Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

И принятые в данном издании 9 страница



Комментарий

императора, и, следовательно, не был врагом Византии, а его сын (если мы примем идентификацию Кекавмена-деда с Григорием), по свидетельству нашего автора, был «врагом Романии», во всяком случае в тот период, когда Смбат был еще жив или память о нем была более свежа, чем в 1006 г., когда сын упомянул о нем в надписи.

Несмотря на все это, в новой своей работе Лемерль неожиданно отказывается от осторожности, с которой он ранее делал вывод об идентичности Григория с Кекавменом-дедом. Вывод же этот, на наш взгляд, после работ упомянутых арменистов нуждается в пересмотре. С одной стороны, Лемерль считает, что еще не исчерпаны все возможности сближения патронима Κηχκάτζι с κεκαυμένος, а с другой стороны, признает вероятным и чтение Βηχκάτζι. Но ученый более не сомневается, что Григорий-патрикий и Кекавмен-дед — одно и то же лицо, причем, следуя ошибке Бартикяна, называет и Кекавмена-деда Григорием (у них, говорит он, было одно и то же личное имя). Лемерль высказывает предположение, что, по-видимому, оба патронима — Кекавмен и Вихкатци — какое-то время сосуществовали, а затем один был вытеснен другим. «Итак, — пишет французский византинист (а я думаю, что то же допускает и Р. Бартикян), — нужно продолжать связывать эти два источника, из которых один (надпись) говорит о патрикии Григории, стратиге Ларисы и Македонии, а другой представляет деда автора, носящего также имя Григория, как стратига Эллады, имевшего резиденцию в Ларисе, причем оба приходятся на один и тот же период. Можно предположить, что это две ветви семьи, которая однажды при неизвестных еще обстоятельствах поменяла армянский патроним Вихкатци на греческий патроним Кекавмен, оба к тому же могли некоторое время сосуществовать» (Lemerle. Nouvelles remarques. P. 180).

Лемерля, однако, удивляет, что о втором патрониме умалчивают, что о нем не знают византийские источники. И последнее. То обстоятельство, что Кекавмены происходили из Тайка (это установил Бартикян), как и Вихкатци, не может служить аргументом в пользу их идентичности или родства: оттуда же происходили и Ба-курианы и Торники. Нельзя же поэтому «объявлять всех их родственниками (Впрочем, Бартикян отстаивает родство Торников и Ке-кавменов. — см. Бартикян. Несколько конъектур. С. 80).

Говоря о комментируемом месте, Г. Цанкова-Петкова высказала мнение, что наш топарх вообще не был дедом автора, «так как, — мотивирует свое заключение иследовательница, — при осаде Ларисы дед автора Кекавмен, который дожил до 1067 г., должен был быть еще молодым человеком» (Цанкова-Петкова. Югозападните български земи. С. 596, бел. 2). По всей вероятности, Г. Цанкова-Петкова отдает отчет в том, что смещенный с поста стратига Лари-

Советы и рассказы Кекавмена

сы в 983 г. дед Кекавмена был бы в 1067 г. достаточно стар — лет под 110 или 120. А если он действовал еще до перехода на службу к императору в Великой Армении, причем уже в ту пору проявил себя опытным и умудренным военачальником, тогда ему к 1067 г. было бы лет 130-140. Соображение резонное, но исследовательница ошибается, полагая, что дед автора дожил до 1067 г. Комментируя упоминание автора о письме Никулицы Дельфина в 1067 г. из Ама-сии «моему деду» (см. с. 282), все ученые, начиная с Васильевского, отмечали, что речь идет, несомненно, о письме Дельфина не деду, а отцу автора. См. об этом прим. 727.

294. Цифра представляется преувеличенной. Трудно допустить, что топарх мог сделать столь щедрый дар, а стратиг — впустить в крепость огромный караван из 1000 животных и 500 погонщиков. Одно их продвижение по узкой тропинке к крепости потребовало бы самое меньшее несколько часов. Огромная масса людей и животных постепенно при этом накапливалась бы в крепости, а у стратига не возникало никакого беспокойства. Рассказывая об этом эпизоде как о примере неудачных действий стратига при подобных обстоятельствах, Кекавмен, вероятно, имеет в виду похожий случай, происшедший в 1038 г., когда стратиг действовал совершенно правильно. Об этом случае повествует Скилица. Арабы предприняли попытку вернуть Эдессу. 12 арабских архонтов привели к городу 500 коней и 500 верблюдов (подозрительна та же цифра — 1000) с тысячью ящиков, в каждом из которых сидело по воину. Они заявили, что доставили дары василевсу. Однако стратиг Эдессы Вара-сваче Ивир, впустив архонтов внутрь стен, повелел оставить вьючный скот за воротами. Скоро стало известно, какие «дары» заключены в ящиках. В результате пострадали арабы, а не Эдесса (Io. Scyl.

P. 403.31-404.49).

295. P.M. Бартикян предлагает понимать 'Рсоцстас(«Романии») как приложение к слову εχθρού (Бартикян. К вопросу о катепане Востока. С. 4; Bartikian. La genealogie. P. 269). В таком случае в корне изменился бы смысл всего эпизода, изложенного Кекавменом, и фраза приобрела бы такой вид: «Если моя крепосгь будет снабжена хлебом самим врагом, т. е. Романией, то чего я заслуживаю?» Из чего следовало бы, что крепость осаждает представитель византийской власти — враг стратига крепости (лицемерный друг), который является иноплеменным архонтом. Так Бартикян и толкует это место, называя акрита арабским эмиром, а топарха — византийским должностным лицом. Справедливости ради заметим, что при подобном понимании отпало бы отмеченное выше противоречие в системе доказательств Лемерлем тезиса об идентичности Григория Вихкатци и Кекавмена-деда: другом Романии оказался бы и Григо-

Комментарий

рий, как был другом и его отец Смбат. Но все дело в том, что такому толкованию не отвечает содержание эпизода, описываемого Кекавменом. Этот отрывок — часть советов византийскому стратигу, о чем автор ясно говорит во вступлении к отрывку: «Охраняй, акрит, крепости и вверенную тебе область и не доверяй соседним с тобою топархам, хотя они будут всячески клясться, что являются твоими друзьями». Излагаемые далее события — лишь иллюстрация этой мысли. Термин «топарх» Кекавмен употребляет к тому же лишь в смысле иноплеменного правителя (см. прим. 273). Της 'Ρωμανίας является не приложением к εχθρού (такого рода приложения стилистике Кекавмена не свойственны вообще), а косвенным определением — «враг Романии» — и ничего более. Против этой конъектуры Бартикяна выступает и Лемерль (Lemerle. Nouvelles remarques. P. 181). Я не вижу ничего невероятного в том, что когда-то дед Кекавмена был враждебен империи, а затем оказался на службе у нее (так это место понимали и Васильевский, и Дьони, и Бек, и Лемерль). Нет ничего удивительного и в том, что внук бывшего «врага Романии», византийский стратиг, писавший свой трактат на греческом, приводит в своем сочинении пример, оскорбительный для военного престижа империи. По мнению Бартикяна, для Кекавмена, «преданного империи душой и телом», это было недопустимо. Но Кекавмен приводит множество таких «оскорбительных» для византийской гордости примеров. Мало того, он включает в свое сочинение целый раздел, обращенный к топархам, где подает им советы, как избежать зависимости от империи. Это любопытно и требует объяснения. Но это факт. По-видимому, византийский полко- * водец армянского происхождения еще не порвал связей с родиной своих предков, где оставались независимые топархи, и сочувствовал им, хотя и находился на службе империи. Сходно трактует этот вопрос и Лемерль (Lemerle. Prolégomènes. P. 82).

296. «чего я заслуживаю?» (τίνος άξιος ειμί;). P.M. Бартикян переводит эту фразу сходно: à quoi suis-je bon? — «Чего я стою?», «на ü что я годен?», но полагает при этом, что стратиг крепости досадует, . сколь низко бы он пал, если бы позволил самому врагу снабжать его í хлебом (Bartikian. La généalogie. P. 269). Я не согласен с таким по- >« ниманием этой фразы. Напротив, стратиг хотел сказать, каких на- * град и почестей от императора он заслужил бы, если бы перехитрил о топарха, сумел обставить дело так, что «враг Романии» сам снабдил " бы крепость василевса продовольствием. Кекавмен. как и «Тактика Льва» (см.: PG, t. 107, col. 853 С, 862 D, 864 А» 1017 С, 1020 D, 1037 А, 1060 C-D), всюду превозносит военную хитрость. И в данном случае, если бы стратиг был осмотрительнее, его маневр заслуживал бы похвалы [«он получил бы его (хлеб) как прибыль, хитрость

Советы и рассказы Кекавмена

их кончилась бы ничем, и стратиг не имел бы забот» — с. 186]. Хитрость как средство победы над врагом воспевает и Анна Комнин (Anna, III. P. 195.9-196.16; на это сходство с Кекавменом указал Я.Н. Любарский — см. Анна. С. 615-616, прим. 1501. Ср. также: Attal. P. 228). Специально о военных хитростях византийцев см.: Каждан, Византийская армия; Кучма. Методы морально-политического воздействия. С. 110-111 ; Он же. Византийские военные трактаты. С. 33. Ср. Памятники византийской литературы, II. С. 160.

297. Кондарат (о κονδαράτος — букв, «копейщик»). В X в. этот термин обозначает обычно копьеносца-пехотинца в отличие от пехотинца-лучника. Кекавмен всюду употребляет термин «кондара-ты» по отношению к стражникам у ворот крепости или города (см. с. 186, 192, 284). Продолжатель Георгия Монаха отличает тяжеловооруженных конников (όλοσίδηροι καβαλάριοι) от тяжеловооруженных пехотинцев (όλοσίδηροι κονδαρατοι — Georg. Amari. Cont. P. 871. 17-18). Однако, согласно «Стратегике» Никифора, кондаратами назывались и такие тяжеловооруженные всадники (катафракты), которые были вооружены пиками («Стратегика императора Никифора». С. 32).

298. Лемерль датирует захват крепости дедом Кекавмена третьей четвертью X в. (Lemerle. Prolégomènes. P. 37), определяя terminus ante quern примерно так, как и Васильевский, относивший это событие к 936-976 гг. (Советы и рассказы // ЖМНП, ч. 216. С. 112). Датировка Лемерля предпочтительней, хотя ее можно было бы еще несколько ограничить: едва ли возможно по соображениям общей хронологии рода Кекавменов отодвигать дату рождения деда автора далее 940 г., однако в момент захвата крепости в Великой Армении он был уже зрелым военачальником, поэтому весьма соблазнительно датировать это событие концом 60-х — началом 70-х годов X в. (в 976 г. дед уже находился на службе империи).

299. Часто повторяющийся у Кекавмена мотив — не доверяй друзьям, опасайся их, который сближает нашего автора с таким представителем византийской общественной мысли, как Симеон Новый Богослов, и отличает от такого мыслителя-современника, как Пселл (см.: Каждан. Предварительные замечания. С. 20-21), превозносившего дружбу. Впрочем, мотив «не доверяй другу и будь осторожен в общении с ним» был, по-видимому, в Византии прописной истиной. Он содержался в виде кратких изречений всех эпох и народов в так называемых «Пчелах» — сборниках ходячих выражений. Так, знакомому Кекавмену автору, Диону Кассию, приписывалось изречение: «Сколь людей страшно пострадало и пострадало от врагов, называвшихся друзьями» (Семенов. Древняя русская Пчела. С. 64). Из «Пчел» Кекавмен и мог почерпнуть эту «му-

Комментарий

дрость», хотя раздел о «добром друге» в тех же сборниках привлекает гораздо меньшее внимание нашего автора.

Подобные взгляды на дружбу Кекавмен мог заимствовать и у любимого им Иисуса, сына Сираха (см.: Сирах 6, 7-15; 9, 12; 19, 8, 9, 25, 27, 17-19). Сирах, однако, строго различает друзей лживых и искренних. Но Кекавмен чаще предостерегает от друзей, чем советует беречь дружбу. Видимо, его личный опыт сыграл при этом какую-то роль. Если среди византийских военных, подобных Кекавмену, такая оценка дружбы была широко распространена, можно было бы поставить вопрос о ее влиянии на ход борьбы военной знати с чиновной бюрократией, которая всегда стремилась внести раскол и недоверие в ряды своих врагов. Действительно, Иоанн Цими-схий предал своего друга Никифора Фоку и стал виновником его гибели, Варда Фока коварно схватил и бросил в тюрьму бывшего друга и родственника Варду Склира, Константина Диогена предали друзья и т. п. Впрочем, подобного рода фактов было немало и в среде придворных гражданских вельмож... Сама атмосфера византийской придворной жизни вызывала вражду, порождала интриги и неискренность.

300. «о другой уловке иноплеменника». Эти слова — лишнее доказательство того, что дед Кекавмена в описанном выше эпизоде не был византийским стратигом. См. прим. 295.

301. Предлагая конъектуру Κλαζομενίτης (она принята мной), первые издатели полагают, что эту форму естественнее всего возводить к названию города Клазомены на западном побережье Малой Азии, близ Смирны (Советы и рассказы // ЖМНП, ч. 215. С. 271). За Васильевским следует и Бек (Beck. Vademecum. S. 59). Иначе говоря, данное прозвище этого Катакалона указывает на его происхождение из Клазомен. Образование подобных прозвищ вообще характерно для нашего автора. Подобным же образом расшифровывает В. Лоран и патроним некоего Константина на одной из византийских печатей: Κλ[αζο]μενίτη[ς] (Laurent. Documents. P. 48). Согласен, кажется, с такой поправкой и Лемерль (Lemerle. Prolégomènes. P. 67).

302. Рагуза ('Ραούσιον — от итал. Ragusa); славянская форма — Дубровник — город на Адриатическом побережье Балканского полуострова, основанный в начале VII в. жителями соседних городов, разрушенных славянами во время заселения ими Балкан. К XI в. в результате постоянных тесных общений с живущим поблизости славянским населением город ославянился. Он превратился в один из крупнейших торгово-ремесленных центров Адриатики и, хотя в разное время признавал суверенитет разных государств (Венеции, сербских княжеств, Византии), пользовался значительными права-

Советы и рассказы Кекавмена

ми самоуправления, являясь, по существу, своеобразной морокой республикой (недаром в исторической литературе его иногда называют «южнославянским Новгородом»). К началу XI в. Дубровник признавал власть то Венеции, то Византии. После завоевания Болгарии Византией и восстановления фемы Далмация византийское влияние здесь упрочилась. Лишь из труда Кекавмена известно, что какое-то время, около середины XI в., Дубровник был центром особой фемы (Далмации?) и резиденцией византийского стратига. К 70-м годам XI в. власть империи в этом районе Адриатики была чисто номинальной. Историю Дубровника (Рагузы) с древнейших времен до 1460 г. см. Krekić. Dubrovnik (Raguse) et Levant.

303. Далмация — область на Адриатическом побережье (примерно от озера Шкодер до Руекского залива). Географическое понятие Далмации и административное не всегда совпадали. С начала I в. н. э. Далмация представляла собой римскую провинцию. После разделения Римской империи на Западную и Восточную она входила в пределы Западной империи. Под власть Византии Далмация попала при Юстиниане I. Однако со времени славянских вторжений (VI—VII вв.) византийское господство сохранялось лишь в прибрежной области, тянувшейся узкой полосой вдоль моря. В первой половине IX в. в этом районе была образована особая административная единица — архонтия, в которой византийский суверенитет сочетался с элементами местного самоуправления. Архонтия Далмащия существовала, по-видимому, до конца 60-х годов, когда (между 867-879 гг.) она была преобразована в фему (Ферлуга. Ниже војно-административне јединице. С. 88-93; Он же. Време постанка теме Далмације. С. 66; Он же. Византийска управа. С. 38-86). Византийское господство здесь упрочилось, но ненадолго — росло венецианское влияние. С 998 г. фема Далмация практически не существовала — она попала под власть Венеции, которая формально признавала суверенитет империи. Венеция вела борьбу за Далмацию с хорватами, однако проиграла в этой борьбе. После завоевания Болгарии и упрочения власти империи на всем Балканском полуострове Василий II восстановил фему Далмащия. Теперь она охватывала прибрежный район от Дубровника на юге и до Задара (Зары) на севере. Утвердившийся в начале XI в. в Далмации хорватский король Креши-мир II, боясь разделить участь болгар, признал зависимость от Византии и сумел сохранить управление частью Далмации. После смерти Василия II позиции Византии в этом районе стали быстро слабеть. Лишь в 30-х годах, как мы узнаем из труда Кекавмена (см. с. 316 и ел.), в Далмации снова появились византийские власти. Однако к 70-м годам XI в. о какой-либо византийской адми-

Комментарий

нистрации в Далмации, по заключению Я. Ферлуги, не может быть и речи (Ферлуга. Византийска управа. С. 120).

304. Ζέντα — Зета. Кекавмен — первый византиец, назвавший Дуклю (область в бассейне р. Зенты—Зеты, лежащая вокруг Шко-дерского озера) Зетой (см. прим. 280), как она и стала называться обычно к концу XI в. Чрезвычайно важно, что Кекавмен дает это имя в местном произношении (Зента или Зенда): может быть, это говорит о славянском (устном или письменном) источнике его сведений о данном событии (см.: Ферлуга. Кекавмен. С. 193, бел. 67; Он же. Византийска управа. С. 132).

305. Στάμνος (Стамн) — город Стон на южном берегу полуострова Пельешца, к северу от Дубровника, в Захлумье. Согласно Ке-кавмену, Стон был или столицей Воислава, или одним из главных городов его жупании. Я. Ферлуга несколько удивлен женским родом, в каком этот город стоит у Кекавмена (την Στάμνον), и предполагает, отмечая другие подобные случаи в источниках местного происхождения, что это сделано по аналогии со словом jupania (жу-пания, провинция) (Ферлуга. Кекавмен. С. 193, бел. 64). Но, может быть, в нашем греческом источнике имеется в виду другая аналогии — ή πόλις («город»)?

306. См. о Стефане Воиславе прим. 279. Прозвище «Диоклей-ский» (Διοκλητιανός), прилагаемое к нему Кекавменом, является, конечно, как и римское имя Диоклетиан (Diokletianus), образованием от греческого названия области Διοκλεία — Дукля (см. прим. 279), отсюда «Воислав Диоклейский». Предложенная при этом первыми издателями поправка — Διοκλειανός вместо Διοκλητιανός — признана Лемерлем излишней, так как первая форма, образованная от Διοκλεία, также зафиксирована и в других греческих источниках (Lemerle. Prolégomènes. P. 102). См. Конст. Багрян. Об управ, имп. С. 110,132, 150-153, 386-387).

307. Датировка описанных здесь событий вызывает затруднения. Известие Кекавмена уникально. Согласно сведениям нашего автора, Захлумье, где лежал Стон, находилось тогда под властью Воислава. В.Г. Васильевский датировал этот эпизод временем до 1040 г., когда Стефан, бежав из Константинополя, внешне еще прикидывался другом империи, а втайне готовился к восстанию, т. е. относил к периоду между побегом Стефана и первым походом против него византийцев в 1040 г. Впрочем, ученый допускал, что это событие могло произойти и в период между первым и вторым походами византийцев, в 1040-1042 гг. (Советы и рассказы // ЖМНП, ч- 215. С. 272-273). К. Иречек считал, что Воислав подчинил Захлумье около 1040 г., вскоре после возвращения из византийского плена и до своей победы над Михаилом в 1042 г., и пленение Византии-

Советы и рассказы Кекавмена

Комментарий

ского стратига, по его мнению, произошло в этот промежуток времени (Jirećek. Geschichte der Serben, I. S. 231). За Иречеком следует и Дж. Тадич (см.: HNJ, I. S. 631). Однако И. Сандик склонен признать более подходящей датой время после 1042 г. (Idem. S. 256). Ясность в этот вопрос внес Г. Острогорский, указавший на то, что, согласно свидетельству Дуклянина (Летопис попа Дукљанина. С. 346), к походу против Воислава в 1042 г. был привлечен Михаилом и князь Захлумья (Ostrogorsky. Geschichte. S. 269, Anm. 3). Следовательно, до 1042 г. Захлумье не было подчинено Воиславу и описываемый Кекавменом эпизод следует относить ко времени между 1042-1050/52 гг. (Последняя дата — время смерти Воислава — не установлена точно: И. Сандик принимает 1050 г. — HNJ, I. S. 256, а Г. Острогорский — 1052 г. — Ostrogorsky. Geschichte. S. 481). Я. Ферлуга также относит наш эпизод ко времени после 1042 г. (Ферлуга. Кекавмен. S. 194; Он же. Византийска управа. С. 101) (см. прим. 308).

308. После несчастного для византийцев похода 1042 г. и пленения византийского стратига должно было, по нашему мнению, пройти три-четыре года, так как в противном случае Воиславу, прикидывавшемуся «рабом василевса», трудно было рассчитывать на то, что ему поверит византийский стратиг; a стратиг, хотя и опасался, все-таки в конце концов поверил.

309. «воспреемник от святого крещения»— крестный отец, принимавший от священника ребенка, вынутого из купели после крещения. Крестный отец считался близким родственником по духу своего крестника и имел по отношению к нему известные права и обязанности (которые особенно проявлялись в случае смерти родителей). Родство, устанавливаемое в результате обряда крещения, православная церковь рассматривала (особенно в средние века) как близкие и тесные узы и принимала в расчет при заключении браков между представителями породнившихся через крещение семей в той же или даже в большей мере, как и кровное родство (Zachariä von Lingenthal. Geschichte. S. 49-50).

310. Кумовство — обозначение степени духовного родства, устанавливаемого в результате обряда крещения между членами двух семей, вступающих в родство, в особенности между кровным и крестным отцом (или кровной и крестной матерью). Стратиг Дубровника и Воислав стали бы кумовьями, если бы Катакалон стал крестным отцом ребенка Воислава.

311. Дромон (δρόμων) — византийский быстроходный двухпа-лубый военный корабль с двумя рядами гребцов. Были дромоны легкие и тяжелые. Согласно «Тактике Льва», где подробно говорится о снаряжении дромонов, на малых дромонах было до 100 воинов

и эти суда использовались не столько в крупных морских сражениях, сколько для морской патрульной службы. Во главе фемных дромонов провинциального флота стояли друнгарии и турмархи, подчиненные стратигу фемы (PG, t. 107, col. 992 Α-D, 993 В-С, 997 А-С, 1013 А).

Тяжелые же дромоны насчитывали до 150 воинов и 50 человек прислуги (матросов). Каждые три-пять дромонов царского флота имели общего начальника (комита). О дромонах и других военных судах см.: Dolley The Warships of the Later Roman Empire. P. 48-49; Bréhier. La marine de Byzance; Serre. Les marines du guerre; Neumann. Die byzantinische Marine; Bibicou. Problèmes de la marine byzantine; Ahrweiler. Byzance et la mer. P. 410-411; См. прим. 941.

312.T. Острогорский считает, что Дубровник был южной границей фемы Далмация (Ostrogorsky. Geschichte. S. 259). Однако если верить этому сообщению Кекавмена, то следует признать, что понятия фемы Далмация и географического названия того же звучания резко отличались друг от друга. Фема Далмация, как видно, не простиралась непрерывно по побережью к северу от Дубровника; это побережье частично находилась в руках Воислава (встреча, описанная Кекавменом, произошла у моря, вне фемы Далмация и близ «страны» Воислава — Захлумья, недалеко от Стона). По всей вероятности, фема Далмация состояла в это время из ряда прибрежных, изолированных друг от друга районов — городов с прилежащей округой.

313. Если признать, что Кекавмен писал об этом эпизоде в 70-х · годах XI в. (см. вступительную статью), то небезынтересно отме- ' тить: события, происшедшие четверть века до этого, автор рассматривал как недавние («незадолго до наших дней») — они произошли на его памяти.

314. Δημετριάς (Димитриада) — древний город в Северной Гре- · ции (в Фессалии), на берегу Пегасейского залива {ныне Воло). Основан в 290 г. до н. э. Дмитрием I Полиоркетом (306-282), по име- f ни которого и получил свое название. Несколько раз был столицей '· правителей Македонского царства. Уже в то время являлся важным:1 торговым центром и сильной крепостью. Богатым торговым ropo- Í дом Димитриада оставалась и в византийскую эпоху, хотя, как вид- * но, ее военное значение упало. Ł

315. Ελλάς (Эллада) — древнее (и современное) название Гре- ! Ции. В византийскую эпоху употреблялось в двух значениях: как г географическое обозначение Северной и Средней Греции до Пелопоннеса и как название административной области — фемы, границы которой менялись. Основание фемы относится к концу VII в. ^ (Острогорски. Постанак тема Хеладе. С. 64 и ел.). Центром фемы *

Комментарий

** a \j

был город Лариса. Фема Эллада нередко объединялась с фемой Пелопоннес под властью одного стратига. Трудно решить, в каком из этих двух значений употребляет это название Кекавмен в данном месте, ибо неизвестно, была ли Эллада в 1040-1041 гг. объединена с фемой Пелопоннес. Одну фему Пелопоннес и Эллада составляли около середины XI в. (Bees. Zur Sigillographie. P. 90) и в 1071 г., как сообщает наш автор в другом месте (см. с. 282, прим. 747); согласно Атталиату, так было и тогда, когда наш автор писал свое сочинение (Attal. Р. 182.4-5). О значении топонима «Эллада» см.: BZ, 46,1953. S. 94-95. См. также: Bon. Le Péloponnèse. P. 91-92.

316. Петр Делян (Δελιάνος, Δολεάνος или Δολιάνος византийских авторов). Динич высказал мнение, что верным чтением является «Оделян», поскольку в такой форме это имя приведено у Михаила Девольского (Ргокгс. Zusätze. S. 36). Что же касается греческой формы, то он считает, что она появилась в результате осмысления первого звука («о») славянского слова как греческого артикля муж. р. ед. ч. — о и было отделено от следующих звуков (так «дельта» стала будто бы начальным звуком этого имени) (Динић. Из наше раније прошлости. С. 237-238). Гипотеза Динича не получила признания: имя Делян до сих пор встречается на Балканах (Voj nov. Nouvelle édition. P. 129). Делян был руководителем восстания, поднятого населением бывшего Западно-Болгарского царства в 1040-1041 гг. (см. прим. 247). Восставшие провозгласили его царем Болгарии. Делян выдавал себя за внука Самуила (см. прим. 182) — за отпрыска Гавриила Радомира, бывшего царем в 1014-1015 гг., и венгерской принцессы, с которой Гавриил развелся. Однако происхождение Петра еще не выяснено до конца. По некоторым источником, Делян-«болгарин» был беглым рабом некоего константино-польца. Возможность низкого происхождения Деляна, на которую я некогда указывал, не отвергает и Я. Ферлуга (Византијски извори, III. С. 142, бел. 205). Преданный Алусианом в 1041 г. и ослепленный им (см. прим. 253), Делян был вскоре взят византийцами в плен и отправлен в Константинополь. Дальнейшая его судьба неизвестна (см.: Благоев. Делян и неговото въстание; Литаврин. Болгария и Византия. С. 379-381). Захват Деляном Димитриады следует относить к концу 1040 — началу 1041 г., когда в его власти оказалась значительная часть Северной и Средней Греции. Ничто не оправдывает предположения Златарского, что Димитриада была взята в результате похода самого Деляна в Фессалию (История, II. С. 56). Источники говорят лишь о походе в Грецию воеводы Деляна Анфима. Тот факт, что Делян не «поставил», а «послал» (απέστει-λεν) стратига в Димитриаду, заставляет скорее усомниться в личном участии Деляна в походе. Лемерль, отмечая упоминание Ски-

лицей похода Анфима между началом августа и сентябрем 1040 г., полагает, что этим временем и следует датировать захват Деляном Димитриады (Lemerle. Prolégomènes. P. 66).

317. Кекавмен не удостаивает Деляна ни титула «василевс», ни титула «король» (ρήξ), ни даже титула «архонт». Он называет его «топархом» — мелким иноплеменным князьком (см. прим. 273).

318. Второй случай, когда Кекавмен делает филологические замечания по поводу славянских слов (ср. с. 136, прим. 19): «чельник» — τζελνίκος. Сочетание согласных соответствует славянскому звуку «ч» или «ц». Принимая транскрипцию «чельник»,В.Г. Васильевский и В. Златарский оставляли этимологию слова без объяснения. Не решается на толкование этого термина и И. Дуйчев (Дуй-чев. Няколко бележки към Кекавмен. С. 63-64). В современных южнославянских языках этого слова не существует, но оно и ныне бытует у балканских влахов (Gyoni. La transhumans des Vla-ques. P. 32). В современном греческом также есть слово τσέλιγγας («старший пастух»), на что указали А. Грегуар и И. Дуйчев (Grégoire. Origine et etymology. P. 22; Дуйчев. Няколко бележки към Кекавмен. С. 64). Решаюсь высказать гипотезу, не является ли слово «чельник» производным от старославянского «чело» (см.: Срезневский. Материалы для словаря древнерусского языка, III, s. v.: «чело» — «лоб», «голова», «глава», «передний край войска») в значении «главный», «главенствующий», «предводитель», что соответствует значению «стратиг» в широком смысле. По-видимому, такое сопоставление делал уже Ф. Миклошич, переводя это слово как praefectus (Miklošic. Lexicon, s. v.; см.: Дуйчев. Няколко бележки към Кекавмен. С. 63 — 64).

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.