В соответствии с рекомендациями

Госкино СССР:

1.В эпизоде "Испанцы" в хронику состратостатами вставлены кадры встречи В.Чкалова в Москве и его проезд по ули­це Горького.

2. Перемонтирована и уточнена в хро­нологическом порядке военная хроника.

3. В конце военной хроники вставлены планы встречи советских воинов в Праге.

4. С целью большего эмоционального воздействия сокращен план "висящейженщины".

5. В финале картины дописана авторекая реплика, уточняющая размышления автора о дальнейшей жизни.

6. В эпизоде с военруком сняты момен­ты заикания.

А.ТАРКОВСКИЙ, режиссер-поста­новщик

Э.ВАЙСБЕРГ,директор картины

Уже только на исходе 1974 года во всей этой драматичной и безнадежно затя­нувшейся истории фильма вроде бы на­метился какой-то просвет. Со скрипом - сначала на "Мосфильме", а потом и в Госкино был подписан акт о приемке картины.

Конец терзаниям?!

Ох, если бы...

Тарковскому предстояло проглотить еще одну и, быть может, едва ли не са­мую горькую пилюлю в своей кинемато­графической жизни. Руководство Союза кинематографистов СССР решило уст­роить братание с коллегией Госкино СССР на почве-де дружеских разборов нескольких новых полотен "Мосфиль­ма" на так называемую "современную тему". Среди таковых были выбраны "Зеркало" Андрея Тарковского, "Осень" Андрея Смирнова, "Романс о влюблен­ных" Андрея Михалкова-Кончаловского, "Самый жаркий месяц" Юлия Карасика.

Два последних фильма включили в чис­ло обсуждаемых, скорее всего, для чис­того камуфляжа. Никаких особых проб­лем, требующих столь пристального внимания со стороны объединенного контингента — Госкино и секретариата СК, с этими работами не было. "Самый жаркий месяц" сразу был причислен к бесспорным достижениям советского многонационального киноискусства на самую дорогую для него тему - фильмы о рабочем классе и научно-техническойреволюции. С "Романсом..." тоже все вроде было в ажуре. А вот с "Зеркалом" и "Осенью" дела обстояли неважно. На них поступила очень серьезная телега из украинского ЦК. Украинские "Сусловы" страшно обозлились на эти две москов­ские картины. Их истоптали на одном из пленумов украинского ЦК, а в Москву, на Старую площадь пришел гневный официальный протест высокопостав­ленных коммунариев братской Украины: как же так, мы тут у себя бьемся на­смерть за соцреалистическую чистоту радяньского мисцетства, а вы там, в Москве, позволяете у себя под носом та­кую пакость разводить!

Тогдашний секретарь и идеолог СК СССР А.В.Караганов вспоминает: "Бы­вали и такие случаи, когда председате­лю Госкино, чтобы спастись от очеред­ной нахлобучки, нужно было пойти на какой-то маневр. Так случилось и с фильмом "Зеркало".

После истории с "Андреем Рублевым" фильмы Тарковского смотрели в руково­дящих аппаратах через тройную линзу придирок и перестраховки. В "Зеркале" сразу нашли много пороков и ошибок. Казалось, фильм обречен. Но еще какой-то просвет сомнений, колебаний оста­вался. И Ермаш, человек не только ум­ный, но и хитрый, понял это. У меня со­стоялся с ним такой разговор: "Давай­те проведем совместное обсуждение "Зеркала". Но не одного, а, скажем, вме­сте с "Самым жарким месяцем", "Осе­нью" и "Романсом о влюбленных"'. По­мимо секретарей Союза пригласите еще несколько крупных мастеров. Пусть они покритикуют "Зеркало". Это очень важно, чтобы покритиковали, иначе поддержка не будет иметь такой цены.

Обсуждение состоялось. В своих вы­ступлениях мы к некоторым сценам при­дирались. Может, это даже несправед­ливо. А может, и справедливо: ведь это не тот случай, когда все сцены и эпизо­ды фильма поставлены, сыграны на оди­наковом уровне. Там были куски, целые части замечательные, даже гениальные. Но'были и сцены послабее. Ю.Я.Райзман, другие товарищи, включая и меня, отме­тили некоторые слабости, спорные ре­жиссерские и актерские решения, доста­точно высоко оценив работу режиссера. Материалы обсуждения были доста­точно умело использованы Ермашом для защиты фильма от наиболее рьяных руководящих запретителей. Фильм был спасен. Он не попал на "полку". Только процедура его выпуска несколько задер­жалась".

Увы, далеко не все в этой истории "товарищеского суда" было так краси­во и благородно. Другой его участник позднее тоже страстно уверял, что все, мол, делалось исключительно во благо "утопающих". Мол, их решили потоп­тать, только как бы понарошке, для ви­ду, чтобы успокоить высокие партий­ные круги и тем самым избавить своих коллег от худшей участи.

Скорее всего, намерение и в самом деле было благим. А вот ведали ли те, кто в присутствии министра к его несказан­ной радости взялись читать витиева­тые нотации Тарковскому, какую на са­мом деле мораль извлекли из этой басни власти?! По итогам сердечного обсуждения Б.Павленок, заместитель Ермаша, ра­портовал родному Центральному Коми­тету: "Поставленные в 1974 году на "Мосфильме" картины "Зеркало" и "Осень" были в ряду других фильмов об­суждены на совместном заседании колле­гии Госкино СССР и секретариата Сою­за кинематографистов СССР.

В обсуждении приняли участие видные советские кинорежиссеры, сценаристы, киноведы: С.Герасимов, Ю.Райзман, С.Ростоцкий, В.Наумов, М.Хуциев, Г.Чухрай, Б.Металъников, В.Соловьев, В.Баскаков, Г.Капралов, А.Караганов и другие.

Все выступавшие отмечали творче­скую неудачу, постигшую режиссера А.Тарковского при постановке фильма "Зеркало". Сценарий картины позволял надеяться на появление поэтического и патриотического фильма о детстве и юности героя, совпавших с годами Вели­кой Отечественной войны, о становле­нии художника. Однако этот замысел оказался воплощенным лишь частично. В целом режиссер создал произведение крайне субъективное по мысли и настро­ению, вычурное по кинематографическо­му языку, во многом непонятное. Особо резкой критике подверглось пренебрежение режиссера к зрительской аудитории, что выразилось в усложненной символи­ке, неясности мысли произведения, в от­ходе от лучших реалистических тради­ций советского кинематографа.

(...) Учитывая, что фильмы "Зерка­ло" и "Осень" относятся к примеру чи­сто художественных неудач, Госкино СССР принял решение выпустить эти картины ограниченным тиражом..."

И это называется "защитить коллегу"?

Это то, о чем можно сказать "мате­риалы обсуждения были достаточно умело использованы Ермашом" ?

Впрочем, воистину умело!

Власти удалось наказать провинив­шихся режиссеров руками их же коллег и товарищей. Так что гражданам началь­никам даже и не пришлось марать свои белые ручки. Ермаш со товарищи мог торжествовать. Он и торжествовал. Да и в отделе культуры ЦК КПСС — главном инициаторе и заказчике образ­цово-показательной порки — тоже были весьма довольны.

Другие чувства остались у героев об­суждения. Андрей Смирнов вспоминает: "После этой картины я испытал, пожа­луй, самое горькое одиночество. "Осень" поносило начальство. Ее то тут, то там снимали с проката обко­мы, скандал следовал за скандалом. Но и моим коллегам, и даже многим друзьям она тоже не нравилась. (...) Отношение было такое, будто меня уличили в том, что я написал на заборе слово из трех букв.

Все эти годы после "Осени" - 74-75-й — оказались самыми тягостными. Денег ни копейки. От меня все воротят нос. Распалась семья. От меня забрали де­тей. И вот: умереть нельзя, а жить не­возможно! И я уже стал за собой заме­чать, что потихонечку начинаю схо­дить с ума, что вот-вот кончу сума­сшедшим домом. И отчетливо помню, как мелькнула однажды успокоительная мысль: что вот это-то и есть для меня единственно спасительный выход. Хоть перед детьми я тогда не буду вино­ват..."

Судя по страницам дневника, чувства и настроения Андрея Тарковского были после "товарищеского суда" в Союзе ки­нематографистов ничуть не более бла­гостными. "1975. 2 марта.

Ермаш без объяснения причин катего­рически отказался послать "Зеркало" на фестиваль в Канны (хотя в прошлом году клятвенно обещал это). Босси вне себя от ярости. Беда в том, что "Зеркало" гаран­тированно получит там "Золотую паль­мовую ветвь". Но именно этого и боится наше начальство, когда оно постоянно только и делает, что пытается унизить меня и мои фильмы любым способом. Об "Идиоте" до сих пор гробовое молчание.

Был у Сизова и поставил ему ряд воп­росов: почему Ермаш вопреки своему обещанию Босси и сотрудникам Комите­та (при обсуждении категории фильма) не послал фильм в Канны? Почему от ме­ня скрывают, что мне поступило много предложений на постановку фильмов за рубежом?

Почему "обсуждение" "Зеркала" в Ко­митете организовано столь особым обра­зом? (...)

Почему больной Наумов, забыв о своей болезни и о своей работе, поспешил в Ко­митет (в Москву), чтобы раскритиковать "Зеркало"?

Почему "Зеркало" получило вторую категорию?

Почему так мало копий "Зеркала" в прокате (73)?

Почему считается недопустимым сооб­щать в прессе о моих победах и премиях на фестивалях?

Почему "Солярис" не получил Государ­ственной премии, хотя он единогласно прошел через все инстанции?

Сизов что-то пробормотал, попытав­шись ответить на некоторые поставлен­ные мной вопросы. Как будто его ответы действительно меня интересовали. В ходе разговора он заявил: "Нам не нужен та­кой фильм!" ("Идиот"). Не могли бы вы его снять на другой студии?" На что я воз­разил: "Может быть, мне совсем уйти с "Мосфильма"?" Сизов пробурчал что-то примирительное.

С Каннами все же должно что-то про­изойти. "Зеркало" должно "пробиться". Босси уехал, пригрозив, что устроит скан­дал; он не взял ни одного советского фильма. Он ведь хотел взять "Зеркало", которое там уже все ждали — ведь Ермаш дал ему твердое согласие.

Это трусливая свинья!

Ведь если бы "Зеркало" получило приз, то и коммерчески тоже было бы выгодно - можно получить валюту для страны. Но для Ермаша это не имеет значения. Глав­ное, что он сохранит свою задницу в крес­ле. Интересы страны его не заботят".

Тарковского ждал еще один "подарок" судьбы, еще один "товарищеский суд". На родном "Мосфильме". Худсовет главной студии страны собрался, что­бы определить, на какую группу оплаты тянет "Зеркало". На кинематографи­ческом жаргоне советских времен сия процедура именовалась "присуждением категории".

Категорий в те годы было в основном три. Третья, самая низшая, считалась категорией для "прокаженных". Схло­потавшие ее авторы обычно получали шиш с маслом — ни денег, ни проката. Бо­лее того, авторов, награжденных третьей категорией, еще и штрафовали - за перерасход пленки и прочие произ­водственные прегрешения.

Вторая категория оборачивалась уме­ренным вознаграждением. Давалась она обычно фильмам столь же умеренных качеств. Отмечались ею и работы впол­не интересные, но не слишком ровные по исполнению.

Первая категория - это, понятное де­ло, самая высокая гонорарная ставка, большой тираж, разнообразные ласки начальства и всевозможные почести.

Впрочем, в резерве у начальства была еще и высшая категория. Объединение, в котором работал Тарковский, выстави­ло "Зеркало" на первую категорию. Вот как все это происходило.

СТЕНОГРАММА

Поиск по сайту: