими голоса­ми, которые считают, что все-таки Тар­ковский если не стоит на месте, то дей­ствительно идет не туда.

Конечно, если подходить к искусству, как сформулировала Строева, что боль­шое искусство не может быть оптими­стическим, то, может быть, это шаг впе­ред в его творчестве. Но давайте нашу работу всегда сопоставлять с задачами, которые ставит жизнь. У нас есть сту­дия, есть творческий коллектив, и мы работаем для советского зрителя. Не знаю, может быть, будет у нас время, ко­гда мы создадим экспериментальную студию в Союзе для того, чтобы варьи­ровать разные возможности с точки зре­ния формы. Но это уже не будет иметь отношения к "Мосфильму", потому что нам не надо забывать, что все-таки по продукции "Мосфильма" всюду судят и о художественном уровне советского ки­нематографа, и о его направлении, и о позиции советских художников в облас­ти кино. (...)

"Мосфильм" - это заглавный коллек­тив в кинематографе и то, что можно "Мосфильму", можно всем, потому что это заглавная студия в государстве. По­этому при оценке нашей работы - и пло­хой, и хорошей и выдающихся, и средних мастеров - мы должны помнить это об­стоятельство.

Гете говорил: "Через сердце художни­ка проходят все трещины мира". Но Гете также сказал, что важно, чтобы худож­ник смотрел не из глубины этой трещи­ны. (...)

Дело в том, что мы в заявочных мате­риалах Тарковского и в официальных сценарных материалах первого плана должны были получить совсем иной фильм. А получилось совсем другое -полное отступление от сценарных замы­слов, совсем иная трактовка многих со­бытий.

Известно, что Тарковский талантлив, некоторые товарищи назвали его нацио­нальной особенностью. Все это правиль­но, и все-таки последняя его работа, с точки зрения разработки основной темы нашего искусства, лавров киностудии не прибавит.

Дело в том, что у Андрея Арсеньевича здесь получилось слишком субъектив­ное отражение тех событий, которые он берет в фильм, - то, что не было в его литературных материалах и в заявочной трактовке его картины.

Речь шла о жизни страны, о том, как переплетаются судьбы его героев, как личная судьба группы людей, которые проходят через фильм, переплетались с трагическими и радужными события­ми в жизни государства. Все это нашло отражение очень бледное и неубеди­тельное.

Споры идут по многим эпизодам. Хуци­ев говорил, что смотрел картину пять раз, а я думаю, что мы смотрели эту кар­тину большее число раз.

Напомню эпизод, связанный с военру­ком, который вызывал много споров и по которому мы не пришли к единому мне­нию. Как вы ни говорите, а это все-таки, в сущности, извращенное отражение то­го периода войны, который еще долго будет дорог каждому. Это нетипичное -это явление абсолютно исключитель­ное. Мы все знаем эту войну и знаем, ка­ким единым порывом был охвачен весь народ - от маленьких до больших. Мож­но искать разные нюансы, но то, что де­ти здесь абсолютные кретины - это факт, что военрук кретин - это факт. И трактовка войны оказалась очень обед­ненной, сугубо субъективной и неточной исторически. Я не считаю необходимым говорить по другим эпизодам - точки зрения могут быть разные. Но факт тот, что мы наде­ялись, когда запускали эту картину, мы видели совсем другую трактовку собы­тий и концепций, и идейную насыщен­ность картины ждали другую. (...)

Все-таки художник творит не для се­бя, если он не хочет, чтобы его творче­ство осталось только у него в кабинете. В кино мы имеем дело с творчеством массовым, рассчитанным хотя бы мини­мально на значительную аудиторию зри­телей. И в этом плане хоть Гайдай и го­ворит, что фильм будет иметь своего зрителя, - да, будет иметь, но это будет зритель далеко не массовый. Мы знаем, что шум вокруг картины будет, что будут превозносить Андрея - все это мы зна­ем. Но миллионного зрителя не будет. А очень хотелось бы, чтобы такой талант­ливый человек вышел бы на широкого зрителя, и он мог бы много пользы при­нести своими фильмами. (...)

Здесь я большого секрета не открою -у Тарковского есть своя точка зрения, он дал интервью в итальянской газете, где сказал, что необязательно делать кино для массового зрителя, можно де­лать и для узкого круга.

Может быть, и можно, но нужно ли? Это вопрос другой. (...)

Что касается категории, то давайте решать, как у каждого сложился взгляд на картину.

Почему я говорю о второй категорий? Потому что художественный совет сво­им решением определяет не только ка­чество той или иной картины, но и то, идет ли картина в русле современности, отвечает ли она основным требованиям времени, соответствует ли тем задачам, которые стоят перед кинематографом и студиями страны. Я буду рад, если картине дадут пер­вую категорию. Дело не в картине. Но если говорить по большому счету, если не отрывать искусство от задач, над осуществлением которых мы при­званы работать, то выдающейся картину Тарковского нельзя назвать.

Приступим к голосованию.

Обсуждение закончилось. Принесли бюллетени для тайного голосования. Проголосовали. Счетная комиссия заня­лась подведением итогов. Казалось бы, за результат при всей критичности со­стоявшегося обсуждения можно было не особенно волноваться. Среди членов "мосфильмовского" худсовета нашлось достаточное количество тех людей, кто, пусть и с оговорками, но открыто под­держал Тарковского. Да и те, кто катего­рически картину не принял, вроде бы не из кокетства обещали, что при голосо­вании расщедрятся на первую катего­рию.

Но вот принесли протокол счётной ко­миссии, огласили.

'За первую категорию подано 11 голо­сов.

За вторую категорию подано 12 голо­сов ".

Большинством голосов худсовет "Мо­сфильма " порешил определить "Зерка -ло"шедевром 2-й категории...

P.S. Из дневника Андрея Тарковского. "1977. 9 января.

Решил написать Шауро. Пришло время решать проблему "Зеркала".

1. Почему фильм, хотя и принят (2-я категория):

а) не идет в кинотеатрах;

б) почему он снят с проката и, несмот­ря на обещание начальства, не выпущен
снова;

в) почему мне объясняют, что прокат­чики будто бы не хотят брать фильм, хо­тя они, куда бы я ни приехал, просят ме­ня помочь им достать хотя бы одну ко­пию;

г) почему фильм не продан за грани­цу, не взирая на потребность СССР в валюте и большое число предложений на закупку, поступающих в "Совэкспортфильм". Здесь нагромождаются даже искусственные препятствия: вздувают цену до фантастических раз­меров;

2. Я хотел бы получить ответы на воп­росы: разве "Зеркало" не патриотиче­ский, не высокоморальный фильм? Раз­ве он негуманен или, упаси боже, даже антисоветский?

3. Я получил очень много писем, в ко­торых зрители благодарят меня за "Зер­кало" и выражали свое удивление, поче­му фильм не идет больше в кинотеат­рах?Почему "Зеркало" замалчивается? По­чему он насильственно изгнан с экра­на?.. Почему не печатаются критиче­ские статьи, способствующие объясне­нию "Зеркала". Ведь написано их было немало.

Я устал от подозрений, косых взгля­дов и оскорблений за моей спиной, ин­спирированных киноруководством.

Я прошу ответа на эти вопросы и о ре­абилитации моего имени, имени как со­ветского режиссера. (...)

Если этого не произойдет, то я вправе буду предположить, советская культу­ра, советское общество и его руководст­во считают меня ненужным или недопу­стимым в своих рядах.

В таком случае я возьму на себя сме­лость восстановить свое доброе имя другими средствами.

5 февраля.

Вчера Дмитриев рассказал Ларисе по телефону, что французы купили у нем­цев (Гамбаров) "Зеркало" за 500000 французских франков. За такие деньги еще никто и никогда не покупал у нас фильмы".

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.