Газета «Моряк Севера» глазами советских моряков

Лондон – цитадель британского империализма, важнейший центр внешней и внутренней торговли, он дает также (по стоимости) около четверти всей промышленной продукции страны.

Старейшие части Лондона – это два района: Сити и Весмистер на левом берегу реки Темзы. Ядро Сити – Английский банк, Королевская фондовая биржа и резиденция лорд-мэра Лондона (Меншен хауз). Днем здесь скопляется около миллиона людей, доставляемых пригородными поездами, метро, автобусами, а к ночи Сити пустеет: в нем остаются одни сторожа.

Районы Лондона к западу и северу от Сити обозначаются общим термином Вест-Энд. Это буржуазные жилые кварталы с красивыми зданиями, площадями и парками Ридженс–парк, Гайд–парк, Кенсингтонский сад. Наиболее оживленные улицы Вест–Энда с большим автомобильным движением, роскошно оформленными витринами многочисленных магазинов, ярким освещением по вечерам, с отелями и театрами – Пикадилли, Оксфорд–стрит, Риджен–стрит, Бонд–стрит. Здесь расположены судейские учреждения, крупные издательства, университеты, Британский музей, который по ценности и разнообразию своих коллекций и библиотеки, насчитывающей свыше 5 миллионов книг, имеет мировое значение. В ней есть отделы не только памятников и документов средневековой Британии и стран континентальной Европы, но и древних памятников Египта, Ассирии, Вавилона, Греции, Рима. Есть здесь и русский отдел, где в частности находятся материалы по истории революционного движения в России. С 1848 года читателем библиотеки Британского музея был Владимир Ильич Ленин.

К югу от Вест-Энда, в центральной части Лондона, находится Вестмистер – район правительственных учреждений.

В восточной части Сити на берегу реки Темзы стоит Тауэр, который служил в средние века политической тюрьмой. С 1820 года Тауэр – арсенал, в нем собрана коллекция средневекового оружия и орудий пыток.

Эти районы – полюс роскоши, богатства былой колониальной державы – Великобритании.

Разительный контраст центральной части города, этому острову благополучия, представляют кварталы Ист–Энда, заселенные фабрично-заводскими рабочими, ремесленниками, докерами. Улицы и дома не радуют взгляд своим видом. Парков и даже небольших скверов мало. Здесь начинается Лондонский порт с массой доков и портовых складов, протянувшихся вдоль Темзы на 40 километров.

Но блеск одних и нищета других полнее отражаются в центре города, где можно созерцать богатые витрины магазинов со свежими продуктами, автоматы, откуда можно получить кондитерские изделия в большом выборе, и где можно видеть нищего, которому нет дела до этих магазинов. Его автомат-урна для мусора. В ней небольшой ассортимент, но зато бесплатный.

Однажды, проходя по вечернему Лондону, на Оксфорд–стрите мы заметили человека, на груди и спине которого висело по доске с пестрыми надписями: живая реклама. Вид этого человека на фоне яркой цветной рекламы производил особо угнетающее впечатление. Казалось, что на сутуловатую фигуру этого человека навалилась не только тяжесть рекламы, но и душевная боль попранного человеческого достоинства.

Некоторые дилетанты могут сказать, что это не ново, об этом уже не раз говорилось и писалось. Да, согласен. Но когда это видишь своими глазами, то гораздо полнее и глубже понимаешь всю гнилость капитализма, калечащего души людей. Капитализму нет дела до человека, давай ему ЧИСТОГАН (что и происходит у нас сейчас в России).

И с еще большим удовольствием возвращаешься на судно – этот небольшой клочок Земли, нашей Великой Могучей Родины, провозгласившей величайший гуманнейший принцип: «ВСЕ ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА, ВСЕ ДЛЯ ЕГО БЛАГА».

Архангельск

Всегда приятно видеть родной город в добром здравии и знать, что как только тебя не величают: старинный город на Северной Двине; Первый морской порт России; Колыбель отечественного судостроения; Ворота в Арктику; Всесоюзная лесопилка; Валютный цех страны; Столица Севера... И все они по-своему справедливы.

Город заложен в 1584 году и имел первоначальное название Новые Холмогоры, но в 1613 году был переименован в г. Архангельск. Практически он стал первым «окном в Европу». «Ногою твердой стал при море», где создавался российский флот. На месте возникновения города, недалеко от Красной Пристани установлен памятник главному мореходу России – Петру I, который трижды посещал Архангельск, а в 1693 году он приказал заложить в Соломболе судостроительную верфь. Уже в следующем году принимал участие в спуске первенца российского флота – корабля «Св. Павел». В 1762 г. Петр I вышел из Архангельска на флотилии из 13 судов, поэтому и называют Архангельск родиной отечественного судостроения. В 1912 г. из Архангельска вышел в экспедицию на суде «Св. мученик Фока» Георгий Седов.

В 1932 г. из Архангельска отправилось в триумфальное плавание судно «Сибиряков». Все известные полеты в Арктику и на Северный полюс совершались через Архангельск. Здесь побывали папанинцы, Шмидт, полярные летчики.

Было много иноземцев, которые пытались захватить город, но его люди, такие как кормщик Иван Рябов, отстояли его независимость. В связи с этим я вспомнил смешной случай, который произошел в Дудинке, когда наше судно «Иван Рябов» стояло там под выгрузкой... Я был вахтенным штурманом. Вдруг рано утром вызывает меня вахтенный матрос к трапу, а там стоят два корреспондента из «Комсомольской правды» и «Водного транспорта» и просят показать им судно, рассказать о нем все подробно. Мы очень долго беседовали о судне, его постройке, они много фотографировали и даже засняли меня за прокладкой курса на карте. Правда, я был немного удивлен их такому пристальному вниманию к судну, но на выходе у трапа все прояснилось. Когда мы прощались, довольные друг другом, один из них сказал, что теперь жена его будет рада, когда увидит фотографию судна с заметкой о её муже... После таких слов я остолбенел, а они начали спускаться по трапу с чувством выполненного долга. Я тоже быстро спустился на причал и попросил подальше отойти от судна, чтобы не позорить корреспондентов известных газет в глазах матроса, но видно на моем лице ими была замечена ухмылка, и они рассердились, когда я уточнил их ошибку. Корреспонденты посчитали (к сожалению, я не помню их фамилии), что наше судно названо в честь сотрудника газеты, который умер, а на самом деле – это имя принадлежит герою книги Ю. Германа «Россия молодая» Ивану Рябову, который посадил шведские суда на мель при входе в Архангельск, а затем по указанию Петра I стал первым лоцманом России в Питере. Честно скажу, что мне было стыдно за их серость в этом вопросе. Я решил сгладить возникшую неприятность, сказав, что такая же ошибка была и у полярников, но это делу не помогло, они сильно рассердились и ушли даже не попрощавшись со мной, а я ведь практически вытащил их «из галоши с дерьмом». Представьте, какой конфуз мог бы получиться, если бы их материал со снимком судна был бы опубликован. И у жены Ивана Рябова они, конечно, взяли интервью, а я бы оказался в рубке на летучем «Голландце»... Но я отвлекся в своем повествовании...

Нашему судну «Иван Рябов» дали указание из диспетчерской пароходства становиться под погрузку пилолеса на Хабарку. Швартуемся с лоцманом. Комиссия оформляет приход судна и вот встречающие на борту судна, а с ними и моя Людмила. Здороваемся, провожу в свою каюту, но поговорить пока некогда: дела, вахта, подготовка к грузовым операциям. Начали установку грузовых стрел в рабочее положение, трюма пока не открываем. Вскоре прибыл начальник лесозавода, мы с ним согласовали и утвердили план загрузки судна (карго-план). Грузовые операции начнутся только завтра утром, так как груз еще не готов, нотис готовности судна был принят и подписан. Теперь до утра мы будем свободны и это почти подарок для экипажа, по-человечески встретить родных и знакомых.

Я подменился вахтами с 3-м штурманом и направился в свою каюту, к приходу в порт у меня все было готово: подарки, много вещей, выпивка, закуска и прочее, и был уверен, что там Людмила накрыла праздничный стол.

Я зашел в каюту и закрыл дверь на ключ. У стола стояла моя Людмила… Она была слегка смущена, так как уже одела подаренный мной, красивый французский розовый халатик, который как бы не скрывал, а подчеркивал её красоту. Верхняя пуговица была не застегнута и обнажала красивую девичью грудь и невольно звала в свои объятия. Я привлек её к себе и начал осыпать поцелуями, все мое тело охватило приятное томление, переходящее в страсть. И мы, не мучая свои желания, упали на кровать и занялись любовью... Приятно было сознавать, что она чутко чувствовала мои желания и всегда шла им навстречу, а это очень важно в любовных отношениях мужчины и женщины. Она уже свыклась, что мы будем и дальше вместе, стала раскрепощенной в любви, в ней ярче проявился темперамент, и она уже не стеснялась ласкать меня...

Вдруг вечернюю тишину нарушил телефонный звонок. Я взял трубку, звонил капитан. Он только вернулся из пароходства и «обрадовал» меня своим сообщением. Оказалось, что замены на отпуск мне не дают, в кадрах нет старпома, хотя я уже работал на судне без отпуска более полутора лет. Правда, узнав о моих семейных делах, дают на три дня подменного штурмана, и я прямо сейчас могу себя чувствовать свободным от служебных обязанностей и идти домой на три дня до четверга. Я поблагодарил Михаила Константиновича за заботу, но сказал, что останусь на судне до утра. Теперь уж точно нас никто беспокоить не будет и нам будет хорошо вдвоем. Что еще нужно для счастья и любви?

Конечно, этот звонок подпортил наше настроение, так как мы уже начали строить планы на отпуск и теперь эти надежды таяли как весенний снег, но оставались планы на будущее, и радость сегодняшней встречи. Почувствовали голод и, освежившись, сели за праздничный стол, благо остывать было нечему, так как закуска состояла из холодных запасов, и я две коробки продуктов приготовил домой, тогда с продуктами было трудно.

Из спиртного было шампанское и коньяк. Пили только шампанское, а коньяк сохранили на встречу домой.

В общем, наша встреча прошла хорошо, мы остались довольны друг другом и рассчитывали, что так будет всю жизнь... Но правильно говорят: «Не надо загадывать».

Людмила поведала мне, что она все рассказала родителям, включая и то, что ездила в Ленинград, а теперь мы решили зарегистрировать наши отношения. Отец был рад этому известию, а мать считала, по слухам от подруг, всех моряков сволочами, и такой же штамп поставила на мне, хотя никогда не видела меня, и затем разбила нашу жизнь, но об этом все впереди.

Родительский дом Людмилы находился в деревне, и туда нужно было добираться на речном трамвайчике около часа... Она сказала, что родители ей разрешили, и она приготовила для нас хорошую комнату с удобствами, есть хорошая баня, скотина, большой огород. Всё необходимое получают со своего хозяйства. Я, конечно, был доволен, но плохо было добираться туда. И даже она сама предпочитала жить у тетки, чтобы не опаздывать на работу, сейчас её отпустили с работы на 4 дня.

Рано утром в дверь постучали, мы еще отдыхали, и я не сразу открыл дверь. В коридоре стоял мужчина средних лет и по внешнему виду я сразу догадался, что это отец Людмилы. Они заждались нас, и он на своем катере прибыл, чтобы доставить нас домой с нашими пожитками. Это было очень кстати, так как вместе с коробками вещей было много, а катер подходит почти к дому. Собрались, выпили по рюмке за встречу и пошли на катер. Я долго был один, а теперь практически семья и к этому нужно привыкнуть.

Вахтенный матрос помог отнести наши вещи на катер. И вот мы на пути домой – это ответвление (рукав) от реки Северная Двина и оно мне знакомо, только я не знаю, что меня ожидает там.

С вещами заходим в дом, знакомимся, и я сразу же почувствовал неласковый взгляд своей будущей тещи. Брат Василий и сестра Таня встречают меня весело, в семье появились моряки и это им приятно.

Пока происходят семейные хлопоты со столом, мы с отцом удалились поговорить о жизни. На судне был один матрос из их деревни, правда, я об этом не знал, а обо мне уже знали многое еще до нашего приезда в Архангельск. Так кроме двух стукачей из КГБ, у меня появился личный стукач и с этим придется мириться.

Я не знаю, о чем он вел с родителями речь, но больших грехов я за собой не чувствовал: да, ходил в ресторан, знакомился, но без этого нельзя, иначе можно свихнуться. В связи с этим вспоминаю своего 3-го механика, когда я уже был капитаном, который воздерживался от «хождения по девкам» пока мы выгружались в Дудинке, а затем грузились пилолесом в Игарке и пришли на рейд порта Гдыня в Польшу. У нашего судна был юбилей и по этому случаю я написал приказ по судну о поощрении экипажа, а 3-й механик был нашим профсоюзным босом и я, выйдя из каюты, увидел его. Отношения на судне строятся намного проще, чем на берегу и я просто сказал: «Петрович, зайди на минутку, надо подписать приказ по судну». Он посмотрел на меня воспаленным взглядом и сказал: «Нетушки, нетушки» и быстро пошел вниз. Я подумал, что возможно «рванул» рюмку по случаю юбилея и зашел к «деду» (старшему механику), чтобы он заменил 3-го механика на вахте, а у него сидел наш врач и они что-то обсуждали. Когда я сказал о 3-м механике, «дед» мне ответил, что они стерегут его со вчерашнего вечера, и собрались идти ко мне. Я сразу связался с диспетчером порта, и мне дали заход в порт, но вероятно, меряя по себе, решили, что это моя уловка и проинформировали наше торгпредство.

Рано утром приходит ко мне их представитель и сразу хочет взять «быка за рога», так как на рейде впереди меня стоят много судов. Он попросил, чтобы я пригласил больного в каюту, что он хочет с ним побеседовать: я взял трубку телефона и решил позвонить врачу, а представитель меня спрашивает: «Что говорит больной?». Я отвечаю, что он много не говорит, но вчера отметил, что Н. Подгорного сняли из-за него… Лицо представителя торпредства из мужественного и волевого, приобрело растерянное, женское выражение, и он пролепетал: «Не надо, капитан, мне все ясно, готовьте, будем отправлять его в Союз через Варшаву». Быстро попрощался и ушел с судна.

Ему легко было сказать, он действительно испугался, так как накануне сняли Подгорного, но мне для отправки нужны были соответствующие документы и заключение врача-психолога. Для начала я решил связаться с нашими военными, но это результатов не дало. Тогда мы пошли в больницу к полякам. Было интересно наблюдать, как врачиха общалась с больным, она хорошо говорила по-русски, но в конце заявила мне, что она не может дать заключение, так как она понимает слова, но не может точно определить их смысл. Короче мне пришлось искать приключения на свою «Ж», со всеми вытекающими последствиями …. Оформили документы, я отправил 3-го механика самолетом из Варшавы с нашим врачом в Ленинград. Доктор, вернувшись на судно, рассказал обо всех своих приключениях. Признали у больного начальную стадию шизофрении, и он долго лечился, но вошел в строй. С приходом судна в Архангельск, он с женой пришел ко мне на судно и я почувствовал, что не зря рисковал, жена открыто плакала и благодарила, что спасли её мужа, а я не удержался и сказал, что мужиков иногда надо отпускать «попастись». Все посмеялись... Опять отвлекся...

Садимся за стол, налили рюмки – отец предложил тост: «За молодых!». Теща промолчала. Вообщем, по форме все прошло хорошо, но я почувствовал, что отведенную нам комнату мы долго не займем. В Архангельске 29 лесозаводов и они так раскиданы по реке, что трудно добираться даже в город, а здесь еще такой путь на трамвайчике... Но не стоит спешить.

Людмила говорила, что нас может принять и её тетка, тем более, что она работает секретарем в службе мореплавания, а её мужа Харитонова застрелили прямо на трибуне (как видите, стреляли и в те времена).

Во время будущего отпуска Людмила предлагает ехать в Херсон, там живет их дядька. У него свой дом и хороший сад, его зовут Семен. Людмила с ним переписывается, и он недавно был у них, а жил раньше в Архангельске, но вот уехал в Крым и не жалеет.

Написали заявление в Загс, утром отправляемся в город, я еще решил зайти в отдел кадров пароходства, но надежд на отпуск практически нет, и Людмила тоже об этом знает. Но вот зарегистрируют ли нас за время стоянки судна – это вопрос открытый. Можно подключить тетку, у неё большие связи, Людмила говорила об этом. Придется попробовать.

Солнечное утро. Трамвайчик, забрав пассажиров, двинулся в обратный путь – здесь его последняя остановка.

Молчим, любуемся окружающей природой, а мысли бегут намного быстрее... Возможно сегодня решится моя судьба, а я еще ничего не писал об этом своим родным, хотя о женитьбе они мне периодически напоминали, я же говорил: «В 30 лет». И вот время пришло.

Я поделился своими сомнениями насчет Загса, но она меня успокоила: «Там уже есть договоренность и только нужно позвонить фотографу. Необходимы свидетели и тебе черный костюм. Костюм есть у тетки, надо померить, но, по-моему, он подойдет» – подтвердила Людмила. Я даже удивился такой оперативности, как будто меня насильно хотели женить.

Трамвайчик лихо пришвартовался к причалу, и мы выходим на берег, про себя отметил «как изменилась жизнь»: «Теперь у тебя совсем другие мысли и заботы при выходе на берег. Раньше ты в записной книжке искал адреса девушек, куда можно было пойти, радовался новизне встречи, а теперь как у той полячки, которая сказала: «Пану не надо идти до хаты, здесь все есть». Я устыдился своих мыслей, но невольно подумал: «Свобода – великая вещь, всегда имеешь право выбора, а теперь…». Людмила прервала мои рассуждения, предложив сесть на трамвай.

И вот, мы в Загсе подаем заявление, нам предложили регистрацию только через неделю, но мне уже больше не дадут замену из кадров – придется подменяться на судне и сжать свадебные мероприятия до минимума, иначе не получится, а все остальное оставить на отпуск в Ярославле. Мы это потом обсудим с Людмилой, пока не стоит поднимать этот вопрос.

Решили зайти к тетке, тем более, что у Людмилы были ключи от квартиры. Здесь было не далеко, и мы решили пойти пешком. Пройдя метров 20 по улице Павлина Виноградова (Павлиновке) я почувствовал упорный взгляд – это была моя знакомая Татьяна, которая шла по другой стороне улицы и наблюдала за нами. Я понял, что это не последний такой случай, у меня было много знакомых девушек...

Дом тетки стоял в красивом месте с окнами на набережную, вероятно, квартира осталась еще от мужа, которого убили.

Заходим в подъезд, поднимаемся на второй этаж и вот дверь в квартиру. Входим, и уже в коридоре чувствуется вкус хозяйки. Квартира была их трех комнат рассчитанная на дочь, но она вышла замуж и живет у мужа, поэтому Людмила никого не стесняет и ей действительно рядом до работы. Людмила пошла что-нибудь приготовить покушать, а я взял домашний альбом и решил посмотреть его, он лежал на журнальном столике и я думаю, что мы дома. Тетка обо мне справлялась в пароходстве в кадрах и Людмила меня об этом предупредила, если об этом скажут. Я невольно подумал, что меня как волка обложили флажками, и остается только сказать «Ату»... Я хотел переключить свои мысли на другое, но все равно от моих рассуждений остался неприятный осадок, очень не хотелось, чтобы он накапливался.

Людмила позвала кушать на кухню, там была приготовлена жареная треска и налиты рюмки водки... Выпили за наше счастье и закусили рыбой, возвращаться в деревню у меня не было желания, и я решил, чтобы она попросила тетку оставить нас у себя. Я несколько раз видел эту женщину, когда проходил проверку знаний в службе мореплавания, где она работала, но там было одно, а здесь совершенно другое дело. Посмотрим...

Тетка встретила нашу просьбу с удовольствием, только, чтобы не обижались родители Людмилы. Мы заверили её, что это зависит от того, что в деревню трудно добираться. Кажется, всё устроилось и два дня моего «отпуска» решили провести с пользой – хорошо. Решили сходить в театр, дом офицеров, куда я раньше ходил. В то время в портовых городах для моряков не было проблем, так как на загранпаспорт можно получить два билета в кино и театр.

Вечер затянулся до поздней ночи в беседах на различные темы, но больше о нас с Людмилой. Нина Михайловна рассказала как погиб её муж, спросила как живут мои родные и другие подробности... Выпив по последней решили идти спать.

В комнате Людмилы стояла полуторная кровать, на всякий случай поставили еще и раскладушку, на судне у меня была широкая кровать, сделанная по заказу еще старпомом с приемки судна и я к этому привык…

Утром нам некуда было спешить, и мы решили понежиться в постели, повторить ночь любви.

Люся прочитала записку тети, которая просила зайти к ней на работу в обеденный перерыв, они решили вдвоем сходить в Загс. Я решил в это дело не вмешиваться.

Когда я заходил в отдел кадров пароходства, то встретил Юрия, он работал инспектором по кадрам. Иногда мы с ним посещали ресторан. Он сам рано женился и всё подшучивал над моей холостой жизнью, в которой я не чувствовал каких-то неудобств. Он обычно говорил мне: «Ну, Иванович, когда тебя будут запрягать, я помогу одеть хомут». Он тоже был родом из деревни и прекрасно понимал, о чем идет речь. И вспомнив эти его слова, я невольно ощутил хомут на своей шее и, по-моему, она зачесалась...

Теткин костюм я не стал даже примерять, так как быть в чужом костюме я посчитал унижением. У меня был новый бостоновый костюм коричневого цвета, и я решил в нем идти в загс.

Покушав, мы пошли погулять по набережной Северной Двины. Я практически никогда этого не делал, за исключением того, что два раза был на пляже, а то все дела, куда-то спешишь. Солнечное утро, силуэты судов, стоящих на рейде, звуки разноголосых гудков встречных кораблей, веселые лица гуляющих по набережной людей, невольно заставили меня «притормозить», чтобы полнее ощутить ритм береговой жизни. Я взглянул на небо и увидел слоистые бледно-розовые облака, которые временами прикрывали солнце. Облака были близко, и лучи солнца, падая из-за них, шли причудливыми полосами, освещая дальние песчаные острова...

Перед самой регистрацией нашего брака с Люсей, я невольно вспомнил, как меня в первый раз хотели женить... Это было еще в Ленинграде, на пятом году обучения в училище. Я собирался на вечер, гладил свой новый костюм, меня отвлекли, и рукав моего костюма оказался сильно подполен. Конечно, я был сильно расстроен, решил немного отвлечься, и пошел на вечер в морской форме... Пять лычек на рукаве – всегда большой соблазн для девушек, которые сделали уже не один выпуск из училища, и я это знал. Когда объявили «дамское танго», я постарался спрятаться в глубь зала, но меня нашли.

Пригласила меня на танец приятная девушка, невысокого роста, с приятной улыбкой на устах. Она хорошо знала наши обычаи и поинтересовалась, почему я одел форму. Вопрос был задан кстати и я в шутливой форме «поплакался в жилетку». Тоня радостно воскликнула: «Хочешь, я тебе помогу?!» Я был рад такому знакомству, и все у нас было хорошо: костюм был сшит в Ленинграде, и к нему просто пришили новый рукав, а наша дружба укрепилась... Моя знакомая Наташа, увидев нас вместе с Тоней, психанула, и я ей больше не звонил. Почему-то мне было легко с Тоней, возможно, я не думал о серьезных намерениях или по другим причинам, но нам было хорошо. Я иногда оставался у нее ночевать, когда матери не было дома, и так увлекся, что потерял бдительность. Мы с Тоней никогда не говорили о будущем в наших отношениях, жили на уровне сегодняшнего дня... И вот у Тони день рождения. Я купил скромный подарок – духи. Было немного друзей с её стороны, её мать уехала навестить родных. Фантастика! Мы свободны и одни. У них была хорошая двухкомнатная квартира, со вкусом обставленная, применительно к тем временам. Все было красиво и весело. Разошлись по домам около 11 вечера.

Мы все оставили на столе, приняли душ и прыгнули в кровать. Молодость и беззаботность в поведении взяли своё... Уставшие от приятного труда – сладко уснули.

И вот я слышу голос Тониной матери, Марии Михайловны, которая заботливо поглаживала меня, как будто зятя, говоря: «Пора вставать! Пора подумать и о деле! А то у вас одни поцелуйчики на уме. У Игоря нет пальто, не идти же ему в загс в курсантской шинели…». Лучше бы на меня вылили ушат холодной воды. Я для начала спрятался под одеяло, но там было душно и не очень свежо, поэтому я откинул его и глазами встретился с глазами матери, которая не отходила от кровати, а Тоня лежала на правом боку и делала вид, что это её не касается... Всё это выглядело так нагло и откровенно, что я, одевшись, только и смог сказать: «Мне надо подумать!» И ушел, не прощаясь... Я думал, что они придут в училище и меня, как Юрия Николаевича заставят жениться, но хорошо, что до этого дело не дошло.

Я дал себе слово не жениться до 30 лет, и сейчас время пришло – ты в Загсе. Я как-то рассказал об этом случае Людмиле и почувствовал, что она этим недовольна. Выслушав сокращенный мной рассказ без картинок, она только сказала: «Ну, теперь-то ты пойдешь в Загс, надеюсь, по доброй воле?» Я немного помолчал, ответил утвердительно. Вот такие были дела…

Странное дело произошло со мной. Я много раз проходил по всей Северной Двине, начиная от Мудьюга. Стоишь на ходовом мостике, про себя повторяешь хулиганскую частушку: «…как Устьян у… бабу лапоминскую», – так моряки обычно запоминали очередность створов на Северной Двине и ничего не видишь, кроме створов и встречных судов, а глаза к небу обращаешь, когда штормовая погода надумает тебя тряхнуть…

А сейчас ты беззаботно стоишь на набережной и замечаешь красоту реки, она тебе кажется величественной, краски неба необыкновенной чистоты и свежести, и легкие лебединые облака. Смотри-ка, ты даже мыслить стал по-другому. Может и сама морская жизнь утекает как вода за бортом куда-то вдаль.

Что видит моряк с приходом в порт: он редко идет в кино, театр, музей, - он идет туда, где можно найти живой товар - женщину, а какая она будет практически неважно, он получит от нее все, что хочет, на это деньги всегда есть - это морское «НЗ» (неприкосновенный запас) и он на другие цели не расходуется.

Тебе перевалило за тридцать – почти половина жизни, но что ты видел? Конечно, у тебя дар красноречия, ты можешь «запудрить мозги» посещенными иностранными портами, их уже набралось много, но себе-то не надо врать, так как через призму нашей нищеты – даже морской жизни, ты ничего не видел так, чтобы не приходилось считать: пенсы, центы, пфенниги и прочее, когда ты берешь кружку пива, и это факт. Когда у меня была куплена машина «Крайслер», я во Франции решил купить «запаску», и когда зашел в автомагазин, то увидел: моей капитанской зарплаты в валюте за два месяца не хватает на половину колеса. О чем может идти речь?

Людмила толкнула меня в плечо и спросила: «Ты где?». Я ответил, что жаль – хорошая погода, а мы забыли взять фотоаппарат. Время подходило к обеду, и я проводил её к тёте. Сам решил еще немного погулять и подумать о своей жизни...

После обеда вернулась домой Люда и сообщила, что регистрация брака состоится завтра утром и нам пора готовиться. Всё прошло скромно с соблюдением всех положенных формальностей, хомут на меня одет. Пришлось отмечать это событие в трех местах: в ресторане при «Интуристе», у тётки и в деревне за семейным столом, а утром я уже должен быть на судне, так как кончался мой «отпуск» в три дня.

Погрузка на Хабарке была закончена, и судно переставили на другой лесозавод – в Цигломень, оттуда домой не выберешься, очень далеко.

За время моего отсутствия дел накопилось много и главное – я заказал продукты и снабжение на сегодняшний день, все это должны к обеду привести: «Трансфлот» об этом предупредил, людей на борту достаточно, все побывали дома и сейчас уже не рвутся туда, жены так же покинули судно. Происходит привычный ритм судовой жизни без спешки и беготни, что происходит при приходе в порт.

Капитан тоже решил побыть дома и все работы возложил на меня, когда мы выпили после поздравления с законным браком. Возможно, он слышал шутку от Юрия из отдела кадров, но его шутка была созвучная той: «Игорь Иванович, теперь ты в упряжке и тебе некуда спешить!». Я ничего не ответил и только посмеялся.

Я проводил капитана до трапа и остался за «хозяина» на четыре дня, пока будет отдыхать капитан. Тут никакие формальности не нужны – это предусмотрено уставом службы на судах ММФ.

Погрузка пилолеса проходит с перерывами – груз идет прямо с колес. Грузовые операции обеспечивает 2-й штурман, а подменного штурмана уже отправили в отдел кадров пароходства.

Вахтенный 3-й штурман Сергей Николаевич сообщает, что нас вызывает пароходство по УКВ «Корабль». Диспетчер предупреждает, что с окончанием погрузки в Цигломени, нам следует переходить на 3-й лесозавод. Называется – обрадовали, – от одной «тьмы тараканьей» к другой. Скорей бы хоть выход в море, чем такая стоянка. Вечером на судно приехала Людмила. Ей на работу завтра к обеду. Но странно то, что с её появлением я не ощутил привычного чувства радости и новизны: перешло в обычное русло человеческих отношений особенно среди моряков. Возможно, подействовала нервотрепка и спешка с регистрацией брака, которую я формально хотел ускорить, а в душе – оттянуть. Не знаю. Вечером возник конфликт при проведении грузовых операций: не грамотные действия лебедчика привели к тому, что был оборван грузовой шкентель (трос, на котором поднимается груз). Пришлось опускать стрелу, чтобы произвести новую оснастку шкентеля, а это остановка грузовых операций. Вечером организовали стол, друзья поздравили нас с Людмилой, вручили подарки, но все это на ходу – такова морская жизнь, у каждого круг своих обязанностей, как у домашней хозяйки, которая и у стола, и у плиты.

Ночь прошла спокойно. Моя кровать намного шире, чем дома у тётки. Мы хорошо отдохнули и поспали, а утром я проводил Людмилу на автобус.

Через три дня закончилась погрузка пилолеса в трюма, а палубный груз мы будем брать на 3-м лесозаводе. Закрыли грузовые трюма, грузовые стрелы закрепили для перехода, прибыл лоцман и два буксира, начали отшвартовку. Палубная команда по местам швартовки. Я на мостике один, поэтому беру в руки микрофон. Все проходит обычно: с носа и кормы закрепили буксиры, отдали с берега все швартовы, буксиры отводят судно от причала, чтобы было свободное водное пространство для раскантовки (разворота), развернулись на выход, отдали буксиры, переменными ходами следуем по назначению. Швартовка прошла в обычном режиме, самостоятельно, без буксиров, подали и закрепили на берег по два продольных и шпрингу. Дали отбой в машину, спустили трап, готовим стрелы к грузовым операциям с правого борта.

Палубный груз на суда принимается на риск и страх грузоотправителя или грузополучателя, в зависимости от формы коносамент, но несет ответственность за потерю груза и перевозчик, если он не сможет доказать документально, что им были приняты все меры для спасения каравана (палубного груза), но стихия (форс-мажорные обстоятельства – непреодолимая сила) не позволила сохранить груз.

Работая капитаном, я трижды терял часть палубного груза: два раза самим пришлось отдавать найтовы, чтобы он ушел в океан, так как от большого шторма, намокания и обледенения произошло смещение пакетов – они просто повисли за бортом, пришлось проститься на носовой палубе. А третий раз я, практически, не видел, хотя и был на ходовом мостике: был ураганный ветер и стоячая волна, удар в правую скулу был такой силы, что я непроизвольно закрыл глаза, а когда открыл их, то носовой караван как корова языком слизнула. Груз был из балансов и припасов (круглые короткие бревнышки из верхушек деревьев, которые идут на целлюлозу). Более тридцати метров фальшборта оборвало грузом от палубы, и он как крыло умирающей птицы бился о набегающую волну. Видеть, что все это произошло, практически, меньше, чем за минуту, трудно уложить в своей голове, а обнаженная палуба без фальшборта, создает впечатление беззащитности от стихии и там просто нельзя находиться, чтобы принять какие-то меры. Пришлось изменить курс и зайти в укрытие, чтобы произвести ремонт фальшборта. Вид нашего судна был впечатляющим, когда мы входили в порт. Агент, обслуживающий судно, потом об этом говорил довольно образно: «Вы, капитан, выглядели, как боец после тяжелой драки – вся ваша одежда была из лохмотьев. Но мы вам её обновим». И действительно ремонт они произвели быстро и сравнительно недорого, насколько я понимаю в этом деле. За потерю груза я не отвечал по причине форс-мажорных обстоятельств, а также заход судна в порт понес расходы только за ремонт фальшборта. Там я составил и заверил морской протест по этому поводу, поскольку стихия оказалась сильнее человека и самого судна. Морской протест потом был принят и пароходство не понесло убытки от этого аварийного случая, но я, когда пишу эти строки, то сам удивляюсь случившемуся, а какой шок испытал весь экипаж и особенно наши женщины. Я не имел права на страх, но сейчас можно признаться: было жутко смотреть, как фальшборт бьет о корпус.

Через час на борт судна прибыл начальник лесозавода, и мы с ним согласовали план загрузки судна. Пришлось немного пошуметь, так как меня не устраивали доски, которые были записаны в стензеля (стойки по бортам палубного каравана). Они не подходили по толщине и размерам гнезд для установки и это важно, так как если будет подписан план, с тобой никто не будет разговаривать на эту тему.

Стрелы установлены в рабочее положение, тогда еще не было пакетов, и доски укладывались в растил по всей палубе без всяких зазоров в стыках и между досками, практически настилали как пол в доме или квартире. Погрузка здесь должна идти на все трюма одновременно, груз для нас полностью был готов. Обычно на палубу принимается груз 3-м и 4-м сортом, так как он весь намокнет от соленой воды и частично посинеет, а может и уйти за борт по время шторма, особенно в зимнее время. Погрузка палубы продолжалась 3,5 суток. И вот она закончена, палубная команда приступила к креплению груза, а капитан уехал в «Экспотлес» – оформлять документы. Наш груз состоит более чем из 100 коносаментов, назначением – Нидерланды, порт Заандам.

Комиссия на отход заказана на 16.⁰⁰, а лоцман и буксиры на 17.⁰⁰. На борту судна много провожающих, включая и мою жену Люсю, но сидеть в каюте некогда, много хлопот по отходу, поэтому решили попрощаться заранее, чтобы я сумел немного её проводить, а тётка решила «пошустрить» с машиной. Все получилось хорошо: я не любил, когда меня провожают – это отвлекает от работы, к тому же вылетает иногда и «крепкое» словцо, за что потом приходится краснеть. В 15.45 на борт судна прибыл капитан, экипаж в полном составе на судне, все готово к приходу пограничников на отход.

Комиссия прибыла во время и оперативно закончила свою работу, прибыл лоцман, походят два буксира. В 17.⁰⁵ комиссия сошла с борта, палубная команда вызвана по местам швартовки, убираем трап.

Обычный отход от причала и мы считаем себя в рейсе. И, прямо скажу: моряк устает от длительной стоянки и ему скорей хочется в море – в свою стихию, а потом будет тосковать по берегу. Такова морская душа, которая всегда жаждет перемен, однообразие не в её вкусе.

Выход из Архангельска пришелся на мою вахту – это полезно проверить себя при следовании рекой Маймакса, так как может придется идти и без лоцмана. Я невольно вспоминаю веселые дни работы на буксире «Бургино», когда твоя рука лежит на ручке телеграфа, и она слегка дрожит, так как ты можешь изменить ход телеграфом, но считаешь, что это может сделать только капитан, а ты – 3-й помощник. Сейчас я окреп душой и телом, капитан спустился к себе в каюту и он уверен, что я не подведу, так как он обязан контролировать вахты других своих помощников и на целые сутки у него просто не хватит сил.

Следуем по створам переменными ходами, расходимся со встречными судами, но вот впереди показался большой плот и он выходит на крутой поворот, плот закинет к левому берегу и он может перекрыть фарватер. Сбавляем ход до малого, даем буксировщику плота закончить маневр. Остальную часть фарватера проходим спокойно, без особых помех. Вахту сдаю 3-му штурману на Устьяновских створах, полный ход. Капитан уже находится на ходовом мостике. Решил немного перекусить: буфетчица принесла горячего кофе с колбасой и сыром. Так на судне положено при следовании с лоцманом. А теперь надо записать в судовой журнал и ужинать. Желаю счастливой вахты и спускаюсь вниз…

Позднее, когда я стал капитаном, то больше любил выходить из Архангельска ночью и признаюсь, старался этому способствовать. Меньше хлопот с отходом, весь экипаж на судне, особенно, если начинаешь движение после развода моста, и вся панорама ночного города проходит перед твоим взором...

На городском рейде тишина, стоят несколько судов на якорях. На набережной и в домах мало огней, во всем чувствуется умиротворяющая атмосфера, и откуда-то из глубины души поднимаются непрошенные стихии:

Город спит, и ты уснула тоже,

Проводив на судно моряка.

Я твой сон ничем не потревожу,

Не подам прощального гудка…

Но вот впереди показалось встречное судно и прервало моё лирическое отступление...

Поиск по сайту: