Анна, прихожанка Н-ского храма

Мы услышали о старце в семидесятых. В то время церковь уже нельзя было назвать гонимой, даже приходы новые открывались. В свечных лавках появились иконы, лампады, крестики, журналы Московской Патриархии свободно продавались, но что-то в положении внутри церкви настораживало. Даже само содержание упо­мянутых журналов было странноватым.

Лет за десять до этого храмов было меньше, добраться на службу было очень трудно, даже пешком ходили. Но если уже попадал в церковь, то тут же был пленен благолепием, трепетностью отправления тайно­действий. Священники сплошь старые, умудренные жизнью, очень внимательные к прихожанам. Мы все трепетали перед батюшками, особенно воевавшими или прошедшими через сталинские лагеря. У них был особый ореол мученичества, исповедничества, веры до смерти.

В семидесятых все это стало исчезать. На приходах стали появляться коренастые черноволосые молодые священники, говорившие на русском с сильным акцентом. Они уже не ходили пешком, но ездили на машинах. Почти везде стала практиковаться общая исповедь. Навязывались странные обычаи, пропадало ощущение преемственности веры, храмы пустели. Стало холодно, и каждый верующий искал теплой свечи истинного православия, а не облатыненого. Ездили к разным священникам по многим храмам, увы, практически везде было одно и тоже – пустота, казалось, что это даже безысходность.

Вдруг среди верующих разнеслась весть о некоем духовном, благодатном и прозорливом старце, говорили, что он из Оптиной пустыни. Слухи эти разрастались, вдобавок узнали, что этот батюшка посещал отца Алексия, уважаемого в нашей местности священника. Все знали отца Алексия как очень доброго и мягкого пастыря с трудной судьбой. При этом говорили, что он едва ли не на колени становился перед старцем, так его уважал.

А тут еще заговорили, что отцу Антонию, такое имя было у старца. Господь послал видение о конце света, о последних временах. Конечно же, нам всем захотелось увидеть этого необычного подвижника. Однако, по рассказам же, долго батюшка в одном месте не пребывал – не жаловали власти. Сколько мы не спрашивали, ни кто не мог сказать, где легче застать старца. А встретиться очень хотелось.

Наконец, нас известили верующие по телефону, где находится батюшка, и что время его пребывания будет достаточно значительным из-за болезни ног. Не разду­мывая, мы собрались в дорогу и через день оказались в месте нахождения отца Антония.

Попали мы к нему не сразу – у него в этот момент были посетители. Матушки вежливо попросили подо­ждать, предложили чай. Где-то минут через сорок из келии старца вышли два архиерея и с ними несколько мона­шествующих. И вот тут мы первый раз увидели отца Антония – он провожал святителей до дверей, благодарил за приезд. На все их просьбы о благословении отвечал отказом и настаивал на своем недостоинстве благо­словлять благословляющих. Епископы особо просили его об одном – возможности следующей встречи со старцем.

Надо сказать, что первое впечатление от встречи было не в пользу отца Антония. Мы ожидали увидеть сурового монаха, с тяжелым посохом в руках, пора­жающего всех своими пророчествами. А встретил нас очень пожилой человек, чтоб не сказать – глубокий старик. Глаза были добрыми, чуть воспаленными. Он был очень сухой, высокий и с необыкновенно белыми волосами. Одет в светлый подрясник, возраст которого определить не взялся бы и специалист, так он был истерт. Ноги обуты в сельские стеганые бурки. Встречал нас отец Антоний сидя в старом пружинном кожаном кресле.

Поскольку уже приехали, то стали задавать вопросы. И вот тут мы увидели преображение старика в старца. Голос стал необыкновенно твердым, исполненным уверенности. Даже глаза изменились – от прежней мягкости и расслабленности не осталось и следа, они излучали свет. Хотя говорил он с прежней любовью, даже обличая и увещевая нас. Слова его были горящими углями – с одной стороны грели, но и выжигали все наши негоразды. Отец Антоний чувствовал каждого человека, казалось, что каждый из присутствовавших был для него открытой книгой. Самое странное было в том, что он знал, как изменить повествование в ней, чтобы лучше было главному герою – душе.

Кто помнит эти годы, знает, что главное переживание периода шестидесятых был страх перед угрозой атомной войны. И хотя в семидесятых стало чуть легче – страх оставался. Поэтому, не доходя до далекого будущего, одна из наших женщин и спросила об этом батюшку – о страхе и войне.

«Страх?! Давай, чадо, подумаем, что вызывает его, и тогда все станет на свои места. Самый большой страх рождается из опасения смерти, особенно скоропостижной. Смерть пугает и собственная, и близких людей, особенно, детей - страшно, так ведь?

Другой источник страха – боязнь потери имущества. Сколько средств люди тратят на то, чтобы сохранить накопленные тленные богатства! Но проистекает все из-за того, что верим и любим Христа только устами, а не сердцем.

Грустно, но язычники ведь меньше боялись смерти, чем мы, христиане. Отчего это? А от того, душа моя, что они не знали сущности греха, тяжести его, мы знаем, но грешим. Грешим и грешим, а о смерти стараемся не думать. Боимся ее, но творим беззакония, как бы надеясь на свое безсмертие.

Страха нет у того, кто не привязан к миру тления и смерти, а все устремления его – к Небу. У такого человека есть только боязнь нарушить заповеданное нам Господом.

А война будет, но не сейчас, позже. Я и многие из вас в то время уже ответ будем давать пред Господом за прожитую жизнь».

Все притихли. Потом спрашивали старца как спастись. Он ответил, несколько усмехнувшись: «А так - молись, трудись и делись. Все, как и прежде, ни чего не изменилось».

Попросили его объяснить; если все, как и раньше, зачем-то же Господь послал ему видение?

«А это другое, – отвечал он. – Путей Господних не испытываю, но думаю, чтоб все знали все, что можно и полезно знать о будущих ужасах. Чтоб ни кто не мог сказать: «Не знал, Господи!».

После этого был длинный разговор. Отец Антоний объяснял, что чем дальше от святых времен пришествия Спасителя на землю, тем сильнее враг стремиться извратить Евангельские истины. Так их истолковать и подать людям, чтобы не осталось и следа от заповеди любви.

Он говорил, что и сейчас люди молятся и трудятся, и делятся, только молятся в рассеянии. Трудятся не ради хлеба насущного, но для ублажения страстей – чрево­угодия, сребролюбия... Что делятся только с теми, от кого выгоду думают получить.

Потом отец Антоний рассказал нам кое-что из видения, о том, к чему приведет неумеренность челове­ческая. В тот период сытости и думать не хотелось о таких страшных вещах, как войны, голод, воцарение антих­риста. Но в словах его была такая убежденность, что это передавалось и окружающим. В общем, уезжали мы от старца уже другими, даже за словами своими каждый строже стал следить. И все ручками царапали тетради – каждый хотел сохранить слова старца.

После этой встречи мне пришлось видеть старца еще несколько раз. Однажды даже сподобилась быть на его службе. Конечно же, возраст давал себя знать, и всегда слабый ногами, последнее время он почти не поднимался с кровати, но старался принять всех приехавших. Потом пришло известие о том, что он почил.

Поиск по сайту: