Об искусстве слова и филологии

<...> В задачу этого письма не входит рассмотрение того, что такое филология. Это нельзя сделать ни простым определением, ни коротким описанием. Перевести это греческое по происхождению слово можно как “любовь к слову”. Но в действительности филология — шире. В разное время под филологией понимались разные области культуры, именно культуры, а не только науки. Поэтому ответ на вопрос о том, что такое филология, может быть дан только путем детального, кропотливого исторического исследования этого понятия, начиная с эпохи Ренессанса по крайней мере, когда филология заняла очень существенное место в культуре гуманистов (возникла она значительно раньше).

Сейчас время от времени вопрос о необходимости “возвращения к филологии” поднимается вновь и вновь.

Существует ходячее представление о том, что науки, развиваясь, дифференцируются. Кажется поэтому, что разделение филологии на ряд наук, из которых главнейшие лингвистика и литературоведение,— дело неизбежное и, в сущности, хорошее. Это глубокое заблуждение.

Количество наук действительно возрастает, но появление новых идет не только за счет их дифференциации и “специализации”, но и за счет возникновения связующих дисциплин. Сливаются физика и химия, образуя ряд промежуточных дисциплин, с соседними и несоседними науками вступает в связь математика, происходит “математизация” многих наук. И замечательно продвижение наших знаний о мире происходит именно в промежутках между “традиционными” науками.

Роль филологии именно связующая, а потому и особенно важная. Она связывает историческое источниковедение с языкознанием и литературоведением. Она придает широкий аспект изучению истории текста. Она соединяет литературоведение и языкознание в области изучения стиля произведения — наиболее сложной области литературоведения. По самой своей сути филология антиформалистична, ибо учит правильно понимать смысл текста, будь то исторический источник или художественный памятник. Она требует глубоких знаний не только по истории языков, но и знания реалий той или иной эпохи, эстетических представлений своего времени, истории идей и т. д.

<…>

Дело в том, что литература — это не только искусство слова – это искусство преодоления слова, приобретения словом особой “легкости” от того, в какие сочетания входят слова. Над всеми смыслами отдельных слов в тексте, над текстом витает еще некий сверхсмысл, который и превращает текст из простой знаковой системы в систему художественную. Сочетания слов, а только они рождают в тексте ассоциации, выявляют в слове необходимые оттенки смысла, создают эмоциональность текста. Подобно тому как в танце преодолевается тяжесть человеческого тела, в живописи преодолевается однозначность цвета благодаря сочетаниям цветов, в скульптуре преодолевается косность камня, бронзы, дерева,— так и в литературе преодолеваются обычные словарные значения слова. Слово в сочетаниях приобретает такие оттенки, которых не найдешь в самых лучших исторических словарях русского языка.

Поэзия и хорошая проза ассоциативны по своей природе. И филология толкует не только значения слов, а и художественное значение всего текста. Совершенно ясно, что нельзя заниматься литературой, не будучи хоть немного лингвистом, нельзя быть текстологом, не вдаваясь в потаенный смысл текста, всего текста, а не только отдельных слов текста.

Слова в поэзии означают больше, чем они называют, “знаками” чего они являются. Эти слова всегда наличествуют в поэзии — тогда ли, когда они входят в метафору, в символ или сами ими являются, тогда ли, когда они связаны с реалиями, требующими от читателей некоторых знаний, тогда ли, когда они сопряжены с историческими ассоциациями.

Исследователь творчества поэта О. Мандельштама приводит следующий пример из его стихотворения о театре Расина:

Я не услышу обращенный к рампе

Двойною рифмой оперенный стих

и пишет по поводу этих двух строк: “Для правильной работы ассоциаций читатель здесь должен знать о парной рифмовке александрийского стиха, о том, что актеры классического театра произносили свои монологи, обращаясь не к партнеру, а к публике, в зал (“к рампе”).

Для большинства современных читателей и даже поклонников поэзии О. Мандельштама эти две строчки из его поэзии оставались бы совершенно непонятными, если бы на помощь ему не приходил филолог — именно филолог, ибо сообщить читателю одновременно сведения об александрийском стихе и о манере актерской игры на классической сцене может только филолог. Филология — это высшая форма гуманитарного образования, форма, соединительная для всех гуманитарных наук.

Можно было бы на десятках примеров показать, как страдает историческое источниковедение тогда, когда историки превратно толкуют тексты, обнаруживают не только свое незнание истории языка, но и истории культуры. Следовательно, филология нужна и им.

Поэтому не должно представлять себе, что филология связана по преимуществу с лингвистическим пониманием текста. Понимание текста есть понимание всей стоящей за текстом жизни своей эпохи. Поэтому филология есть связь всех связей. Она нужна текстологам, источниковедам, историкам литературы и историкам науки, она нужна историкам искусства, ибо в основе каждого из искусств, в самых его “глубинных глубинах” лежат слово и связь слов. Она нужна всем, кто пользуется языком, словом; слово связано с любыми формами бытия, с любым познанием бытия: слово, а еще точнее, сочетания слов. Отсюда ясно, что филология лежит в основе не только науки, но и всей человеческой культуры. Знание и творчество оформляются через слово, и через преодоление косности слова рождается культура.

Чем шире круг эпох, круг национальных культур, которые входят ныне в сферу образованности, тем нужнее филология. Когда-то филология была ограничена главным образом знанием классической древности, теперь она охватывает все страны и все времена. Тем нужнее она сейчас, тем она “труднее”, и тем реже можно найти сейчас настоящего филолога. Однако каждый интеллигентный человек должен быть хотя бы немного филологом. Этого требует культура.

Культура человечества движется вперед не путем перемещения в “пространстве времени”, а путем накопления ценностей. Ценности не сменяют друг друга, новые не уничтожают старые (если “старые” действительно настоящие), а, присоединяясь к старым, увеличивают их значимость для сегодняшнего дня. Поэтому ноша культурных ценностей — ноша особого рода. Она не утяжеляет наш шаг вперед, а облегчает. Чем большими ценностями мы овладели, тем более изощренным и острым становится наше восприятие иных культур: культур, удаленных от нас во времени и в пространстве — древних и других стран. Каждая из культур прошлого или иной страны становится для интеллигентного человека “своей культурой” — своей глубоко личной и своей в национальном аспекте, ибо познание своего сопряжено с познанием чужого. Преодоление всяческих расстояний — это не только задача современной техники и точных наук, но и задача филологии в широком смысле этого слова. При этом филология в равной степени преодолевает расстояния в пространстве (изучая словесную культуру других народов) и во времени (изучая словесную культуру прошлого). Филология сближает человечество — современное нам и прошлое. Она сближает человечество и разные человеческие культуры не путем стирания различий в культурах, а путем осознания этих различий; не путем уничтожения индивидуальности культур, а на основе выявления этих различий, их научного осознания, на основе уважения и терпимости к “индивидуальности” культур. Она воскрешает старое для нового. Филология — наука глубоко личная и глубоко национальная, нужная для отдельной личности и нужная для развития национальных культур. Она оправдывает свое название (“филология” — любовь к слову), так как в основе своей опирается на любовь к словесной культуре всех языков, на полную терпимость, уважение и интерес ко всем словесным культурам. <...>

http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Linguist/Lih/12.php

"В начале было Слово". В начале заговорило небо

Текст размышления, которое Святейший Отец Бенедикт XVI произнес утром 6 октября в Зале Синода, на открытии заседаний XII очередной генеральной Ассамблеи Синода Епископов, после lectio brevis (краткого чтения) Третьего Часа:

Дорогие братья во Епископстве,

дорогие братья и сестры,

в начале нашего Синода Литургия Часов предлагает нам отрывок из великого Псалма 118 о Слове Божием: восхваление этому Его Слову, выражение радости Израиля тем, что он может знать Его Слово, а в нем узнать Его волю и Его лик. Мне бы хотелось поразмышлять вместе с вами над некоторыми стихами этого Псалма.

Сегодняшний отрывок начинается так: "In aeternum, Domine, verbum tuum constitutum est in caelo... firmasti terram, et permanet" ("На веки, Господи, слово Твое утверждено на небесах; истина Твоя в род и род. Ты поставил землю, и она стоит"). Говорится о крепости Слова. Оно крепко, оно является истинной реальностью, на которой следует основывать свою жизнь. Давайте вспомним слово Иисуса, которым Он продолжает это слово Псалма: "Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут". С человеческой точки зрения слово, - наше человеческое слово, - в действительности это почти что ничего, дуновение. Едва произнесенное, оно исчезает, кажется ничем. Но даже человеческое слово обладает невероятной силой. Это слова, творящие историю, это слова, придающие форму мыслям, - мыслям, из которых исходит слово. Это слово, формирующее историю, действительность.

Слово Божие еще больше является основанием всего, оно - истинная реальность. И чтобы быть реалистами, мы должны рассчитывать именно на эту реальность. Мы должны изменить наши представления о том, что материя, прочные вещи, которые можно потрогать, якобы являются более прочной и надежной реальностью. В конце Нагорной Проповеди Господь говорит нам о двух возможностях построить дом своей жизни: на песке и на камне. На песке строит тот, кто строит только на видимом и осязаемом, на успехе, на карьере, на деньгах. Они кажутся истинными реальностями. Но все это однажды прейдет. Мы видим это сейчас в крушении крупных банков: деньги исчезают, они - ничто. И таким образом, все эти вещи, кажущиеся истинной реальностью, на которую можно рассчитывать, являются реальностями второго порядка. Кто строит свою жизнь на этих реалиях, - на материальном, на успехе, на всем, что явствует физически, - тот строит на песке. Только Слово Божие является основанием всей реальности, оно стабильно, как небо, и больше, чем небо, оно - сама реальность.

Следовательно, мы должны изменить наше представление о реализме. Реалистом является тот, кто признаёт в Слове Божием, в этой кажущейся такой слабой реальности, основание всего. Реалистом является тот, кто строит свою жизнь на этом непреходящем основании. И таким образом эти первые стихи Псалма призывают нас открыть, что такое реальность и найти таким способом основание нашей жизни, как строить жизнь.

В следующем стихе говорится: "Omnia serviunt tibi" ("Все служит Тебе"). Все исходит от Слова, все является продуктом Слова. "В начале было Слово". В начале заговорило небо. И таким образом реальность рождается от Слова, она является "creatura Verbi", творением Слова. Все создано Словом и все призвано служить Слову. Это означает, что все творение, в итоге, задумано для того, чтобы создать место встречи между Богом и Его творением, место, где любовь творения отвечает на божественную любовь, место, где развивалась бы история любви между Богом и Его творением. "Omnia serviunt tibi". История спасения - это не какое-то маленькое событие на жалкой планете в безбрежности вселенной. Это не какое-то ничтожное событие, произошедшее случайно на некой затерянной планете. Оно является причиной всего, мотивом сотворения. Все было создано ради того, чтобы состоялась эта история, встреча между Богом и Его творением. В этом смысле история спасения, завет, предшествует творению. В эллинистический период иудаизм развил идею о том, что Torah предшествовала творению материального мира. Что этот материальный мир был создан лишь для того, чтобы дать место Torah, этому Слову Божию, которое дает ответ и становится историей любви. В этом уже таинственно проглядывает тайна Христа. Об этом нам говорят Послания к ефесянам и к колоссянам: Христос есть protòtypos, первенец творения, идея, ради которой была задумана вселенная. Он принимает все. Мы входим в движение вселенной, соединяясь со Христом. Можно сказать, что, в то время как материальное творение является условием для истории спасения, история завета есть истинная причина создания вселенной. Мы достигаем корней бытия, достигая тайны Христа, Его живого слова, которое является целью всего творения. "Omnia serviunt tibi". Служа Господу, мы осуществляем цель бытия, цель нашей собственной жизни.

Перейдем теперь к другому месту Псалма: "Mandata tua exquisivi" ("я взыскал повелений Твоих". Мы всегда находимся в поиске Слова Божия. Оно не просто присутствует в нас. Если мы остановимся на букве, то необязательно реально поймем Слово Божие. Существует опасность того, что мы видим лишь человеческие слова и не находим в них истинного автора, Святого Духа. Мы не находим в словах Слова. Святой Августин напоминает нам в этом контексте о книжниках и о фарисеях, с которыми советовался Ирод в момент прибытия волхвов. Ирод желает знать, где родился Спаситель мира. Они это знают и дают точный ответ: в Вифлееме. Они большие специалисты, которые знают все. Тем не менее, они не видят реальности, не знают Спасителя. Святой Августин говорит: они указывают путь другим, но сами по нему не идут. Это является большой опасностью также и в нашем чтении Писания: мы останавливаемся на человеческих словах, на словах прошлого, на истории прошлого, и не видим настоящего в прошлом, Святого Духа, говорящего сегодня с нами в словах прошлого. Тем самым мы не входим во внутреннее движение Слова, которое в человеческих словах скрывает и открывает слова божественные. Поэтому мы всегда нуждаемся в "exquisivi". Мы должны искать Слово в словах.

Следовательно, экзегеза, истинное чтение Священного Писания, это не только литературное явление, не только чтение текста. Это движение нашего существования. Это устремленность к Слову Божию в человеческих словах. Только сообразуясь с тайной Бога, Господа, Который есть Слово, мы сможем войти внутрь Слова, сможем действительно найти в человеческих словах Слово Божие. Помолимся ко Господу, дабы Он помог нам искать не только умом, но всем нашим существом, чтобы найти Слово.

И, в конце сегодняшнего отрывка из Псалма 118: "Omni consummationi vidi finem, latum praeceptum tuum nimis", "Я видел предел всякого совершенства, но Твоя заповедь безмерно обширна". Все человеческие творения, всё, что мы можем изобрести, создать, являются конечными. Даже человеческие религиозные переживания конечны, являя аспект реальности, поскольку наше бытие имеет предел и вмещает всегда лишь часть, некоторые элементы: "latum praeceptum tuum nimis". Лишь Бог бесконечен. А потому и Его Слово всеобъемлюще и не знает границ. Следовательно, входя в Слово Божие, мы реально входим в божественную вселенную. Мы выходим из ограниченности нашего опыта и входим в реальность, которая действительно является всеобъемлющей. Входя в общение со Словом Божиим, мы входим в общение с Церковью, которая живет Словом Божиим. Мы не входим в маленькую группу, в правило, действующее в пределах какой-то маленькой группы, но выходим из нашей ограниченности. Мы выходим из тесноты на простор, на настоящий простор единственной истины, великой истины Бога. Мы реально находимся в универсальности. И таким образом мы выходим в общение со всеми братьями и сестрами, со всем человечеством, потому что в наших сердцах живет желание Слова Божия, которое является единственным. Поэтому также евангелизация, возвещение Евангелия, миссия не являются некоей разновидностью церковного колониализма, с помощью которого мы желаем привлечь других в нашу группу. Это выход из границ других культур в универсальность, которая связывает всех, объединяет всех, делает всех нас братьями. Помолимся вновь о том, чтобы Господь помог нам войти реально на "простор" Его Слова и открыться тем самым вселенскому горизонту человечества, горизонту, объединяющему нас со всеми различиями.

В заключение давайте вернемся к предыдущему стиху: "Tuus sum ego: salvum me fac", что означает "Твой я, спаси меня". Слово Божие - как лестница, по которой мы можем взойти и, вместе со Христом, также сойти в глубину Его любви. Это лестница, чтобы прийти к Слову в словах. "Твой я". Слово имеет лик, оно - личность, Христос. Прежде чем мы можем сказать: "Твой я", Он нам уже сказал: "Я твой". В Послании к евреям, цитирующем Псалом 39, говорится: " но тело уготовал Мне... Тогда Я сказал: вот, иду". Господь уготовал Себе тело, чтобы прийти. Своим воплощением Он сказал: "Я - твой". И в Крещении Он сказал каждому из нас: "Я - твой". В святой Евхаристии Он говорит это вновь и вновь: "Я - твой", чтобы мы могли ответить: "Господи, я - Твой". На пути Слова, входя в тайну Его воплощения, Его пребывания с нами, давайте соответствовать Его бытию, не сберегать наши жизни для себя, а отдавать себя Ему, отдавшему Себя нам. "Твой я". Помолимся ко Господу, чтобы Он научил нас всю жизнь говорить эти слова. Так мы будем жить в сердце Слова. Так мы будем спасены.

Перевод: София Халходжаева
© Copyright 2008 - Libreria Editrice Vaticana

http://www.benediktxvi.ru/index.php?Itemid=53&id=1736&option=com_content&task=view

Морис Бланшо

Отсутствие книги

Maurice Blanchot. L'absence de livre, из книги; L'Entretien infini. © Gallimard, 1969.

Перевод с французского Виктора Лапицкого

<…>

3. - Культура связана с книгой. Книга как хранилище и средоточие знания со знанием, отождествляется. Книга - это не только книга из библиотеки, того лабиринта, где сворачиваются в тома всевозможные комбинации форм, слов и букв; книга - это Книга.

<…>

Трояко - и совсем по-разному - можно вопрошать книгу. Есть книга эмпирическая, книга - источник знаний; та или иная определенная книга встречает и принимает ту или иную определенную форму знания. Но книга как таковая никогда не сводится к книге только эмпирической. Книга априорна знанию. Не было бы и речи ни о каком знании, если бы всегда заранее не существовало безличное воспоминание о книге, и, что еще существеннее, предварительная способность писать и читать, которой владеет каждая книга и которая только через оную и утверждается. Абсолют книги кроется тогда в обособлении некой возможности, якобы не имеющей истока ни в чем предшествующем. Абсолют, который в дальнейшем - у романтиков (Новалис), потом, более неукоснительно, у Гегеля, а затем, более радикально, но на другой лад, у Малларме - постарается утвердиться в качестве целостной совокупности отношений (абсолютного знания или Произведения), где обрели бы свершение либо сознание, каковое знает самое себя и возвращается - вслед за самополаганием вовне во всех своих диалектически связанных фигурах - к самому себе, либо язык, замкнувшийся на своем собственном утверждении и уже рассеянный.

<…>

9. - Книга (книжная цивилизация) утверждает: имеется память, которая передает, имеется система отношений, которая упорядочивает; время завязывается в книге, где пустота принадлежит еще некой структуре.

<…>

Повсюду, где имеется система отношений, которая упорядочивает, где имеется память, которая передает, где письмо стягивается в субстанцию некоего следа, рассматриваемого чтением в свете какого-то смысла (соотносящего его с истоком, знаком которого стал бы след), когда сама пустота принадлежит некоторой структуре и дозволяет себя подправлять, всюду имеется книга: закон книги.

<…>

11. - Книга начинается с Библии, в которую логос вписывается законом. Здесь книга достигает своего непревзойденного смысла, включая и то, что со всех сторон выходит за ее пределы и превзойдено быть не может. Библия направляет язык к истоку: всегда, пишется ли он, говорится ли, исходя из этого языка открывается и длится теологическая эра, длится столь же долго, сколько длятся библейские пространство и время. Библия не только преподносит нам высочайшую модель книги, никогда не заменимый образец; Библия удерживает все книги, пусть даже они как нельзя чужды библейским откровению, знанию, поэзии, пророчествам, изречениям, потому что она содержит в себе дух книги; последующие книги всегда современны Библии: она, без сомнения, растет, преумножается сама собою в бесконечном, оставляющем ее неизменной росте, пребывая всегда освященной отношением Единства, так же как десять Заповедей произносят и таят в себе монолог, Единственную Заповедь, закон Единства, который не может быть нарушен и никогда не может быть отринут единственно отрицанием.

Библия, заветная книга, в которой провозглашается союз, то есть судьба речи, связанной с тем, кто дает язык, и в которой он соглашается пребывать, - дар, каковой есть дар его имени, то есть также и судьба того отношения речи к языку, каковое есть диалектика. Не потому, что Библия - книга священная, производные от нее книги - весь литературный процесс - оказываются отмечены теологическим знаком и заставляют нас принадлежать теологическому. Напротив, как раз потому, что завет - союз речи - скручивается в книгу, обретает форму и структуру книги, и находит свое место в теологии "священное" (отделенное от письма). Книга по сути теологична. Вот почему первое (а также и единственное, которое не перестает разворачиваться) проявление теологического могло произойти только в форме книги. Бог некоторым образом остается Богом (становится божественным), лишь говоря через книгу.

<…>

http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/Article/Blansh_OtKnig.php

Н. Мечковская

Поиск по сайту: