ТИХОМИРОВ Лев Александрович 1852 — 1923 9 страница

Этот мартиролог изложен в самых ярких чертах не га-ютными репортерами, а правительственной комиссией

по исследованию упадка сельского хозяйства, работавшей еще в 1873 году!

2) Железные дороги. Мы уже видели, как действуют же­лезные дороги на денежное обращение в стране. При пос­тройке увеличивается народный труд и возрастает нужда в знаках. По окончании постройки и открытии эксплуатации эта нужда еще более возрастает. Железная дорога — новый кровеносный сосуд в организме. Прибавилось сосудов, и ста­ло быстрее кровообращение; ясно, что крови должно быть больше. Вместо этого кровь постепенно выпускали. Для пос­тройки железных дорог употребляли не новые знаки, кото­рые, оправданные жизнью, так бы и остались впоследствии в народном обращении; наоборот, привлекали готовые капи­талы, а так как таковые не приливали изнутри, ибо и без того попрятались в процентные бумаги, так как этих процентных бумаг и без того было наводнение, то стали привлекать сво­бодные капиталы иностранные. Этими же капиталами упла­чивалось не за русский, а за иностранный труд.

Получилось: создание за границей огромного класса рус­ских кредиторов; возрождение за границей народного труда. Внутри России: расширенная система кровеносных сосудов при выпущенной крови: пустая, а потому бездоходная сеть дорог среди нищего населения сел, сеть, обремененная не­оплатным долгом, проценты за который приходится изыски­вать все с того же обнищавшего населения. Ясно, что и здесь мысленно сожжены те же бумажки, которые нужно было вы­пустить для постройки и эксплуатации(то есть увеличенных оборотов промышленности) русской сети дорог.

3) Займы, сделанные явно с целью прямо жечь деньги, на­пример Восточный заем и другие, нечего и разбирать.

Мы обстоятельно рассмотрели значение процентных бу­маг в истории наших финансов, и нам хотелось бы показать теперь, что система денежного обращения в экономически самостоятельной стране, основанная на абсолютных знаках, вовсе не нуждается в процентных государственных бумагах и не требует ни одной копейки из государственного бюджета для оплаты процентов.

К доказательству этого положения мы и переходим.

XVI

Главное зло современных государств, процентные займы, внутренние или внешние, неизбежные при золоте как де­ньгах, могут быть совершенно устранены при абсолютно-де­нежном обращении и при правильной организации государс­твенного и народного кредита.

Из цивилизованных стран нет в эту минуту ни одной, которая удовлетворялась бы одной формой денег — благо­родными металлами или одним золотом. Повсюду рядом со звонкой монетой циркулирует большее или меньшее ко­личество ее суррогатов, разменных банковых билетов, на­стоящих кредитныхденег. Основная черта этого денежного обращения — разменность банковых билетов каждую мину­ту на металл. Приостановка этого размена равносильна го­сударственному банкротству. Это обман и насилие над под­данными. Во избежание этого обмана и всяких искушений для парламентарного государства орган денежного обраще­ния в стране отнимается правительстваи ставится особ­няком, ограждаясь от всяких на него воздействий серьезны­ми и положительными статутами.

Совершенно тот же вопрос поднимался и у нас при ос­новании Государственного Банка в 1860 году; до сих пор еще существуют серьезные люди, которые проповедуют не­обходимость выделить наш центральный орган денежного обращения из системы государственных учреждений и сдать его особому акционерному обществу. Что эта идея имеет почву — доказательство статьи в «Новом Времени»господи

на Гурьева, «ученого секретаря Ученого Комитета» Минис­терства финансов (да-да, есть такой титул двойной учености), помещавшиеся там в начале 1893 года.

Читателю этого исследования названные статьи, наверно, показались необыкновенно смешными и наивными. Госпо­дин Гурьев доказывает без малейшей улыбки, что передавать Государственный Банк акционерной компании невозможно. Да кто же может в здравом уме и твердой памяти предложить противоположную комбинацию? Другими словами, кликнут клич по всему европейскому Израилю: «Милостивые госу­дари! Не будет ли вам угодно получить в ваше заведование экономическое сердце России? Приходите к нам, составляйте акционерную компанию, получайте золотой фонд, печатайте бумажки и заведуйте нашим денежным обращением; то есть берите в полное владение с правом жизни и смерти: наше сельское хозяйство, фабричную и заводскую промышленнос­ти и нашу торговлю, словом, весь наш народный быт и труд во всех его видах.Государство от всего этого отрекается, ибо оно верит, что вы с этим лучше справитесь, чем оно само. Вы, конечно, на всем этом будете наживать, но ведь это дело торговое».

В этих словах нет ни тени преувеличения. Читатель недо­умевает и спрашивает, какой смысл в этом приглашении ак­ционеров, в этом устранении правительства от самого центра государственного дела? Что дадут акционеры, управляющие Банком? Верно, есть же какая-нибудь идея в этом желании?

Идея, несомненно, есть. Вот она: акционерный банк пос­тавит народное денежное обращение в полную независи­мость от правительства. Но зачем же это нужно? А затем, чтобы министру финансов в трудную для государства ми­нуту не пришло искушение смешать источники собственно денежного обращения с источниками бюджетными, другими словами, чтобы государственная власть не могла ограбить подданных.

Пo-видимому, даже предположить что-либо подобное же есть своего рода безумие? Ничуть не бывало! Находятся и, Руси органы и публицисты, которые хоть и не столь грубо и i крыто, но высказывают совершенно то же самое.

Дело вот в чем. Существует Государственный Банк и ведает народным денежным обращением. Существует Государс-i ценное Казначейство и ведает государственнымиприхода­ми и расходами. И там, и здесь суммы разные, и смешивать их невозможно, ибо все экономические отправления тот-ч;1с же придут в расстройство. Поэтому и ведется, например, гакой счет: наличность Государственного Банка (собствен­ная) такая-то. Кроме нее, имеются в Банке суммы, принадле­жащие Государственному Казначейству, такие-то. Представтесебе, что вследствие неурожая или других условий по­лати задерживаются или государству предстоит экстренный расход. Собственных сумм Государственного Казначейства может не хватить. В это время собственная наличность Бан­ка может быть очень велика и лежать непроизводительно. I раф Канкрин, да и все почти русские министры финансов, кроме упорных доктринеров, делали следующее: они займе-1 повали из банковой наличности и по мере поступления го­сударственных доходов пополняли эту наличность. У графа Канкрина был в особенности неисправим один предрассудок: он как огня боялся займов и налогов, а потому предпочитал довольно грубо нарушать теорию и в бухгалтерском смысле допускал произвол, лишь бы не отягощать народ по купо­нам. Велось подобное хозяйство не год и не два, и Россия, только что разоренная Наполеоном и истощившая все силы на «спасение Европы», быстро поправилась и разбогатела.

Нам говорят: этого нельзя! Если государственных доходов i ie хватило или понадобился экстренный расход, делайте заем, то есть выпускайте процентные бумаги и платите по купонам податями. Не смейте заимствоватьв свободной банковой наличности, не усложняйте счетов, не отступайте от устава.

А главное, не проявляйте ни государственной власти, ни госу­дарственного творчества! А так как здравомыслящий министр финансов и хороший хозяин не может этих позаимствований не делать, то призвать евреев и сдать им Банк, другими слова­ми, поставить их на страже против возможных злоупотребле­ний органа, которому Верховная Власть поручила распоряже­ние государственным и народным хозяйством.

Даже ученый секретарь Ученого Комитета догадался, что подобный порядок, безусловно, необходимый при пар­ламентском режиме, совсем не подходит к самодержавной монархии. Предполагая, что подобное заимствование может сделаться не иначе как поспециальному Высочайшему пове­лению, оказывается, что необходимо звать евреев собствен­но затем, чтобы ограничить верховную власть в возмож­ности дать подобное повеление.

Вот, по самому добросовестному толкованию, идея ак­ционерного Государственного Банка. Можно думать, что, несмотря на все подходы и сладкие словеса представителей у нас европейского мировоззрения и аппетитов, мечтать об осуществлении чего-либо подобного просто-напрос­то глупо. Уж на что было бесшабашное по этой части вре­мя — конец пятидесятых годов. Но и тогда господа молодые финансисты не могли провести свою идею насчет обращения Государственного Банка в акционерный, и это учреждение так и осталось на ведомстве Министерства финансов, хотя и разграниченное (на бумаге) по своим оборотам от оборотов Государственного Казначейства.

XVII

Ясно, что при независимом от государства положении центрального органа денежного обращения государствен­ной власти, вынуждаемой к каким-либо экстренным расхожим, приходится либо возвышать налоги, либо закладывать ми налоги, выпуская внутренний или иностранный заем. И в том, и в другом случае принцип остается тем же самым. Новыйналог дает небольшие сравнительно суммы ежегодно; шем, сделанный сразу, погашается теми же налогами в буду­щем в течение известного числа лет.

Никакого другого выхода нет, ибо парламентское государство ничему другому не верит, кроме золота, и потому решительно не хочет и не может предоставить дело эконо­мического творчества государству. Говорим про сущест­вующие государства буржуазно-либерального склада, против которых так яростно протестует социализм разных видов и оттенков. Что за государство создаст сам социализм, как удастся емуоформить государственное творчество, этого мы еще не видали, да, вероятно, и не увидим, ибо социализм, еще не успев положить первого камня в смысле положитель­ном, уже выродился, и совершенно логически, в анархизм, и есть в разрушение всего существующегос само что-нибудь.

Современное парламентарно-буржуазное голой надеж­ной, что на развалинах вырастет государство все экономическое творчество отдает бирже, то есть представительнице капитала. Самовластная биржа, обладая деньгами (11с забудем, что деньги — концентрированный прежний i руд и орудие труда будущего), естественным образом приобретает и полное господство над трудом во всех его видах.

Правительство обращается в простого городового, наблюдающего за порядком, а страна при биржевом режиме резко разделяется на два класса: правящие — представители капитала, или труда прежнего, в их руках сосредоточенного; правимые — представители труда настоящего или будущего, работающие только потому, что правящие, то есть капита­листы, дают свой капитал в производство.

И власть, и творчество, и действительное управление раной, и законодательство, и внешняя политика, и мировозрение,

и национальные идеалы — все это монополизуется одним правящим классом. Как Людовик XIV когда-то, так биржа теперь может сказать: «I'etat — c'est moi» и будет со­вершенно права, ибо, властвуя над трудом и заработком че­ловека, нельзя вместе не властвовать и над его душой, и над его bulletin de vote вплоть до тех пор, пока озлобленный про­летарий, утративший Бога истинного и не могущий уверо­вать в бога Меркурия, не начнет швырять своих директоров фабрик в бассейны с расплавленным стеклом...

Но дело сейчас еще не в этом, а потому в эту область от­влекаться не будем. Нам хотелось показать, что коль скоро творчество отдано бирже,то и заработокот всего капита­ла идет целиком ей же,как исключительно представитель­нице творческого начала и как властительнице и капитала, и труда.

Поясним это на примере. Государство строит железную дорогу, как указано выше в статье «Русского Дела»,на вновь выпущенные знаки. Создается огромный заработок, ибо вы­зывается огромный труд. Капитал, оплодотворивший этот труд, недействительный, а мнимый,ибо бумажки пред­ставляют из себя пока простые квитки, расчетные знаки. Что изображает этот заработок? Как он распределился? Он распределился на началах политической экономии, по зако­нам свободного спроса и предложения. Но при этом, кроме заработка всех и каждого из участвовавших в работе, яви­лось еще некоторое реальное имущество, приносящее доход, и это имущество (если дорогу строила казна) принадлежит ей, то есть составляет предпринимательную долю этого мни­мого капитала, ставшего, однако, после постройки капита­лом действительным.

Чей это капитал? Кто его собственник? Очевидно, госу­дарство, то есть весь народ.

На Западе, при власти биржи и золотых деньгах, дело идет совсем иначе. Для постройки дороги биржа авансировала из свой готовый капитал,выговорив себе определен­ным и роцент. Труд произведен, дорога создалась, все зарабо­тай, но заработок распределился совсем иначе. Капиталист ричменяд трехпроцентную ренту, чтобы купить акцию новой железной дороги, и получает теперь, скажем, шесть процентовдивиденда, то есть стал вдвое богаче. Инженеры, строи- ни, подрядчики, получив свой заработок, купили на него 11 у же проданную капиталистом) ренту, чернорабочие про­жили и прокормились (может быть, даже лучше, чем жили и кормились раньше, может быть, даже сберегли что-нибудь и снесли B«caisse d'epargne», но вообще остались в том же положении, а государство осталось совершенно в стороне. Но выиграло, может быть, лишь в смысле налогов, имея возможность несколько обложить новую линию как новое чужоедля него имущество.

Понятна или нет основная, глубочайшая разница в обста­новке предприятия, двигавших им силах и в его результатах? В первом случае заработки распределились совершенно равномерно между всеми трудящимися, а фактически обо ятилось только государство, создав, то есть получив даром, недвижимый капитал, новую линию железной дороги, пусть приносящую на первое время и малый доход. Капиталисты остались здесь в стороне или участвовали косвенно и косвен­но же получили свою долю дохода¹. Работал здесь в широком смысле труд, оплодотворенный мнимым капиталом, как бы уступившим свою долю вознаграждения государству, то есть предоставивший ему новый капитал реальный.

Во втором случае заработки тоже распределились, но между трудом и готовым старым капиталом. Государс­тво осталось в стороне. Продукт творчества пошел не ему,капиталу, то есть бирже, удвоив богатства биржевых царей, как увидим позднее.

Политическая экономия прекрасно разъясняет, как при возрастании капиталов сама собою уменьшается доля дохо­да капитала, как вследствие этого капитал становится живее, подвижнее и стремится все дальше и дальше продолжать твор­чество Вообразим же себе, что эта работа капитала во имя са­моразвития и дальнейшей власти и преуспеяния совершается долго и

продукты ее все усиливают самый капитал. Прибавим сюда, что при международном господстве золота известное племя, или страна, счастливее других работают в лице своих капиталистов. Страна может страшно разбогатеть, найти себе данников по всему лицу земли и поставить свой собственный труд в положение и обстановку весьма сносные¹. Взглянем на Францию, какое колоссальное обилие накопленных ка­питалов! Пять миллиардов уплачены как пять рублей. Нали­цо четыре миллиона людей, живущих рентою, то есть поль­зующихся чужим трудом, кормящихся за счет итальянцев, и за счет египетских феллахов, и за счет своих собственных трудящихся и нищенствующих сограждан.

Государство тоже, по-видимому, богато, ибо бюджет его огромен. Но все-таки у государства ничего своего,оно толь­ко собирает и расходует налоги, оно непричастно никакому творчеству и, в случае потребности в экстренном государс­твенном расходе или опасности, может только увеличивать налоги и делать займы,предварительно заручившись благо­волением биржи.

Самодержавная государственная власть в экономически

самодовлеющей стране, действуя при помощи бумажных де­нег, имеет источники своего собственного богатства, и это богатство сосредоточено не в руках одного из государствен­но-экономических классов (капиталисты, рантьеры), а яв­ляется в полном смысле мирским, народным, или, вернее, народным,ибо государство есть внешнее выражение народа. Богатство это, выражающееся не в золоте, а в мирс­ких, государственных имуществах, дающих определенный ход, или в известном количестве запаса труда(см. ниже), может безгранично приумножаться, совершенно так же, как приумножаются частные капиталы у правящих классов и государства парламентарного. И это государство не будет носить ни малейшего западно-социалистического оттенка, вернее, ходячие социальные воззрения окажутся к нему вов­се не приложимыми. Социализм, ратующий против исклю­чительных прав капитала, ради таких же исключительных прав труда, то есть желающий заменить деспотизм капита-ш деспотизмомтруда,логически не может кончить ничем иным, кроме разрушения всего государственно-обществен­ного строя, или невинными, но совершенно вздорными фан­тазиями, вроде Беллами, обратившего свободную Америку и колоссальные арестантские роты посредством неизбежной i осударственной регламентации труда в его мельчайших под­робностях («всеобщая трудовая повинность» Беллами есть нечто столь принципиально чудовищное, что перед нею победнеют и каторжные работы). Самодержавное государство, основанное на начале доверия к верховной власти, разумно пользуясь указанными выше мнимыми капиталами, возмож­ными только при бумажных деньгах, способно явить идеал шиной и экономической свободы. Услуги мнимого капитала представляют отнюдь не нарушение правкапиталов реаль­ных, но устранение их несправедливой монополии, низложе­ние их с того престола, который они себе создают на бирже, развенчание золотого тельца, в парламентарном государстве схватившего державу и скипетр совершенно открыто, у нас гайно посягающего на прерогативы самодержавной власти.

От капитала не отнимется ни возможность промышлен­ного творчества, ни возможность нормального роста. Но ему отводится для этого область частной предприимчивости, все же государственное творчество и всю общественную власть, ныне захваченную капиталом, а в социальных тео­риях — трудом,государство оставляет за собой.

Вместе с государственным творчеством государство ос­тавляет себе и создание государственных самостоятельных доходов, основанных не на одной лишь раскладке податей. Такое государство никогда не встретится с необходимостью делать займы и выпускать процентные бумаги, ибо несколько мирных лет позволят скопиться колоссальным запасным капи­талам, с избытком, достаточным для любого черного дня.

Нам кажется, что этим совершенно доказан и шестой из поставленных в начале этого исследования тезисов, имен­но: при системе финансов, основанной на абсолютных де­ньгах, находящихся вполне в распоряжении центрального го­сударственного учреждения, ведающего денежным обраще­нием, господство биржи в стране становится невозможным и безвозвратно гибнет всякая спекуляция и ростовщичество. Просим прощения у читателя, которому кое-что может показаться неясным или недоговоренным. Все высказанное здесь выяснится ярче и рельефнее при рассмотрении следую­щего тезиса — о замене хищных биржевых инстинктов здра­вой государственной экономической политикой, к которому и переходим.

XVIII

Тезис этот таков.

Место хищных биржевых инстинктов заступает госу­дарственная экономическая политика, сама становящаяся добросовестным и бескорыстным посредником между тру­дом, знанием и капиталом.

Этот закон является последовательным логическим выво­дом из всего предыдущего. При золоте в качестве денег и его и уррогатах — банковых билетах правительство совершенно устраняется от государственно-экономического творчества к становится простым органом правящего класса, то есть капиталистов, рантьеров, властвующих в стране. Центр, святилище этого класса — биржа, в руках которой само собою и сосредоточивается творчество. Основой, фундаментом этого и творчества являются капиталы, народные сбережения, со­средоточенные в руках правящего класса и отчасти классов и рудяшихся, стоящих посредине между настоящими рантье-рами, вовсе нетрудящимися, и настоящими пролетариями, новее не скопившими сбережений. Такими типами будут, например, какой-нибудь парижский извозчик, выезжающий ежедневно на работу, но уже имеющий капитал в 5 — 10 тысяч франков, или привратница, заведующая домом и еже­дневно откладывающая известный доход на приобретение ренты или других ценных бумаг.

Как действует биржа с этими капиталами?

При изобилии сбережений в руках рантьеров и полурангьеров естественный нормальный доход капитала сам собой понижается. Вернейшее помещение денег — государствен­ная рента, но маленькому капиталисту она приносит слиш­ком мало. Самостоятельного дела он начать не может (при большом риске и труде оно обещает иногда меньше, чем те­кущий заработок в чужом предприятии), но увеличить свой капитал или доход всегда рад. При малейшей возможности или доверии маленький рантье всегда готов часть своих сбе­режений вынуть из государственной ренты (она перейдет к новому образующемусярантье, менее капитальному), и по­местить в различные «russes», «egiptiens», «hongrois» и дру­гие иноземные государственные бумаги, дающие больший доход. Более подвижный и смелый или более сведущий и капитальный буржуа способен некоторую часть своего капи­тала доверить и какой-нибудь панамской компании, сулящей громадные дивиденды, особенно если во главе дела стоит кая известная личность, как Фердинанд Лессепс. Рантьеров и свободных, ищущих применения капиталов, — изобилие. Центр, куда все это стремится, где основывают все дела и ус­танавливается расценка всевозможных предприятий, — бир­жа. На бирже сейчас же сама собою возникает биржевая игра, имеющая две основные стадии: во-первых, действительные перемещения капитала, действительные покупки и продажи. У меня была рента, я ее продал и купил акции Credit Mobilier или emprunt egiptien, во- вторых, игра в собственном смысле, когда я, ничего не продавая и не покупая, а лишь делая фик­тивные сделки, держу, так сказать, пари, что такая-то бумага повысится или понизится, и в известные сроки получаю вы­игрыш или плачу проигрыш — разницу в курсе. Эта биржевая игра, идущая, очевидно, внутри только пра­вящего экономического класса рантьеров (и в малой степени полурантьеров), но непосредственно отражающаяся на сбере­жениях всей страны,имеет в основании одну идею: быстрое обогащение более сильных и ловких капиталистов на счет менее сильных и более наивных их собратий, а, главным образом, на счет трудящихся полурантьеров. Выигрывает в этой игре тот, кому удастся наверно предугадать или пре­дузнать политическое обстоятельство, имеющее поднять или уронить данную бумагу. Если я случайно узнаю раньше других, что через две недели Россия объявит войну Турции и что, следовательно, курс на русские бумаги сильно падет, я смело могу идти на биржу и все свое состояние поставить в продажу русских фондов, которых у меня вовсе и нет на­лицо. Я продаю,то есть обязуюсь доставить через месяц та­кое-то количество русских бумаг по 98 за 100. Через месяц эти бумаги упадут до 68 и при ликвидации я получу чистого дохода 30 копеек на рубль; мне всегда возможно их доста­вить,ибо я тогда куплю их по этой цене и сдам. Но этого вовсе не требуется; сделка, как известно заранее, была чисто фиктивная и шла только на разницу.

Итак, я выиграл. Кто же проиграл? Проиграл тот, кто по незнанию того, чтоя знаю, купил мои «russes». Это мог быть и крупный биржевой игрок, но прежде всего это те мелкие рантьеры и полурантьеры, которые часть своих сбереженийг i араются поместить выгоднее, чем в сухую и малодоходную ренту. Они, хотя и не играли, но упавшие бумаги лишили 11 \ части их капитала. Совершенно то же и Панама, только посложнее. Биржевые спекулянты, опять же более сильные и знающие (что компания должна лопнуть) сначала употребили все меры, чтобы поднять, раздуть курс акций, награди-ни в розницу этими акциями («разместили») множество ран-i ьеров и полурантьеров (на каждого понемногу, ибо это тоже парод осторожный и поместит сюда только частьсвоего капитала), затем сделали крах, сыграли на понижение и 600 миллионов франков положили себе в карман. Вся Франция (закричала: «Nous sommes voles», но тот же извозчик, у кото­рого была одна акция, вчера стоившая 600 франков, а сегодня упавшая до 150, тот же консьерж, потерявший 450 франков, не согласятся на радикальный переворот и на уничтожение оиржи. Они будут через своего представителя в палате кри­чать: «A bus le ministre» и требовать суда над виновными, по в глубине души они уже помирились со своей потерей, потому что та же биржа, нагревшая их сегодня на 450 фран­ков, раньше давала им хорошее увеличение их капиталов, бу­дет давать и в будущем, ибо бумаг солидных и солидных дел все-таки больше, чем жульнических.

Вот почему буржуазный строй не повалитне захочет никогда повалить биржуи отлично помирится и с подкуп­ными газетами, и с подкупным парламентом, и с подкупны­ми министрами, что Франция и доказала на осенних выбо­рах 1893 года. Как христианин, плохой или хороший, все же органически, по душе своей, сын и член церкви, так буржуа, рантьер (в государстве с золотой валютой) по душе своей сын и член биржи. И тот, и другой могут возмущаться, бунтовать

против своей матери, но порвать с ней совсем не могут. Христианин без церкви начинает протестантизмом, впадает в атеизм и логически кончает отчаянием нигилизма. Рантьер, порвавший с биржей, или пролетарий, не сделавшийся ран-тьером, то есть биржей извергнутый, начинает умеренным социалистическим протестом, попытками организовать труд, стачками, рабочими союзами, атак как это не ведет ни к че­му, ибо биржа и сильнее, и хитрее, то пролетарий логически кончает анархизмом и начинает в лице своих наиболее пере­довых и нетерпеливых действовать динамитом.

XIX

Итак, взглянем поглубже на биржевые процессы.

В классе рантьеров идет упорная междоусобная борьба.

В этой борьбе сильные и ловкие играют наверняка, об­стригая постепенно среднюю публику, но редко ее разоряя, ибо эта публика привыкла к осторожности.

Среди этих сильных и ловких являются единицы, скопля­ющие чрезмерно большие капиталы. Они становятся насто­ящими царями биржи, а с ней и всей страны. Их капиталы вяжут такое огромное количество дел, предприятий, им так задолжены трудящиеся классы, и притом не в одной, а в раз­ных странах, от них в такой тесной зависимости миллионы рантьеров и полурантьеров, что эти люди являются великой политической силой, настоящими, некоронованными лишь, самодержцами, и притом экстерриториальными, ибо власть их простирается всюду, где работает их капитал.Они так связали свои личные интересы с интересами миллионов трудящихся и полурантьеров, что ни одна государственная власть не смеет выступить с ними на борьбу во избежание страшных внутренних потрясений, но должна служить им и поддерживать их.

жительство в мире не может(кроме русского, пока оно его не выростило¹в России), ибо это было бы теперь решение дляграждан. Уничтожить Ротшильда может лишь монархия, когда от всего современного строя Запада не останется камня на камне.

Прибавим сюда: в Панамском деле, во всем этом грабеже, Ротшильда, например, совсем не видно. Для него это цело и слишком мелко, и слишком несерьезно. Ему незачем прибегать ни к подкупу, ни к мелкому, сравнительно, грабежу. Его идеал миродержавство, вполне серьезное и путем серьезных же средств. К его услугам все честные элементы Французской республики. Его контора— национальный французский банк, его уполномоченный, его личный секретарь — глава французского государства, его приказчики — министры, его серьезные операции на бирже приносят ему неизмеримо больше, спокойнее и вернее, чем панамская, чисто карманная, кража. Ротшильд и Панама! Фи!

В этом-то и трагедия последнего слова биржевого царс­тва. Крадет краюшку хлеба глупый чертенок, Вельзевул и чествует. Вельзевул велик.

Итак, вот стадии финансового развития золотого Запада:

1) золото как деньги (первая власть евреев, как ростовщиков);

2)система банков и банковых билетов как заместителей золота (вторая власть евреев, как банкиров и финансистов, начало их обогащения);

3) процентные займы государств, царство биржи в стране (третья ступень власти евреев—ростовщичество государственное и затем полное миродержавство).

Общий дух всего движения: устранение мирского соборного начала, выражающегося в государстве, от экономического творчества, устранение нравственного начала доверия, торжество хищного человеческого я, возведенного в догмат, полная потеря всякого нравственного критерия, борьба заведомо безнадежная, во имя нравственности условной. В конце неизбежная анархия, разрушение и одичание, ибо и с другой стороны, в том отвергнутом наполовину мире, откуда могло бы явиться западному (латино-германскому) человечеству спасение, царит тот же Ротшильд в тиаре, исповедующий все то же я и все то же миродержавство,ненавистное сердцу еще больше, ибо деспотизм духовный неизмеримо тяжелее даже деспотизма экономического.

Поиск по сайту: