И принятые в данном издании 16 страница

Комментарий

мент в формулах славословий при возведении на престол в соответствии с определенным ритуалом. Ευφημία наряду с надеванием багряных сапожек имела некоторое юридическое значение (ее формулу см.: Конст. Багр. Об управ, имп. 438. 13-439.21; см. также: Attal. р. 74.21). XI век был столетием непрерывных мятежей, поднимаемых представителями византийской знати (особенно военной) против царствующих императоров. На время жизни Кекавмена таких мятежей приходится около двух десятков. Эти мятежи, по большей части неудачные, приносили неисчислимые страдания жителям тех областей, где они возникали. Каждый мятеж ставил местную знать перед нелегким выборам: принять ли сторону правящего императора или перейти к мятежнику. Поэтому Кекавмен и посвящает специальный раздел этой важной стороне жизни византийской провинции в его время. Провозглашение узурпатора императором сопровождалось особой церемонией. Она осуществлялась преданным узурпатору войском, которое славословило его как «василевса» и «автократора». Претендент на престол присваивал регалии власти: он облекался в порфиру, надевал багряные сапожки, окружал себя особой гвардией телохранителей и свитой, членам которой раздавал титулы, обычно присваивавшиеся приближенным императора. В соответствии с ритуалом украшали и коня узурпатора. Мятежник жил в особой, соответствующим образом украшенной палатке, при нем находились императорские регалии, знамена, штандарты (Psellos, II. Р. 95-97).

613. «Исполнять службу» (ποιήσαι δουλείαν). При этом могла идти речь не обязательно об обладателе официальной должности: «исполнить службу» императору, оказав сопротивление узурпатору, могло и частное лицо. В данном случае Кекавмен как раз и имеет в виду, по моему мнению, крупного землевладельца, который вел до мятежа частную жизнь. Под выражением oi δούλοι της βασιλείας μου («рабы моей царственности») разумелись не только чиновники: так мог сказать о себе тогда любой подданный императора.

614. Под «твоими людьми» здесь имеются в виду приближенные к вельможе слуги и представители административного персонала поместья. Речь идет о почестях, которые могли распространиться и на них в случае наград и милостей императора для их господина.

615. И данное место доказывает, что Кекавмен не был противником всякой дружбы вообще: он говорит даже о «задушевных друзьях». Ср. прим. 299.

616. «Схвати» (εργασαι — от среднегреч. έργάζω, происходящего ^в свою очередь от древнегреч. εργάζομαι, которое употреблялось и в ^византийский период). Глагол имеет много значений, основные из

Советы и рассказы Кекавмена

которых: «работать», «возделывать», «пополнять» что-либо, но также «отделывать», «причинять» что-нибудь кому-либо (τινά). Первые издатели считали более подходящим здесь глагол κατέργασαι — «подчинять», «разорять» и даже «убивать» (букв, «разделаться»), но указали и на то, что в сходном с κατεργάζω значении глагол έργάζω Кекавмен употребляет на с. 264. Бек перевел: bewzinge — «победи», «укроти» (Beck. Vademecum. S. 113). Я предпочитаю «схвати», чтобы сблизить его по смыслу с тем значением, которое придано ему на с. 280.27 («расправиться», «взять под отражу»). Цанкова-Петкова перевела этот глагол словом «убей» (Извори, VII С. 22). Ср. прим. 721.

617. «востока или запада». Словами ανατολή — «восток» и δύσις (или εσπέρα) — «запад» византийцы обычно обозначали восточные (азиатские) и западные (европейские) провинции империи. До наступления турок-сельджуков византийская знать (включая двор) более ценила «восток», где находились более богатые провинции империи, и предпочитала получать назначение в восточные фемы.

618. Башни (κουλά, а также κουλέ). Восточный термин, и ныне используемый в Болгарии для обозначения какого-либо укрепления. Куле означало обычно внутреннюю крепость в городе, его акрополь (см.: Moravcsik. Byzantinoturcica, II. S. 166; Wittek. The Castle of Violets. P. 605, n. 9).

619. Кекавмен снова употребляет неопределенное местоимение — τινας, не позволяющее заключить, о стратиге ли идет речь или каком-либо другом должностном лице, которому в случае восстания надлежит собрать находящихся в окрестностях стратиотов. С таким же правом можно полагать, что автор говорит о людях, подвластных частному лицу и способных к военной службе (среди этих людей могли быть, оказывается, и рабы).

620. Упоминание о «своем зерне» (γεννήματα σου), как и совет другим, «малым и великим», поступать так же, ввозя «свое зерно» в крепости, дает, казалось бы, основание заключить, что речь идет о частном лице. Но то же делал и стратиг (см. с. 250-252). Дед автора рассматривал снабжение хлебом города как одну из своих главных обязанностей. Под «своим зерном» в таком случае могло подразумеваться все то зерно, которое было произведено на территории, подвластной стратигу. Бек предпочел перевести γεννήματα словом «скот» или «стадо» (Herden — Beck. Vademecum. S. 113). Но ср. смысл слова γεννήματα, употребленного нашим автором еще только один раз, на с. 288.21, где его нельзя перевести иначе, чем «зерно». Для понятия «скот» Кекавмен использует слово KTfjvoç(cM. с. 188. 27).

621. τα παραβλήματα — «навес для защиты от стрел», а также

Комментарий

«корм», «фураж», что я и предпочел: далее Кекавмен говорит о конях, на которых люди, преданные магнату, решившему бороться с узурпатором, должны воевать вне крепости. Впрочем, во время осады внутрь стен загоняли обычно и скот, принадлежавший как жителям города, так и окрестным крестьянам, искавшим убежища в городе.

622. «малые и великие» (μικροί τε και μεγάλοι). Кекавмен скорее всего имеет в виду видных местных собственников, среди которых, однако, имела место значительная дифференциация.

623. Имеется в виду царь Западно-Болгарского царства Саму-, ил. См. прим. 182.

624. «родители Никулицы в Ларисе» (οι γονείς του Νικουλιτζα εις Λάρισαν) — первое упоминание нашего автора о своих родственниках из рода Никулиц. Это место из сочинения Кекавмена вызвало множество самых различных гипотез и догадок. В самом деле, на протяжении всего своего труда Кекавмен упоминает двух Никулиц: своего «деда», который еще до 963 г. был дукой Эллады (С. 296), и Никулицу Дельфина, участника восстания 1066 г., который дожил до 1071 г. (С. 278, 282). Васильевский считал, что Никулица Дельфин был сыном Никулицы — дуки Эллады (Советы и рассказы // ЖМНП, ч. 216. С. 126), а поэтому, по его мнению, в данном месте наш автор говорит о Никулице Старшем — о своем деде. Но ученый упускает из виду, что в таком случае наш автор не может * приходиться сватом сыну своего деда (а Кекавмен называет Дельфина своим сватом — см. с. 278.26). М. Дьони полагал, что к моменту осады Самуилом Ларисы (ок. 980 г.) Никулицы Старшего (деда автора) уже не было в живых (иначе Кекавмен говорил бы о нем, а не о «родителях» Никулицы) и имеется в виду промежуточный Никулица (Никулица II), отец Никулицы Дельфина, находившийся тогда в юном возрасте (Gyóni. L'œuvre. P. 119-120). Дьони не учитывает при этом, что, согласно рассказу Кекавмена, Никулица был сватом Кекавмена — защитника Ларисы, следовательно, Никулица имел уже взрослых детей, благодаря браку одного из которых

с одним из детей (?) Кекавмена породнились эти две семьи. «Сват» Кекавмена, таким образом, не мог быть юным.

По мнению Цанковой-Петковой (Югозападните български зе-ми. С. 592, бел. 2; Извори, VII. С. 23, бел. 3), речь идет о родителях Никулицы Дельфина. По моему мнению, нельзя говорить ни о родителях Никулицы-деда, ни о родителях Никулицы Дельфина. В самом деле, Никулица-дед уже к 963 г. благодаря долгой службе достиг высокого поста (см. вступительную статью). В таком случае к 980 г. его родители имели бы крайне преклонный возраст. Их пленение едва ли имело какой-либо смысл для Самуила. Что касается

16 ίάι.· "SO*-!

Советы и рассказы Кекавмена

Никулицы Дельфина, то он родился самое раннее около 1010— 1015 гг. и в 980 г. его родители либо еще не появились на свет, либо были малыми детьми. Лемерль отмечает все эти затруднения и предлагает, не решая вопроса, переводить в этом месте слово οι γονείς широко — «предки*·, а не «родители» (Lemerle. Prolégomènes. P. 43-45). На мой взгляд, нужно отказаться от мысли, что между Никулицей Дельфином и Никулицей Старшим существовало, кровное родство (см. об этом вступительную статью). По моему мнению, не следует думать также, что Кекавмен, упоминая мельком' каких-либо лиц, обязательно имеет в виду при этом тех, о ком он уже говорил ранее, хотя имена частично могут и совпадать. Он обращается к аудитории, которой достаточно намека, чтобы понять, о ком ведется речь, хотя в сочинении это лицо и может быть не названо со всей определенностью. Вполне возможно, что в данном маете речь идет действительно о «родителях» (а не «предках») Никулицы, но Никулицы, нам неизвестного. Этот Никулица мог и не состоять в близком родстве с Никулицей Старшим и Никулицей Дельфином.

Отмечу попутно, что В. Златарский при переводе этого места дает одновременно и толкование: слова οι γονείς του Νικουλιτζα εις Λάρισαν он переводит «родители Никулицы, что в Ларисе» (т. е. Никулицы Дельфина, Никулицы Ларисского) (История. I, 2. С. 645, бел. 1).

625. Ясное указание на то, что резиденцией стратига фемы Эллада в последней четверти X в. была Лариса.

626. «Свое войско» (ίδιον λαόν). Лемерль, Ферлуга и Цанкова-Петкова переводят здесь эти слова как «собственный народ», а не «собственное войско» (Lemerle. Prolégomènes. P. 50, n. 4; Визан-тијски извори, III. C. 197; Извори, VII. C. 23).

627. Иначе говоря, стратиг Ларисы и подвластное ему войско признали власть Самуила над Ларисой при сохранении управления городом в руках Кекавмена. По-видимому, акт, переданный здесь глаголом έφήμισεν «признал» (см. прим. 612), означал провозглашение Самуила василевсом. Так же понимал это место и Златарский (История, I, 2. С. 645, бел. 1). Цанкова-Петкова полагает, что маневры Кекавмена в отношениях с Самуилом вызвали гнев у Василия II и он отозвал Кекавмена в столицу (Югозападните български зе-ми. С. 595). Но это противоречит заявлению нашего автора, что император одобрил хитрость Кекавмена. По всей вероятности, вторжение Самуила в Фессалию объяснялось в какой-то мере тем, что незадолго до описываемых событий власть императора здесь была поколеблена: из анонимного письма, написанного около 975 г., известно, что примерно в это время в Элладе произошел мятеж мест-

Комментарий

_ной знати против центрального правительства (Tăpkova-Zaimova. Autour de le pénétration. P. 237-239; см. также: Дуйчев. Няколко бе- ' лежки. С. 68-69).

628. Имеется в виду Василий II Болгаробойца.

629. Повелитель (о δεσπότης). Слово «деспот» как титул императора Византии был равноценен со времен Юстиниана I вплоть до 60-х годов XII в. титулам «василевс» и «автократор». В этом значении его употребляет и Кекавмен (Stiernon. Les origines du despotat. ' P. 124 squ.; Guilland. Le despote. P. 52-54; Ферјанчић. Деспоти. С. 50 í ел.; Pailler. Les insignes et la signature du despote. P. 171-186).

Следующий далее текст представляет, по всей вероятности, буквальную выписку из подлинного письма (его копии или черно- ', вика) деда Кекавмена императору, которое сохранилось в семейном * архиве. >

630. Определение Самуила как «мятежника» дает основание полагать, что наш автор рассматривал его власть как незаконную. По-видимому, Кекавмен намекает на то, что Болгария в 971 г. была завоевана Иоанном I Цимисхием и Самуил, поднявший со своими братьями восстание в 976 г. — не более чем мятежник против власти императора.

631. «на четыре года» (επί χρόνοις τέτταρσι). От точного перевода этих слов зависит в значительной мере датировка рассказанного эпизода: как переводить — «на четыре года» или «в течение четырех лет»? Большинство историков в своих выкладках ведут счет от 980 г., принимая эту дату за время назначения Кекавмена страти-гом Ларисы. 980 г. избран потому, что согласно упоминанию нашего автора, на четвертом году царствования Василия II «дукой Эллады» был Никулица Старший (см. С. 296). Василий II начал царствовать 10.1.976 г., после смерти Иоанна I Цимисхия. Следовательно, «четвертый год» — это 10.1.979 — 10.1.980 гг. Преемником Ни-> кулицы и считали Кекавмена. Далее к 980 г. прибавляли три года его управления Ларисой и три года правления его преемника, при котором Лариса и попала в руки Самуила. Получали, таким образом, 985 или 986 г. как дату падения Ларисы (см.: Васильевский. Со- з веты и рассказы // ЖМНП, ч. 216. С. 123-124; Buckler. Authorship. \ Р. 10; Gyóni. L'œuvre. P. 11; Ostrogorsky. Geschichte. S. 251, Anm. 1). ι

Иную датировку событий отстаивал лишь Златарский. Он по- ' лагал, что попытки Самуила взять Ларису начались тотчас после восстания в 976 г., когда стратигом города был Кекавмен. Его правление городом продолжалось три года и закончилось к 980 г. Затем Самуил еще три года осаждал Ларису, где находился новый стратиг. Город пал, по мнению Златарского, в 983 г. (История. I, 2. С. 645, бел. 1).

Советы и рассказы Кекавмена

Новому подробному рассмотрению этот вопрос был подвергнут Лемерлем Он считает, что подход к датировке должен быть более осторожным, и относит время овладения Ларисой к десятилетию между восстанием 976 г. и поражением Василия II под Софией в 986 г. С этим нельзя не согласиться, так как в целом такая хронология оправдывается и данными Скилицы. Но в конечном итоге Лемерль все-таки останавливается на 986 г. как самом вероятном. Он полагает, что филологически более обоснован перевод «в течение четырех лет». Следовательно, Кекавмен был стратигом Лариссы четыре года еще до своего письма Василию II. Отправляться при этом, на взгляд Лемерля, необходимо не от 980 г., а от 976 г., ибо упоминание Кекавменом Никулицы как дуки Эллады не исключает того, что фема имела и дуку и стратега одновременно. (Добавлю: Никулица Старший к тому же в 980 г. перестал быть доместиком экскувитов, а не дукой Эллады — см. С. 296). И нельзя считать, что Кекавмен был его преемником на посту правителя фемы. Итак, начиная отсчет от 976 г., Лемерль получает 980 г. как дату написания Кекавменом письма Василию II. Затем, по мнению Лемерля, Кекавмен, сделав запасы в течение четырех лет, еще три года выдерживал осаду, расходуя эти запасы, т. е. до 983 г. А через три года, в 986 г., при новом стратиге, крепость пала: Лемерль отмечает, что эта хронология предположительна, так как слова επί χρόνοις τέτταρσι можно перевести также «на четыре года» (Цанкова-Петкова так и переводит — Извори, VII. C. 23). В таком случае неизвестно, сколько времени Кекавмен был стратигом Ларисы до своего письма императору. Однако, на взгляд Лемерля, урожай примерно четырех лет может позволить сделать запасы на следующие четыре года. Тогда можно снова получить те же даты и отнести время падения Ларисы опять-таки к 986 г. (Lemerle. Prolégomènes. С. 24-27). Я. Ферлуга, хотя и считает более вероятным перевод «на четыре года», рассмотрел оба возможных понимания выражения επί χρόνοις τέτταρσι и пришел к выводу, что в обоих случаях 985 или 986 гг. остаются как наиболее вероятные: как terminus post quern он называет 976 г., затем прибавляет четыре года маневров Кекавмена, три года осады Самуила после отказа Кекавмена признавать власть болгарского царя и три года осады при новом стратиге. Иначе говоря, Я. Ферлуга принимает точку зрения Лемерля (Византијски извори, III. С. 194, бел. 1).

Я считаю, что следует отказаться от попыток точной датировки: материал источников при настоящем их состоянии не позволяет сделать это. В рассказе Кекавмена остается неясным, сколько времени Кекавмен был стратигом Ларисы до своего письма императору, сколько лет или на сколько лет он запасал продовольствие, сам

Комментарий

ли он в течение трех лет расходовал эти запасы или это произошло уже в правление другого сгратига. Из изложения Кекавмена ясны лишь два пункта. Кекавмен-дед был стратигом Ларисы во время нападений Самуила не менее трех лет, его преемник продержался также лишь три года. Итого шесть лет. Следовательно, terminus post quern — 982 г. (976+6), a terminus ante quern — октябрь 986 г. как дата, до которой у Скилицы содержится известие о захвате Самуилом Ларисы (Io. Scyl. P. 330.2-3). Итак, временем между 982-986 гг. и следует при настоящем состоянии наших знаний датировать, на мой взгляд, падение Ларисы.

632. По-видимому, также как и при назначении фемного судьи (см. С. 220 и примечание 487), обычным для полномочий стратига был трехлетний срок. Данный пассаж и можно понимать таким образом: отбыв свои три года, Кекавмен был отозван императором в столицу. Но можно понимать это место и иначе: Кекавмен был стратигом Ларисы еще три года, помимо тех, в течение которых он умел ладить с Самуилом. Так толкует это место Ферлуга (Византијски извори, III. С. 197, бел. 7).

633. Если бы запасы, сделанные Кекавменом-дедом, достались новому стратигу нетронутыми, то, по-видимому, город не испытывал бы голода в течение этих трех лет. По всей вероятности, следует все-таки допустить, что Кекавмен сам успел в течение какого-то достаточно длительного срока (трех лет?) использовать эти запасы.

634. Скилица сообщает об этом: «[Самуил], будучи военным человеком и пользуясь тем, что ромейские войска заняты войнами со Склиром, на свободе подверг набегам весь запад, не только Фракию и Македонию и все, прилежащее к Фессалонике, но и Фессалию, и Элладу, и Пелопоннес, и многие крепости взял, из коих главной была Лариса, жителей которой он переселил целыми домами во внутренние районы Болгарии и, зачислив их в списки своих стратиотов, пользовался ими как союзниками против ромеев» (/о. Scyl. P. 330.3-5).

Итак, свидетельство Кекавмена подтверждается сообщением Скилицы, и оба автора дополняют друг друга. Пленные лариссяне, кроме родственников Кекавмена — Никулиц, следовательно, потеряли свое имущество и были силой переселены внутрь Болгарии, где они, по всей вероятности, получили землю для поселения и были зачислены в армию Самуила. Причастие καταδουλωσάμενος («поработив») нельзя, конечно, понимать буквально — оно указывает лишь на подчинение: пленные, стали воинами Самуила (ср. Визан-тијски извори, III. С. 198, бел. 9). Можно высказать предположение, что среди лариссян было, может быть, немало славян, чем и объясняется зачисление Самуилом пленных в свое войско. Среди плен-

Советы и рассказы Кекавмена

ниц-лариссянок находилась и красавица Ирина, на которой женился сын Самуила, будущий болгарский царь Гавриил Радомир, разведясь с дочерью венгерского короля (Делян называл ее своей матерью — см. прим. 316) (Prokić. Zusätze. S. 31).

635. «Вашего свата» (συμπέθερόν σας). Это место также подверглось усиленному комментированию: речь шла о том, был ли Нику-лица во время захвата Ларисы в городе, к кому обращался Самуил, говоря «ваш сват» — к родственнику Никулицы (отцу?) или к самому Никулице. Большинство историков считали, что Никулица был непосредственным преемником Кекавмена-деда — тем незадачливым стратигом, который сдал Ларису. Принимает это и Ле-мерль, по мнению которого Кекавмен сознательно умалчивает о Никулице, чтобы не выставлять своего родственника в невыгодном свете, а глухо пишет лишь о «родителях» или «предках» (Lemerle. Prolégomènes. P. 44-45). Я в свое время склонялся к мысли, что Никулицы тогда не было в Ларисе (Литаврин, Каждан. По поводу книги П. Лемерля. С. 294). Теперь, однако, я готов допустить ранее отвергаемое мною, ибо эпизод с падением Ларисы Кекавмен приводит в качестве примера того, что может претерпеть стратиг (или вообще глава округи), если он не позаботится в военное время о запасах продовольствия. И при этом наш автор сообщает о судьбе семьи Никулиц. Естественно думать, что пострадали они именно потому, что сами (их глава — Никулица) не смогли обеспечить город продовольствием. Такова, кажется, логика вступления нашего автора к излагаемому им эпизоду. Тем не менее некоторые сомнения остаются, и вряд ли они могут быть разрешены. Не ясен и вопрос о том, какого из Никулиц Кекавмен имеет в виду в данном случае: того, кто был дукой Эллады еще при Романе II и кого он называет своим «дедом», или какого-то другого.

Что касается термина «сват» (συμπέθερος), то он, как правило, означает различные степени родства между представителями старшего поколения двух семей, члены младшего поколения которых вступили в брак. Иными словами, или сын Кекавмена-деда был женат на дочери Никулицы, или сын Никулицы — на дочери Кекавмена (см. Gyóni, L'œuvre. P. 122). Но понятие «сватовство» не сводится к этому виду родства, оно гораздо шире. Признавая дедом нашего автора по матери Димитрия Поламарха (см. прим. 335), следует отвергнуть мысль, что дочь Никулицы была матерью автора. У деда Кекавмена и у Никулицы могли быть братья, сестры, другие дети, и браки между любой парой, происходящей из обеих семей, могли стать причиной «сватовства» Кекавмена-деда и Никулицы. Какие-либо дальнейшие гипотезы на этот счет будут все одинаково сомнительными (см. вступительную статью). О том, что сватовство

Комментарий

строго учитывалось при заключении браков, см.: Zachariä von Lingenthal. Geschichte. S. 45.

636. Соглашаюсь с высказанной Васильевским (Советы и рассказы // ЖМНП, ч. 215. С. 145) точкой зрения, что весь дальнейший рассказ Кекавмена о восстании в Фессалии представляет собой переложение письма Никулицы Дельфина, написанного им на родину из тюрьмы в Амасии (см. С. 282). Эту точку зрения поддержали большинство ученых. Лемерль полагает, что это письмо цитируется Кекавменом почти без изменений (Lemerle. Prolégomènes. P. 46). Не случайно в рассказ Кекавмена проскользнули формы 1-го л. ед. ч. глаголов: έλυπήθην («я пребывал в печали») вместо έλυπήθη — «он пребывал в печали» (С. 270.18), γέγονα («я оказался») вместо γέγονε — («он оказался») (С. 274.29), έθηράθην («я был уловлен») вместо έθηράθη («он был уловлен») (С. 274.29-30), διανέστην («я взялся») вместо διανέστη («он взялся») (С. 276.3), υπεισήλθαν («я присоединился») вместо ύπεισήλθεν («он присоединился») (С. 278.15).

637. «произвести посев или собрать урожай». Кекавмен снова говорит о том, что для успешного сопротивления узурпатору необходимо обеспечить продовольствием крепость. Любопытно, что зависит эта обеспеченность не от государственного снабжения, а от возможности главы крепости (и ее жителей) «сеять и жать» в ее окрестностях.

638. «пусть... признают» (φημισάτωσαν). См. прим. 612.

639. «не погубишь ни крепости василевса, ни войска». До сих пор остаются нерешенными два вопроса. Первый: кем был Никулица Дельфин в системе родственных отношений между Никулицами и Кекавменами. (Здесь ясно лишь одно: он был «сватом» нашего автора, т. е. родственником по браку — см. прим. 635). Второй, более интересный и важный вопрос: каково было положение Никулицы в Ларисе перед восстанием. Многие историки считали его стратигом Эллады (см. прим. 631). Лемерль склоняется к тому, что высокое положение Никулицы в Фессалии определялось не его служебным постом, а социальным положением и экономическим могуществом (Lemerle. Prolégomènes. P. 50). Ранее я также считал, что Никулица Дельфин был скорее всего частным лицом (см.: Литаврин. Был ли Кекавмен феодалом? С. 231-233). Теперь я обратил внимание на два обстоятельства: первое — автор говорит, что в случае верных действий в районе мятежа можно сохранить крепость василевса и войско. Едва ли так можно было сказать, если бы речь шла о частном лице. Второе — Кекавмен специально оговаривает, что после возвращения из ссылки Дельфин обманулся в надеждах на Романа IV Диогена, который заставил его жить в своем поместье четыре

Советы и рассказы Кекавмена

года в качестве частного лица. Это было необычное положение для человека, привыкшего пользоваться властью (и Кекавмен недаром это с горечью подчеркивает). Наконец, описывая подробно ход восстания, наш автор (или сам рассказчик — Никулица) ни словом не обмолвился о какой-либо высшей местной власти, у которой он мог искать защиты или с которой должен был столкнуться в первую очередь. Это было возможно, по моему мнению, лишь в том случае, если бы сам Никулица Дельфин и представлял эту высшую власть в Фессалии.

640. Имеется ввиду император Константин X Дука (1059— 1067) из знатного рода Дук. Он принадлежал к кругам высшей столичной чиновной бюрократии, но примкнул к мятежу полководца Исаака Комнина, возглавившего в 1057 г. провинциальную военную знать в борьбе за престол. После воцарения Исаака I Комнина (1057-1059) Константин Дука стал одним из наиболее близких к императору людей. Он состоял в дружбе с философом и первым советником императора Михаилом Пселлом, а также с патриархом Константином Лихудом (1059-1063). Женой Константина Дуки была родственница бывшего патриарха Михаила Кируллария (1043—1058). После полного провала политики Исаака I, который, хотя и победил в открытом бою чиновную знать, не решился на чистку бюрократического аппарата и оставил ключевые посты в руках гражданской знати, и после серьезного столкновения с высшим столичным духовенством Исаак I решил отречься от престола. Заболев, он по совету Пселла избрал себе преемника. Выбор пал на Константина Дуку. Политика Дуки была противоположна политике Исаака: новый император срочно укрепил позиции чиновной бюрократии. Он вернул ей владения, титулы и милости, которые у нее частично отнял Исаак I. Высшие военные чины империи оказались в опале. Расходы на содержание армии резко сократились. Однако среднее звено военных, к которому, по моему мнению, принадлежал Никулица Дельфин, пользовалось вниманием со стороны императора (см. вступительную статью).

641. «тот повелел ему молчать из-за присутствовавших тогда людей». Это замечание Кекавмена дает некоторое представление об обстановке в императорском дворце и об умонастроении преданных императору лиц, несших службу в столице: Никулица решил, что император не хочет, чтобы о готовящемся мятеже узнали другие придворные, так как, по представлению Никулицы, это могло бы послужить во вред императору.

642. Титул протосинкелла возник в XI в. как дальнейшее развитие титула синкелла. Синкеллы (букв, «сокелльники») были духовными лицами (преимущественно монахами), приближенными к

Комментарий

патриарху, и часто становились его преемниками. В ранневизан-тийский период синкеллы обычно жили вместе с патриархами и были их духовными отцами. К X в. предоставление титула синкелла стало зависеть в значительной мере от императора. Титул жаловали уже не только представителям высшего клира столицы, но также епископам и митрополитам (Bréhier. Les institutions. P. 499-500; Grumeł. Titulature des métropolites byzantins. P. 92-114). Престиж епископа или митрополита, обладавшего титулом синкелла, возрастал при императорском дворе. Духовный сан синкелла был приобщен к официальной придворной иерархии знати. Синкеллы входили в высший совет знати столицы — синклит (сенат). К XI в. появляется титул протосинкелла и все реже встречается титул синкелла. Как раз накануне восстания в Фессалии, в 1065 г., синкеллы и протосинкеллы хотели добиться официального признания своего более высокого положения в иерархии, чем положение епископов и митрополитов, не имеющих этого титула. Однако эти претензии были отвергнуты (Beck. Kirche. S. 68). Тем не менее, как следует из комментируемого места, протосинкелл в силу ли своего официального положения или в силу личных отношений с императором (что вероятнее) мог играть значительную роль не только в клире св. Софии, но и в царском дворце.

Поиск по сайту: