Изучение народных верований

Ученик и единомышленник А. Н. Веселовского, Е.В.Аничков провел серьезное сравнительное историко-этнографическое исследование земледельческой обрядности европейских народов: «Весенняя обрядовая песня на Западе и у славян» (ч. I. От обряда к песне. СПб., 1903). Основная мысль книги полярно противоположна идеям старой мифологической школы, которая всюду видела следы древнего культа великих небесных богов. По Аничкову, напротив, сельскохозяйственная обрядность и связанная с нею обрядовая поэзия не имели никакого отношения к богам, к мифам, которых на Руси, вероятно, и не было. Обрядность достаточно объясняется из материальных, хозяйственных потребностей земледельца. Последнее в значительной мере верно, но, отрицая существование мифологии и культа великих богов у восточных славян, Аничков заходит слишком далеко. Эту мысль он подробнее развивает во второй большой работе «Язычество и древняя Русь» (СПб., 1914) —книге очень интересной по богатому собранному в ней источниковедческому материалу,— где автор оценивает всех древнеславянских богов (Перун, Волос, Хоре и др.) как чисто княжеских, официальных, чуждых народу. Этот чрезмерный скептицизм коренится в аристократических взглядах некоторых ученых того времени, не признававших за народом способности создавать даже мифологию.

С появлением новых публикаций народного эпоса, особенно русского, сложенных с прежними публикациями, стало возможным изучать географическое распространение тех или иных былин и аналогичных им произведений, распространение вариантов былин, сопоставлять мотивы русского эпоса с фольклором других народов, и на этой солидной фактической базе строить более обоснованные исторические выводы. Дело шло о более углубленном исследовании народного эпоса, о повышении теоретического уровня исследования.

Но это повышение теоретического уровня не давалось так просто. В конце XIX в. очень усилилось в России то направление в изучении народного эпоса, которое руководилось так называемой «теорией заимствования» и опиралось как раз на широкий, количественно все возрастающий сравнительный фольклорный материал. В эти годы главными представителями данного направления были Халанский и Потанин.

Михаил Георгиевич Халанский (1857—1910), профессор Харьковского университета, фольклорист и историк литературы, занимался преимущественно сравнительным исследованием восточнославянского и южнославянского эпоса, привлекая для сравнения и данные средневекового германского эпоса. Уже в ранних своих работах он ставил вопросы взаимных влияний в области эпоса, ставил их вдумчиво, глубоко. В большой монографии «Великорусские былины Киевского цикла» («Русский филологический вестник», т. 12, 13; отдельно: Варшава, 1885) Халанский, в противовес сложившемуся мнению, отрицал значение Киевской Руси как единственного центра сложения русских былин; он считал, что они возникали в разных местах и в разные эпохи; по времени сложения он делит их на три группы: дотатарской, татарской и послетатарской (московской) эпох; в единый же цикл они сложились уже в Московской Руси. Халанский допускает и заимствование извне, но осторожно: «Прежде нежели заявить, что данное сказание заимствовано, нужно доказать, что оно не могло быть создано тем народом, который, по предположению, его заимствовал». Наиболее же полно Халанский изложил свои взгляды в огромном трехтомном труде «Южно-славянские сказания о Кралевиче Марке в связи с произведениями русского былевого эпоса. Сравнительные наблюдения в области героического эпоса южных славян и русского народа» (Варшава, 1893—1895). Сопоставляя южнославянские и восточнославянские эпические образы и мотивы, в частности циклы песен о Марке Кралевиче и былины об Илье Муромце, Халанский находит в них много общего и объясняет это общее — частью «кровным племенным родством» народов, но еще более — «постоянными культурными связями и отношениями между болгарами, сербами и русскими». Но здесь Халанский уже гораздо настойчивее ставит вопрос о заимствованиях, и в частности из Западной Европы: самый образ Ильи Муромца он рассматривает как русскую переработку германского Eligas, скрестившегося с образом летописного князя Олега: «Старинные южнорусские предания об Олеге Вещем, пройдя сквозь призму германского народного творчества (Eligas — Elias — Ilias) дали соответствующее отражение на русской почве в героическом образе русского Ильи Муромца». Халанский, кстати, был убежденным сторонником теории аристократического происхождения эпоса: создателями эпоса были, по его мнению, княжеские дружинники-певцы, в крестьянскую же среду эпос попал позже, с распадом «устоев средневековой жизни».

Поиск по сайту: