XXVI. Ведуны, ведьмы, упыри и оборотни 3 страница

Красная девица

По бору ходила,

Болесть говорила,

Травы собирала,

Корни вырывала,

Месяц скрала,

Солнце съела.

Чур ее колдунью,

Чур ее ведунью!³

Здесь ведьма, подобно змею и великанам, представляется съедающею солнце, т. е., погружая это светило в тучи, она тем самым, в качестве облачной жены, при­нимает его в свои собственные недра = проглатывает его. В Калевале чародейка Лоухи силою волшебных песен (= с помощию диких напевов бури) похищает солнце и месяц и заключает их в медную скалу, т. е. в облачные горы, отчего и наступает все­общая тьма⁴.

Распоряжаясь стихийными явлениями природы, двигаясь вместе с грозовыми тучами, ведуны и ведьмы могут переноситься с места на место с быстротою крыла­того ветра. Представление колдовства везде неразлучно с полетами и поездами по воздуху, чрез горы и долы⁵. Обычными орудиями воздушных полетов колдунов и ведьм, по немецким, литовским и славянским рассказам, служат: метла (помело, веник), кочерга, ухват, лопата, грабли и просто палка (костыль) или прут; немцы называют ведьму: gabelreiterin, besenreiterin; чешское изречение: «staré baby na pometlo!» указывает на полеты старых ведьм на печном венике⁶. Верхом на метле или граблях ведьма летает по поднебесью: это не более как поэтическая картина ветра, несущего на своих крыльях облачную жену-чародейку (см. I, 290). Ветр представлялся помелом, потому что метет туманы и тучи и расчищает небо; пред­ставлялся граблями, потому что скучивает облака = сгребает их в густые, темные

¹ Сахаров., II, 3, 70; Рус. прост. праздн., I, 175; Маяк., XIII, 49-58; Lud Ukrain., II, 81; Этн. Сб., V, библиогр. указ., 8—9; VI, 117.

² D. Myth., 1043.

³ О. 3. 1842, VI, 52—53; сравни малорус. песни, изд. Максимовича, 1827 г., 42.

⁴ Эман, 55.

⁵ Кулиш, II, 38-39; Москв. 1846, XI—XII, 149; Киев. Г. В. 1845, 13.

⁶ D. Myth., 1001, 1024, 1037—8; Zarysy domove, III, 146; Этн. Сб., V, стат. о кашубах, 96; Slov. pohad., 498—500; Штир, № 3.

массы: образы, взятые из быта земледельческого народа. В числе различных ми­фических представлений молнии она, как мы знаем, уподоблялась карающей пал­ке, лозе или пруту; самая же туча, сверкающая молниями, рисовалась воображению младенческих племен небесною печью, очагом, на котором высочайший владыка огня и верховный жрец (бог-громовник) возжигает свое чистое пламя; вместе с этим громовая палица получила значение кухонного орудия: а) кочерги, которою мешается жар и разбиваются горящие головни, b) ухвата и лопаты, с помощию ко­торых сажаются в печь приготовленные яства. В областных говорах кочерга назы­вается ожог (ожиг), а печная лопата — пекло¹. Вот почему о ведьмах, ночной полет которых сопровождается блестящими огоньками = молниями, народные предания утверждают, что они, садясь на кочергу, ухват, лопату или веник, вылетают в дымо­вую трубу, следовательно, тем же путем, каким являются огненные змеи и нечи­стые духи, прилетающие в виде птиц, т. е. грозовые демоны². Мифическое пред­ставление разящих молний пучком прутьев (ruthenbündel) слилось воедино с сей­час указанным представлением вихря чародейным помелом или веником; в немец­ких сказаниях веник этот получил характеристическое название donnerbesen. По белорусскому преданию, баба-яга погоняет воздушные силы огненною метлою. У лужичан, в ночь главного ведовского сборища (Walpurgisnacht), есть обычай бегать по полям с зажженными вениками, что называется: «kuzłarničje palić» (жечь ведьм)³. Ударяя метлами и вениками по источникам (= дождевым тучам) и рассы­пая по воздуху брызги воды, ведьмы производят дожди, град и бурю; разъезжая на вениках, во время шумных гроз, они начисто выметают небо от потемняющих его туч⁴. В разных местностях России, когда находит дождевая или градовая туча, посе­ляне, желая отвратить ее от своих зреющих нив, выбрасывают из хаты сковороду (звон сковороды, тазов и прочих металлических сосудов — эмблема грома) и поме­ло, лопату или кочергу⁵. В основе этого суеверного средства скрывается мысль, что молниеносная палица должна разбить тучу прежде, чем она разразится над нивою, а помело-ветр прогонит ее (= сметет) в другую сторону. Желая предаться воздуш­ному полету, ведьмы, по немецкому поверью, приготовляют волшебную мазь, ко­торою и намазывают себе ноги и плечи — ноги, как орудия движения, скорого бега, и плечи, как начало рук, заменяющих собою крылья⁶. По русскому поверью, у ведьмы постоянно хранится вода, вскипяченная вместе с пеплом купальского кост­ра; когда она захочет лететь, то обрызгивает себя этою водою — и тотчас подымает­ся на воздух и мчится, куда только вздумает. С тою же целью ведьма старается до­быть траву ти(е)рлич, корень ее варит в горшке и приготовленным снадобьем ма­жет у себя под мышками и коленками и затем с быстротою молнии уносится в тру­бу. Соку тирлича приписывается чудесное свойство делать человека оборотнем и сообщать ему силу полета: по всему вероятию, здесь таится воспоминание о Перуновой траве = молнии; чародейное же снадобье (мазь) есть живая вода дождя, кото­рую кипятят ведьмы в облачных котлах и сосудах при помощи грозового пламени⁷. Уже в Эдде seidhr (sieden — кипеть, варить)⁸ переходит в значение колдовства:

¹ Обл. Сл., 139, 154.

² Сахаров., II, 6, 11.

³ Volkslieder der Wenden, II, 223.

⁴ D. Myth., 1026; Der heut. Volksglaube, 130.

⁵ Черниг. Г. В. 1855, 21; Рус. Бес. 1856, III, 85; Вест. Евр. 1830, XV-XVI, 275; Номис, 263, 282.

⁶ D. Myth., 1023.

⁷ Иллюстр., 1845, 415; Lud Ukrain., II, 86—87; Кулиш, II, 38; Сахаров., I, 43; Иличь, 291.

⁸ «Seydhr oder saudhr — dichterisch ein name des siedenden, kochenden feuers».

sedhmadhr — колдун, seidhkona, seydhkona — вещая жена, умеющая варить целебные лекарства. Согласно с метафорическим названием дождя опьяняющим напитком (вином, медом, пивом), в собирающихся парах и туманах древние племена усмат­ривали варку небесного пива, совершаемую грозовыми духами и нимфами. Когда перед дождем парит, т. е. настанет удушливый жар, в Германии выражаются: «zwerge, wichte, unterirdische (мифические карлы) brauen» или «die bergmutter (об­лачная жена) kocht wasser»; о Брокене, куда обыкновенно слетаются ведьмы отправ­лять свои шумные празднества, говорят: «der Brocken braut», как скоро поднявшая­ся мгла покроет его вершину туманною шапкою (nebellkappe). Ведьмы варят в кот­лах ядовитые травы и коренья и распускают по всему небесному своду клубящиеся пары; на др.-северн. наречии туман называется kerlinga vella = hexengebräu; старин­ные законодательные памятники указывают на бранное выражение: hexenkesselträger¹. Русские ведьмы и баба-яга носятся по воздуху в железной ступе (котле-туче), погоняя пестом или клюкою (громовой палицею) и заметая след по­мелом, причем земля стонет, ветры свищут, а нечистые духи издают дикие вопли (I, 148)²; когда они собираются на лысой горе, там горят огни яркие и кипят котлы кипучие. Таким образом, кипятя на грозовом пламени дождевую влагу и опрыски­ваясь ею, ведьмы совершают свои воздушные полеты и посылают на поля и леса разрушительные бури, с градом, ливнями и вьюгою. Ведуны и ведьмы обладают и другими баснословными диковинками, служившими некогда для поэтического обозначения летучего облака: по свидетельству сказок, они хранят у себя живую и мертвую воды, летают на коврах-самолетах и обуваются в сапоги-скороходы. Не­мецкие саги утверждают, будто бы черт окутывает ведьму в свой плащ (= облачный покров) и носит ее по воздушным пространствам, почему и дается ей прозвание mantelfahrerin³. Сербская вещица, приготовляясь лететь, мажет себе под мышками чародейною мазью и восклицает: «ни о трн, ни о грм, већ на пометно гумно!»⁴ Эта предохранительная формула (не оградившись ею, можно налететь на терновый куст или дубовое дерево и ушибиться) соответствует нашему эпическому выраже­нию: «выше лесу стоячего, ниже облака ходячего» и заклятиям, с какими начинают свой полет немецкие ведьмы: «auf und davon! hui oben hinaus und nirgend an!», «fahr hin, nicht zu hoch, nicht zu nieder!» Преследуя сказочных героев, ведьма творит закля­тие: «vor mir tag, hinter mir nacht!», т. е., помрачая небо темною тучею, она освещает перед собою путь блестящими молниями⁵. По скандинавскому преданию, колдун берет козью шкуру (метафора облака), обвивает ее около головы и произносит: «es werde nebel und werde zauber und alien wunder, dir hinter die suchen!» Об индийских колдуньях известно, что воздушному их полету предшествовало произнесение за­говора: Каларатри, сотворив волшебное заклинание, поднялась с своими ученица­ми с крыши коровника и полетела облачною дорогою (auf dem wolkenpfad). Одному человеку посчастливилось подслушать ее вещие слова; он вздумал повторить их и тотчас же последовал за чародейкою — точно так же, как в немецком, сербском и русском сказаниях люди, которым удавалось подслушать заклятие, произносимое ведьмою при ее отлете, и воспользоваться ее волшебным снадобьем, летали вслед за нею на места ведовских сборищ⁶. Как властелины вихрей, колдуны и ведьмы мо-

¹ D. Myth., 988, 998, 1043; Die Götterwelt, 92.

² Морск. Сб. 1856, XIV, 64; Zarysy domove, III, 146.

³ D. Myth., 1024, 1035.

⁴ Cpп. pjeчник, 66.

⁵ Сравни в сборн. Гальтриха, № 34.

⁶ D. Myth., 1037.

гут насылать на своих ненавистников и соперников порчи по ветру, подымать их на воздух и кружить там с страшною, ничем не удержимою быстротою. Так, сущест­вует рассказ, что один колдун, из ревности к молодому парню, заставил его целые месяцы носиться в стремительном вихре. Неведомая сила подхватила его на воз­дух, закружила и понесла все выше и выше; томимый голодом и жаждою, летел он — сам не ведая куда; отчаянные жалобы его не достигали до людей, никто не ви­дал его жгучих слез, несчастный иссох до костей и не чаял себе спасения. Когда, на­конец, буйный вихрь оставил его — парень спустился на землю; пытаясь отомстить своему ворогу, он отыскал хитрую колдунью и прибегнул к ее помощи. Чародейка запалила в печи зелье — и среди ясного, безоблачного дня вдруг завыл ветер, схва­тил колдуна и понес его высоко над землею; с той поры кружился он по воздуху в неистовой пляске, а за ним носились стаи крикливых ворон и галок!. Когда ведьма пожелает призвать кого-нибудь из дальней стороны, она варит корень терлича, и как только вода закипит — в ту же минуту призываемый «зниметця и полетить як птах»; в своем воздушном полете он томится жаждою и беспрерывно повторяет возглас: «пить, пить!» Чаще всего чародейки пользуются этим средством для при­зыва своих возлюбленных; заваривая зелье, они приговаривают: «терлич, терлич! мого милого прикличь». Чем сильнее закипает снадобье, тем выше и быстрее он несется: «як дуже зилля кипить (говорят малоруссы) — милий поверх дерева летить; а як не дуже — о половине дерева» — и в этом последнем случае легко может налететь на древесный ствол и ушибиться до смерти*. В одной песне девица жалу­ется, что ее милый далёко, за крутою горою, и по совету матери решается на чару:

Уранци (корень) копала,

А в обиди варила,

Козаченька манила;

А ще «розмай» не вкипив,

А вже милий прилетав.

«Ой, що ж тебе принесло —

Чи човничок, чи весло?»

— Ни човничок, ни весло,

А дивоче ремесло!³

Тот, чьи волоса попадутся ведьме, и она запалит их на огне, с произнесением за­клятия, так же немедленно подымается на воздух и прилетает на ее зов⁴.

Заправляя полетами туч и вихрей, ведуны и ведьмы должны были стать в самые близкие отношения к их мифическим воплощениям в образе различных живо­тных. Если припомним, что темные тучи представлялись небесными волками, а молнии — огненными змеями, то для нас совершенно объяснится то старонемец­кое предание, по свидетельству которого ведьмы вечером и ночью ездят по воздуху на оседланных волках, взнуздывая и погоняя их змеями. По указанию Эдды, на волке, взнузданном змеею, ездила великанка. Шведская песня упоминает о поездах ведьм на медведе; народные же поверья, доныне живущие в устах поселян в Герма­нии, утверждают, что колдуны ездят на волках, а колдуньи — на кошках и козлах. Нередко в виде козла является к услугам ведьмы дьявол, на которого она тотчас же садится — и пускается в воздушное странствование. Все эти звери — древнейшие

¹ Пов. и пред., 76—80.

² Кулиш, II, 39; Номис, 5.

³ Черниг. Г. В. 1861, 36; Нар. белорус. песни Е. П., 32.

⁴ Lud Ukrain., II, 107—8.

олицетворения грозовых облаков. Самые боги и богини, царствующие в воздуш­ных сферах, разъезжали на тех же зверях: так Фрея носилась во мраке ночи на бли­стающем щетиною борове или в колеснице, запряженной кошками, сестра ее Hyndla — на волке, а Тор — на козлах¹. На Руси рассказывают о поездках колдунов на волках². На старой лубочной картине баба-яга изображена едущею верхом на свинье³; в песенный сборник Колляра⁴ занесено следующее причитанье:

Černokňažnjk letj

W ohniwem oblaku,

Sediaci na draku.

Beda tomu lesu,

Kde ho krjdla nesu;

Beda tomu mestu,

Kadiel wezme cestu!

В сербской сказке колдунья берет трехглавую змею вместо кнута, садится в по­возку, хлопает змеей и отправляется в дорогу: предание, напоминающее нам вол­шебницу Медею, которая улетела на колеснице, запряженной драконами, Деметру, которая снарядила в путь Триптолема и дала ему подобную же колесницу⁵. Колду­нам и ведьмам приписывается уменье разводить (плодить) драконов и укрощать их бешеную ярость⁶. Не менее важно для истории народных верований свидетель­ство сербской песни, в которой рассказывается о девице-чародейке:

Она оде у зелену башчу,

Jeлeн-рогом шарца оседлала,

Л(ь)утом га je змиjом зауздала,

Joш га л(ь)ућом змиjом ошибуjе⁷,

Сама иде пред цареву вojcкy.

Jедну вojcкy буздованом биje,

Другу вojcкy бритком сабл(ь)ом сече,

Tpeћy вojcкy на воду натера⁸.

О вилах рассказывают, что они ездят на оленях, взнузданных и погоняемых змеями (стр. 83). Выше было указано, что грозовые облака издревле представля­лись и конями, и оленями. Эдда говорит о воздушных поездах ведьм на быстроно­гих конях; то же подтверждается и народными поверьями. Кони эти являются пе­ред ними мгновенно, словно из земли вырастая; самая дубинка, на которой летает ведьма, нередко превращается под нею в волшебного коня. По русскому поверью, ведьмы во время купальского сборища приезжают на лысую гору не только на помелах, но и на борзых, неутомимых скакунах; в сказках они наделяют героев чудес-

¹ D. Myth., 305, 997, 1006-9, 1024; Die Götterwelt, 277; Симрок, 281.

² Маяк 1845, ХХIII, смесь, 117. В актах XVII столетия встречаем любопытное обвинение, взведён­ное на одного попа, будто он ездил на медведе (Опис. города Шуи, 314).

³ Изв. Имп. Археолог. общ., т. III.

⁴ Nar. zpiewanky, I, 13.

⁵ Матер, для изучен, нар. слов, 35, 49; Мифы клас. древности, I, 205; Griech. Myth., Преллера, I, 604: Триптолем был послан Деметрою «auf einem geflügelten Schlangenwagen in alle Welt, urn den in Eleusis gestifteten Segen unter alien Vö1kern und Menschen zu verbreiten».

⁶ Фин. Вест. 1846, X, 47; Песни разн. нар. в переводе Берга, 503—7.

⁷ Перевод: Пошла она в зеленый сад, оседлала коня оленьим рогом, зауздала его лютым змеем, еще лютейшим змеем погоняет...

⁸ Срп. н. njecмe, I, 160.

ными, летучими конями¹. Разъезжая на волках или конях, взнузданных и бичуе­мых змеями, ведьмы, собственно, летают на бурно несущихся облаках и погоняют их молниями (о мифическом представлении молнии бичом или плетью см. I, 143—4). С течением времени, когда память народная позабыла первичные основы и действительный смысл зооморфизма, сказания о небесных животных были пе­ренесены на их земных близнецов. Ведьмам стали приписывать поездку на обык­новенных волках, лошадях и кошках, стали окружать их стаями лесных зверей и змеями ползучими, осужденными пресмыкаться на земле, а не парить по подне­бесью. У шведов есть поверье, что старые бабы, живущие уединенно в лесах, скры­вают в своих избушках волков, преследуемых охотниками; этих баб называют вол­чьими матерями — vargamödrar (wolfmütter)². По мнению русского простонародья, волчье сердце, когти черной кошки и змеи составляют необходимую принадлеж­ность чародейных составов, приготовляемых колдунами и ведьмами. Обычное в народной поэзии олицетворение облаков и ветров легкокрылыми птицами так же не осталось без влияния на суеверные представления о колдовстве. Впрочем, преда­ния чаще говорят о превращении ведунов и ведьм в различных птиц, чем о полетах на этих воздушных странницах. Петуху, как мы знаем, присвоялось в язычестве особенно важное значение; как представитель грозового пламени и жертвенного очага, он и доныне считается необходимым спутником вещих мужей и жен. Немцы знают о воздушных поездах ведьм на черном петухе; чехи рассказывают о колдуне, который ездил в маленькой повозке, запряженной петухами; а русские поселяне убеждены, что при ведьме всегда находятся черный петух и черная кошка³. Заме­тим, что в старину осужденных на смерть ведьм зарывали в землю вместе с пету­хом, кошкою и змеею.

Колдуны, обыкновенно, представляются стариками с длинными седыми боро­дами и сверкающими взорами; о ведьмах же рассказывают, что это — или безоб­разные старухи незапамятных лет, или молодые красавицы. То же думают немцы о своих hexen⁴. Такое мнение, с одной стороны, согласуется с действительным бытом младенческих племен, ибо в древности все высшее, священное «ведение» хранили старейшие в родах и семьях; а с другой стороны, — совпадает с мифическим пред­ставлением стихийных сил природы. Облака и тучи (как не раз было указано) ри­совались воображению наших предков и в мужском олицетворении бородатых де­монов, и в женских образах — то юных, прекрасных и полногрудых нимф, несущих земле дожди и плодородие, то старых, вражеских баб, веющих стужею и опустоши­тельными бурями. В ночную пору ведьмы распускают по плечам свои косы и, раз­девшись догола, накидывают на себя длинные белые и неподпоясанные сорочки (или саваны), затем садятся на метла, заваривают в горшках волшебное зелье и, вместе с клубящимися парами, улетают в дымовые трубы творить порчи и злые де­ла или гулять на лысой горе⁵. По рассказам поселян, когда ведьма собирает росу, доит чужих коров или делает в полях заломы — она всегда бывает в белой сорочке и

¹ D. Myth., 1006, 1038; Симрок, 93; Фин. Вест. 1845, V, 77; Nar. zpiewanky, I, 13: была вещица, «mala kona Tatosjka», летала на нем и в Венгрию, и в Польшу.

² D. Myth., 1014.

³ Beiträge zur D. Myth., II, 439; Der Ursprung der Myth., 211; Пов. и пред., 74; Иллюстр. 1845, 415.

⁴ Сахаров., II, 62—63; Рус. Предан., II, 103—111; D. Myth., 992. «Старая ведьма» — одно из наиболее употребительных в нашем народе бранных выражений.

⁵ Киев. Г. В. 1845, 13; Lud Ukrain., II, 80; Иличь, 292; D. Myth., 1007. Болгары уверяют, что ведьмы ходят ночью по рекам — раздетые догола и созывают злых духов для совещаний с ними. — Ж. М. Н. П. 1&46, XII, 208.

с распущенными волосами¹. Своими развевающимися косами и белыми сорочка­ми (= поэтические обозначения облачных прядей и покровов) ведьмы сближаются с русалками, вилами и эльфами; наравне с этими мифическими существами они признаются за небесных прях, изготовляющих облачные ткани. В числе различных названий, даваемых немцами ведьмам, встречаем: feldfrau, feldspinnerin; в южной Германии рассказывают о ведьмах, что они прядут туманы (стр. 176); народное выражение: «die alten weiber schütteln ihren rock aus», употребляемое в смысле: «снег идет»², вполне соответствует вышеобъясненному выражению о Гольде, вытрясаю­щей свою перину (I, 254). По белорусскому поверью, ведьма, обвиваясь с ног до го­ловы выпряденною из кудели ниткою, делается невидимкою³, т. е. облекается в ту­манную одежду (= надевает шапку-невидимку, nebelkappe). И ведуны, и ведьмы любят превращаться в клубок пряжи и в этом виде с неуловимой быстротою ката­ются по дворам и дорогам. Иногда случается: вдруг раздастся на конюшне страш­ный топот, лошади начинают беситься и рваться с привязи, и все оттого, что по стойлам и яслям катается клубок-оборотень, который так же внезапно появляется, как и пропадает⁴. В славянских сказках ведьма или баба-яга дает странствующему герою клубок; кинутый наземь, клубок этот катится впереди странника и указывает ему дорогу в далекое, неведомое царство⁵. Малорусы обвиняют ведьм в покраже тех снарядов, которыми трут лён⁶. По рассказам чехов, ведьмы ездят по воздуху на прялках (kuzly), а по рассказам словенцев, на ткацких «вратилах»⁷, или катушках, на которые навивается полотно и пряжа. Кроме того, народные предания изобража­ют ведьм небесными прачками. В Баварии уцелели саги, по свидетельству которых ведьмы в лунные ночи белят свои прекрасные холсты, а после дождей развешивают на светлых облаках и просушивают свое белье. У французов существует поверье, что в глухую полночь возле уединенных источников, под сенью развесистых ив, раздаются громкие и частые удары вальков мифических прачек; водяные брызги подымаются до самых облаков и производят дожди и бурные грозы. Подобно тому, и немецкие ведьмы во время своих праздничных сборищ ударяют скалками и тре­палами», а русские вещицы представляются в Томской губернии моющими белье. Эти черты приписываются ведьмам наравне с другими облачными женами. Так, литовские лаумы, сходясь поздним вечером в четверг (день громовника), колотят вальками белье, и притом с такою силою, что их оглушительный стук доносится до самых отдаленных окрестностей. Галицкие и польские лисунки (дивожены) зани­маются стиркою белья и вместо вальков употребляют свои большие, отвислые гру­ди (II, 176)⁹. В некоторых местностях Германии, когда послышится гром, крестья­не говорят: «unsere Herrgott mangelt»¹⁰. По их мнению, в ясный солнечный день, на­ступающий вслед за продолжительными дождями, Гольда просушивает свои по­крывала. В Лужицах же существует поверье: когда wodna zona расстилает по берегу

¹ В заговоре заклинается баба-ведунья, девка простоволосая. — Сахаров., I, 18.

² D. Myth., 1042.

³ Пантеон 1854, VI, ст. Шпилевского.

⁴ Москв. 1844, XII, 37.

⁵ Глинск., IV, 42: kłębekwskazidroźek; то же указание находим и в немецкой сказке — сборн. Грим., I, стр. 285.

⁶ Накануне Пасхи финны ставят около хлевов серпы против летучих волшебниц, которые собира­ют тогда шерсть (волну) и уносят ее на высокую гору. — Вест. Евр. 1828, ХIII, 9—10.

⁷ D. Myth., 1038; Иличь, 289.

⁸ Трепало — орудие, служащее для очистки льна от кострики.

⁹В Этн. Сб., III, 90, приведен рассказ о ведьме, которая убивала людей, ударяя своими грудями.

¹⁰ Mangelt — катать на катке.

вымытое белье, то следует ожидать дождливой погоды и поднятия вод в реках и ис­точниках¹. Уподобляя облака — одеждам, сорочкам, тканям, фантазия древнего че­ловека стала изображать грозу в поэтической картине стирки белья: небесные прач­ки = ведьмы бьют громовыми вальками и полощут в дождевой воде свои облачные покровы. Эти и другие представления стихийных сил природы, представления, за­имствованные от работ, издревле присвоенных женщинам (как-то: пряжа, тканье, мытье белья, доение коров и приготовление яств), послужили основанием, почему в чародействе по преимуществу обвиняли жен и дев и почему ведьмы пользуются в народных преданиях более видною и более значительною ролью, нежели колдуны и знахари. Нестор выражает общее, современное ему воззрение на женщину в следу­ющих словах: «паче же женами бесовская волшванья бывают; искони бо бес жену прелсти, си же мужа; тако в си роди много волхвують жены чародейством и отра­вою и инеми бесовьскыми козньми?»

Лысая гора, на которую, вместе с бабою-ягою и нечистыми духами, собираются ведуны и ведьмы, есть светлое, безоблачное небо (I, 59—62). Сербские вещицы прилетают на «пометно гумно»: так как громовые раскаты уподоблялись нашими предками стуку молотильных цепов, а вихри, несущие облака, мётлам, то вместе с этим небесный свод должен был представляться гумном или током². Выражение: «ведьмы летают на лысую гору» первоначально относилось к мифическим женам, нагоняющим на высокое небо темные, грозовые тучи. Позднее, когда значение этих метафор было затеряно, народ связал ведовские полеты с теми горами, кото­рые высились в населенных ими областях. Так, малорусы говорят о сборищах ведьм на Лысой горе, лежащей на левой стороне Днепра, у Киева³, этого главного города Древней Руси, где некогда стояли кумиры и был центр языческого культа; оттого и самой ведьме придается эпитет киевской⁴. Название «Лысая гора» встре­чается и в других славянских землях, и Ходаковский насчитывает до пятнадцати местностей, обозначенных этим именем⁵. У чехов и словенов чародейки слетаются на бабьи горы⁶, и часть Карпат между Венгрией и Польшей называется поляками Babia gora. По литовскому поверью, колдуны и ведьмы накануне Иванова дня соби­раются на вершине горы Шатрии (в Шавельском уезде); немецкие hexen летают на Brocken (Blocksberg) Horselberg, Bechelberg, Schwarzwald и другие горы⁷. Полеты ведьм на лысую гору обыкновенно совершаются в темные, бурно грозовые ночи, известные в народе под именем «воробьиных»⁸; но главные сборища их на этой го­ре бывают три раза в год: на Коляду, при встрече весны и в ночь Ивана Купалы. В эти праздники крестьяне с особенною заботливостью стараются оберегать своих лошадей, чтобы ведьмы и нечистые духи не захватили и не измучили их в быстром поезде. Время ведовских сборищ, совпадая с началом весны и с двумя солнечными поворотами, наводит на мысль, что деятельность ведьм стоит в непосредственной зависимости от тех изменений, какие замечаются в годичной жизни природы. Ду­хи бурных гроз, замирающие на зиму, пробуждаются вместе с нарождением солн-

¹ Der heut. Volksglaube, 104; Совр. 1852, 1, 78; Этн. Сб., VI, 148; Volkslieder der Wenden, II, 267.

² Венгерские ведьмы летают на kopasz teto (лысая макушка, вершина горы).

³ Пов. и пред., 180.

⁴ Сахаров., I, 26, 44.

⁵ Ист. Сб., VII, 237—8; Сахаров., II, 41; Рус. прост. празд., IV, 34; Zarysy domove, III, 146; Этн. Сб., V, ст. о кашубах, 72; Вест. Евр. 1820, XXIII, 186.

⁶ С большим вероятием можно допустить, что название это знаменует облачные горы, а не свод небесный — см. выше, стр. 64.

⁷ D. Myth., 1003—5; Гануш, 178; Ковенск. Губерн., 575.

⁸ Иллюстр. 1845, 251.

ца, а в половине лета достигают наибольшей полноты сил и предаются самому не­истовому разгулу; рождение же солнца старинные мифы сочетали и с зимним его поворотом — на праздник Коляды, и с благодатным просветлением его весною. По указаниям, собранным в народном дневнике Сахарова, с 26-го декабря начинаются бесовские потехи, ведьмы со всего света слетаются на лысую гору на шабаш и сдру­жаются там с демонами; 1-го января ведьмы заводят с нечистыми духами ночные прогулки, а 3-го, возвращаясь с гулянья, задаивают коров; 18-го января они теряют память от излишнего веселья на своем пиршестве¹. По знаменательному поверью русинов, на Благовещенье (25 марта — день, в который Весна поборàет Зиму) за­рождаются ведьмы и упыри (= гонители и сосуны дождевых туч)²; на Юрьев день (23 апреля), посвященный громовнику = победителю змея и пастырю небесных стад, и в «купальскую» ночь на 24 июня (празднество Перуну, погашающему в до­ждевых потоках знойные лучи солнца — I, 107) ведуны и ведьмы собираются на лысую гору, творят буйные, нечестивые игрища и совещаются на пагубу людей и домашних животных³; в эту же таинственную ночь они ищут и рвут на лысой горе волшебные зелья, что, конечно, имеет связь с мифом пламенного Перунова цвета, почка которого зреет и распускается в ночь на Ивана Купалу⁴. Если ухватиться за ведьму в ту минуту, когда она хочет лететь на лысую гору, то можно совершить воз­душное странствование: того, кто решается на это, она уносит на место сборища. На Украйне ходит рассказ о полете одного солдата на ведовской шабаш. Ночью, на­кануне Иванова дня, удалось ему посмотреть, как улетела в трубу его хозяйка; сол­дат вздумал повторить то же, что делала ведьма: он тотчас же сел в ступу, помазал себе под мышками волшебной мазью — и вдруг, вместе со ступою, взвился в ды­мовую трубу и с шумом понесся по поднебесью. Летит солдат сам не ведая куда и только покрикивает на встречные звезды, чтобы сторонились с дороги. Наконец опустился на лысую гору: там играют и пляшут ведьмы, черти и разные чудища; со всех сторон раздаются их дикие клики и песни! Испуганный невиданным зрели­щем, солдат стал поодаль — под тенистым деревом; в ту же минуту явилась перед ним его хозяйка: «ты зачем? — молвила она, — скорее назад, если тебе жизнь до­рога! Как только завидят наши, сейчас тебя задушат! Вот тебе славный конь, садись и утекай!» Солдат вскочил на коня и вихрем пустился домой. Приехал, привязал коня к яслям и залёг спать; наутро проснулся и пошел в конюшню, глядит — а вме­сто коня привязано к яслям большое полено⁵. Подобный же рассказ есть у сербов: «у Cpиjeмy се приповиjеда да се онамо вjештице нajвишe скyпљajy више села Моло­вина на некакому ораху. Приповиjеда се, како je некакав човjек видjевши из постеље како му je из куће вjештица одлетjела, нашао њезин лонац с масти, пак се њоме на­мазао и рекавши као и òна, прометнуо се и он у нешто и одлетио за њом, и до­летjевши на орах више Моловина нашао ондjе много вjештица, гдjе се часте за злат­ниjeм столом и пиjy из златниjех чаша. Кад их све сагледа и многе мећу њима по­зна, онда се као од чуда прекрсти говорећи: анате вас мате било! У онaj исти мах оне све прсну куд кoja, а он спадне под орах човjeк као и приje што je био. Златна стола

Поиск по сайту: