Была ли нужда в исправлении Богослужебных книг?

В листке 670 приводились указания из статьи отца архимандрита Павла о том, какие несходства и различия представляют между собою старопечатные "Потребники" в изложении даже таких важных священнодействий, как совершение Таинств. Тем труднее ожидать в них согласия в изложении менее важных чинопоследований, о чем и говорится в продолжении этой статьи.

Наши старопечатные книги содержат в себе даже укоризны одна на другую за допущенные в них несогласия. Мало того, не обошлось без укорения даже в еретичестве. Вот, например, во всех патриарших "Потребниках", в том числе и в "Потребнике" Иоасафовском 7144 года, положено священникам особое погребение, а в напечатанном при том же Патриархе Иоасафе "Потребнике" 7147 года это погребение не только исключено, но и напечатано о нем следующее замечание: "А поповское погребение отставлено, по повелению великого господина святейшего Иоасафа, Патриарха Московского и всея Руси, потому что то погребение учинено от еретика Еремея, попа болгарского, а в греческих переводах его нет, такоже и в старых харатейных, и в письменных старых, и Малыя России, иже в киевских, нет же, и того ради положено зде, в сей книзе, погребати священника мирским погребением, и никтоже о сем да соблазняется" (л. 301). Вот видите, Патриархом Иоасафом все прежние старопечатные "Потребники", даже им самим изданные в 7144 году, отмечаются здесь в напечатании и принятии в употребление еретического изложения. А потом, при Патриархе Иосифе, этот якобы еретический чин священнического погребения опять внесен в "Потребники".

Еще. В иноческом "Потребнике" того же Патриарха Иоасафа, напечатанном в шестое лето патриаршества его, то есть в 1638 году, в чине иноческого пострижения все прежние "Потребники", старопечатный и даже напечатанный при самом Патриархе Иоасафе, зазираются за одно неправильное действие в сем пострижении, и даже содержится угроза извержением из священства за таковое действие. Именно, в прежних "Потребниках" излагался такой чин пострижения в иноки: "И прием ножницы от него (постригаемого), игумен постризает и крестообразно, глаголя: "Брат наш (имярек) постригает власы главы своея во имя Отца и Сына и Святаго Духа, рцем вси зань "Господи, помилуй" трижды". Также и в малый образ повелевалось постригать облеченного в рясу с приглашением Святыя Троицы: "Потом стрижет его священник крестообразно, глаголя: "Брат наш (имярек) постригает власы главы своя, во имя Отца и Сына и Святаго Духа, рцем вси зань "Господи, помилуй" трижды". При пострижении в великий образ, то есть в схиму, снова повелевается: "Таже постризает его крестообразно, глаголя сице: "Брат наш (имярек) постригает власы главы своея, во имя Отца и Сына и Святаго Духа, рцем вси зань "Господи, помилуй" трижды". Так положено, говорю, во всех старопечатных "Потребниках", даже в Иоасафовском. Но в иноческом "Потребнике", изданном при патриархе Иоасафе в 1638 году, в конце пострижения в великий образ на листе 53 чин вторичного пострижения в великую схиму с приглашением Святыя Троицы уподобляется повторению крещения и хиротонии, за которое виновные подвергаются извержению из сана.

Далее и о пострижении инокинь положено здесь такое поречение о прежде бывших переводах, что в них неразумно указано делать инокиням все постризание. И однако в этом же самом "Потребнике" именно положено полное им постризание, а также и во всех последующих это указанное неразумие не исправлено и печаталось по-прежнему.

Видите, сами же наши древлепечатные книги свидетельствуют о их неисправности. Спрашивается, что должен был сотворить в виду такой неисправности книг Патриарх Никон или другой какой тщательный патриарх, приступая к новому их печатанию? Печатать книги была настоятельная потребность, но с которого из прежних изданий он должен был печатать, когда книги даже одного и того же Патриарха, изданные в разные годы, одни с другими не сходятся даже в самом существенном, в совершении Таинств! Не должен ли он был прибегнуть к старым харатейным и греческим книгам и по ним привести вновь печатаемые книги к желаемому единству? Это он и сделал с большой осторожностью. Ибо не сам один устремился к исправлению книг, но составил в 1654 г. Собор русских архиереев, доказал им необходимость книжного исправления и получил на то их согласие; потом собрал отовсюду славянские харатейные книги и приобрел из Греции множество греческих харатейных книг. И после этого он не решился сам собою однолично исправлять книги, но опять составил Собор из русских архиереев и им поручил оное великое дело. Собором все это дело и совершено. В чем же тут виноват Патриарх Никон? Разве обвинять его за тщание, что он не оставил печатание книжное в том положении, в каком оно находилось прежде, то есть чтобы каждая печатаемая книга разнилась от прежних ее изданий даже в чинопоследовании Таинств?

Книги полны были выражений, неправильных грамматически, темных и невразумительных, в выражениях допускали многие несходства, так что иногда один и тот же стих в разных книгах, даже в одной и той же книге, печатался различно. Вот, например, воскресный стих "Христос воскресе из мертвых" напечатан в трех видах. В книгах Патриарха Иова он напечатан везде так, как напечатано потом и в исправленных: "Смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав". А в Триодях Иосифа Патриарха в одной напечатано: "Смертию на смерть наступи, и гробньш живот дарова ", в другой: "Смертию смерть поправ, и гробньш живот дарова". Или, вот, в Каноне на Воздвижение Честнаго Христа, в ирмосе седьмой песни "Безумна заповедь мучителя злочестива люди поколеба", в Минеи Патриарха Иосифа напечатано: "но дышушу хладному духу, со онем (то есть, с хладным духом), суще пояху", потом в той же книге под 17-м числом напечатано: "со огнем суще пояху", а в Иосифовской же Минее за август: "Со Ангелом суще пояху". Видите, сколько различий в одном и том же стихе, нарушающих самый смысл церковной песни. Вот третия песнь Канона на Святую Пасху в Триодях Патриарха Иова напечатана так: "Вчера спогребох Ти ся Христе, совостаю днесь, воскрешу Ти", в Триодях, напечатанных в шестое лето Патриарха Иосифа, вместо "воскрешу Ти" напечатано: "совоскрешу Ти". Это уже нарушение догматической мысли. Мы совосстаем Христу, а Христос, первенец из мертвых, никому не совоскрес. Или в службе на неделю Фомину, в третьей песне, в Патриарха Иова в "Потребнике" напечатано: "Во гробе затворил ecи описанную плоть свою", а в Триоди Патриарха Иосифа напечатано: "Во гробе затворен ecu со описанною плотию своею неописанный Христе". Здесь опять нарушение догматической мысли, как будто со описанною плотию затворено во гробе и неописанное Божество Христа.

Еще. В стихирах хвалитных Нерукотворенному образу в праздничной Минеи напечатано правильно: "Радуйся, Божественный образе, егоже Херувимы обстоят и бездны боятся, имже тьма отгнана бысть и диавол упразднися"', а в Минеях месячных вместо "имже" напечатано "имиже", и выходит, что безднами тма отгнана и диавол упразднися.

Таких неправильных и неточных выражений было немало в наших старопечатных книгах. Конечно, все такие выражения не были неправым мудрованием издателей старых книг, а только недосмотром их, ибо мудрование есть то, что с настойчивостью проповедуется (как потом проповедовали свои неправые мнения, утверждаясь, впрочем, на старых же книгах, расколоучители), — это были просто описки, требовавшие исправления. Мы не укоряем за них наших православных и благочестивых предков, а только показываем, как необходимо было книжное исправление, и что Патриарх Никон за свою ревность от исправлении книг заслуживает не осуждения и порицания, а похвалы и благодарности. И Церковь, исправляя книги, не повредила нимало Православия. Исправление совершали православные епископы соборно. Могла ли у них возникнуть мысль повредить Православие? И если бы кто из них недоумевал, то разве не получил бы вразумления от прочих?

Исправление книг одобрено и утверждено восточными патриархами, православие которых ясно засвидетельствовано "Книгой о вере". Значит, никакого повреждения Православия содержать не может. И если зазирать и восточных патриархов вкупе с нашей Русской Церковью в отступлении от веры за исправление книг, то это несправедливо потому, что тогда в Греции, во всех четырех патриархиях, никакого исправления не существовало и в догматах веры никакого изменения не произошло. Притом же обвинять всю вселенскую Церковь в падении — значит не веровать самому Христу, давшему о Церкви своей такое обетование: "Созижду Церковь Мою и врата адова не одолеют ей" (Мф. зач. 67).

Власть за послушание

Желание игуменства есть начало и корень властолюбия", — говорил преподобный Сергий. По своему смирению, он и слышать не хотел, чтобы ему принять эту должность. Но таков уж самим Богом установленный закон для обществ человеческих, чтобы во главе их непременно стояла власть, в послушании коей выражалось бы послушание людей Самому Богу — Творцу и Владыке всяческих. Поэтому и сам преподобный, и братия его обители давно сознавали нужду в игумене. В сердцах братии уже давно сложилось желание поставить на игуменство своего возлюбленного авву. С этим желанием они решились, наконец, обратиться к преподобному. Раз они пришли к нему все вместе и сказали: "Отче, мы не можем долее жить без игумена. Исполни наше сердечное желание: будь нам игуменом, не откажи нам в этой милости".

Такое единодушное желание всей братии, конечно, не было неожиданным для угодника Божия. Тем не менее, его глубокому смирению нелегко было выслушать его. Не труда и подвига убегал он, а считал себя недостойным такого сана. Но он хорошо понимал, что решительный отказ глубоко опечалит всю братию, столь горячо им любимую. Поставленный в такое затруднительное положение, подвижник вздохнул из глубины сердечной и смиренно отвечал просителям: "Братие мои, у меня и помысла никогда не было об игуменстве, одного желает душа моя — умереть здесь простым чернецом. Не принуждайте же и вы меня, братия. Оставьте меня Богу, пусть Он, что хочет, то и творит со мною".

Но братия настаивали на своем: "Зачем ты, отче, отказываешься исполнить наше общее желание? Ведь ты основатель обителей сей, будь же ей и настоятель. Ты собрал нас, ты и управляй нами. Вот наше последнее слово: или сам нам будь игуменом, или пойди, выпроси нам игумена у святителя. Если же не так, то мы все разойдемся отсюда".

Мысль об ином игумене лично для смиренного Сергия, конечно, была приятна, он готов был сделаться последним послушником у кого бы то ни было, лишь бы самому не быть начальником. Но любовь к ближнему требовала на сей раз забыть себя и думать о пользе братии, а духовный опыт указывал опасность, что новый, чуждый по духу обители игумен задумает вводить новые порядки, что эти порядки могут смутить братию, а отсюда может возникнуть немало искушений для новой обители. Посему преподобный сказал братии: "Идите пока с Богом каждый в свою келлию, лучше помолимся все поусерднее Господу Богу, чтобы Он Сам открыл нам волю Свою, и тогда увидим, что делать".

Братия послушалась и разошлась. Прошло несколько дней и старцы опять пришли к преподобному, опять стали умолять его о том же. Тронутый до глубины души такой любовию братии, преподобный открыл пред ним все свое сердце: он говорил им о своем недостоинстве, всячески упрашивал и умолял не принуждать к принятию священного сана и игуменства. "Простите меня, отцы мои и господие, — говорил он, — кто я, грешный, чтобы быть мне иереем Божиим? Как дерзну я на такое служение, пред которым со страхом и трепетом преклоняются и самые Ангелы? Нет, это выше меры моей, отцы мои. Я еще и не начинал жить по-монашески: как же я осмелюсь коснуться святыни Божией? Вот мое дело: плакать о грехах моих, чтобы вашими же святыми молитвами спасти свою душу". Сказал сие преподобный и ушел в свою келлию...

Тогда сподвижники его поняли, что им не склонить его кротким словом сыновней любви. И вот, они приступают к своему любимому авве уже не со слезами только, но и с горьким словом упрека и даже угрозы: "Мы не желаем, отче, спорить с тобою, но если уж ты не хочешь пещись о душах наших и быть нашим пастырем, то мы все принуждены будем оставить это место. Мы уйдем от храма Святой Троицы и будем блуждать как овцы без пастыря, а ты отдашь за нас ответ нелицеприятному Судии — Богу!" Наконец, братолюбие победило. "Желаю, — сказал преподобный, — лучше учиться, нежели учить; лучше повиноваться, нежели начальствовать, но боюсь Суда Божия. Не знаю, что угодно Богу, святая воля Господня да будет!" — Это значило, что он больше спорить не будет, и предает все дело в волю Божию.

"Какая прекрасная распря! — замечает святитель Филарет Московский, — распря едва ли не превосходнейшая, нежели самое согласие. Здесь смирение старшего сражается с любовию младших, — единственная брань, в которой ни одна сторона не теряет, а обе приобретают в каждом сражении! Как благополучны были бы общества, если бы члены их также препирались между собою за сохранение подчиненности, а не за домогательство власти!" — "В мирских обществах, — говорит святитель Филарет Черниговский, — люди сражаются друг с другом за власть, и чрез то производят расстройство в делах, расстройство в сердцах и губят себя и других жаждою власти. А тут — все совершенно обратно: как благотворен закон Твой, Господи!"

"Отцы и братия, — сказал преподобный Сергий своим сотрудникам в подвиге пустынном, — не хочу более прекословить вам, но не нам решать это дело. Пусть решит его святитель, пойдем к нему". Московского первосвятителя митрополита Алексия тогда не было в России: в 1354 году он путешествовал в Царьград по делам церковным, а управление делами митрополии на время своего отсутствия поручил Волынскому епископу Афанасию, который жил в Переяславле Залесском. Туда и отправился преподобный, взяв с собой двух старейших братий. Рано утром, пред самой литургией, явился преподобный к святителю. Он пал к ногам его и просил благословения. Епископ спросил его, кто он и откуда? — "Грешный инок Сергий — мое имя", — смиренно отвечал пришедший. Имя Сергия давно было известно Афанасию, и он был рад видеть у себя такого гостя. С отеческой любовию он принял его и долго беседовал о спасении души. В заключение сей беседы гость смиренно поклонился хозяину и стал просить у него игумена для своей обители.

"Сын и брат мой, — отвечал ему святитель Божий, — Апостол говорит: никто же сам себе приемлет честь, но званный от Бога, якоже и Аарон (Евр. 5; 4). А тебя Господь воззвал от чрева матери твоей. Посему ты и будь отныне отцом и игуменом для братии, которую ты же собрал в новой обители Живоначальныя Троицы!"

Подвижник стал было отклонять от себя это назначение, ссылаясь на свое недостоинство, но блаженный пастырь внушительно остановил его, сказав: "Возлюбленный, ты все стяжал, а послушания не имеешь", — и сим словом обезоружил смиренного Сергия, который с покорностью на это отвечал: "Как Господу Богу угодно, так и пусть будет. Благословен Господь во веки!" — И все присутствовавшие при этом единодушно сказали: "Аминь".

Тогда святитель со всеми священнослужителями пошел в церковь, взяв с собой и преподобного. Там он облачился во все священные одежды, велел Сергию гласно произнести Символ веры и поставил его во иподиакона. Началась Божественная литургия, и Сергий был произведен во иеродиакона, а на другой день облечен и благодатью священства. Святитель распорядился, чтобы новоблагодатный иеромонах Сергий на следующий день один совершил Божественную литургию. Нужно ли говорить, с каким сердечным умилением впервые приносил преподобный Сергий безкровную жертву собственными руками? Он весь был исполнен благоговейного страха и весь сиял неземной радостью...

По окончании литургии святитель Афанасий произнес над ним молитвы, совершающие его поставление во игумена, пригласил нового игумена в свои келлии, долго беседовал с ним и, благословив, отпустил с миром. И пошел он, новопосвященный игумен, облеченный теперь свыше благодатью и властью иерейской, в свою родную обитель, чтобы прилагать там труды к трудам, и, восходя на небо по лествице христоподражательного смирения, вести туда же за собой и всех присных учеников своих.

Поиск по сайту: