Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Как возникла классическая теория 5 страница



«Тот, кто недоволен собой, постоянно готов к реваншу. Ницше, Наука радоваться, 1882-1887»

Личностная динамика

Любые два человека, имеющие одинаковые основания для того, чтобы впасть в состояние фрустрации или ощутить угрозу, нередко демонстрируют разную приверженность предрассудкам. А это значит, что предрассудки исполняют и другие функции, а не только «проталкивают» собственный конкурирующий интерес индивидуума.

Потребность в статусе, в защите самого себя и в принадлежности

«Статус» – понятие относительное: чтобы воспринимать себя как человека, обладающего статусом, Нам нужны люди, занимающие по отношению к нам подчиненное положение. Следовательно, одной из психологических выгод, извлекаемых из предрассудков или из любой системы статусов, является ощущение собственного превосходства. Большинство из нас могут припомнить ситуацию, когда мы втайне испытывали удовлетворение при виде чужой неудачи – наказания брата или сестры или провала одноклассника при тестировании. В Европе и в Северной Америке предрассудки преимущественно свойственны тем, кто находится на низших ступенях социоэкономической лестницы или чей статус значительно понизился, а также тем, чей позитивный Я-образ находится в опасности (Lemyre & Smith, 1985; Pettigrew et al., 1997; Thompson & Crocker, 1985). Результаты одного исследования свидетельствуют: члены клубов с более низким статусом более пренебрежительно относятся к членам других клубов, нежели члены клубов с более высоким статусом (Crocker et al., 1987). Возможно, люди, статусу которых ничто не угрожает, испытывают меньшую потребность в чувстве собственного превосходства.

Однако и другие факторы, связанные с невысоким статусом, тоже могут вносить свой вклад в предрассудки. Представьте себе, что вы – один из тех студентов Университета штата Аризона, которые принимали участие в эксперименте Роберта Чалдини и Кеннета Ричардсона (Cialdini & Richardson, 1980). Вы в одиночестве идете по кампусу. К вам подходит незнакомый человек и, сказав, что проводит опрос, просит вас уделить ему пять минут. Вы соглашаетесь. Быстро протестировав вашу креативность, исследователь ошарашивает вас известием о том, что «у вас более чем скромные творческие способности». Затем исследователь заполняет опросный лист, для чего задает вам несколько оценочных вопросов либо о вашем учебном заведении, либо о его традиционном сопернике – Университете Аризоны. Повлияет ли ваше ощущение провала на оценку этих учебных заведений? По сравнению с участниками эксперимента из контрольной группы, испытуемые, пережившие неудачу, более высоко оценивали свое собственное учебное заведение, а соперника – более низко. Ясно, что утверждение своей собственной социальной идентичности за счет восхваления собственной группы и унижения остальных групп способно укрепить собственное «эго».

«Подталкивая к соперничеству и к сравнению достоинств, вы закладываете фундамент неизбывного зла: братья и сестры начинают ненавидеть друг друга. Самюэль Джонсон, цит. по: Джеймс Босуэлл. «Жизнь Самюэля Джонсона», 1791»

Джеймс Мейндл и Мелвин Лернер выяснили, что пережитое унижение, – например, кто-то случайно смахивал со стола перфокарты, – провоцирует англоговорящих канадских студентов на более враждебное отношение к их франкоязычным товарищам (Meindl & Lerner, 1984). Известно также, что мужчины, студенты Дартмутского колледжа, которых исследователи предварительно заставили почувствовать себя неуверенно, более критично оценивали работу других (Amabile & Glazebrook, 1982).

Результаты многих исследований подтверждают следующий факт: неуверенности, возникающей у человека, размышляющего о собственной смертности при написании коротких эссе о ней, и эмоций, которые он при этом испытывает, вполне достаточно для усиления как внутригруппового фаворитизма, так и предрассудков по отношению к «ним» (Greenberg et al., 1990, 1994; Harmon-Jones et al., 1996; Schimel et al., 1999; Solomon et al., 2000). Чтобы справиться с охватившим их страхом, люди, поглощенные мыслями о смерти, прибегают к умалению достоинств тех, кто усугубляет их нервозность, заставляя задумываться над мировыми проблемами. Тем, кто обостренно воспринимает свою уязвимость и смертность, предрассудки помогают усилить систему убеждений, которой грозит опасность.

Все это позволяет предположить, что мужчина, сомневающийся в своей собственной силе и независимости, может считать женщин слабыми и зависимыми, чтобы сделать свой образ более привлекательным и «маскулинным». О том, что это действительно так, свидетельствуют результаты эксперимента, проведенного с участием мужчин, студентов Вашингтонского университета: когда им демонстрировали видеозаписи отборочных интервью молодых женщин при приеме на работу, испытуемые с низким уровнем самооценки выражали негативное отношение к сильным претенденткам, явно не вписывавшимся в стереотипные представления о женщинах (Grube, Kleinhesstlink & Kearney, 1982). Мужчины с высоким уровнем самооценки воспринимали их позитивно. Эксперименты подтверждают существование связи между самооценкой и предрассудками: дайте людям возможность поверить в собственные силы, и они будут относиться к представителям чужих групп более благожелательно; создайте условия, в которых таится угроза их «эго», и они сразу же постараются «спасти лицо», умаляя достоинство тех, кто не принадлежит к их группе (Fein & Spencer, 1997; Spencer et al., 1998).

Пренебрежительное отношение к тем, кто не входит в твою группу, служит удовлетворению и другой потребности: потребности в принадлежности. Как станет ясно из материала главы 13, восприятие общего врага объединяет группу. «Корпоративный дух» сильнее всего проявляется в том случае, когда команда играет с самым главным своим соперником. Нередко рабочие демонстрируют наибольшее единение, если их сплачивают общие претензии к руководству. Чтобы сплотить Германию вокруг нацистов, Гитлер воспользовался «еврейской угрозой». Презрение к «чужим» способно объединить «своих».

Авторитарная личность

Считается, что эмоциональные потребности, «ответственные» за приверженность предрассудкам, преобладают у «авторитарной личности». В 1940-х гг. ученые из Университета города Беркли (штат Калифорния), двое из которых бежали из нацистской Германии, возложили на себя исключительно важную научную миссию: выявить психологические корни животного антисемитизма, стоившего жизни миллионам евреев и превратившего многие миллионы европейцев в безучастных наблюдателей. Проведя опросы взрослых американцев, Теодор Адорно и его коллеги обнаружили, что враждебность по отношению к евреям нередко сосуществует с враждебностью по отношению к другим национальным меньшинствам (Adorno et al., 1950). Предрассудок предстал не столько в образе специфической установки относительно одной определенной группы, сколько как способ мышления о тех, которые отличаются от «нас». Более того, общим для этих поверхностных, этноцентричныхлюдей были и авторитарные тенденции – нетерпимость по отношению к слабым, установка на наказание и почтительное подчинение тем, кто олицетворял власть в их собственных группах, о чем можно было судить по их согласию с таким утверждением: «Послушание и уважение того, в чьих руках власть, – самые важные добродетели, которые должны усвоить дети».

В детстве от авторитарных людей нередко требовали беспрекословного соблюдения дисциплины. Полагают, что именно это привело их к подавлению проявлений враждебности и импульсивности и к тому, что они начали «проецировать» свои негативные чувства на тех, кто не был членами их собственной группы. Похоже, недостаток уверенности в собственной безопасности, присущий авторитарным детям, обусловил их предрасположенность к излишней озабоченности властью и статусом и приучил их к негибкому мышлению в категориях «хорошо– плохо», которое затрудняет толерантное отношение к тому, что нельзя подвести ни под одну из них. Именно поэтому подобные люди склонны подчиняться тем, кто обладает властью, и проявлять агрессию и нетерпимость по отношению к тем, кто занимает подчиненное положение по отношению к ним.

Ученые критиковали это исследование за сосредоточенность на авторитаризме правых и недостаток внимания к догматическому авторитаризму левых. Тем не менее его главный вывод не был опровергнут: авторитарные тенденции, порой проявляющиеся в напряженных межэтнических отношениях, значительно усиливаются в неспокойные периоды экономического спада и социальной напряженности (Doty et al., 1991; Sales, 1973). В современной России индивиды с ярко выраженной склонностью к авторитаризму поддерживают сторонников возврата к марксистско-ленинской идеологии и препятствуют проведению демократических реформ (McFarland et al., 1992, 1996).

(– Не понимаю, дорогуша, почему все удивлены взлетом этого Жириновского?

– Любому дураку ясно, что русская цивилизация на пороге краха! А там, где хаос, там и потребность в твердой руке!

– Всюду одно и тоже! Растерявшимся людям нужен лидер, который обеспечит порядок и что ещё важнее – козел отпущения!

– Это же главное наследие племенного строя – новый правящий класс может опираться на ненависть своего народа к чужакам!

– Эти харизматические лидеры необходимы! Их брутальная магия – единственное, что спасает нас! Без них мир превратится в ад!

– Вы подумываете вернуться в политику, сэр? – А что? Выгодный контракт на английском, – и я готов!)

Социальные потрясения – питательная среда для авторитаризма

Более того, результаты, полученные исследователем авторитаризма лидеров современных правых партий, психологом из Университета Манитобы [Манитоба – провинция в Канаде. – Примеч. перев.] Бобом Альтмейером, подтверждают, что все они – люди, страхи и враждебность которых проявляются как предрассудки (Altemeyer, 1988, 1992). Чувство собственного морального превосходства может идти рука об руку с жестокостью по отношению к тем, кто кажутся «ущербными».

В одном и том же человеке могут сосуществовать разные предрассудки – в отношении чернокожих, геев и лесбиянок, женщин, стариков, тучных людей, жертв СПИДа, бездомных (Bierly, 1985; Crandall, 1994; Peterson et al., 1993; Snyder & Ickes, 1985). Как считает Альтмейер, авторитарные лидеры правых партий склонны к «фанатичной вере в равные возможности».

Сказанное справедливо и в отношении людей, ориентированных на социальное доминирование,т. е. тех, кто оценивает людей с точки зрения иерархии их достоинств или добродетелей. Люди с более коллективистской или универсальной ориентацией, т. е. те, кто исходит из того, что роднит всех людей, и из приоритета «глобальных прав личности», которыми наделены «все Божьи дети», более благожелательно настроены и в отношении позитивных действий, и в отношении тех, кто отличается от них (Phillips & Ziller, 1997; Pratto et al., 1994, 2000; Sidanius et al., 1996; Whitley, 1999).

Резюме

Предрассудки имеют также и эмоциональные корни. Фрустрация подпитывает враждебность, которая порой проявляется в виде поиска «козлов отпущения», а порой – по отношению к конкурентам – и в более явном виде. Вооружая чувством социального превосходства, предрассудки способны также помочь скрыть неуверенность в собственных силах. Люди, склонные к авторитаризму, нередко являются носителями разных предрассудков.

Когнитивные источники предрассудков

Чтобы понять происхождение стереотипов и предрассудков, полезно вспомнить, как работает наше сознание. Как способы мышления, к которым мы прибегаем, думая о мире и упрощая его, влияют на наши стереотипы? И как наши стереотипы влияют на наши суждения?

Большую часть из того, что было написано выше о происхождении предрассудков, можно было написать и в 1960-е гг., но то, о чем будет рассказано в этом разделе, стало известно совсем недавно. Этот новый взгляд на предрассудки, сложившийся в конце XX в. благодаря более чем 2100 публикациям о стереотипах, базируется на результатах новых исследований социального мышления. Его суть заключается в следующем: стереотипы и предрассудки – не только следствия социальных условий и способы выражения враждебности, но также и «побочные продукты» нормальных мыслительных процессов. Многие стереотипы – в большей степени детища «механистичности мышления», нежели ожесточения души. Подобно иллюзиям восприятия, которые являются «побочными продуктами» нашей сноровки в том, что касается интерпретации окружающего мира, стереотипы тоже могут быть «побочными продуктами» нашего стремления упростить сложный мир.

Категоризация

Категоризация – это один из способов, к которому мы прибегаем для упрощения нашей среды обитания. Он заключается в том, что мы организуем мир, объединяя объекты в группы (Macrae & Bodenhausen, 2000). Человек классифицирует людей. При этом нам становится легче думать о них. Зная, что члены какой-либо группы имеют некоторые общие черты, можно получить полезную информацию о группе с минимальными усилиями (Macrae et al., 1994). Стереотипы иногда гарантируют «самое выгодное соотношение полученной информации и затраченных усилий» (Sherman et al., 1998). Именно поэтому инспекторам таможен и персоналу аэропортов, в обязанности которого входит предотвращение угонов самолетов, предоставляют «профили» подозрительных субъектов (Kraut & Poe, 1980).

Особенно просто и эффективно можно использовать стереотипы в следующих случаях:

– когда мало времени (Kaplan et al., 1993);

– человек чрезмерно занят (Gilbert & Hixon, 1991);

– устал (Bodenhausen, 1990);

– эмоционально возбужден (Esses et al., 1993b; Stroessner & Mackie, 1993);

– слишком молод и ещё не умеет разбираться отличительных особенностях (Biernat, 1991).

В современном мире этническая принадлежность и пол являются мощными факторами категоризации людей. Представьте себе Тома, 45-летнего чернокожего американца из Нового Орлеана, агента по продаже недвижимости. Подозреваю, что определение «чернокожий» будет доминировать над такими понятиями, как «мужчина средних лет», «бизнесмен» или «южанин».

Результаты экспериментов подтверждают нашу спонтанную категоризацию людей по расовой принадлежности. Подобно тому как мы воспринимаем в качестве отдельных определенных цветов то, что на самом деле является цветовым континуумом, мы не можем устоять и против деления людей на группы. Мы называем совершенно разных по своему происхождению людей «белыми» или «черными» так, словно одни из них действительно белые, а другие – черные. Когда испытуемые наблюдают за разными людьми, выступающими с разными заявлениями, потом они часто не могут вспомнить, кто что сказал, но расовую принадлежность сделавшего каждое заявление запоминают безошибочно (Hewstone et al., 1991; Stroessner et al., 1990; Taylor et al., 1978). Сама по себе подобная категоризация, конечно же, непредосудительна, но она создает фундамент для предрассудка.

На самом деле она даже необходима для того, чтобы возник предрассудок. Исходя из теории социальной идентификации, можно предположить, что люди, остро ощущающие свою социальную идентичность, будут исключительно внимательны к тому, чтобы правильно разделить людей на мы и они.Для проверки этой гипотезы Джим Бласкович, Натали Уайер, Лаура Сворт и Джеффри Киблер сравнили людей, наделенных расовыми предрассудками (т. е. тех, которые остро ощущали свою расовую принадлежность), и людей, лишенных расовых предрассудков; оказалось, что они с одинаковой скоростью классифицировали белые, серые и черные овалы (Blascovich, Wyer, Swart & Kibler, 1997). Но сколько времени понадобится каждой группе для того, чтобы категоризировать людей по расовому принципу? Люди, наделенные предрассудками, тратили на эту процедуру больше времени, особенно когда им предъявляли не совсем типичные лица (рис. 9.7), и были значительно больше озабочены тем, чтобы правильно разделить людей на мы (в эту категорию входили люди собственной расы) и они (другая раса). Предрассудок требует расовой категоризации.

Рис. 9.7. Расовая категоризация.А ну-ка, быстро: к какой расе принадлежит эта девушка? Люди, которым предрассудки свойственны в меньшей степени, отвечают на этот вопрос быстрее: очевидно, что их мало волнует возможная ошибка (такое впечатление, что при этом они думают: а какое это имеет значение?!)

Воспринимаемые сходства и различия

Представьте себе яблоки, кресла и карандаши.

Существует весьма заметная тенденция к восприятию объектов, относящихся к одной и той же группе, как более единообразных, чем это есть на самом деле. Все яблоки, о которых вы подумали, были красными, да? У всех кресел были прямые спинки? А карандаши были исключительно желтого цвета? Временной интервал, ограниченный двумя днями одного месяца, представляется нам более однородным, в частности, по такому параметру, как температура воздуха, чем временной интервал, ограниченный двумя днями разных месяцев. Например, нам кажется, что перепад температур в период с 15 по 23 ноября меньше, чем за тот же восьмидневный период с 30 ноября по 8 декабря (Krueger & Clement, 1994).

То же самое и с людьми. Стоит нам только поделить их на группы – на спортсменов, специалистов кинематографии и профессоров математики, – как у нас сразу же появляется склонность к преувеличению внутригруппового сходства и межгрупповых различий (S. E. Taylor, 1981; Wilder, 1978). Одного лишь разделения на группы достаточно для возникновения эффекта однородности чужой группы – появления ощущения, что все они «на одно лицо» и не похожи на «нас» и на «нашу» группу (Ostrom & Sedikides, 1992). Поскольку нам обычно нравятся люди, похожие на нас самих, и не нравятся те, кого мы воспринимаем как непохожих на нас, естественно, что в результате возникает предрасположенность в пользу своей группы (Byrne & Wong, 1962; Rokeach & Mezei, 1966; Stein et al., 1965).

Хорошее или плохое настроение способно усилить стереотипные представления о чужой группе. Пребывая в плохом расположении духа, мы воспринимаем и события, и людей в более негативном свете. Однако даже и положительные эмоции способны вмешаться в сложный мыслительный процесс, в результате чего мы начнем воспринимать членов другой группы более похожими друг на друга, чем это есть на самом деле (Mackie et al., 1996; Park & Banaji, 2000). Создается впечатление, что счастливые, удовлетворенные люди прилагают меньше усилий для того, чтобы вникать в различия. Более того, Гален Боденхаузен и его коллеги полагают: ощущение полноты собственного счастья может спровоцировать чувство некоего превосходства (Bodenhausen et al., 1994).

Самого факта принятия группой какого-либо решения достаточно для того, чтобы «чужие» переоценили её единодушие. Стоит какому-либо кандидату-консерватору с незначительным перевесом победить на общенациональных выборах, как обозреватели сразу же делают вывод о том, что «электорат стал консервативным». Победу кандидата-либерала с таким же незначительным преимуществом обозреватели приписали бы царящим в стране «либеральным настроениям», даже если бы её трудно было объяснить изменением настроений избирателей. Независимо от того, кем принято решение – большинством группы или её назначенным руководителем единолично, – окружающие всегда считают, что оно отражает установки всей группы (Allison et al., 1985, 1986, 1987, 1988, 1989, 1990, 1991, 1992, 1993, 1994, 1995, 1996). В США в 1994 г. на выборах в Конгресс победили республиканцы, набравшие 53% голосов, и хотя большая часть взрослого населения не приняла участия в голосовании, комментаторы назвали этот результат «революцией», «кардинальным изменением соотношения сил на политической арене» и «полной трансформацией политической жизни». Даже результаты президентских выборов 2000 г., которые фактически были «вытянуты», интерпретировались как конец политической карьеры проигравшего кандидата Альберта Гора.

Когда же речь идет о нашей собственной группе, мы более склонны замечать различия.

– Многие неевропейцы считают население Швейцарии однородным. Однако сами граждане этой страны придерживаются иного мнения, ибо среди них есть люди, говорящие на французском, немецком и итальянском языках.

– Многие англоговорящие американцы называют всех выходцев из Латинской Америки одним словом – «латинос» (Latinos).Что же касается самих американцев мексиканского, кубинского или пуэрториканского происхождения, то для них различия между ними очевидны, особенно различия между своей собственной подгруппой и остальными (Huddy & Virtanen, 1995).

– Члены любого женского клуба считают, что между ними больше различий, чем между членами других клубов, и воспринимают последних как более похожих друг на друга (Park & Rothbart, 1982). То же самое можно сказать и о крупных бизнесменах и инженерах: они тоже переоценивают однородность личностных качеств и установок представителей других групп (Judd et al., 1991).

Общий принцип таков: чем больше мы знаем о какой-либо социальной группе, тем отчетливее понимаем, что она не однородна (Brown & Wootton-Millward, 1993; Linville et al., 1989). Чем меньше знаний, тем более стереотипны наши представления. Справедливо и другое: чем меньше сама группа и её влияние, чем меньше внимания мы ей уделяем, тем больше тяготеем к стереотипам (Fiske, 1993; Mullen & Hu, 1989). Тех, в чьих руках власть, мы своим вниманием не обделяем.

«Женщины больше похожи друг на друга, чем мужчины. Лорд (не леди!) Честерфилд»

Возможно, вы и сами это замечали: они – представители любой другой, не вашей, расы – кажутся вам на одно лицо. Многие из нас могут припомнить случаи, когда попадали в неловкое положение, спутав двух представителей какой-либо расы и назвав одного из них именем другого и услышав в ответ: «Для вас мы все на одно лицо». В экспериментах, проведенных в США (Brigham & Williamson, 1979; Chance & Goldstein, 1981, 1986) и в Шотландии (Ellis, 1981), было обнаружено: представители другой расы действительно воспринимаются нами как люди, значительно более похожие друг на друга, чем представители нашей собственной расы. Когда белым студентам показывали фотографии нескольких белых и нескольких чернокожих людей, а затем просили выбрать их из кипы разных фотоснимков, они демонстрировали то, что называется предвзятостью в отношении собственной расы: допускали меньше ошибок, выбирая фотографии белых, и нередко отбирали те фотографии чернокожих, которые им прежде не показывали.

Я – белый. Впервые прочитав об этих исследованиях, я подумал: «Разумеется, белые меньше похожи друг на друга, чем чернокожие!» Однако моя реакция – всего лишь иллюстрация этого феномена: если бы моя реакция была правильной, значит, и чернокожие тоже должны лучше узнавать белые лица среди множества фотографий белых людей, чем черные – среди множества фотографий чернокожих. Но в действительности, как следует из данных, представленных на рис. 9.8, чернокожие правильнее идентифицируют чернокожих, чем белых (Bothwell et al., 1989). А испанец быстрее узнает испанца, которого он видел за пару часов до этого, чем белого американца нелатинского происхождения (Platz & Hosch, 1988). Речь не о том, что мы не способны воспринимать различия между лицами людей, принадлежащих к другой расе. Скорее, причина в другом: глядя на лицо человека из другой расовой группы, мы зачастую в первую очередь обращаем внимание именно на расу («этот мужчина – чернокожий»), а не на его индивидуальные черты. Когда же мы видим перед собой представителя своей собственной расы, то меньше думаем о его расовой принадлежности и более внимательны к нему как к индивиду (Levin, 2000).

Рис. 9.8. Предвзятость в отношении собственной расы.Белые испытуемые допускали меньше ошибок при идентификации лиц белых, чем при идентификации лиц чернокожих. Чернокожие испытуемые допускали меньше ошибок при идентификации лиц чернокожих, чем при идентификации лиц белых. (Источник:P. G. Devine & R. S. Malpass, 1985)

Отличительные особенности

Другие способы, к которым мы прибегаем, воспринимая окружающий мир, тоже порождают стереотипы. Необычные люди или неординарные, экстремальные события нередко настолько завладевают нашим вниманием, что искажают суждения.

Необычные люди

Доводилось ли вам когда-нибудь оказываться в положении единственного (среди собравшихся по какому-либо поводу людей) представителя своего пола, расы или национальности? Если да, то ваше отличие от других, возможно, сделало вас более заметным и превратило в объект всеобщего внимания. Единственный чернокожий среди белых, единственный мужчина среди женщин или единственная женщина среди мужчин кажутся более заметными и влиятельными, а их достоинства и недостатки преувеличиваются (Crocker & McGraw, 1984; S. E. Taylor et al., 1979). Это происходит потому, что мы склонны считать человека, выделяющегося в группе, причиной всего, что бы ни происходило (Taylor & Fiske, 1978). Если нам посоветовали обратить внимание на Джо, рядового члена группы, нам будет казаться, что его влияние на группу выше среднего. Когда человек привлекает наше внимание, нам кажется, что на нем лежит большая ответственность за происходящее. Замечали ли вы, что окружающие «категоризуют» также и вас по наиболее отличительным, неординарным чертам вашего характера и поведения? Скажите окружающим, что некто увлекается парашютным спортом и теннисом, и о нем станут думать, как о парашютисте (Nelson & Miller, 1997). И если вы попросите их выбрать для него подарок, книге о теннисе они предпочтут книгу о затяжных прыжках с парашютом. Человек, в доме которого живут змея и щенок, будет скорее считаться владельцем змеи, нежели владельцем собаки. Люди также не проходят мимо тех, кто не оправдывает их ожиданий (Bettencourt et al., 1997). Собственный жизненный опыт подсказал Стивену Картеру, чернокожему американцу и интеллектуалу, следующие слова: «Подобно цветку, расцветшему посреди зимы, интеллект скорее привлечет к себе внимание, если он появится там, где его не ожидают» (Carter, 1993, р. 54). Подобное восприятие неординарности помогает высокоодаренным претендентам на работу из низов привлекать к себе внимание, хотя им также приходится и больше трудиться, чтобы доказывать свою состоятельность (Biernat & Kobrynowicz, 1997).

Эллен Ланджер и Луис Имбер очень остроумно доказали, что необычные люди действительно привлекают повышенное внимание (Langer & Imber, 1980). Они предлагали студентам Гарвардского университета видеозапись читающего мужчины. Студенты смотрели её с большим вниманием, если им говорили, что перед ними неординарный человек – раковый больной, гомосексуалист или миллионер. Они замечали такие черты, которые ускользали от внимания других зрителей, а их оценки мужчины были более радикальными. В отличие от других зрителей те испытуемые, которые считали, что перед ними раковый больной, замечали характерные особенности лица и движения тела и на этом основании заключали, что «он отличается от других». Повышенное внимание, уделяемое нами необычным людям, создает иллюзорное представление о том, что они больше отличаются от остальных, чем есть на самом деле. Если окружающие думают, что у вас IQ гения, возможно, они заметят в вас такое, что при иных обстоятельствах ускользнуло бы от их внимания.

«Представители большинства (в данном случае – белые жители Манитобы) нередко имеют так называемые «метастереотипы» – представления о том, какие стереотипы относительно них существуют у меньшинств (Vorauer et al., 1998). Даже таким относительно толерантным людям, как белые граждане Канады, израильские евреи или американские христиане, может казаться, что меньшинства в их странах считают их нетерпимыми, высокомерными или склонными к покровительству. Если Джордж боится, что он для Гамаля – «типичный образованный расист», то, разговаривая с Гамалем, будет держать ухо востро.»

Оказавшись в обществе американцев европейского происхождения, афроамериканцы порой сталкиваются с людьми, реагирующими на их отличительные особенности. Многие из них говорят, что на них не просто смотрят, а, что называется, пялят глаза, отпускают в их адрес нелестные замечания и плохо обслуживают (Swim et al., 1998). Порой мы приписываем реакцию окружающих нашей нестандартной внешности, хотя на самом деле ничего подобного нет. К такому выводу пришли исследователи Роберт Клек и Анжело Стрента после того, как провели в Дартмутском колледже эксперимент, участницы которого «были ими обезображены» (Kleck & Strenta, 1980). Испытуемые думали, что цель экспериментаторов – выяснить, как окружающие будут реагировать на шрамы на их лицах, созданные с помощью специального театрального грима и разрезавшие правые щеки от уха до рта. В действительности же у исследователей была иная цель – посмотреть, как женщины, считающие себя обезображенными, будут воспринимать поведение окружающих по отношению к ним. Испытуемых загримировали, после чего экспериментатор дал каждой женщине маленькое ручное зеркальце, и она смогла убедиться в том, что «шрам» на месте. Когда женщина откладывала зеркало, он накладывал поверх грима немного «увлажнителя», для того чтобы грим лучше держался. В действительности же «увлажнитель» удалял «шрам».

Затем следовала пронзительная сцена. Молодая женщина, необычайно остро ощущающая свое якобы изуродованное лицо, разговаривала с другой женщиной, которая не видела никакого уродства и ничего не знала о том, через что прошла её собеседница. Если вам знакомо это острое чувство собственного несовершенства – возможно, из-за физического недостатка, из-за прыщей или просто из-за того, что сегодня у вас плохо лежат волосы, – тогда вы, скорее всего, посочувствуете этой сосредоточенной на себе женщине. Женщины «со шрамами» оказались более чувствительными к тому, как собеседницы смотрели на них, по сравнению с теми испытуемыми, которых убедили: их собеседницы подумают, что у них просто аллергия. Женщины «со шрамами» оценили собеседниц как более напряженных, отстраненных и более склонных к покровительству. На самом же деле экспериментаторы, впоследствии проанализировавшие видеозаписи бесед с «обезображенными» женщинами, не обнаружили ничего подобного. Сосредоточившись на том, что они «не такие как все», женщины «со шрамами» неверно истолковывали те действия и слова своих собеседниц, на которые в другой ситуации не обратили бы внимания.

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.