Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Специфика и взаимосвязь естественно-научной и гуманитарной культур



Для начала определимся с исходными понятиями. Коль скоро речь пойдет о типах культур, то в определении нуждается в первую очередь само понятие «культура». Оставляя в стороне дискуссии о сложности и неоднозначности данного понятия, остановимся на одном из самых простых его определений.

Культура — это совокупность созданных человеком материальных и духовных ценностей, а также сама человеческая способность данные ценности производить и использовать.

С помощью данного понятия обычно подчеркивают надприрод-ный, чисто социальный характер человеческого бытия. Культура — это все, что создано человеком как бы в добавление к природному миру, хотя и на его основе. Наглядной иллюстрацией данного тези-


са может служить известное античное рассуждение о «природе ве­щей»: если, допустим, посадить в землю черенок оливы, то из него вырастет новая олива, а если закопать в землю скамейку из оливы, то вырастет отнюдь не скамейка, а опять же новая олива! То есть сохранится только природная основа этого предмета, а чисто чело­веческая — исчезнет.

Однако кроме тривиальной мысли о хрупкости созданий нашей культуры из этого примера можно извлечь и другую мораль. Суть ее в том, что мир человеческой культуры существует не рядом с при­родным, а внутри него. И потому неразрывно с ним связан. Следо­вательно, всякий предмет культуры в принципе разложим как ми­нимум на две составляющие — природную основу и его социальное содержание и оформление.

Именно эта двойственность мира культуры и является в итоге основанием возникновения двух ее типов, которые принято назы­вать естественно-научной и гуманитарной культурой. Предметная область естественно-научного знания — чисто природные свойства, связи и отношения вещей, «работающие» в мире человеческой культуры в виде естественных наук, технических изобретений и приспособлений, производственных технологий и т.д. Гуманитар­ное знание охватывает область явлений, в которых представлены свойства, связи и отношения самих людей как существ, во-первых, социальных (общественных), а во-вторых — духовных, наделенных разумом. Гуманитарная культура включает «человековедческие» науки (философию, социологию, историю и др.), а также религию, мораль, право и т.д.

□ истоки и предмет спора двух культур

Наличие в единой человеческой культуре двух разнородных ти­пов знания (естественно-научного и гуманитарного) стало предме­том философского анализа еще в XIX в., в пору формирования большинства наук о проявлениях человеческого духа (религиоведе­ния, эстетики, теории государства и права). Однако в ту эпоху ин­терес к данной проблеме носил в большей мере теоретический, ака­демический характер. В XX в. данная проблема перешла в практи­ческую плоскость: возникло ясное ощущение растущего разрыва между естественно-научным и гуманитарным типами культуры. Иначе говоря, гуманитарии и естественники (технари) элементарно перестали друг друга понимать. А взаимное непонимание автомати­чески снижает интерес и уважение друг к другу, что, в свою оче­редь, чревато открытой конфронтацией и враждой.

И это отнюдь не надуманные страсти, а совершенно реальная угроза развитию культуры. Ведь культура — это прежде всего сис­тема общественных ценностей. Общее признание какого-либо на­бора таких ценностей консолидирует, сплачивает общество. Покло-


нение же разным ценностям, ценностный раскол в культуре — яв­ление достаточно опасное. Вспомним хотя бы яростное отрицание религиозных ценностей создателями советского государства в 1920—30-е гг. и практику разрушения храмов, разгона религиозных общин и т.п. Много ли пользы принесло нашему обществу столь суровое внедрение антирелигиозных ценностей? Взаимонепонима­ние и неприятие людьми разных систем ценностей всегда чревато негативными последствиями. То же относится и к разногласиям естествоиспытателей и гуманитариев.

К взаимопониманию же можно прийти, начав хотя бы с анализа причин и условий появления взаимонепонимания. Почему, напри­мер, конфронтация естественно-научной и гуманитарной культур обострилась именно в XX в., причем во второй его половине? Ответ на этот вопрос очевиден. Это время отмечено грандиозными успе­хами естествознания и практическим их воплощением. Создание атомных реакторов, телевидения, компьютеров, выход человека в космос, расшифровка генетического кода — эти и другие выдающие­ся достижения естественно-научной культуры зримо меняли стиль и образ жизни человека. Гуманитарная же культура предъявить что-либо равноценное, к сожалению, не смогла. Однако принять стан­дарты и образцы мышления естествоиспытателей она также упорно отказывалась. В итоге гуманитарная культура, культивируя свою специфику и обособленность, все больше производила впечатление какой-то архаики, имеющей разве что музейную ценность, и каза­лась пригодной лишь для развлечения и досуга уставшего от прак­тических забот носителя естественно-научной культуры.

Таков был исходный пункт многочисленных споров «физиков» и «лириков» о судьбах двух культур, пик которых пришелся на 1960-е гг. В центре внимания оказались статус и общественная зна­чимость двух типов наук: естественных и гуманитарных. Конечно, понятия соответствующих типов культур гораздо объемнее и слож­нее. Однако в конечном счете их современный облик и структуру определяют именно естественные и гуманитарные науки. Поэтому анализировать существо обсуждаемой проблемы в принципе легче и проще как раз на примере различий гуманитарного и естественно­научного знания.

Может и впрямь показаться, что тут и проблемы-то никакой нет. Ясно, что гуманитарные и естественные науки различаются по своим объектам. Первые изучают человека и общество, а вторые — природу. Что же здесь проблематичного?

Однако проблема тем не менее есть. Ее можно уловить даже в нашем обычном словоупотреблении. Мы привыкли, к примеру, на­зывать разделы естествознания точными науками. Никого не удив­ляет противопоставление точных наук гуманитарным. Но если быть последовательным и соблюдать правила логики, то получится, что


гуманитарные науки — науки «неточные»? Но ведь неточных наук не может быть по определению. В этом-то и заключается часть об­суждаемой проблемы.

Интуитивно ясно, что как бы гуманитарные науки ни стара­лись, достичь точности, строгости и доказательности наук естест­венных им не дано. Подобное положение давно уже служит главной мишенью для критики представителями естествознания: ну что это за наука такая, например, история, если в ней возможны взаимоис­ключающие оценки одних и тех же событий?! Для одних историков события октября 1917 г. в России есть великая революция и прорыв в будущее, а для других — банальный политический переворот с трагическими последствиями. Или, допустим, любой школьник знает из литературоведения, что Шекспир — гений. А вот другой литературный гений — Л.Н. Толстой — сей факт с непостижимым упорством отрицал невзирая на какие бы то ни было «научные» изыскания в этой области. Попробовал бы он отрицать геометрию Евклида или механику Ньютона. А Шекспира — пожалуйста! Соз­дается впечатление, что в гуманитаристике порой вообще невоз­можно что-нибудь доказать рациональными аргументами. И при­знание каких-либо достижений в той или иной области гуманитар­ной культуры — лишь вопрос вкуса и веры. Оттого и возникает у многих представителей естествознания несколько пренебрежитель­ное отношение к результатам гуманитарных наук. Полученное ими знание рисуется отчасти неполноценным, не дотягивающим до ста­туса научности.

Гуманитарии в этом споре тоже в долгу не остаются. Защищаясь от обвинений в неоднозначности выводов, они в основном апелли­руют к неимоверной сложности объекта своих исследований. Ведь нет в природе более сложного объекта для изучения, чем человек. Звезды, планеты, атомы, молекулы — в конечном счете структуры достаточно простые или, по крайней мере, разложимые на сотню с лишним химических элементов или пару сотен элементарных час­тиц. А типов фундаментальных взаимодействий между ними вооб­ще всего четыре! Да и те вот-вот будут сведены к одному един­ственному.

Кроме того, поведение природных объектов однозначно детер­минировано законами природы и поэтому четко предсказуемо. Пла­нета Земля или электрон не выбирают сами, по каким орбитам им двигаться или в какую сторону вращаться. Другое дело — человек, обладающий свободой воли. Нет таких законов в природе, которые бы однозначно предписывали человеку, по каким траекториям ему перемещаться, какой род занятий (гуманитарный или естественно­научный) предпочесть или как свою страну обустроить. Более того, даже сам факт пребывания человека в этом мире — и тот может слу-


жить предметом его собственного произвольного выбора! Ну о ка­кой однозначной предсказуемости событий тут можно говорить?

Конечно, в поведении человека и поведении природных объек­тов можно обнаружить некоторое сходство и даже единство. Но есть одна чисто человеческая сфера реальности, аналогов которой в природном мире просто не существует. Дело в том, что человек жи­вет не только в мире вещей, но и в мире смыслов, символов, зна­ков. Слиток золота для современного человека — не просто пла­стичный металл, но и предмет вожделений, страстей, символ власти и престижа. Этот смысл управляет поведением человека не в мень­шей мере, чем природные факторы, а то и в большей, раз «люди гибнут за металл». И это уже совсем другая реальность, куда естест­вознанию доступа нет.

Во всем, что делает человек, ему нужен прежде всего отчетли­вый смысл! Бессмысленность деятельности (Сизифов труд) — самое страшное наказание. Проясняют же смысл бытия человека, общест­ва, Вселенной, а порой и создают его (просто придумывают), имен­но гуманитарные области знания.

Так что им тоже есть чем похвастаться перед естествознанием: они «очеловечивают», наполняют смыслом и ценностью холодно-безразличный к нуждам человека природный мир. И в конце концов, что для человека важнее: знать, из каких клеток и тканей он состоит или в чем смысл его существования? Вопрос этот, быть может, не совсем корректен, ибо ясно, что хорошо знать и то и другое. Однако он достаточно четко высвечивает разницу в компетенции естествен­ных и гуманитарных наук и культур.

Основная проблема их различения, однако, заключается не в том, кто главнее или нужнее, а в том, почему стандарты научности естествознания слабо применимы в гуманитарных областях. И со­ответственно, куда направлять усилия: продолжать не слишком удачные попытки внедрения естественно-научных образцов и мето­дов исследования в гуманитаристику или сосредоточиться на выяв­лении специфики последней и разрабатывать для нее собственные особые требования и стандарты научности?

Вопрос этот ныне не имеет окончательного решения, и поиск ответа на него ведется по обоим направлениям. Тем не менее к на­стоящему моменту сложилась устойчивая традиция достаточно строгого различения гуманитарного и естественно-научного знания по принципиально не сводимым к общему знаменателю особенно­стям их объектов, методов и образцов научности.

□ «науки о природе» и «науки о духе»

Постановка проблемы различения «наук о природе» и «наук о духе» впервые была предпринята во второй половине XIX в. в таких


философских направлениях, как неокантианство (В. Виндельбанд (1848—1915), Г. Риккерт (1863—1936)) и «философия жизни» (В. Дилътей (1833—1911)). Накопленные с тех пор аргументы в поль­зу обособления двух типов научного знания выглядят примерно так.

Объяснение — понимание.Природа для нас есть нечто внешнее, материальное, чуждое. Ее явления безгласны, немы и холодно рав­нодушны по отношению к нам. Их исследование поэтому сводится к столь же бесстрастному расчленению на причины и следствия, общее и особенное, необходимое и случайное. Все в природе жест­ко сцеплено причинной обусловленностью и закономерностями. А сведение явлений природы к их причинам и законам существо­вания есть объяснение — главная и определяющая познавательная процедура в науках о природе.

Науки о духе, напротив, имеют дело с предметом не внешним, а внутренним для нас. Явления духа даны нам непосредственно, мы их переживаем как свои собственные, глубоко личные. Поэтому дела человеческие подлежат не столько объяснению, сколько пони­манию. То есть такой познавательной процедуре, в которой мы мо­жем как бы поставить себя на место другого и «изнутри» почувст­вовать и пережить какое-либо историческое событие, религиозное откровение или эстетический восторг. При этом жизнь человече­ская не сводима полностью к рациональным началам. В ней всегда есть место и иррациональному — в принципе необъяснимым с точ­ки зрения причин и следствий порывам и движениям души.

Именно поэтому истины в науках о природе доказываются: объяснение одинаково для всех и общезначимо. Истины же в нау­ках о духе лишь истолковываются, интерпретируются: мера пони­мания, чувствования, сопереживания не может быть одинаковой.

Генерализация — индивидуализация.Другим существенным ос­нованием выделения специфики наук о природе и наук о духе явля­ются особенности метода исследования. Для первых характерен ме­тод генерализирующий (выделяющий общее в вещах), для вторых — индивидуализирующий (подчеркивающий неповторимость, уникаль­ность явления).

Цель наук о природе — отыскать общее в разнообразных явлени­ях, подвести их под единое правило. И чем больше различных объек­тов подпадает под найденное обобщение (генерализацию), тем фун­даментальнее данный закон. Между обычным камнем или планетой, галактикой или космической пылью различия несущественны, если речь идет о формуле закона всемирного тяготения: она одинакова для любых объектов подобного рода. Примерно 1,5 млн видов жи­вотных обитают на нашей планете, однако механизм передачи на­следственных признаков у всех один и тот же. На поиск таких уни­версальных обобщений и ориентированы естественные науки. Еди­ничные объекты или отдельные особи не имеют для них значения.


Гуманитарная наука, если она хочет оставаться именно наукой, также обязана искать общее в объектах своего исследования и, сле­довательно, устанавливать общие правила и законы. Она это и дела­ет, только весьма своеобразно. Ведь сфера ее компетенции — чело­век. А человек, как бы он ни был сир и убог, все же имеет для куль­туры большее значение, чем какой-нибудь электрон для физика-экспериментатора или бабочка для энтомолога. Поэтому пренебре­гать его индивидуальностью, отличиями от других людей нельзя даже при установлении общего правила или закона. Общее в сфере гума­нитарной реальности, разумеется, тоже есть. Но оно должно быть представлено только в неразрывной связи с индивидуальным.

Вспомним, например, литературных героев. Господа Чацкий, Онегин, Чичиков, Базаров и другие известны нам, прежде всего, как литературные типы, т.е. некоторые обобщения реальных черт множества реальных персон. «Типические характеры в типических обстоятельствах» — вот «сверхзадача» литературы и литературовед­ческих наук. Значит, и тут присутствует ориентация на выделение общего в исследуемой реальности. Однако все эти литературные ти­пы являются одновременно и яркими индивидуальностями, уни­кальными и неповторимыми личностями. И без такого, строго ин­дивидуального, воплощения подобные типы просто не существуют. Та же картина наблюдается и в других областях гуманитаристи-ки. Любое историческое событие (например, революция) несет в себе, без сомнения, некоторые общие черты, сходство с другими событиями. При желании можно даже построить некую общую мо­дель всех событий такого рода. Но без наполнения этой общей конструкции сугубо индивидуальными, личными страстями, эмо­циями, амбициями конкретных участников не получится никакой истории. Только индивидуализация, воплощение как «темных», так и прогрессивных сил истории в конкретных людях и их делах, мо­жет дать историку шанс сделать что-то ценное в своей науке.

Таким образом, «индивидуализирующий» метод наук гумани­тарных противопоставляется «генерализирующему» методу наук ес­тественных. Заметим при этом, что подчеркиваемая в гуманитари-стике неразрывная связь общего и индивидуального вовсе не явля­ется ее исключительным достоянием. Подобная связь существует везде. Общее в природе точно так же проявляется, только через от­дельные, конкретные объекты. И, наверное, любой электрон во Вселенной на своем уровне так же уникален и неповторим, как и конкретный человек в обществе. Все дело в том, что наука принад­лежит не вообще Вселенной, а человеку. Поэтому индивидуаль­ность последнего в науке может иметь значение, а индивидуаль­ность электрона — нет.

Отношение к ценностям.Следующим параметром, разводящим гуманитарные и естественные науки по разные стороны баррикад,


является их отношение к ценностям, а точнее, степень влияния человеческих ценностей на характер и направленность научного знания.

Под ценностями обычно понимают общественную или лично­стную значимость для человека тех или иных явлений природной и социальной реальности. Это могут быть и конкретные предметы жизненного обихода (пища, кров, достаток), и высокие идеалы доб­ра, справедливости, красоты и т.д. В науке высшей ценностью можно смело объявить истину.

Свою лепту в разграничение гуманитарных и естественных наук ценности вносят «сомнительным» в научном плане способом их обоснования. Суть в том, что строго теоретически обосновать вы­бор человеком тех или иных ценностей невозможно (хотя порой и очень хочется).

Сравним для примера два суждения. Первое: «Данная глава учеб­ника по объему меньше следующей». Можно ли установить истин­ность этого суждения эмпирическим, т.е. опытным, путем? Нет ни­чего проще — достаточно посчитать количество страниц в обеих главах. Вывод будет однозначным, и вряд ли кому придет в голову его оспаривать.

Но вот другое суждение: «Данная глава учебника интереснее следующей». Утверждение совершенно простое и обычное. Но мож­но ли дать точное эмпирическое подтверждение такому выводу? Вряд ли. Ибо для однозначного подтверждения или опровержения данного суждения отсутствует какая-либо объективная общая нор­ма. Однако таковы все суждения, в которых оперируют понятиями «лучше», «красивее», «справедливее» и т.д. Они не подлежат про­верке на истинность, поскольку апеллируют к человеческим ценно­стям, богатство которых бесконечно, а выбор во многом произво­лен. Поэтому в едином мире гуманитарной культуры вполне мирно сосуществуют Христос и Будда, классика и модернизм и т.п.

Не может избежать ценностно-окрашенных суждений и гумани­тарное научное знание. Как бы ни старалась, например, теория по­литической демократии опираться исключительно на «чистые» фак­ты и рациональные аргументы, ей никак не удается спрятать свой исходный ценностный посыл — неистребимое стремление людей к свободе и равенству. А оно иррационально никак не менее, чем рационально. Ведь зачастую свободу гораздо труднее выносить, чем несвободу (вспомните «Легенду о Великом инквизиторе» Ф.М. Дос­тоевского), а доведенное до логического конца равенство приводит к господству «всеобщей серости» (КН. Леонтьев (1831—1891) — русский философ), отсутствию творческих дерзаний и романтиче­ской героики. Однако притягательность свободы и равенства от это­го почему-то не только не угасает, но напротив, вдохновляет людей


Г


на все новые усилия. Так что ценностный характер данных понятий очевиден. Но это ставит политическую теорию в двусмысленное положение: ей приходится подбирать аргументы под заранее сде­ланный выбор!

Естествознание же всегда гордилось тем, что в нем невозможны подобные ситуации. Естественные науки добровольно принимают «диктатуру фактов», которые должны найти свое объяснение совер­шенно независимо от каких бы то ни было предпочтений и приори­тетов познающего субъекта. Умение анализировать мир в его собст­венной логике и законосообразности, видеть мир таким, «каков он есть сам по себе», — важнейшее достоинство естествознания. Поэто­му оно не сомневается в том, что устанавливаемые им истины объек­тивны, общеобязательны и в любой момент могут быть подтвержде­ны опытом.

У истин гуманитарных, благодаря их связи с ценностями, отно­шения с опытом сложнее. Ведь они раскрывают не только то, что в социальном мире реально есть, но и то, что в нем должно быть\ А представления о должном (в отличие от представлений о сущем) часто формируются несмотря на и даже вопреки наличному опыту. Ведь сколь бы беспросветна и безнадежна ни была наша жизнь, всегда сохраняется вера в лучшее, в то, что рано или поздно идеалы доб­ра, справедливости и красоты найдут свое практическое воплощение.

Таким образом, ценностная составляющая знания оказывается существенной в основном для гуманитаристики. Из естествознания ценности упорно изгонялись. Но, как показало развитие событий в XX в., и естественные науки не вправе считать себя полностью сво­бодными от ценностей. Хотя, конечно, влияние последних на есте­ствознание гораздо меньше и далеко не так очевидно, как в области гуманитарного знания.

Антропоцентризм.Признание ценностной природы гуманитарно­го знания имеет ряд других важных следствий для проблемы разли­чения гуманитарных и естественных наук. В частности, естество­знание потратило немало усилий, чтобы избавиться от присущего ему на первых порах антропоцентризма, т.е. представления о цен­тральном месте человека в мироздании в целом. Более точно пред­ставляя реальные масштабы и бесконечное разнообразие форм су­ществования мира, некоторые нынешние естествоиспытатели по­зволяют себе сравнивать человечество со случайно возникшим на­летом плесени на задворках одной из мелких галактик, затерявшей­ся на просторах необъятной Вселенной. Сравнение, возможно, обид­ное, но при объективной оценке масштабов человеческой активно­сти во Вселенной, может быть, даже и почетное.

На таком фоне подлинное утешение и необходимую дозу само­уважения предоставляют человечеству лишь гуманитарные науки.


В них человек по-прежнему находится в центре внимания, являет собой главную ценность и важнейший объект интереса. Гуманитар­ное знание антропоцентрично по своей сути.

Идеологическая нейтральность — нагруженность.Еще одним важным следствием ценностной деформации научного знания явля­ется его идеологическая нагруженность. Дело в том, что ценностная природа знания в конечном счете означает его зависимость от при­оритетов и предпочтений познающего субъекта. Но последний — вовсе не абстрактная величина, а конкретный человек или группа лиц, которые работают во вполне конкретных исторических усло­виях и, следовательно, принадлежат к не менее конкретному соци­альному слою, классу, нации и т.д. В свою очередь каждая из этих социальных групп обладает собственным набором экономических, политических, социальных и прочих интересов. Поэтому при изу­чении коллизий общественной жизни наличие таких интересов не может не влиять на конечные выводы исследователя, как бы тот ни старался быть беспристрастным.

Хотя древнегреческий философ и ученый Аристотель (384— 322 до н. э.) — поистине мудрый человек, но и он, к примеру, отка­зывал земледельцам и ремесленникам в предоставлении прав граж­данина по той причине, что земледелие и ремесла хоть и необходимы для жизни, но «противны добродетели». Добродетельным, с его точ­ки зрения, можно стать, лишь освободившись от забот о делах пер­вой необходимости. Ясно, что такой вывод великого искателя исти­ны есть прямое следствие его собственного образа жизни, опреде­ляемого принадлежностью к привилегированным слоям общества.

Теоретическое знание, в котором представлен тот или иной соци­ально-групповой интерес, называется идеологией. Идеология не тож­дественна науке, но частично с ней совпадает, так как использует знание теоретического, научного уровня. Расхождение же между ними лежит в области целей и задач: наука ищет истину, идеология стремится обосновать и оправдать какой-либо социальный интерес. А поскольку истину в области обществознания ищут конкретные представители конкретных социальных групп (наций, классов), то происходит взаимоналожение научных и идеологических устремле­ний, и гуманитарные науки невольно оказываются идеологически нагруженными.

В естествознании картина иная. Его объект — мир природы — к счастью, не является полем столкновения противоречивых общест­венных интересов. Его конечные выводы практически не затраги­вают интересы конкурирующих социальных групп. Поэтому естест­венные науки идеологически нейтральны. А если в них и представ­лен какой-либо социальный интерес, то он, скорее всего, общече­ловеческий.


Субъект-объектное отношение.Различия в объектах познания (мир природы и мир человека) являются, конечно, основным кри­терием выделения специфики гуманитарных и естественных наук. Но, оказывается, в обоих случаях не менее важны и отношения объек­та и субъекта (того, кто познает) познания. В области естествозна­ния субъект (человек) и объект познания (природа) строго разделе­ны. Человек как бы наблюдает природный мир «со стороны», от-страненно. В сфере же гуманитарной субъект (человек) и объект познания (общество) частично совпадают, что позволяет говорить о самопознании. Данное обстоятельство приводит к весьма любопыт­ным последствиям.

Если, например, физику не удался какой-либо эксперимент, то причину неудачи ищут только в сфере субъективной: неверна тео­рия, не отлажена методика и т.д. В любом случае природа (объект познания) «виноватой» быть не может! Обществоведу в этом плане гораздо сложнее. Если какой-либо «социальный эксперимент» (до­пустим, социализм) не удался, то это отнюдь не означает, что не­верна теория. «Виновником» неудачи может оказаться и сам «объ­ект» этой теории — народ, который еще «не созрел», не понял, не оценил социалистических перспектив, а то и просто пожалел уси­лий для их практического осуществления. Во многом именно по­этому разного рода иллюзии и заблуждения в гуманитарных науках гораздо более прочны и живучи, нежели в науках естественных.

Количество — качество.Существенное значение в обсуждаемой проблеме имеет и очевидная разница в объеме применения обще­научных методов естественной и гуманитарной отраслями научного знания. Естествознание, как известно, превратилось в полноценную науку с тех самых пор, как сумело опереться на экспериментально-математические методы. Со времен Г. Галилея (1564—1642) естест­венные науки имеют дело только с теми характеристиками природ­ных объектов, которые можно каким-либо образом измерить, выра­зить количественно (величина, масса, сила и др.). А если сразу не получается, то с ними можно и нужно экспериментировать, т.е. создавать искусственно такие условия, при которых искомые коли­чественные параметры обязательно проявятся. Именно упор на стро­го объективную количественную оценку изучаемых объектов и принес естествознанию славу «точных наук».

Гуманитариям в этом плане повезло меньше. Мало того, что изучаемые ими явления плохо поддаются математической (количе­ственной) обработке, так еще и экспериментальные методы иссле­дования весьма затруднены из-за моральных запретов. (Из гумани­тарных наук разве что у психологии есть обширная эксперимен­тальная база.)

Устойчивостьподвижность объекта.Наверное, заслуживает упоминания и разница в степени устойчивости природных и соци-


альных объектов. Изучение природных объектов — дело необычай­но благодарное. Физик может быть вполне уверен, что элементарная частица или звезда практически не изменились со времен древних греков. Появление нового вида растений или животных тоже требует не одной сотни, а то и тысячи лет. По сравнению с масштабами че­ловеческой жизни природные объекты необычайно стабильны.

Постоянство же объектов социальных иное. Их динамика впол­не сопоставима с протяженностью жизни отдельного человека. Среднее и старшее поколения нынешних россиян, к примеру, с некоторым изумлением констатируют, что они живут совсем в дру­гой стране по сравнению с той, в которой прошла их молодость.

Таким образом, обособление гуманитарных и естественных наук явно не случайно. Основания их специфики глубоки и разнообраз­ны. Сведем для наглядности все перечисленные критерии различе­ния гуманитарного и естественно-научного знания в единую табли­цу (табл. 1.1).

Таблица 1.1 Критерии различения гуманитарного и естественно-научного знания

Критерий различения Естественные науки Гуманитарные науки
Объект исследования Природа Человек, общество
Ведущая функция Объяснение (истины Понимание (истины
  доказываются) истолковываются)
Характер методологии Генерализирующий Индивидуализирующий
  (обобщающий)  
Влияние ценностей Малозаметно, неявно Существенно, открыто
Антропоцентризм Изгоняется Неизбежен
Идеологическая нагрузка Идеологический нейтра- Идеологическая нагру-
  литет женность
Взаимоотношения субъ- Строго разделены Частично совпадают
екта и объекта познания    
Количественно-качествен- Преобладание количест- Преобладание качест-
ные характеристики венных оценок венных оценок
Применение экспери- Составляет основу Затруднено
ментальных методов методологии  
Характер объекта Материальный, относи- Больше идеальный, чем
исследования тельно устойчивый материальный, относи-
    тельно изменчивый

Итак, гуманитарные и естественные науки, а также формирую­щиеся на их основе типы культур разделены весьма фундаменталь­но. Но означает ли это, что их нужно рассматривать как антиподы, полностью несовместимые друг с другом способы освоения челове­ком реальности? Конечно же, нет. Размежевание естественно-науч­ного и гуманитарного типов культур, хотя и приняло драматические формы, все же не может отменить факта их исходной взаимосвязи


Г


и взаимозависимости. Они нуждаются друг в друге, как наши пра­вая и левая руки, как слух и зрение и т.д. Они не столько противо­положны, сколько, как сказал бы Н. Бор, взаимодополнительны.

□ Единство и взаимосвязь естественно-научной и гуманитарной культур

Введение постулата о неразрывном единстве гуманитарной и ес­тественно-научной культур (и соответствующих типов наук) может быть оправдано несколькими соображениями.

1. И тот и другой типы культур суть творения разума и рук че­
ловеческих. А человек при всей своей обособленности от природы
продолжает быть ее неотъемлемой частью. Он — существо биосоци­
альное. Эта объективная двойственность бытия человека в общем-то
не мешает ему быть созданием достаточно цельным и умелым. Так
почему бы такую целостность не воспроизвести естественно­
научному и гуманитарному типам культур?

2. Описываемые типы культур и составляющие их сердцевину
науки активно формируют мировоззрение людей (каждый — свою
часть). В свою очередь, мировоззрение также обладает характери­
стикой целостности: невозможно правым глазом видеть одно, а ле­
вым — совершенно другое, хотя разница, конечно, имеется. Миро­
воззрение человека (общие представления о том, как устроен при­
родный и социальный мир в целом) не может быть разорванным,
половинчатым. Поэтому гуманитарное и естественно-научное зна­
ние вынуждены координироваться, взаимосогласовываться, как бы
мучительно порой данный процесс ни протекал (вспомним хотя бы
многовековую войну религии с наукой).

 

3. Естественно-научный и гуманитарный типы культур и наук
имеют массу пограничных проблем, предметная область которых еди­
на для того и другого. Решение таких проблем заставляет их сотруд­
ничать друг с другом. Это, например, проблемы экологии, антропосо-
циогенеза, генной инженерии (применительно к человеку) и т.д.

4. Известно, что общественное разделение труда повышает его
эффективность и порождает взаимозависимость людей. Этот «разде­
лительный» процесс стягивает, консолидирует социальные общности
гораздо сильнее, нежели выполнение одинаковых трудовых функ­
ций. Нечто подобное происходит и с размежеванием гуманитарной
и естественно-научной культур. Разделение их «труда» порождает
необходимость «обмена продуктами и услугами», а значит, в целом
работает на единство, общность человеческой культуры.

В частности, естествознание нуждается в «гуманитарной помо­щи» при решении следующих проблем:

• интенсивное развитие естественных наук и создаваемых на их базе технологий способно порождать объекты, ставящие под


угрозу существование всего человечества (ядерное оружие, генно-инженерные монстры и др.); поэтому необходима их гуманитарная экспертиза (проверка на совместимость с глав­ной общественной ценностью — жизнью человека), а также этические, юридические и другие ограничители такой науч­ной экспансии;

• вполне «законным» объектом естествознания является и сам
человек в качестве элементарной «химической машины», био­
логической популяции или нейрофизиологического автомата;
обойтись при этом без экспериментальной проверки выдви­
гаемых гипотез естественные науки не могут, но определять
пределы допустимости подобных экспериментов лучше пору­
чить наукам гуманитарным;

• главное оружие естественных наук заключено в их методах
способах, правилах, приемах научного исследования (учение
о методах науки, а также их системной организации называ­
ется методологией), и как ни парадоксально, но методология
естествознания (анализ системы используемых методов, их
эволюции, границ применимости и т.д.) составляет также и
предмет наук гуманитарного профиля;

• основным критерием истинности всякого знания является,
как известно, практика; однако ее порой бывает недостаточно
для подтверждения той или иной гипотезы, и тогда в ход идут
дополнительные критерии истины: например, внутренняя кра­
сота теории, ее стройность, гармоничность и т.д.; в таких слу­
чаях естествознание охотно пользуется гуманитарным инст­
рументарием;

• и, наконец, самое главное: все, что делает человек (в том числе
и в сфере естественно-научного знания и культуры), должно
быть наполнено смыслом, целесообразностью; постановка
целей развития естественно-научной культуры не может быть
осуществлена внутри нее самой, такая задача неизбежно тре­
бует большей широты обзора, позволяющей учитывать и ос­
новные гуманитарные ценности.

Гуманитарное знание, в свою очередь, также по мере возможно­сти пользуется достижениями естественно-научной культуры:

• рассуждая, допустим, о месте человека в мире, невозможно
не принимать во внимание естественно-научные представле­
ния о том, что этот мир собой представляет;

• чего стоило бы гуманитарное знание без современных средств
его распространения, которые являются плодами развития ес­
тественно-научных отраслей знания;

• достижения естествознания важны гуманитариям и в качестве
примера, образца строгости, точности и доказательности на­
учного знания;


 

• там, где возможно, гуманитарное знание с удовольствием пользу­
ется количественными методами исследования (например,
экономические науки, лингвистика, логика и т.д.);

• гуманитарное знание имеет дело в основном с идеальными
объектами (смыслами, целями, значениями); но идеальное са­
мо по себе не существует, оно возможно только на какой-либо
материальной основе; поэтому многие особенности социально­
го поведения человека необъяснимы без обращения к такой ма­
териальной основе, а это — сфера компетенции естественно­
научного знания; ведь даже сама склонность человека к гума­
нитарным или естественным наукам предопределяется, в ча­
стности, функциональными различиями правого и левого по­
лушарий его головного мозга!

 

5. Любопытно также, что единство рассматриваемых типов куль­
тур проявляется не только в их стремлении к истине, но и в схоже­
сти заблуждений. Так, в целом равновесная, статичная картина ми­
ра времен классического естествознания, а точнее, наполненный ею
«дух эпохи», заставил даже такого гуманитарного революционера,
как Карл Маркс (1818—1883), провозгласить целью исторического
развития социально однородное, бесклассовое общество.

6. Не менее очевидна и корреляция между радикальными пово­
ротами в судьбах естественно-научной и гуманитарной культур. Так,
переход естествознания в начале XX в. от классического к некласси­
ческому этапу своего развития соответствует аналогичной трансфор­
мации гуманитарной культуры. «Модернизм» как отрицание и «пре­
одоление» классики в искусстве, архитектуре, религии и гуманитар­
ных науках не случайно утверждается в своих правах в тот же самый
период. Поворот естествознания от описания реальности «как она
есть» к ее «реконструкции» в соответствии с целями и возможностя­
ми субъекта познания удивительнейшим образом напоминает борьбу
авангардизма с реализмом в искусстве, экспансию релятивизма и
субъективизма в историю, социологию, философию и т.д.

7. Неклассический этап развития естественных и гуманитарных
наук выявил, между прочим, и относительность критериев их раз­
граничения. Так, в частности, выяснилось, что строгое разделение
субъекта и объекта познания невозможно не только в обществозна-
нии, но и в исследованиях микромира (теоретическое описание
квантового объекта обязательно включает ссылки на наблюдателя и
средство наблюдения). Под вопросом оказалось и безразличие есте­
ствознания к социальным ценностям: возрастание роли науки в
жизни общества неизбежно привлекает внимание к вопросам ее
общей социальной обусловленности, во-первых, и социальных по­
следствий ее применения, во-вторых. Но и то и другое неизбежно
затрагивает область человеческих ценностей.


Таким образом, в перечисленных выше аргументах единство ес­тественно-научной и гуманитарной культур проступает достаточно очевидно. Их строгая демаркация, характерная для XIX — первой половины XX в., в наши дни все больше ослабевает. Тенденция к преодолению пугающего разрыва двух типов культур формируется объективно, диктуется «естественным» ходом развития событий в социокультурной сфере.

Итак, единство и взаимосвязь естественно-научной и гумани­тарной культур и соответствующих типов наук в последней четвер­ти XX в. реально проявились в следующем:

• изучении сложных социоприродных комплексов, включаю­
щих в качестве компонентов человека и общество, и форми­
ровании для этой цели «симбиотических» видов наук — эко­
логии, социобиологии, биоэтики и др.;

• осознании необходимости и реальной организации «гумани­
тарных экспертиз» естественно-научных программ, предусмат­
ривающих преобразование объектов, имеющих жизненно важ­
ное значение для человека;

• формировании общей для гуманитарных и естественных наук
методологии познания, основанной на идеях глобального эво­
люционизма, теории вероятностей и теории самоорганизации;

• гуманитаризации естественно-научного и технического обра­
зования;

• создании дифференцированной, но единой системы ценно­
стей, которая позволила бы человечеству более четко опреде­
лить перспективы своего развития в XXI в.

В заключение стоит отметить, что несмотря на неоспоримость тенденции сближения естественно-научной и гуманитарной куль­тур, речь вовсе не идет о полном их слиянии в обозримом будущем. Да и нет в том особой нужды. Вполне достаточно разрешения конф­ликта между ними в виде принципа дополнительности.

1.2. наука в духовной культуре общества

Наука есть, прежде всего, систематизированное познание действи­тельности, воспроизводящее ее существенные и закономерные стороны в абстрактно-логической форме понятий, категорий, зако­нов, теорий и т.д.

Для того чтобы возник мир науки (а произошло это около 2,5 ты­сячелетий назад), понадобилось достаточно много самых разнооб­разных условий — экономических, социальных, духовных. Среди них стоит отметить прогрессирующее разделение труда, процесс классообразования, высокий уровень абстрактности мышления, по­явление письменности, счета, накопление опытных данных о при-


роде и пр. Появление в этих условиях науки означало радикальную перестройку всего накопленного человечеством знания, приведение его в единую систему. Потребовался выход за пределы непосредст­венного опыта человека, проникновение в сущность вещей.

□ Особенности научного знания

Европейской родиной науки считается Древняя Греция. Родо­начальниками науки греки явились вовсе не потому, что больше других накопили фактических знаний или технических решений (последние они в большинстве своем позаимствовали у географиче­ских соседей). Учеными в современном понимании этого слова их сделал пристальный интерес к самому процессу мышления, его ло­гике и содержанию. Древнегреческие мудрецы не просто собирали и накапливали факты, суждения, откровения или высказывали но­вые предположения, они начали их доказывать, аргументировать, т.е. логически выводить одно знание из другого, тем самым прида­вая ему систематичность, упорядоченность и согласованность.

Причем была сформирована не только привычка к доказатель­ству, но проанализирован и сам процесс доказывания, создана тео­рия доказательств — логика Аристотеля. Иными словами, был оп­ределен метод наведения порядка в хаотичном прежде мире разно­образных опытных знаний, рецептов, решений и т.д. Это был на­стоящий методологический прорыв. Второй такого же масштаба прорыв был осуществлен лишь в Новое время, в XVII в., в связи с осознанием важности экспериментально-математических методов, на основе которых выросло классическое естествознание.

Созданная античными мыслителями логика (учение о законах и формах правильного мышления) относилась уже не к самому по­знаваемому миру непосредственно, а к мышлению о нем! То есть объектом анализа стали не вещи или стихии, а их мыслительные аналоги — абстракции, понятия, суждения, числа, законы и т.п. Оказалось, что эта идеальная реальность по-своему упорядочена, логична и закономерна ничуть не меньше, если не больше, чем сам материальный мир. А мыслительные операции с идеальными объ­ектами оказались куда более плодотворными и значимыми даже и в практическом отношении, чем те же самые манипуляции с их мате­риальными прототипами. Знание как бы «приподнялось» над мате­риальным миром, сформировало свою собственную, относительно самостоятельную сферу бытия — сферу теории.

Античная наука дала и первый, доныне непревзойденный образец, канон построения законченной системы теоретического знания — геометрию Евклида. Смысл канона состоит в выведении из не­большого количества исходных утверждений (аксиом и постулатов) всего многообразия геометрического знания. Исходные утверждения


 




принимаются без доказательства, потому что они очевидны всем. А раз все признают исходные основания, то и логически выведенное из них знание (вся теория в целом) тоже общезначимо и общеобяза­тельно. Это уже мир подлинного знания, а не просто мнений. Он обладает такой же неотвратимостью и непререкаемостью, как и еже­дневный восход Солнца. (Конечно, теперь мы знаем, что и сами оче­видные основания геометрии Евклида можно оспаривать, но в пре­делах истинности этих оснований она по-прежнему несокрушима.)

Благодаря всем этим новациям античная культура за очень ко­роткий исторический срок создала замечательные математические теории (Евклид (III в. до н. э.)), космологические модели (Аристарх Самосский (кон. IV в. — 1-я пол. III в. до н. э.)), сформулировала ценные идеи целого ряда будущих наук — физики, биологии и т.д. Но самое важное, был апробирован первый образец подлинно на­учного знания, интуитивно поняты основные его особенности, рез­ко отличающие его от донаучного и вненаучного знания. Перечис­лим их:

• научное знание характеризуется системностью, а также логи­
ческой выводимостью одних знаний из других;

• объектами научного (теоретического) познания выступают не
сами по себе предметы и явления реального мира, а их свое­
образные аналоги — идеализированные объекты;

• важным признаком научного познания является осознанный
контроль над самой процедурой получения нового знания,
фиксация и предъявление строгих требований к методам по­
знания;

• научное описание исследуемых объектов требует строгости и
однозначности языка, четко фиксирующего смысл и значение
понятий;

• научное знание претендует на общеобязательность и объектив­
ность открываемых истин, т.е. их независимость от познающе­
го субъекта, безусловную воспроизводимость;

• наука изучает не все явления, а только те, которые повторя­
ются, и поэтому ее главная задача — искать законы, которым
существование этих явлений подчиняется.

□ Дисциплинарная организация науки

К настоящему времени наука превратилась в весьма сложную, многоплановую и многоуровневую систему знаний. Главный способ ее организации — дисциплинарный. Вновь возникающие отрасли научного знания всегда обособлялись по предметному признаку — в соответствии с вовлечением в процесс познания новых фрагмен­тов реальности. Вместе с тем в системе «разделения труда» научных дисциплин существует и небольшой «привилегированный» класс


наук, выполняющих интегрирующие функции по отношению ко всем иным разделам научного знания, — математика, логика, фи­лософия, кибернетика, синергетика и т.д. Предметная область дан­ных наук предельно широка, является как бы «сквозной» для всей системы научного знания, что позволяет им выступать в роли мето­дологической основы научного познания вообще.

По предметному своеобразию все научные дисциплины делятся на три большие группы: естественные, общественные и технические.

Предметная область естественных наук (физики, химии, биоло­гии, геологии и др.) охватывает все доступные человеку природные процессы, протекающие независимо от воли и сознания людей.

Общественные науки имеют дело с той частью бытия, которая включает все проявления социальной жизни: деятельность людей, их мысли, чувства, ценности, возникающие социальные организа­ции и институты и т.д.

В совокупности общественных наук принято выделять социаль­но-научные и гуманитарные дисциплины. Разделение это не стро­гое и не однозначное, но тем не менее оно имеет под собой серьез­ное основание. Социально-научные системы знания (экономика, социология, политология, демография, этнография, антропология и др.) ориентируются на стандарты естественных наук. Они пытаются изучать социальную реальность как некий внешнеположенный объ­ект, по возможности абстрагируясь от того факта, что сам исследо­ватель составляет часть изучаемой реальности, находится как бы «внутри» нее. Эти науки предпочитают иметь дело с количествен­ными (математически выразимыми) методами исследования, актив­но применяют формализованные модели, добиваются однозначной интерпретации имеющегося эмпирического (опытного) материала.

Гуманитарные же отрасли знания (философия, история, фило­логия, культурология, правоведение, педагогика) четко осознают ограниченность формализованно-математических методов в изуче­нии духовно-ценностных параметров социальной реальности и пы­таются раскрыть их как бы «изнутри», не противополагая себе объ­ект исследования, а «включаясь», «вписываясь» в него. Эмпириче­ской (фактической) базой гуманитарных наук являются, как правило, тексты (в широком смысле этого слова) — исторические, религиоз­ные, философские, юридические, рисованные, пластические и т.д. Поэтому методы гуманитарно-научного знания диалогичны: исследо­ватель текста ведет своеобразный диалог с его автором. Рож­дающиеся в результате такого диалога интерпретации текстов, т.е. устанавливаемые смыслы зафиксированных в них проявлений жиз­ни и деятельности людей, не могут, разумеется, быть строго одно­значными. И к тому же они обязательно будут меняться с каждой новой исторической эпохой.


У гуманитарного знания и цели иные, нежели у социально-научного. Последнее стремится объяснить общественную жизнь, чтобы научиться ею управлять. Задача гуманитарного знания — дать возможность человеку понять, принять жизнь, полюбить и, в ко­нечном счете, насладиться ею. Как в семье: примите сначала своего супруга таким, каков он есть, полюбите его, а потом уж пытайтесь направлять его поступки. Обратный порядок действий, как прави­ло, к успеху не приводит.

В дисциплинарной структуре научного знания особое место за­нимают науки технические — электротехника, электроника, радио­техника, энергетика, материаловедение, металлургия, химические технологии и др. Предмет их исследований — техника, технология, материалы, т.е. вещная и процессуальная стороны человеческой дея­тельности. Главной особенностью технических наук считается то, что конечной их целью выступает не познание истины о природных процессах, а эффективное использование этих процессов в производ­ственной и иной человеческой деятельности. Поэтому большая часть технического знания может быть отнесена к разряду прикладного, которое принято отличать от знания фундаментального.

Различаются эти виды научного знания по своим главным функ­циям. Предметная область того и другого при этом может быть иден­тичной, а соотношение объяснительной и практически-действенной функций — разным. Всякая возникающая наука в своем развитии неизбежно проходит ряд стадий, на каждой из которых пределами ее возможностей последовательно выступают:

1) описание объекта;

2) его объяснение;

3) предсказание поведения объекта в различных ситуациях;

4) управление изучаемым объектом;

5) его искусственное воспроизведение.

Лишь очень немногие науки доходят в своей эволюции до по­следней стадии (а для некоторых это вообще, наверное, невозмож­но: ну как воспроизвести Большой взрыв или даже рождение одной звезды?), но устремление к ней неизбежно. Научиться искусственно воссоздавать изучаемый объект — предел мечтаний любой науки. Научное знание, успешно выполняющее первые три из перечис­ленных функций (описание, объяснение, предсказание), считают фундаментальным. Если же оно располагает возможностью выпол­нять хотя бы одну из двух оставшихся функций (управление и вос­произведение), то такое знание получает статус прикладного.

Соотношение фундаментальных и прикладных наук обычно вы­ражают противопоставлением «знания, что» «знанию, как». Задача прикладных наук — обеспечить практическое применение фунда­ментального знания, довести его конечный продукт до потребителя.

Наука второй половины XX в. характеризуется взрывообразным ростом именно прикладного научного знания, экономическая эф-


фективность и выгодность которого очевидны. Возникла даже опасность недооценки значения фундаментального научного зна­ния, которое по природе своей затратно и быстрой отдачи, как пра­вило, не обещает. Однако прикладные науки не могут существовать и развиваться самостоятельно, без опоры на новации знания фун­даментального. Как в нынешней экономике: наиболее быстрые и «легкие» деньги делаются в торговле и финансовой сфере, но ведь ясно, что подобная ситуация в длительном плане может сохраниться только в том случае, если есть, чем торговать и на основе чего зани­маться финансовыми спекуляциями. Так и в науке. Перспектив рос­та у прикладного научного знания нет без развития его основы — фундаментальных наук.

1.3. Этика науки

Занятия наукой представляют собой довольно специфический вид человеческой деятельности. Наравне со всеми другими челове­ческими занятиями научная деятельность регулируется обычными моральными нормами и требованиями, но в то же время она нуж­дается и в некоторых дополнительных этических регуляторах, учи­тывающих ее особый характер.

Изучением специфики моральной регуляции в научной сфере за­нимается этика науки.

Предмет ее забот — отыскание и обоснование таких имеющих моральное измерение ценностей, норм и правил, которые бы спо­собствовали, во-первых, большей эффективности научного труда, а во-вторых — его безупречности с позиций общественного блага.

Система подобных ценностей, норм и принципов называется этосом науки. Он охватывает два круга научно-этических проблем. Первый связан с регуляцией взаимоотношений внутри самого на­учного сообщества. Второй вызван к жизни «обострением отноше­ний» между обществом в целом и наукой как одним из социальных институтов.

□ Этика научного сообщества

«Внутренний» этос науки, формируемый на основе применения к научной деятельности этического оценочного разделения явлений на «добро» и «зло», включает следующие принципы:

1) самоценность истины;

2) новизна научного знания как цель и решающее условие успе­
ха ученого;

3) полная свобода научного творчества;

4) абсолютное равенство всех исследователей «перед лицом ис­
тины»;


5) научные истины — всеобщее достояние;

6) исходный критицизм и др.

В краткой расшифровке эти принципы означают следующее.

1. Высшей ценностью деятельности в сфере науки является ис­
тина. Занимаясь ее поиском, ученый должен отбросить все «при­
входящие» житейские и даже высокие социальные соображения:
пользу, выгоду, славу, почет, уместность, приятность или неприят­
ность и т.д. Только одна дихотомия имеет значение: «истинно —
ложно», все остальное находится за пределами науки. Какой бы
«печальной» или «низкой» ни оказалась обнаруженная истина, она
должна восторжествовать. Если наука, тесня религию, лишает чело­
века привычного смысла его существования и надежды на бессмер­
тие души — грустно, конечно, но истина превыше всего!

2. Наука может существовать только в «режиме велосипедиста»:
пока крутишь педали — едешь, перестанешь крутить — упадешь.
Наука жива только непрерывным приращением, обновлением зна­
ния, причем не составляют исключения и фундаментальные, уни­
версальные научные теории и принципы. В сфере, например, ис­
кусства можно сотни лет играть одну и ту же пьесу или читать один
и тот же роман — интерес не пропадает. В области морали повто­
рение одних и тех же поведенческих шаблонов делает их лишь
прочнее и авторитетнее. В науке же по-настоящему интересно лишь
то, что ново. Новаторство как цель науки есть следствие ее ведущей
функции — объяснительной. Если после объяснения все понятно,
зачем же объяснять второй раз? Новаторство как этическая цен­
ность науки спасает ее от застоя, вырождения и ограниченности
сиюминутными запросами общества.

3. Мощь и стремительность развития науки не в последнюю
очередь объясняются тем, что ученые сами, в меру своего любопыт­
ства и интуиции, определяют предмет исследовательских интересов.
Действия не «по нужде», а на основе свободного выбора всегда бы­
вают много успешнее. При этом для науки не существует запретных
тем. Начав с раскрытия секретов природы, она постепенно подоб­
ралась и к человеку. Уяснение основ нервной и гормональной регу­
ляции функций человеческого организма, расшифровка его генома
и другие достижения науки делают «природу человека» все менее
таинственной. Однако если, не дай бог, выяснится, что прав Зиг­
мунд Фрейд, объявивший мозг человека всего лишь «приложением
к половым железам», вспоминать о пользе религиозных запретов на
изучение внутреннего устройства человека будет уже поздно.

4. Наука в целом — институт весьма демократичный. Она вынужде­
на быть такой, ибо известно, что подавляющее большинство откры­
тий в науке делается очень молодыми людьми, еще не обременен­
ными званиями и должностями. И для успеха общего дела (пости­
жения истины) просто необходимо постулировать принцип абсо-


лютного равенства всех исследователей «перед лицом истины», невзирая ни на титулы, ни на авторитеты.

5. Любой ученый, получивший интересные результаты, всегда
стремится побыстрее их обнародовать. Причем он не просто хочет —
он обязан это сделать! Ибо открытие только тогда становится откры­
тием, когда оно проверено и признано научным сообществом. При
этом на научные открытия не существует права собственности. Они
являются достоянием всего человечества. Тот, кто получает выдаю­
щийся научный результат, не вправе монопольно им распоряжать­
ся. В противном случае будут разрушены единство научного зна­
ния, а также составные элементы его обязательности: общедоступ­
ность и воспроизводимость. Наука ведь и родилась-то только тогда,
когда тщательно укрываемое в ореоле священности знание переста­
ло быть монополией избранных (жрецов) и сделалось всеобщим
достоянием.

6. Акцент научной деятельности на новизну получаемых резуль­
татов имеет одним из своих следствий масштабный критицизм по
отношению как к уже принятым, так и к новым идеям. С одной сторо­
ны, всякая новая теория поневоле отрицает, преподносит в крити­
ческом свете уже существующую, а с другой — сама попадает под
огонь критики сложившейся научной традиции. Из этой ситуации
наука извлекает двойную выгоду: во-первых, не позволяет себе «по­
чивать на лаврах», а во-вторых, тщательно фильтрует предлагаемые
во множестве гипотезы, осторожно отбирая только подлинные но­
вации. Поэтому критичность в науке — это норма. А поскольку
критичны в науке все, то нормой является и непременное уважение
к критическим аргументам друг друга.

Охарактеризованные выше основные принципы этоса науки порождают множество менее объемных, более «технических» требо­ваний к деятельности ученого. Среди них обязательность для науч­ных работ ссылок на авторство тех или иных идей, запрет плагиата, прозрачность методов получения конечных результатов, ответст­венность за достоверность приводимых данных и т.д.

Назначение всех этих принципов и норм — самосохранение науки и ее возможностей в поисках истины. И это не просто техни­ческий регламент, но одновременно и этические принципы. С мора­лью их роднит то, что контролируется их выполнение главным об­разом моральными механизмами внутреннего контроля личности — долгом, честью, совестью ученого. Да и нарушения их караются в основном моральными санкциями.

□ Этика науки как социального института

Второй круг проблем, связанных с моральной регуляцией науч­ного творчества, возник в XX в. в связи с превращением науки в непосредственную производительную силу и обретением ею влия-


ния планетарного масштаба. Моральное измерение регламентация науки в этом случае получает потому, что деятельность в данной сфере начинает сказываться на интересах общества (человечества) в целом и не всегда позитивно. Тому есть несколько оснований:

• создание современной экспериментальной базы и информа­
ционного обеспечения науки требуют отвлечения огромных
материальных и людских ресурсов, и обществу далеко не без­
различно, насколько эффективно эти ресурсы используются;

• в поле зрения сегодняшней науки попали природные объек­
ты, в которые включен в качестве составного элемента и сам
человек: это экологические, биотехнологические, нейроинфор-
мационные и прочие системы, предельным случаем которых
является вся биосфера; экспериментирование и взаимодейст­
вие с такими объектами потенциально опасно и может иметь
катастрофические для человека последствия; поэтому внутри-
научные ценности (стремление к истине, новизне и пр.)
должны быть скорректированы с учетом ценностей общегу­
манистических, общечеловеческих;

• если даже научные исследования не угрожают безопасности
всего человечества, не менее важно исключить возможность
нанесения ими ущерба правам и достоинству отдельного че­
ловека;

• выбор конкретной стратегии научного поиска сегодня уже
не может осуществляться только на основе внутринаучных
целей и мотивов, но требует учета четко просчитанных обще-
социальных
целей и ценностей, диктующих приоритетность ре­
шения множества проблем: экологических, медицинских, борь­
бы с бедностью, голодом и т.д.

Таким образом, потребность в этической (равно как и в право­вой) регуляции науки как социального института в конце XX в. по­рождена тем, что некоторые цели-ценности внутреннего этоса нау­ки столкнулись с ценностями общесоциального и индивидуального порядка. Наука, например, на протяжении всей своей истории рья­но отстаивала требование полной свободы творчества и выбора стратегий научного поиска и экспериментирования. Современные же требования общественного (этического, политического, право­вого) контроля за принятием в науке ключевых решений приводят научное сообщество в некоторое смущение. Возникшая дилемма и в самом деле непроста: либо позволить обществу придирчиво кон­тролировать (неизбежно бюрократично и малокомпетентно) «живую жизнь» науки, либо выработать собственные дополнительные соци­ально-этические регуляторы научного творчества и добиться их действенности. В настоящее время работа ведется по обоим на­правлениям. Но поскольку сама цель таких усилий противоречива (как сохранить свободу научного творчества в условиях введения


ограничений по мотивам защиты прав и интересов граждан?), дело продвигается трудно.

Итоговое же решение проблемы наверняка будет диалектиче­ским, т.е. совмещающим противоположности. Свобода, как извест­но со слов Бенедикта Спинозы, есть познанная необходимость. (Когда родители насильно заставляют ребенка умываться или чис­тить зубы, он, конечно, не свободен и даже страдает от таких ограни­чений его свободы. Но повзрослев, человек совершает те же самые нехитрые операции совершенно добровольно, свободно, ибо их не­обходимость осознана.)

Свобода научного творчества также должна быть изнутри де­терминирована необходимостью принятия ограничений, связанных с возможными негативными последствиями научных исследований. Если необходимость этих ограничений понята и принята добро­вольно, свобода научного поиска сохраняется!

Конечно, общество не может ждать, пока весь ученый мир осознает необходимость самоограничений. Оно не может себе по­зволить оказаться в зависимости от прихоти какого-либо непри­знанного научного гения, решившего в поисках геростратовой сла­вы клонировать человека или собрать в домашних условиях ядер­ную бомбу. Поэтому общество вводит правовые ограничения на потенциально социально опасные исследования и эксперименты. Так, принятая в 1997 г. Парламентской Ассамблеей Совета Европы Конвенция по биомедицине и правам человека однозначно запре­тила создание эмбрионов человека в исследовательских целях, вме­шательство в геном человека с целью изменения генома его потом­ков и т.д. А после появившихся сенсационных сообщений о клони­ровании овец Советом Европы был принят специальный Дополни­тельный протокол к Конвенции (вступил в силу 1 марта 2001 г.), запрещающий любые действия с целью создания человеческого су­щества, идентичного другому человеческому существу, живому или мертвому.

И хотя в декабре 2001 г. Европарламент отклонил закон, запре­щающий клонирование человека, законы такого рода уже приняты в девяти странах ЕС. В России в мае 2002 г. принят Федеральный закон «О временном запрете на клонирование человека». Запрет вводится сроком на пять лет. При этом терапевтическое клониро­вание тканей закон не запрещает.

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.