Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Третий этап – духовный подвижник



Это как раз и есть то время, когда человек, без ущерба для семьи и общества, может отойти от дел и всецело посвятить остаток своих дней энергомедитативной практике и духовному самосовершенствованию.

Как я уже упоминал, третий и четвёртый ашрамы на самом деле представляют собой параллельные подварианты одного и того же этапа. Выделение этих двух подвариантов связано с тем, что людей можно подразделить на деятельных и созерцательных[4]. Тот, кто относится к деятельному типу – весьма активен и энергичен. Ему просто необходимы пребывание в движении и смена впечатлений. Для такого человека наиболее привлекательным будет подвариант странствующего аскета-саньясина. Противоположный психоэнергетический тип – тип созерцателя, естественно, будет предпочитать уединённую, спокойную и бессобытийную жизнь лесного отшельника.

Я полагаю, что древнеиндийская ашрама-дхарма, конечно же, в модифицированному виде, вполне применима и для современного человека. Соответственно, на разных этапах жизни (на разных ашрамах), роль медитативной практики будет различной. На первом и втором этапе духовная практика (в моей терминологии – внутренняя миссия человека) – не является основным содержанием его жизни. Будучи вспомогательной, она, тем не менее, помогает лучше исполнять свою внешнюю Дхарму – свои обязанности в семье, в профессиональной и социальной сферах. Она вносит в мирскую жизнь новое измерение, новый смысл, без которого та вырождается в нечто пустое и бессмысленное.

Великий суфийский поэт Ибн-Фарид замечательно сказал про медитативную практику с точки зрения её облагораживающего воздействия на повседневную жизнь:

 

«Вот твой предел, твоих стремлений край

Твоей души сияющий Синай.

Но здесь замри. Останови полёт,

Иначе пламя грудь твою прожжёт.

И равновесье обретя, вернись

К вещам и дням, вдохнув в них ширь и высь».[5]

Последние же годы жизни (выйдя на пенсию) человек вполне может прожить с великой пользой для своего духовного развития в полном соответствии с древнеиндийским третьим ашрамом. Время на закате жизни идеальным образом подходит для того, чтобы человек, ушедший от дел, полностью посвятил себя духовному самосовершенствованию и энергомедитативной практике. Лично я другой, столь же достойной и столь же полноценной, альтернативы для людей пожилого возраста не вижу.

Вышеизложенная древнеиндийская модельашрама-дхарма замечательно уравновешивает внутреннюю и внешнюю миссии человека; его обязанности перед семьёй и обществом, и его глубинную потребность в духовном самосовершенствовании, естественным образом пробуждающуюся на склоне дней, когда настаёт пора подумать о вечном.

 

* * *

Но что же такое медитация, о которой так много говорится в этой книге? Слово медитация происходит от латинского meditatio, что означает «размышление». Таким образом, это слово имеет западное происхождение, однако используется для обозначения восточных психотехник. Сам же Восток, который является учителем Запада в данных вопросах, никогда не пользовался этим, судя по его первоначальному значению, крайне неудачным термином. То, что ныне принято называть медитацией, как раз представляет собою полную противоположность размышлению. Сутью медитации, как неоднократно нам напоминают все великие Учителя Востока, как раз и является не-ум, не-думание, не-мышление. С позиций европейца, если человек сидит и молчит – значит он либо молится, либо размышляет. Однако медитация – это ни то, ни другое. Медитация – это не молитва и не размышление, а форма работы с собственным сознанием. Таким образом, термин медитация используется только людьми Запада и обозначает широкий спектр йогических, буддистских и даосских методов психической саморегуляции и духовного развития.

На Востоке же для обозначения этих методов с древних времён используется множество специальных терминов, не имеющих эквивалента в европейских языках. Например, в индийской классической йоге существуют такие термины как дхарана, дхиана, самадхи, самьяма; сампраджнята самадхи и асампраджнята самадхи, сабиджа самадхи и нирбиджа самадхи и многие другие. Попутно отмечу, что санскрит по количеству специальных психотехнических терминов на порядок (т.е. примерно в 10-12 раз!) превосходит современный ему древнегреческий язык и даже до сих пор по богатству терминологии не уступает современной психологии, а в сфере психической саморегуляции, пожалуй, и превосходит. Так, например, в классической йоге для обозначения актуального содержания сознания (то есть того, что находится в сфере сознания в данный момент времени) существует специальный термин пратьяя. В современной же психологии эквивалентный термин отсутствует. Психологические термины экстраверсия и интроверсия, введённые в научный обиход Карлом Юнгом, по своему значению полностью соответствуют санскритским понятиям пратьяк-четана и паранга-четана (соответственно направленность сознания вовнутрь и направленность сознания наружу). Эти термины используются в знаменитой Йога-сутре Патанджали и, скорее всего, оттуда были заимствованы Карлом Юнгом[6].Нет нужды доказывать тот самоочевидный тезис, что богатство специальной терминологии отражает высокий уровень знаний, достигнутый в этой области. Удивительно, но факт – древние индусы располагали значительно большими познаниями о человеческой психике, методах развития сознания и тому подобных вещах, чем современная наука! Согласно моему глубокому убеждению, доступ к этим великим знаниям для современных учёных будет закрыт до тех пор, пока не будет в полной мере осознана ограниченность рационального познания и необходимость культивирования способности к познанию интуитивному.

То, что мною сказано относительно классической йоги, вполне справедливо и для других великих традиций Востока – для буддизма и даосизма. В них также имеется весьма большое количество специальных психотехнических терминов, перечислением которых я не стану утомлять терпеливого читателя.

 

* * *

Итак, что же всё-таки следует понимать под словом медитация? В наше время не существует общепринятого мнения на сей счёт и общепринятого толкования этого термина. Сам же я ни в коей мере не утверждаю, что моё понимание является единственно верным и самым правильным, и не собираюсь его навязывать другим людям. Просто, коль скоро автор употребляет какой-то термин, он обязан проинформировать читателя, каково смысловое наполнение этого термина. Если автор говорит про медитацию, то читатель вправе знать, а что собственно он имеет в виду? Так вот, в данной книге термин медитация используется как общее родовое название для широкого спектра всевозможных методов психической саморегуляции, имеющих своей целью духовное развитие практикующего. Конечно же, медитация также приводит и к общему оздоровлению, и к гармонизации психики, однако самой важной целью этой практики является именно духовное развитие. Медитация предполагает собственную активность человека, направленную на развитие его сознания и духовное самосовершенствование.

При таком понимании, к медитации мы относим не только самонаблюдение, присутствие, сосредоточение (высшие формы медитативной практики), но и различные виды фантазийной медитации, использующей воображение. Таким образом, в моём понимании медитация – это и методы визуализации, широко распространённые в тибетском буддизме, это и мантра-йога, легко и естественно сочетающаяся с различными религиозными верованиями; это и различные формы дзадзэн – сидячей практики дзэн-буддизма, включая как практику «всматривания в коаны», так и дзэн «безмолвного созерцания». Это и различные методы Раджа-йоги, такие, например, как сосредоточение на межбровье или же Нада-йога – медитация на внутреннем звуке. Это и знаменитая даосская медитация-сосредоточение на нижнем Дань-Тяне (центре живота), это и признаваемый в Шурангама-сутре как наилучший для людей нашего времени («периода упадка Дхармы») метод медитации на звуках окружающего мира и т.д. и т.п. Все эти разновидности духовных практик и методов психической саморегуляции я подвожу под общее родовое понятие медитация. Такой подход, на мой взгляд, позволяет избежать многих недоразумений. Например, когда современный роси – японский учитель дзэн-буддизма, говорит, что дзэнские ученики не практикуют медитацию, а выполняют дзадзэн, у европейца возникает вполне естественное недоумение. На самом деле, причиной взаимного непонимания является терминологическая путаница. Учитель дзэн, который заявляет, что он не учит медитации, а учит дзадзэн, на самом деле не понимает, что для европейца дзадзэн и есть разновидность медитации. Он просто не привык называть свою практику медитацией. Его практика – дзадзэн. Если используется чужое и непривычное слово медитация, то, с его точки зрения, речь идёт о чём-то совершенно другом.

Однако, во-первых, не следует считать свой метод практики абсолютно уникальным, тем более когда хорошо известно, что он пришёл в Японию из Китая, а в Китай, в свою очередь, – из Индии (с первым чаньским патриархом индусом Бодхидхармой). Во-вторых, не следует забывать простую истину, что в разных языках одни и те же вещи называются разными словами. Всей этой, возникающей на пустом месте, терминологической путаницы, легко избежать, если принять западный термин медитация как общее родовое понятие для различных форм психической саморегуляции и духовной практики, а затем оговорить специальные термины для обозначения конкретных разновидностей медитации.

 

* * *

В некоторых современных книгах по Йоге можно встретить следующую, на мой взгляд, весьма странную точку зрения относительно медитации. Заявляется, что человек не имеет права говорить, что он практикует медитацию, ибо нельзя вот так просто сесть и заняться медитацией. Далее, заявляется, что и вообще научить медитации – невозможно.

В своём фундаментальном трёхтомном труде «Древние тантрические техники Йоги и Крийи», том I, Свами Сатьянанда пишет:

«Цель медитативных практик состоит в том, чтобы вызвать спонтанное состояние медитации. Кто бы что ни говорил, медитации невозможно научить…

…единственное, чему кто бы то ни было может научить вас – это методу, который приведёт вас к опыту медитации. Запомните главное: медитации нельзя научить просто потому, что она не выразима словами».

На мой взгляд, весь этот пафос совершенно ни к чему, а разъяснения Сатьянанды не столько проясняют суть дела, сколько запутывают читателя. И без всяких разъяснений совершенно очевидно, что научить можно только методу медитативной практики. Практикуя этот метод, человек, рано или поздно, попадает в особое медитативное состояние сознания, однако запланировать или предсказать, когда именно это произойдёт – невозможно. Никакого способа «научить» его этому состоянию не существует, но можно научить методу медитации, можно научить пути, следуя которому человек приходит к преображению своего сознания. Бог мой! Но это же совершенно очевидные вещи, вовсе не требующие никакого особого разъяснения!

В современной литературе, посвящённой методам духовного развития и медитативным практикам, слово «медитация» в его общепринятом и уже весьма привычном значении одновременно означает как метод медитативной практики, так и состояние сознания, которое является результатом этой практики. Если мы игнорируем эти общепринятые смысловые реалии и начинаем становиться в позу и гордо заявлять, что медитации научить невозможно, а можно только обучить методу медитации, что вообще нельзя практиковать медитацию и т.д., то это всего лишь неадекватное цепляние за слова при полном игнорировании их контекстуального смысла. Все эти словесные ухищрения только замутняют общую картину и препятствуют подлинному пониманию. Лично мною введение подобных смысловых ограничений воспринимается как неуместное и непродуктивное. Как говорится, надо быть проще. В Дао-дэ цзине сказано: «Не нужно быть драгоценным, как яшма, а следует быть простым, как булыжник».

 

* * *

Для классификации различных форм медитации нам придётся использовать различные критерии (основания для классификации). Построение исчерпывающей классификационной схемы на основе одного-единственного критерия представляется невозможным по причине большой сложности и многогранности как самого человеческого сознания, так и методов его целенаправленного развития. Поэтому предлагаемая мною классификация медитативных методов построена на различных классификационных основаниях. Вот эта классификация.

а) медитация фантазийная и медитация реалистическая (не использующая воображение);

б) медитация-сосредоточение (она же – медитация с объектом) и медитация-осознание (безобъектная медитация);

в) медитация-самонаблюдение (интроспективная) и медитация пространственного осознания (экстраспективная медитация), иначе – внутреннее и внешнее осознание.

г) медитация статическая (лёжа, сидя или стоя) и медитация динамическая (в движении);

д) наконец, как особую форму энергомедитативной практики можно выделить дыхательную медитацию. Если говорить более точно, дыхательная практика в значительно большей степени является практикой энергетической, нежели практикой медитативной. Тем не менее, медитативный компонент в ней присутствует уже с самого начала и постепенно растёт по мере её совершенствования.

 

* * *

Как я уже ранее говорил, именно медитация, а точнее – энергомедитативная практика, является магистральным и наиглавнейшим Путём духовного развития. Если же какое-либо учение говорит о духовном развитии, но при этом критично относится к медитации – вряд ли оно заслуживает серьёзного внимания. Такое учение – не более как бесплодное мудрствование, которое не сможет привести своих последователей к подлинному духовному преображению. Это именно тот случай, когда «листьев много, а плоды – отсутствуют». К сожалению, именно таким, по моему глубокому убеждению, является путь религиозного поклонения. Вопреки распространённому мнению, между молитвой и медитацией существует глубокое и качественное отличие. И это хорошо понимают представители русской православной церкви, относящиеся к медитации с нескрываемой враждебностью.

А ведь медитация – это основной метод самосовершенствования в таких глубоких, благородных и гуманных традициях как классическая йога, буддизм и даосизм, каждая из которых к тому же значительно старше христианства.

Неправильное отношение к энергомедитативной практике, вплоть до полного её отрицания, можно встретить и у некоторых популярных авторов, таких, например, как Алан Уотс и Джидду Кришнамурти.

Алан Уотс в своей наиболее известной книге «Путь дзэн» с потрясающим легкомыслием объявляет дзадзэн, традиционную практику сидячей медитации, бесплодным и глупым занятием. Фундаментальную практику духовного развития он насмешливо называет «дзэн отсиженных ног» и считает её совершенно излишней. Всё, что с его точки зрения требуется, – это просто иной взгляд на вещи. Уотс совершенно не понимает диалектику количественно-качественных переходов. В описаниях многочисленных случаев так называемого «мгновенного» просветления он видит лишь яркое и красочное событие духовной трансмутации, но при этом совершенно игнорирует многолетний и многотрудный путь, предшествующий этому событию. Уотс похож на человека, который смотрит на богатый праздничный стол и при этом не осознаёт, что за всем этим великолепием скрываются большие труды, большие предшествующие затраты сил и средств. Дзэн Уотса – нечто вроде скатерти-самобранки: стоит только щелкнуть пальцами – и всё, чего бы ни пожелал, уже стоит на столе.

Отрицая практику сидячей медитации, Уотс ссылается на известную чаньскую историю, в которой сидение в дзадзэн сравнивается с полировкой черепицы.

 

Ма-цзу жил в горной хижине, в уединении и практиковал дзадзэн (сидячую медитацию). Однажды чаньский мастер Хуайжан, увидев его сидящим в медитации, спросил:

– Уважаемый, чего Вы собираетесь добиться этим сидением?

Ма-цзу на это ответил:

– Я хочу стать Буддой.

Тогда Хуайжан поднял кусок черепицы и начал точить её о камень.

– Что Вы делаете, Учитель? – спросил Ма-цзу.

– Я полирую его, чтобы сделать из него зеркало. – ответил ему Хуайжан.

– Да разве можно, полируя кусок черепицы, сделать из него зеркало? – вновь спросил Ма-цзу.

 

На это Хуайжан дал ответ, который стал классическим и вызвал впоследствии множество споров:

– Если, полируя черепицу, нельзя сделать зеркало, то как можно стать Буддой посредством сидения в медитативной позе?[7]

Ма-цзу тогда спросил:

– Что же я тогда должен делать?

Хуайжан ответил:

– Если бы ты управлял телегой и она бы не двигалась, ты бы стал лупить телегу или быка?

Ма-цзу ничего не ответил. Хуайжан продолжал:

– Ты практикуешь сидячую медитацию? Ты стремишься стать сидячим Буддой? Позволь мне тебе сказать, что сущность дзадзэн – не в сидении и не в лежании (т.е. не во внешней форме, а во внутреннем содержании – В.К.). Если ты попытаешься стать сидящим Буддой, это не меньше, чем взять и убить Будду. Если ты цепляешься за сидячую форму, ты не достигнешь коренной истины.

Выслушав всё это, Ма-цзу почувствовал себя настолько освежённым, как будто испил нежнейшего нектара.

Эта дзэнская история породила великое множество толкований, часто весьма глубокомысленных, но, увы, весьма далёких от истины. Суть же этой притчи очень проста. Есть поза (асана), представляющая собою внешнюю форму и есть медитация – внутренняя техника, обеспечивающая внутреннее наполнение этой формы. Подлинная практика дзадзэн, в отличие от простого сидения, это неразрывное единство внешней формы и внутреннего содержания (асаны и медитации). Вот и всё! Просто как репа!

Возможно, кого-то не устроит это, «слишком простое», я бы даже сказал, шокирующее своей простотой, объяснение. Да, конечно, можно попытаться найти какие-то невероятные глубины особой дзэнской мудрости в этой притче. Однако остерегайтесь перемудрить самих себя. Не следует уподобляться ныряльщику, который на мелководье прыгает вниз головой, ошибочно полагая, что там глубоко, и в результате сворачивает себе шею. На мой взгляд, чаньские наставники в своей любви к парадоксам зашли слишком далеко. Безусловно, в дзэнских поучительных историях, афоризмах, коанах, диалогах содержится много глубокой мудрости и духовных прозрений. Однако, и на это не стоит закрывать глаза, многие дзэнские Мастера и наставники в своих словах и поступках не были аутентичны. Скорее ими двигало недостойное желание эпатировать аудиторию, поразить, блеснуть, произвести впечатление. Многие из них не столько стремились к просветлению, сколько к тому, чтобы прослыть необычным человеком и привлечь внимание окружающих к собственной персоне (типичная мотивация истероидной личности).

Практика духовного самосовершенствования имеет множество тонкостей и даже при самом ясном изложении достаточно трудна для понимания. Зачем же усложнять её постижение туманными речами, лишёнными ясности и конкретности? «Кто ясно мыслит, тот ясно и излагает» – говорит немецкий философ. Нельзя с этим не согласиться. Девизом духовного наставника, на мой взгляд, должны быть следующие слова: глубина понимания и ясность изложения. Расплывчатая многозначительность и высокопарная таинственность совершенно неуместны там, где можно дать искренним искателям свет и радость полноценного понимания. Таинственная многозначительность и туманные речи наводят на мысль, что либо сам «великий человек» плохо представляет о чём говорит, либо же о том, что его подлинной целью является не постижение Пути, а вполне земное стремление привлечь к себе внимание и завоевать репутацию великого наставника. К сожалению, результаты многовекового развития чань-буддизма в Китае оказались весьма плачевны, на мой взгляд, именно по вышеуказанным причинам. Вот что пишет в своей автобиографии современный китайский наставник Шэн-янь[8]:

«В возрасте тринадцати лет я покинул дом, чтобы стать буддистским монахом. Местный монастырь, как и большинство других в Китае, назывался Чаньский храм. Но на самом деле теория и практика Чань почти никогда там не обсуждались. Как молодые монахи, большинство из нас не имело ясного представления, что в действительности является практикой Чань. Наше обучение состояло просто из строгой дисциплины, предписанной монахам – повседневных занятий, как, например, стирка одежды, приготовление пищи, работа на полях и выполнение ежедневных ритуалов. Также мы изучали важные сутры…

Мне было тринадцать лет, и я ничего не знал об истории буддизма, и всё же я считал, что буддизм находится на пути к своей гибели. Большинство китайцев плохо понимали суть Дхармы (Учения Будды). Учителей было очень мало, и то, что я узнавал, было основано исключительно на запоминании священных текстов».

Далее Шэн-янь, будучи неудовлетворённым своим обучением, убежал из своего чаньского монастыря, чтобы поступить в буддистскую школу в Шанхае. В этой школе он также не получил от своих наставников ясного и понятного представления о чаньской практике.

«Мы медитировали, но не очень ясно представляли себе правильный метод практики. Поэтому было сложно получить реальную пользу от неё…

Люди, испытавшие глубокие переживания в процессе медитации или те, кто был признан просветлённым, никогда не объясняли своих переживаний. Когда они говорили друг с другом, их слова были странными, а их значение неясным. Там были ученики постарше, которые провели несколько лет в зале для медитации. Когда я спрашивал их о практике, они обычно говорили: «О, это несложно. Просто сиди. Когда ноги перестанут болеть, всё будет в порядке». Иногда монаху предписывалось использовать в своей медитации гуньань (яп. коан), но в целом систематическое руководство медитацией отсутствовало. Как-то в школе я принял участие в чаньском затворничестве. Я просто сидел в медитации[9], пока удар доски для благовоний не призывал нас на ходячую медитацию. Никто не говорил мне что делать и ничему не учил меня…

…Иногда во время медитации я думал: «Что я должен делать? Должен ли я повторять имя Будды? Должен ли я делать что-то другое? Что такое медитация на самом деле? Я продолжал задавать себе эти вопросы, пока не превратился в большой шар сомнений. Однако, пока я оставался в этой школе, мои сомнения так и не были разрешены

Далее Шэн-янь переехал на Тайвань, где продолжал свои поиски истинной Дхармы: «…Я начал искать в сутрах методы практики… Хотя тексты и не всегда ясны, настойчивость и упорство рано или поздно приведут к успеху, и метод станет понятен».

Я позволил себе столь обильное цитирование, поскольку эти автобиографические заметки помогут читателю избавиться от иллюзий по поводу того, что наилучшее духовное руководство в наши дни можно обрести только на Востоке. Увы, в такой позиции слишком много мифологии и слишком мало знания реального положения вещей. Метафизические истины могут излагаться сколь угодно туманным языком (хотя, по большому счёту, и здесь следует стремиться к ясности и понятности изложения), но совсем, совсем другое дело – методика медитативной практики. Нет никакого сомнения в том, что она должна быть ясной и доступной, изложенной вполне конкретно и недвусмысленно, общедоступным и понятным языком, без всяких метафизических сложностей. Из автобиографических заметок Шэн-яня хорошо видно, что в первой половине XX века в Китае, на родине Чань-буддизма, искренний и устремлённый ученик не имел надлежащего информационного обеспечения и не мог полноценно практиковать сидячую медитацию. По этой причине буддизм на Востоке сильно деградировал и действительно, как говорил Шэн-янь, близился к своей гибели.

Та же самая проблема была и в японском дзэн-буддизме. Японский мастер Сэкида Кацуки, автор известного труда «Практика дзэн», вышедшего в 1972 году на английском языке, именно это – отсутствие должного информационного и методического обеспечения считает основной причиной трудностей и неудач у начинающих. Вот что он пишет о начале своей практики дзадзэн:

«Если бы только в те дни я знал, как обращаться с телом и умом, я был бы избавлен от всех трудностей, которым подвергался. Потребовалось тридцать лет, прежде чем я начал чувствовать, что как будто достиг небольшого понимания Дзэн. Почему же так случилось?

Всё дело заключалось просто в отсутствии организованного метода и теории. Я знаю, что в прежние времена последователи Дзэн не распространялись о практике дзадзэн. Они посвящали себя исключительно простому способу сидения и в течение пяти или десяти лет непроизвольно вырабатывали свой метод. Этот способ практики оказывался для них действенным, потому что был их собственным способом. Однако их возмущала даже мысль о том, что они являются всего лишь мастерами какой-то техники и потому о своих методах говорили неохотно. Даже теперь с трудом отмирает идея о том, что дзадзэн можно освоить лишь после многих лет упорного и, по-видимому, бесплодного труда»[10].

Совершенно очевидно, что такое положение дел нельзя назвать иначе, как состоянием упадка и деградации. Даже в чаньских монастырях всего лишь по инерции передавалась внешняя форма, лишённая внутреннего медитативного содержания. Современный буддизм, на мой взгляд, своему возрождению, начавшемуся во второй половине XX века, обязан Западу. Запад, с его пытливостью, практичностью и непочтительным методическим умом, весьма сильно помог возрождению буддизма на Востоке. Я полагаю, помог в значительно большей степени, чем это сейчас осознаётся на Западе и признаётся на Востоке.

 

* * *

Автобиографические заметки Шэн-яня также позволяют нам прояснить смысл того, о чём говорится в дзэнской истории про сидение в медитации и полировку черепицы. Западному образованному читателю трудно даже представить, что можно тупо сидеть в предписанной чаньской традицией позе и при этом не практиковать внутреннюю технику медитации. Однако, как показывают заметки Шэн-яня, в те времена это было типовым и распространённым явлением. Тогда вся эта история истолковывается очень просто. Суть поучений Хуайжана состоит в том, что медитация не сводится к простому сидению, т.е. к принятию физическим телом определённой позы, требуется наполнение этой внешней формы внутренним медитативным содержанием. Об этом же говорил и Хуэй-нэн, Шестой патриарх Чань-буддизма:

«Подлинная медитация является постоянным осуществлением прямоты сознания всегда и везде: когда ходите, стоите, сидите или лежите…

Заблуждающиеся люди привязываются к внешним признакам и когда начинают заниматься медитацией, то принимают за прямоту сознания неподвижное сидение и искоренение из сознания ложных взглядов, полагая, что это и есть подлинная медитация. Занятия такой практикой уподобляют человека бесчувственным вещам и создают препятствия к Пути-Дао. Но Дао должно течь беспрепятственно, как можно ему препятствовать? Если сознание задерживается на вещах, то значит, оно связывает само себя. Если бы от (простого) сидения в неподвижном состоянии был какой-то толк, то разве стал бы Вималакирти бранить Шарипутру за занятия сидячей медитацией в лесу?!»[11].

Как видим, история с Хуайжаном и Мацзу не оригинальна, а является парафразом аналогичной истории из Вималакирти-нирдеша-сутры. Далее, совершенно очевидно, что речь идёт не об отказе от медитативной практики, ибо «прямота сознания», о которой говорит Хуэй-нэн, это и есть форма контроля над своим сознанием, сохранение внутренней установки на отрешённое созерцание всего содержимого своего сознания. То есть речь идёт не об отказе от медитации вообще, а о том, что само по себе сидение в позе скрещенных ног, без внутренней практики, не имеет никакого смысла. Сидеть в медитативной позе и практиковать медитацию –это разные вещи. Для нас это совершенно очевидно, но для простых, наивных и малообразованных людей того времени это было непонятно. Нам же сейчас кажется немыслимой и невозможной столь потрясающая наивность дзэнских учеников. Увы, именно так всё и было на самом деле. Кем-то замечательно сказано, что разум человека всегда ограничен, безгранична только его глупость.

 

* * *

Итак, по моему глубокому убеждению, аргументация Алана Уотса, направленная против практики сидячей медитации, совершенно несостоятельна и являет собой пример легкомысленного, незрелого и поверхностного отношения к обсуждаемому предмету. Алан Уотс проявил поразительную безответственность, подвергнув ошибочной критике и незаслуженному осмеянию то, что является самой сердцевиной духовного опыта и духовного развития – практику сидячей медитации. Свой литературный талант и несомненную одарённость он употребил на то, чтобы отвратить своих читателей от самой важной практики духовного делания и обесценить её в глазах духовных искателей. Очень жаль, что стилистическая одарённость А.Уотса не сопровождалась глубиной духовного постижения. В результате его творчество и его талант принесли не пользу, а великий вред, сбивая людей с толку и уводя их с истинного Пути.

 

 

Глава 2

Джидду Кришнамурти или бесплодное мудрствование

 

Помимо Алана Уотса, другим великим путаником, отрицающим медитацию как метод и систематическую дисциплину, был Джидду Кришнамурти. До сих пор он почитается как один из величайших духовных учителей прошлого (XX-го) века. Множество людей во всём мире с большим вниманием читают его книги, записи его многочисленных бесед с духовными искателями, пытаясь найти в них ответы на важнейшие проблемы своей жизни. Увы, к сожалению, Джидду Кришнамурти значительно чаще запутывает читателя, нежели проясняет суть проблемы.

Самая большая ошибка Кришнамурти – отрицание метода медитации и необходимости систематического усилия. Это категорическое отрицание многократно и настойчиво повторяется во всех его книгах. Вот несколько типичных высказываний:

«Может ли ум, практикующий какую-либо систему, найти то, что лежит за пределами ума? Способен ли ум, который удерживается в рамках собственной дисциплины, вести поиск[12].

Когда его спрашивают:

«Хорошо, но как же реализовать то, к чему вы призываете, как достичь состояния умственного безмолвия и внутренней свободы?»

Кришнамурти отвечает:

«Никакого «как» и никакого метода не существует. Почему вы так упорно мыслите в аспекте методов и приёмов? Может ли метод и технический приём освободить человека; не лепит ли он человека в соответствии с желаемой целью? … Фактор, который принесёт истинную помощь человеку, может существовать лишь за пределами техники и методов

«А что же это такое?» – спрашивает искатель.

«Возможно, это любовь,» – отвечает Джидду Кришнамурти.

Такой ответ просто поражает своей незрелостью и беспомощностью. На мой взгляд, от знаменитого духовного Маэстро следовало бы ожидать чего-то более конструктивного.

Любовь, любовь... Это слово, обычно произносимое с придыханием, многие используют в качестве окончательного аргумента. Однако это всего лишь красивое слово. Так и вспоминается восточная пословица: «Сколько ни говори «халва», во рту слаще не станет».

Я бы задал Кришнамурти еще один вопрос: «Хорошо, пусть будет любовь. Ну, а как, тогда, придти к этому возвышенному духовному состоянию? Как возлюбить?»

Сильно сомневаюсь, что Джидду Кришнамурти сумел бы вразумительно ответить на этот напрашивающийся вопрос.

Не понимая тонкой диалектики взаимопорождения свободы и необходимости, Кришнамурти отвергает духовную самодисциплину, отказываясь принять тот факт, что йога сознания есть не что иное, как систематическое усилие. Вот что он говорит по этому поводу:

«Вы используете дисциплину, контроль в качестве средства для достижения тишины ума, не так ли? Дисциплина предполагает сообразование с образцом; вы устанавливаете внутренний контроль для того, чтобы быть тем или иным. Не является ли дисциплина, в сущности, насилием?…Дисциплина – это подавление, преодоление того, что есть. Дисциплина – это насилие; итак, с помощью ложных средств мы надеемся достичь истинной цели».

Совершенно непонятно, почему Кришнамурти ставит знак равенства между дисциплиной и подавлением. Существует такая дисциплина, которая, наоборот, приводит к самораскрытию и внутреннему освобождению. Эта внутренняя дисциплина и есть медитация-осознание, то, что Хуэй-нэн называл «осуществлением прямоты сознания». Кришнамурти совершенно не понимает диалектики усилия и отсутствия усилия, дисциплины и свободы; диалектики следования образцу духовного самоконтроля и непредсказуемости духовного результата. Подлинная медитация-осознание не является ни грубой насильственной намеренностью, ни свободным творческим полётом вне всяких ограничений. На самом деле, она представляет собою тонкое сочетание усилия и безусильности, намеренности и спонтанности. И это не просто красивые слова. За ними стоит вполне реальное содержание.

Подробное разъяснение того, что представляет собою подлинная медитация, мною уже было дано в первом томе (во II части, в 7-й главе). Там приведены три метафоры, весьма важных для понимания сути подлинной медитации:

1) метафора «садовник-строитель»;

2) метафора «лодка на стремнине»;

3) метафора «заблудившаяся лошадь».

Эти метафоры и сопутствующие им объяснения убедительно показывают всю несостоятельность высказываний Джидду Кришнамурти. Рекомендую читателю ещё раз просмотреть этот материал, чтобы освежить его в памяти.

Действительно, «духовная» практика, отличительными чертами которой являются грубая механистичность, попытка насильственного формирования своей личности в соответствии с заранее заданным образцом-идеалом, малосимпатична и просто неприемлема. Однако это вовсе не означает, что такой будет любая медитация. Существует и совершенно иной подход, иное усилие, иная технология, иная дисциплина, которые и соответствуют настоящей, а не суррогатной медитации. Контроль, дисциплина и усилие – абсолютно необходимы в медитативной практике, однако они ни в коей мере не сводятся к грубым механистическим формам. На самом деле, они представляют собою тонкое искусство настройки, необходимое для сохранения центрального медитативного состояния (пребывания лодки на стремнине).

Вышеупомянутые три метафоры позволяют понять всю ошибочность представлений Кришнамурти о том, что «усердно практикуемая дисциплина не может привести нас к непознаваемому», что конечное не может привести нас к бесконечному. С этим невозможно согласиться. Как я уже ранее говорил в этой книге, правильно ритмизованная опора на двойственное конечное в итоге приводит к прорыву к Единому Бесконечному (принцип Тай-цзи). Следование образцу, по Кришнамурти, – пустое дело. Однако какому образцу? Если бы Кришнамурти критиковал образец как желаемый результат духовной практики, тогда это была бы совершенно уместная критика фантазийной медитации (то есть медитации, использующей воображение). Однако он критикует «образец» как метод, как технику медитации, опрометчиво заявляя, что медитация – это творческая спонтанность, ни в каком методе и дисциплине вовсе не нуждающаяся.

Кришнамурти не понимает различия между фантазийной медитацией, которая и в самом деле следует установленному образцу, и медитацией свободного осознания, в которой нет никакого образца, однако техника и дисциплина, тем не менее, наличествуют. Джидду Кришнамурти глубоко заблуждается, когда считает любую дисциплину формой подавления и когда объявляет любую дисциплину алчным желанием достижения.

Кришнамурти полагает, что медитативный метод и духовная дисциплина могут вести только от известного к известному, исключают прорыв в новое и таким образом блокируют подлинное духовное развитие. Однако здесь Кришнамурти делает очень серьёзную ошибку. В таких вопросах нельзя руководствоваться формальной логикой, пренебрегая реальностью. Иначе получится по русской пословице: «Рисовали на бумаге, да забыли про овраги».

Для дальнейшего обсуждения воспользуюсь следующей метафорой. Представим себе человека, который отправился в путешествие пешком. Как метод передвижения используется весьма простая вещь – обычная ходьба, которая представляет собою однообразное повторение движений ног: шаг левой, шаг правой, снова шаг левой, снова шаг правой. Однако такое, довольно простое «перебирание ногами», как оказывается, способно привести путешественника к безграничному богатству жизненных впечатлений, привести к новому, неведомому и непредсказуемому. Метафора Пути, столь часто встречающаяся в духовной литературе, далеко не случайна и имеет свои скрытые глубины.

Абстрактная логика Кришнамурти говорит нам: определённость может порождать только определённость и не выходит за пределы уже известного. При этом новизна и непредсказуемость полностью исключаются. Однако это совсем не так. Определённость порождает определённость только оставаясь в собственных пределах. Но когда определённость метода и дисциплины прилагается к огромному таинственному и непознанному континенту, которым собственно и является сам человек, его тело и его психика, – тогда эта определённость представляет собой необходимое средство взаимодействия с загадочным и непознанным и даёт совершенно непредсказуемые результаты.

Если говорить на формальном уровне, то это будет выглядеть следующим образом:

Известное плюс известное дают известное. Они никогда не выходят за собственные пределы. Однако известное плюс непознанное всегда порождают нечто новое и дают совершенно непредсказуемые результаты.

Наше тело и наша психика – разве это то, что нами познано? Разве это сфера известного? Нет, на самом деле, всё это, если воспользоваться уже упоминавшейся мною метафорой фильма А.Тарковского «Сталкер», – не что иное, как «Зона». На внешнем уровне, для поверхностного восприятия, Зона – это сама обыденность, скучная, банальная, давно известная обыденность. Однако, на самом деле, оказывается, что это уникальное пространство, обладающее загадочными, непознанными, невероятными свойствами. Таковы и мы, наше тело и наше сознание, таков и мир, который нас окружает – всё это и есть «Зона». Применив вполне определённый метод к сфере неопределённого, мы с неизбежностью получаем непредсказуемые результаты. Как совершенно справедливо сказал Вячеслав Рыбаков, «непредсказуемость последствий есть фундаментальный принцип всякого развития».

Практика медитации, основанная на определённом методе (технике медитации) и методике (дисциплине), будучи весьма конкретной и известной в этих отношениях, тем не менее, открывает дорогу в неведомое. Результат такой практики всегда будет непредсказуемым. Как писал китайский мастер Сун Лутан, «неожиданно и прекрасно приходит духовная трансмутация «шэнь» ». Я полагаю, будет уместным напомнить, что великий мастер внутренних стилей боевых искусств, в отличие от Джидду Кришнамурти, высоко ценил методы энергомедитативной практики и следовал строгой духовной самодисциплине.

 

* * *

Нигилизм Джидду Кришнамурти весьма ярко проявляется также в его отношении к духовной учёбе и духовному наставничеству. Он полностью отвергает любые духовные авторитеты. По Кришнамурти, любое следование за кем-либо, любое подчинение авторитету духовной книги или учителя, – есть зло, есть фактор, порабощающий человека и отнимающий его духовную свободу.

«Следование за другим, будь то вождь, спаситель или Учитель, не приносит внутренней ясности и счастья…

Не существует просветлённого следования; всякое следование есть зло, а всякий авторитет развращает».

Здесь мы снова встречаемся с познавательной двойственностью, с жёстким и категоричным требованием «или – или». Однако, на самом деле, этого требует всего лишь формальная логика, но никак не реальная жизнь. Разве не очевидно, что неправильным будет и полное отвержение любого авторитета, и полная зависимость от Учителя, доходящая до духовного порабощения? Но почему бы нам не проявить избирательность, в одних случаях следуя авторитету, а в других – отвергая его? Почему мы непременно должны раз и навсегда выбрать какую-то одну линию поведения и далее слепо ей следовать? Мы вовсе не обязаны всегда говорить «да» или же всегда («не поступимся принципами!») говорить «нет». Превыше всего мы обязаны быть адекватными.

Для разумного человека нет вопроса о том, нужен ли Учитель. Есть только вопрос о компетентности Учителя и о правильном выборе наставника. Конечно же, Учитель необходим. Кто же вас научит тому, как правильно медитировать, как не Учитель? Отрицание необходимости духовного руководства – естественное следствие отрицания важности метода духовной практики и отказа от медитативной техники. Если метод и техника медитации не имеют никакого значения, тогда и наставник, способный всему этому научить, тоже не нужен. Если довести позицию Кришнамурти до логического завершения, то, оказывается, духовный путь не нуждается ни в каком информационном обеспечении. Однако такое утверждение противоречит всему нашему жизненному опыту и элементарному здравому смыслу.

Со времён глубокой древности и в Индии, и в Китае очень высоко ценили и уважали людей, обладающих духовным опытом, мудростью и знаниями. Попасть к настоящему Учителю и иметь привилегию находиться рядом с ним всегда было желанной целью каждого духовного искателя как в древности, так и в наши дни. Такой Учитель, безусловно, заслуживает глубокого уважения как наш проводник на духовном Пути. Но не обожествления. Учитель, даже самый замечательный и самый лучший – всегда вторичен. Первичен и наиболее важен сам Путь и вся совокупность составляющих его знаний и методов. Именно в этом заключается фундаментальное различие между сектами, в которых происходит обожествление личности Учителя, и настоящими духовными школами, в которых главное – это собственная практика, главное – не Учитель (при всём к нему уважении), но Путь.

 

* * *

Признавая великую ценность состояния умственной тишины, в то же самое время Кришнамурти считает, что не существует метода достижения этого состояния. По его мнению, внутреннее безмолвие невозможно культивировать и невозможно накапливать. Он пишет:

«Ни акт воли, ни дисциплина, ни какое бы то ни было усилие, контроль или концентрация и ни любое другое средство не могут достичь этого».

Но что же тогда делать, как быть? Как тогда возникает состояние умственной тишины, если его нельзя намеренно культивировать? Кришнамурти на это даёт следующий ответ:

«Тишина ума возникает спонтанно… Когда есть намерение понять, тогда существует внимание, которому не мешает желание быть внимательным… Тишина ума естественна, когда есть стремление понять».

Итак, по Кришнамурти, умственная тишина возникает сама по себе, естественным образом, при наличии «стремления понять». Такой ответ на важнейшую проблему духовного развития является слишком вычурным и представляет собою явный интеллектуальный выверт. В конечном счёте, это означает подмену медитативной практики интеллектуальным самопознанием. Стремление понять, о котором говорит Кришнамурти, есть не что иное, как потребность нашего ума, стремящегося перемалывать информацию и вновь и вновь возобновлять своё функционирование. Однако для духовного постижения требуется совершенно иное – культивирование не-думания, не-мысли. Стремление понять, равно как и желание задавать вопросы и искать на них ответы ни в коем случае не следует поощрять. Ведь это значит поощрять работу ума, которая полностью исключает состояние внутреннего безмолвия. Напротив, нужно прекратить любое думание, отнаблюдать это «стремление понять» и полностью растворить в процессе медитации-самонаблюдения все эти интеллектуально-познавательные «хочу». Как можно это поощрять и как можно на это опираться в своём духовном развитии? Фактически, Кришнамурти призывает не к самосозерцанию, а к интеллектуальному самопознанию и самоисследованию.

«…Познавая себя, ум обладает свободой, чтобы быть спокойным. И лишь тогда приходит то, что находится за пределами ума».

Однако ум принципиально не способен познавать сам себя. Только духовное начало человека (Атман) способно познавать свои оболочки, в том числе и «ум», посредством самосветящегося света сознания. Об этом хорошо сказано у Шанкары: «Сам Атман освещает разум и другие силы, как лампа сосуд, в который она поставлена. Атман же не может быть освещаем этими вялыми силами»[13].

Только когда ум прекращает своё действие – только тогда начинается практика самосозерцания. Работа ума и самонаблюдение – это два взаимоисключающих режима. Только прекратив процесс думания-самопознания можно выйти за пределы ума. Чтобы познать нечто и обрести над ним полное господство, нужно выйти за его пределы.

Однако Джидду Кришнамурти отвергает учение об Атмане как об индивидуальном духовном начале. «…Не является ли мыслящий результатом своих мыслей? Не образуется ли он из собственных мыслей? Существует ли отдельная сущность, мыслящий, пребывающий вне своих мыслей? Не создан ли мыслящий мыслью, не она ли наделила его постоянством среди непостоянства мыслей?».

Таким образом, согласно Кришнамурти, «не существует того, кто мыслит, есть только обусловленное мышление». Но ведь это та же самая буддистская теория Анатмана, о которой я уже ранее говорил. Но если нет Атмана, то кто же тогда осознаёт? Ум, как низшая способность познания, осознавать не может, он только думает, то есть продуцирует цепочки умозаключений и не более того. Снова мы видим в учении Кришнамурти весьма серьёзные изъяны.

«Самопознание – это основа медитации», – говорит Кришнамурти. «В конце концов, самым существенным является познание себя, которое создаёт тишину ума. Безмолвный ум не является продуктом воли, дисциплины, разного рода практики… Все эти виды практики и дисциплины лишь усиливают Эго», – пишет Кришнамурти в книге «Проблемы жизни».

Нет! На самом деле всё ровно наоборот: именно медитация как метод, как систематическое усилие, приводит к состоянию умственной тишины, в которой и рождается понимание. Именно медитация является основой самопознания, а не наоборот! Именно медитация является путём к обретению наивысшей познавательной способности – интуитивной мудрости-праджни.

Таким образом, у Кришнамурти истинное положение вещей оказалось извращённым, перевёрнутым с ног на голову. Кришнамурти берёт понимание в качестве отправной точки и пытается через понимание придти к изменению. По его мнению, понимание – ключ к правильной медитации. Я бы с ним полностью согласился, если бы он имел в виду постижение правильного метода медитативной практики. Однако метод им отвергается, а медитация понимается не как практика, не как психотехника, а как спонтанное состояние свободной осознанности.

На самом деле, правильное направление духовного развития противоположно указанному Кришнамурти. Оно идёт от медитации как психотехнической дисциплины к последующим изменению и пониманию. Последнее же приходит как следствие правильной медитации.

 

* * *

Кришнамурти – типичный негативист, типичный отрицатель. В его учении непомерно раздута критическая, негативная часть и очень слабо представлена конструктивная. Отрицаются духовные авторитеты и роль Учителя, отрицается необходимость духовной дисциплины и систематического усилия. Отрицается технология Пути, то есть любые психотехники, любой метод практики. Наконец, отрицается даже существование индивидуального духовного начала – самого познающего субъекта.

Безусловно, критика – вещь полезная и даже необходимая, по той же самой причине, по которой необходима прополка огорода. Однако, во-первых, критика должна быть уместной. Для этого она должна проистекать из глубокого понимания обсуждаемой проблемы. Во-вторых, критическая часть должна быть уравновешена конструктивной. Если критик нечто разрушает, он непременно должен что-либо предложить взамен, Кришнамурти же этого не делает. Его учение, увы, не отвечает ни первому, ни второму критериям. Критическую часть учения Кришнамурти невозможно считать уместной и адекватной, а когда дело доходит до конструктивной части – немедленно обнаруживается её полная несостоятельность. Дело в том, что Кришнамурти пытается дать инструкции, в то же время избегая давать инструкции. В результате получается нечто совершенно запутанное и маловразумительное, а слушатели неизменно остаются в состоянии глубокого недоумения и неудовлетворённости.

Когда мы пытаемся отыскать нечто позитивное в учении Кришнамурти, нечто, способное быть опорой; отыскать руководство к действию – увы, ничего такого мы у него не находим. Вот слова одного из собеседников Кришнамурти, приведённые в его книге «Проблемы жизни»: «Я прочёл некоторые из ваших бесед и присутствовал на них и, по моему мнению, то, о чём вы говорите, является слишком негативным; вы не даёте ни указаний, ни позитивных установок для жизни».

Это высказывание является весьма типичной и, на мой взгляд, совершенно адекватной реакцией на его рассуждения.

 

* * *

Для любого человека, практикующего медитацию-самонаблюдение, совершенно очевидно, что Кришнамурти пребывает в познавательной двойственности, в отождествлении с интеллектуальными конструкциями, порождаемыми его же собственным умом. Парадокс заключается в том, что при этом содержанием его размышлений как раз и являются вопросы, относящиеся к духовному развитию человека. Имеет место парадоксальная и заранее обречённая на неудачу попытка решить проблемы духовного уровня посредством интеллектуального самопознания, но не через интуитивную мудрость-праджню. Поразительно, но сам он делает именно то, от чего всячески открещивается и от чего предостерегает своих последователей. В своих многочисленных беседах Кришнамурти, несмотря на все свои декларации о важности умственной тишины и т.п., пытается решить проблемы ума, оставаясь в пределах ума и с его же помощью. Это напоминает попытку барона Мюнхгаузена вытащить себя вместе со своей лошадью из болота, схватившись за собственные волосы.

Как я уже говорил, Кришнамурти признаёт важность внутреннего безмолвия (не-мысли, не-ума), однако при этом отрицает систематическую практику медитации как средство его достижения. Как и для Алана Уотса, для него таким средством является самопознание, которое на поверку оказывается бесплодным мудрствованием. Это хорошо видно из описания его бесед с духовными искателями, во время которых он использует сократовский метод задавания вопросов. Это его излюбленная манера проведения беседы. Однако, как я уже упоминал, вопросы апеллируют к нашему разуму и стимулируют дискурсивное мышление. Вопросы всегда оставляют нас в пределах нашего ума (англ. mind), то есть речи и мышления. Задавание вопросов и есть стимуляция мышления и речевых ответов, то есть действие, противоположное состоянию умственного безмолвия. При этом оба – и задающий вопросы, и отвечающий на них – вынужденным образом остаются в пределах сферы грубоматериального и никакой речи о духовном прорыве, духовном озарении и быть не может! Наш ум – территория, полностью оккупированная врагом. Он представляет собою не что иное, как скопище эгозащитных механизмов. Не случайно индийская мудрость говорит нам: «Ум – убийца реальности. Останови этого убийцу!». Стоит человеку открыть рот, как он тут же предоставляет трибуну собственному Эго. Исключением являются слова, порождаемые состоянием умственной тишины, которое достижимо только для того, кто включён в систематическую практику сидячей медитации-самонаблюдения.

Говорить о проблемах человека имеет смысл только тогда, когда этот предваряющий разговор завершается психотехникой, ведущей к прекращению как внешней, так и внутренней речи-мышления, к прекращению любых, даже самых мудрых и высокодуховных разговоров.

Однако этого у Кришнамурти нет. Поразительно! Кришнамурти провозглашает ценность внутреннего безмолвия, но в то же время погружает собеседника в бездну интеллектуального самоанализа. Вместо того, чтобы объяснить самое главное – как практиковать и что делать, он пытается посредством пространных рассуждений привести своих собеседников к некоему пониманию. Кришнамурти действует на основе совершенно ложного убеждения, что сначала нужно придти к пониманию, и только на основе такого понимания можно обрести внутреннее безмолвие. Однако то, что он предлагает – это дорога в никуда. Никакие разговоры про умственную тишину не в состоянии привести к умственной тишине, не в состоянии заменить медитативную практику.

Это похоже на известную историю про дракона, захватившего город и взимающего с него тяжкую дань. В этот город является герой, желающий сражаться с драконом и освободить город. И что же он видит? Горожане устраивают шествия с плакатами, демонстрации протеста, проводят митинги, на которых призывают выступить против тирана, уничтожить злодея. Однако вся их энергия уходит в слова. Обильные словоизлияния не приводят ни к каким реальным действиям. Всё, на что оказываются способны свободолюбивые горожане – это лозунги. «Долой тирана!», «Все как один выступим против дракона! Да здравствует свобода!» и так далее и тому подобное.

Когда наш герой, обнаруживает, что проходит день за днём, неделя за неделей, но ничего не меняется – в конце концов, он не выдерживает, поднимается на трибуну во время одного из очередных митингов и могучим голосом, потрясая не менее могучим мечом, заявляет: «Довольно слов! Довольно пустой болтовни! Пора, наконец, перейти к делу и уничтожить дракона! Сколько можно болтать, надо действовать!».

Его слова народ встречает бурными аплодисментами и восторженными воплями. Следующий оратор, потрясая кулаками, возмущённо восклицает: «Да! Доколе мы ещё будем болтать! Давно пора перейти к активным действиям. Прошло время слов, настало время дел. Вперёд, соотечественники!».

Весь этот день и последующие дни народ продолжает часами многословно и весьма эмоционально возмущаться бездействием болтунов и говорить о том, что настала пора действовать. И так день за днём, неделя за неделей. Митинги, демонстрации, пламенные ораторы – и никаких конкретных действий.

На мой взгляд, эта история исключительно точно описывает ситуацию с духовными призывами Джидду Кришнамурти. Увы! В этом мире лозунги не работают. Работают методы, против которых так пламенно восстаёт Кришнамурти, методы, а не лозунги!

(Я вполне понимаю, что говорю вещи, весьма неприятные и обидные для поклонников Кришнамурти. Но тут уж ничего не поделаешь – истина дороже. Тем более, после всего, что я написал в этой книге, похоже, терять мне уже нечего).

В беседах с духовными искателями Кришнамурти постоянно советует: «задайте этот вопрос самому себе, исследуйте его, выясняйте его причину» и т.д. Но это же призыв к самоанализу, а не к самонаблюдению. Самоанализ же, как я уже говорил, никогда не приводит к самопониманию, ибо использует разум. Там, где есть вопрос и есть поиск ответа – там нет и быть не может медитации. Мышление всегда движется от вопроса к ответу через цепочку умозаключений. Однако любой такой ответ, полученный посредством мышления, с неизбежностью порождает серию новых вопросов. Тот, кто начинает с вопросов – никогда не приходит к подлинному пониманию. Начинать следует с ответов, а не с вопросов.

В процессе познания не столько важна логическая безупречность (внутренняя согласованность системы взглядов), сколько адекватность (внешняя согласованность, соответствие реальному положению вещей). Логическая безупречность безусловно полезна и даже необходима, но она никоим образом не может быть критерием истинности. Она не может гарантировать того, что реальность и в самом деле такова, какой она предстаёт в нашем описании. Проблема адекватности нашего знания может быть разрешена удовлетворительным образом только при наличии высокоразвитой интуитивной мудрости-праджни (экстраментальной способности познания). Конечно же, внутренняя согласованность всех компонентов концептуального знания – дело хорошее, однако она всегда второстепенна по сравнению с внешней согласованностью (то есть согласованностью с реальностью).

 

* * *

Тот, кто хорошо знаком с учением Кришнамурти, может мне возразить, указав на то, что Кришнамурти не только призывал к самопознанию, но также призывал и к осознанию.

«Ум должен быть спокоен… для этого необходима свобода от мыслей. …Будьте открыты, восприимчивы, полностью сознавая от момента к моменту всё что есть. Не создавайте вокруг себя неприступной стены мысли».

Да, рекомендация полностью осознавать «всё, что есть» – абсолютно правильна и является фундаментальной внутренней установкой, которую необходимо сохранять, практикуя наивысшую форму медитации. Однако у Кришнамурти, в силу зашоренности его ума предвзятыми идеями, отсутствует понимание важнейших условий успешной медитации-осознания. А без этого все эти замечательные призывы просто «не работают».

Я уже приводил ранее замечательный афоризм Б.Г.Ананьева «Ценность абстракции определяется возможностью её конкретизации». К сожалению, базовое теоретическое представление о том, что духовное развитие неразрывно связано с трансцендированием ума и достижением состояния внутреннего безмолвия у Кришнамурти не получило адекватной конкретизации и не было доведено до уровня, обеспечивающего успешное практическое применение.

В чём же заключаются роковые методологические ошибки Джидду Кришнамурти? Во-первых, он считает, что нет необходимости регулярно практиковать сидячую медитацию в специально отведенное время и в специальной медитативной позе. С его точки зрения, вполне достаточно сохранять постоянную осознанность в повседневной жизни, всегда и везде. Увы, это очень, очень большая ошибка. Стоит только начать практику сидячей медитации и получить необходимый внутренний опыт, как ущербность и несостоятельность этой позиции высвечиваются самым несомненным образом. Вы очень скоро увидите, что даже тогда, когда вы вышли из круга повседневных дел и специально посвятили своё время медитации – даже в этом, исключительно благоприятном режиме очень непросто сохранять должный уровень осознанности. В повседневной жизни просто невозможно достичь такого же качества и глубины отрешенной осознанности, как в специальной практике сидячей медитации. Тот, кто этого не понимает, кто отказывается от систематической практики сидячей медитации – обречён на духовный застой и на отсутствие реального прогресса.

Совсем другое дело – это то, что не следует возводить стену, отделяющую практику медитации от повседневной жизни. Необходимо как то, так и другое. Необходима как сидячая медитация, так и сохранение осознанности в повседневной жизни. То качество и та глубина осознанности, которые обретаются в практике сидячей медитации, должны постепенно пропитывать своим светом и наше повседневное существование.

Другой дефект учения Кришнамурти заключается в том, что он попросту не знает, что медитация-осознание имеет две качественно различающиеся формы:

а) медитация-присутствие (осознание внешнего мира);

б) медитация-самонаблюдение (осознание внутреннего мира).

Тот, кто пытается, подобно Джидду Кришнамурти, практиковать осознанность в повседневной жизни, естественно, в большей степени осознаёт внешний мир, нежели самого себя. Книга «Беседы о жизни» изобилует яркими и красочными описаниями обстановки, окружающей автора в момент написания каждой главы, но очень, очень редко описаниями его душевного и телесного состояния. Таким образом, у Кришнамурти и его сторонников осознание в повседневной жизни не только имеет намного более низкое качество, чем это было бы в практике сидячей медитации, но и сводится исключительно к экстраспективной (то есть направленной на внешний мир) форме медитации-осознания.

Для развития полноценного внутреннего осознания абсолютно необходимы регулярные систематические занятия, проводимые в специально отведённое время, в правильной медитативной позе и, что очень важно, при закрытых глазах. Последнее исключительно важно, поскольку наилучшие условия для осознания физического тела и душевного состояния создаёт именно отключение зрительного восприятия. И, конечно же, помимо внешних условий, необходима внутренняя техника или метод медитации-самонаблюдения, который должен быть исчерпывающим образом объяснён всем желающим его практиковать.

Кришнамурти не видел разницы между осознанием при открытых глазах и осознанием при закрытых глазах. Поэтому он наивно полагал, что сохранение осознанности в повседневной жизни автоматически приводит к растворению ума и возникновению состояния внутреннего безмолвия. Медитация-самонаблюдение, обязательным условием которой является сохранение надлежащей медитативной позы при закрытых глазах, им вообще не практиковалась. Кришнамурти входил в состояние созерцания внешнего мира, приостанавливая при этом деятельность ума, но не растворяя его. Затем, выйдя из этого состояния, он начинал анализировать полученный опыт с помощью того же самого ума. Поэтому все его философемы, все его теоретические построения – не более как результат спекулятивного мышления.

Между тем, подлинная духовная мудрость – это всегда результат медитации-самонаблюдения, но не медитации-присутствия. Вот почему рассуждения Кришнамурти – всего лишь продукция ума, а не прямое прозрение в истину. Читая Кришнамурти, невольно удивляешься тому, что человек, так много и обильно рассуждающий об умственном безмолвии и тому подобных вещах, настолько порабощён тем же самым умом, к преодолению которого он так настойчиво призывает.

 

* * *

Любопытно то, что сам Кришнамурти не признавал себя духовным наставником, поскольку его учение отвергает любые духовные авторитеты. Однако любой человек, который берёт на себя смелость давать духовные наставления – автоматически принимает роль Учителя, независимо от того, считает он себя таковым или нет. По этому вопросу собственное мнение Кришнамурти не так уж и важно. Важно другое – то, что он написал множество книг, читал публичные лекции и провёл на протяжении многих лет большое количество индивидуальных бесед. Как говорят англичане, если нечто выглядит как утка, плавает как утка, и крякает как утка – то это и есть утка. Что бы по этому поводу ни говорил сам Кришнамурти, но он принял на себя роль духовного консультанта и наставника со всей сопряжённой с ней великой ответственностью. Однако насколько он оказался готовым к этой роли? Со всей очевидностью обнаруживается, что Кришнамурти имеет очень слабое представление о конкретных разновидностях медитативной практики, существующих в классической йоге, буддизме и даосизме. В своей интеллектуальной гордыне он посчитал себя выше всего этого. Отсутствие у Кришнамурти интереса к энергомедитативным техникам вполне понятно: отрицание метода как такового, делает бессмысленным изучение конкретных медитативных техник. Между тем, древняя китайская мудрость гласит: «Сначала изучи правила, и лишь потом будь от них свободен». Кришнамурти, смею вас заверить, этого не сделал. Он отвергает то, чего не знает и в чём не имеет необходимого личного опыта.

Если бы все эти вопиющие ошибки и несообразности были бы им оставлены, так сказать, сугубо для личного употребления, – не было бы ничего предосудительного, ибо каждый имеет право на свои заблуждения. Однако ошибки Кришнамурти до сих пор издаются большими тиражами во всём мире и создают невероятную путаницу в умах читателей. В результате, многие неискушённые люди, загипнотизированные авторитетом Кришнамурти,

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.