ТИХОМИРОВ Лев Александрович 1852 — 1923 5 страница

Это, повторяем, единственно научный путь, и для его освещения у нас есть наша собственная долголетняя финансовая практика. Многие и не подозревают у нас, что в действительности Россия с перерывами, но уже второе столетие живет на совершенно абсолютных деньгах, что золото и серебро давно перестали быть русскими деньгами и то, что считается какой-то экономической болезнью, каким-то несчастьем, есть, в сущности, исторический хозяйственный процесс, далеко выдвигающий нашу Родину впереди других цивилизованных народов.

Став на эту точку зрения, мы попытаемся уяснить законы денежного обращения, пока только по русским данным и применительно к России, обладающей, если не вполне реально, то, несомненно, потенциально, теми государственными и общественными условиями, необходимость коих чувствовал Родбертус. Расширить рамки нашего исследования и применить к этим законам данные и явления чужой жизни будет всегда возможно.

В наших предыдущих сочинениях мы уже обрисовали приблизительно эти законы, вытекающие из данных русской практики. Поэтому теперь мы выставим их в качестве ряда положений, которые и попытаемся посильно выяснить и доказать.

Положения эти следующие.

1)Меновой, денежной единицей в России есть и должен быть рубль, представляющий собой постоянную, совершенно отвлеченную ценность.

2)Эта единица на практике изображается бумажным знаком, выпуск и истребление коего принадлежат государственной власти.

3)Золото есть товар такой же, как и все остальные металлы, но ввиду того, что этот товар системой соседних государств принят за монетную, денежную единицу, нам в нашей международной торговле и сделанных
ранее государственных долгах счеты приходится вести на него.

4)Бумажный рубль, не зависящий от золота и выпускаемый по мере необходимости, позволяет при правильной организации кредитных учреждений оживлять и оплодотворять народный труд и его производительность как раз до предела, до которого в данное время достигает трудолюбие народа, его предприимчивость и технические познания. Он является мнимым капиталом и действует совершенно так же, как и капитал реальный.

5) Существует весьма простой регулятор, указывающий во всякую минуту центральному кредитному учреждению, много или мало денег в стране, и позволяющий с величайшей точностью сжимать и расширять наличное количество знаков.

6)При системе финансов, основанной на абсолютных деньгах, находящихся вполне в распоряжении центрального государственного учреждения, господство биржи в стране становится совершенно невозможными безвозвратно гибнет всякая спекуляция и ростовщичество.

7)Место хищных биржевых инстинктов занимает государственная экономическая политика, сама становящаяся добросовестным и бескорыстным посредником между трудом, знанием и капиталом.

8)При бумажных абсолютных деньгах является возможность истинного государственного творчества и образования всенародных, мирских или государственных запасных капиталов.

9)При бумажных абсолютных деньгах роль частного капитала изменяется в смысле отнятия у него захваты­ваемой им в биржево-золотых государствах власти.

10)При государственном творчестве и запасах является совершенно иной взгляд как на налоги, так и на систему таможенную. Наконец.

11)Осуществление в полном виде системы финансов, основанной на абсолютных знаках, изменить самый характер современного русского государственного строя, совершенно освободив от посторонних влияний, усилив его нравственную сторону бытия и дав возмож­ность проведения свободной христианской политики.

Если бы нам удалось доказать эти положения и обратить их в законы, их, надеемся, было бы достаточно, чтобы предлагаемой теории придать истинно научный характер.

Думаем, что это совершенно возможно. Доказательства наши могут быть, конечно, только исторические и логичес­кие, и они облегчаются тем, что в зародыше все это у нас уже есть или было и что все наши экономические и финансовые затруднения только тем и обусловливаются, что мы даже практически уже почти придя к прекрасной денежной сис­теме, все еще не решаемся открыто ее признать, все еще оглядываемся на старые учебники.

История наших финансов, начиная с графа Канкрина, полна оправдания самого ясного всему изложенному выше. К ней мы обратимся позднее, а пока рассмотрим выставленные тезисы.

V

Наше первое положение, то есть, что денежная единица должна представлять некоторую постоянную, совершенно отвлеченную меру ценностей (у нас в России бумажный рубль), доказывать теоретически едва ли нужно. Западная наука и некоторые из выдающихся ее представителей у нас, как, например, Н.Х. Бинге, не отвергают, что эта форма де­нег теоретически наилучшая, но она, по мнению правовер­ных финансистов, неосуществима.

А между тем, наша русская практика показывает, что она не только осуществима, но и практически существует. Неужели же серьезно можно сказать, что наш бумажный рубль соответствует такому-то количеству золота и серебра, если тридцать или сорок лет подряд за этот рубль дают не то количество металла, которое на нем прописано, а то, которое устанавливает на каждый курсовой день биржа? Мало того, за эти сорок лет два раза правительство пыталось восстановить размен, то есть привести бумажки в точное соответствие с металлом, и что же? Дело кончалось каждый раз огромными убытками, рубль шел своей дорогой, а золото своей.

Нам говорят: рубль бумажный есть долг казны предъявителю. Казна взяла в долг золото и дала бумажку — вексель, по которому в любую минуту можно получить золото обратно. Рубль ходит как деньги только потому будто бы, что на осуществление рано или поздно этого обещания все надеются. Но как, же надеяться на это обещание, если тридцать или сорок лет подряд казна совсем не платит по этим мнимым своим векселям и, уверены, никогда платить не будет? Если бы бумажные рубли ходили только в силу подобных надежд и простого торгового доверия, ясное дело, что после первой же приостановки размена доверие к ним совершенно исчезло бы и за них никто не дал бы ни копейки. Не правильнее ли заключение, вытекающее отсюда, что рубли внутри страны ходят только потому, что это настоящие абсолютные деньги, а не гарантии их каким-то золотом, которого никому не выдают? Не ясно ли также, что и для иностранцев, торгующих с нами, это обеспечение не имеет никакого значения, а важна покупная ценность рубля внутри России?

Иностранцу нужен, положим, лен. В России пуд его стоит пять рублей, заплатить за него иностранец может на золото, допустим, десять марок. Ясно, что эти десять марок обмениваются на пять рублей. Это наиболее простой случай, который мы приводим, собственно, затем, чтобы показать, что золотое обеспечение, или эта магическая надпись на рубле, никакого практического значения ни для нас, ни для иностранцев не имеет. Чтобы совершенно уяснить абсолютный характер русских бумажек, достаточно себе представить, что завтра, например, правительство, выпустит нового об­разца билеты, на которых вместо обычной надписи будет стоять: «Государственный денежный знак. Разменивается по предъявлению в каждом казначействе на знаки меньшего достоинства или на мелкую монету». Полагают ли господа финансисты, что русская публика и иностранцы, прочтя подобную надпись, придут в ужас и перестанут брать новые бумажки? Не думаем! Иностранцу это будет решительно все равно, лишь бы рубль сохранил в России свою покупательную силу, а русская публика, наверно, будет довольна, ибо не может русский человек мириться даже с таким наивным самообманом, жутко, неловко ему...

Когда граф Канкрин выпустил вместо прежних ассигнаций новые «кредитные билеты», он, в сущности, совершенно произвольно приурочил наш рубль к французским четырем франкам. Тогда Россия обменивалась с иностранцами правильно, в долги не залезала, путешественники не везли русского достояния проматывать за границу, тогда в заключение международного обмена почти каждый год приходилось не нам добавлять золота в пользу иностранцев, а обратно: золото это накоплялось в России и ходило в публике не только рядом с бумажками, но было часто даже несколько дешевле их, курс внешний был очень устойчив и благоприятен. После Крымской войны наш международный расчет совершенно изменился. Золото из России ушло, приплачивать иностран­цам стали мы, а потому залезли в долги и обесценили на вне­шних рынках наши бумажки; но внутри России рубль остался все теми, же царскими деньгами, хотя за него иностранные купцы и перестали выдавать четыре золотых франка.

Не ясно ли, что как ни хлопотать, а рубль стремится в России занять положение, независимое от золота? Не ясно ли, что к золоту его не привяжешь? Да незачем привязывать, то деньги совершенно абсолютные, ставшие таковыми уже и силу простой давности, и сокрушаться об этом нет никаких резонов.

Некоторый, небольшой, правда, лаж на бумажки — лучшее доказательство того, что бумажный и металлический рубль величины всегда несоизмеримые. Когда у нас скоплялось иностранное золото и серебро и выпускалось правительством в публику, как русская монета она не дешевела значительно только потому, что имела, в сущности, такой же принудительный курс, как и бумажки, то есть служила законным платежным средством. Небольшой лаж выражал лишь сравнительное удобство бумажных денег. Но если бы правительство раз навсегда признало единственным законным платежным средством внутри страны бумажки и отказалось бы от чеканки монеты, цена на золото и при большом его изобилии в стране установилась бы только как на товар. Право чеканки монеты потому и есть правительственная регалия, что дает казне всю разницу от удешевления металла. Наглядное тому доказательство — медь, из пуда коей, стоя­щего 14 —17 рублей, бьются монеты на 50 рублей. Как только товарная стоимость меди превысит эту цифру, обязательный курс падет сам собой, медь переплавят в изделия, и медная монета исчезнет из обращения.

Сокрушаясь о низком курсе, упрекая правительство в том, что за наш рубль дают всего 65 копеек золотом, мы высказываем положительную неблагодарность нашим прекрасным абсолютным деньгам. В книге «Деревенские мысли о нашем государственном хозяйстве» мы старались доказать, что этот низкий курс был для России поистине благодетелен, отстояв в самую критическую минуту ее экономическую независимость, а теперь позволяем себе думать, что первое положение совершенно доказано: мы уже имеем в бумажном рубле ценовую единицу, совершенно отделившуюся от металлической своей валюты и ставшую абсолютными деньгами. Мы сжились с ними, и нам остается лишь их открыто признать и провозгласить.

Второй закон сам собой заключается в первом и доказательств не требует, а потому переходим к третьему, который был нами сформулирован так;

«Золото есть товар, такой же, как и все остальные металлы, но, ввиду того, что этот товар системой соседних государств принят за монетную единицу, нам в нашей международной торговле и сделанных ранее государственных долгах счеты приходится вести на него».

И это положение требует для своего доказательства только справки с текущей действительностью, так как прямо вытекает из принятого определения бумажного рубля. Если нот рубль — деньги абсолютные, то золото ничем иным, кроме товара, быть не может.

Справка в области нашей финансовой практики укажет с полной очевидностью, что золото у нас именно есть товар.

Мы выпускаем монету, на которой написано «пять рублей», но эта монета вовсе не обращается внутри страны. "Лоо русского населения ни разу в жизни не произвели, нанес ми одной сделки, а Ло, наверно, ни разу в жизни и не видали. Видят ее только заграничные путешественники, дай id редко, а главным образом, столичные жители на выставках меняльных лавок. И вот до какой степени это не деньги для России, что правительство особую русскую золотую мо­нету даже вовсе уничтожило. Наш прежний полуимпериал был несколько больше 20 франков. Недавно введен новый, совершенно равноценный 20-единичной монете, принятой латинским монетным союзом, равный 20 франкам, левам, динарам, драхмам и пр. Это настоящая латинская монета, снабженная лишь профилем Русского Государя и надписью «пять рублей».

Впрочем, эта надпись так же мало соответствует пяти рублям, как и надпись на кредитных билетах: «предъявитель сего...» и т.д. И вот наши новые полуимпериалы прекрасно обращаются как монета, как деньги, заграницей, а у нас в России, если б у кого и оказались, то прежде чем их употреблять, было бы необходимо продать их, разменять их по курсу на русские деньги совершенно также, как золото в слитке или любую иностранную монету.

И здесь факт налицо, и его требуется лишь узаконить, провозгласить. Для этого достаточно было бы не писать на по­луимпериале «5 рублей», а поставить вразумительно: «Российская для внешних платежей монета. Двадцать...» существительное подберите, какое угодно, ни никак не «рублей», чтобы не было путаницы.

Но какая же надобность выпускать эту особую монету? Не гораздо ли проще расплачиваться готовой монетой латинского союза?

Ответ на это самый простой: добываемое у нас золото при обращении в монету дает казне известный доход. Доход этот небольшой, но зачем же им пренебрегать?

Нам могут возразить, что по закону у нас валюта не золо­тая, а серебряная и что наша монетная единица не золотой, а серебряный рубль. Да, мы пытались это сделать, и одно время серебряные рубли у нас ходили. Но когда последова­ло перемещение относительных ценностей золота и серебра, последнее вовсе вышло из употребления и осталось лишь в качестве мелкой разменной монеты, да и то низкопробной, чтобы не было выгодно переплавлять. Рубли бьются на на­шем монетном дворе и сейчас, но идут, как кажется, исключительно на Восток, в Турцию, Персию и проч. В России они совсем не ходят, и сделки на серебряную валюту вовсе не совершаются ни во внутренних, ни в международных сношениях.

А если мы пишем «сто рублей серебром», то пишем это по старой памяти, подразумевая в действительности «сто рублей бумажных». Никому в голову не придет требовать уплаты серебряными рублями, ибо и на них есть особый курс, и «сто рублей серебром» вовсе не равноценны ста се­ребряным рублям.

Наша низкопробная разменная монета — лучшее доказа­тельство. Раньше была у нас монета полноценная, строго соответствовавшая принятой единице — серебряному рублю. Когда бумажный рубль отделился от металлического и золо­то потекло за границу, потекло за ним и серебро. Мы риско­вали совсем остаться без билонного (разменного) средства, и волей-неволей пришлось выпустить серебряные деньги с большим количеством лигатуры, переплавлять которые на серебро не было бы выгодно.

Полагаем, что после всего сказанного не может быть сомнений в том, что золото и серебро в нашем внутреннем хозяйстве не деньги, а товар,в торговле же нашей с инос­транцами— чужие деньги, хотя частью и заготовленные на нашем монетном дворе, но приравненные не к русским, а к штинским деньгам.

Переходим к четвертому и пятому положениям. Здесь приходится ради их научного обоснования предпослать несколько слов о внутренней ценности или, точнее, покупной силе бумажного рубля сравнительно с таковой же силой золота.

Чем обусловливается покупная сила золота, мы уже видели. Золото никогда заметно не подешевеет, ибо его не может появиться вдруг слишком много. Покупная сила золота, его внутренняя ценность пропадает лишь при совершенно ис­ключительных условиях, например на корабле, на котором среди открытого океана кончилась провизия, или в осажден­ном городе, отрезанном от сообщения со страной, В остальных случаях в зависимости от внешних обстоятельств могут быть колебания в ту или другую сторону. Но большого обес­ценивания золота при сколько-нибудь нормальном порядке быть не может.

Суррогат золота— банковые билеты гарантируются от обесценивания положительными установками банков, обусловливающими постоянную их разменность и невоз­можность их выпуска в количествах произвольных. Зло­употребления здесь крайне опасны и приводят прямо к госу­дарственному банкротству; страны же, правительства коих не в силах восстановить правильных международных расче­тов, запутываются в долгах и фактически теряют свою само­стоятельность (Египет, Турция).

Чем же обусловливается внутренняя ценность, или по­купная сила, абсолютных денег, не имеющих никакого отношения ни к какому металлу и выпускаемых государственной властью в России вполне свободно?

VI

Мы видим в жизни явление с точки зрения западных фи­нансистов почти необъяснимое: русский рубль, величина совершенно отвлеченная, наделе изображаемая бумажкой, не имеющей сама по себе никакой ценности, ибо потребовать законной валюты за прекращением размена нельзя и не у кого, отлично ходит и обладает замечательной внутренней устойчивостью. Экспедиция Заготовления Государственных Бумаг тут же в распоряжении министра финансов. Печь — клетка во дворе Государственного Банка. Никаких точных приемов для исчисления количества потребных в каждую минуту для страны кредитных билетов действующая система не знает, а потому выпуск и уничтожение знаков вполне про­извольны. Завтра может быть подписан указ министру фи­нансов о выпуске хотя бы двух или трех миллиардов знаков. Послезавтра может быть подписан противоположный указ, по которому Верховная Власть, согласившись на представ­ление следующего министра финансов, что знаков слишком много, прикажет консолидировать их в процентные бумаги, то есть выпустить государственные облигации, а «лишние» бумажки снимет с рынка и истребит. Никаких формальных гарантий нет и быть не может. Между тем даже незначи­тельные колебания менового средства производят огромные перемещения в экономической области, отражаются на всех ценах, на всякой работе, на всех предприятиях. Выпуск или уничтожение бумажек, производимые искусственно, а не по законам денежного обращения, могут совершенно изменить расположение производительных сил страны. По западному взгляду, в такой стране жить нельзя, как нельзя жить в стране, где не обеспечены жизнь, честь, собственность.

А мы живем, и если нам приходится иногда плохо, то по причинам совершенно противоположным, чем на За­паде. Запад все ищет гарантий против возможных злоупотрсблений верховной власти, находит эти гарантии в золоте и акционерных национальных банках и попадает в безыс-чодную кабалу к бирже и ее царям. Россия добивается только мдного: полной и настоящей свободы для своей единоличной церковной власти, твердо веруя, что эта власть абсолют­но нравственна и доброжелательна и что все экономичес­кие бедствия и неурядицы проистекают от недоразумений или злоупотреблений исполнителей царской воли, умевших i ак или иначе уйти от контроля и вызвать верховную власть на несвободное решение.

Поясним это на примере выпуска денежных знаков. Огромность и разносторонность государственной работы и такой колоссальной стране, как Россия, таковы, что Русско­му Государю нет ни малейшей возможности быть специалис­том ни в какой области государственного управления. Его специальность— видеть перед собой беспрерывно общую картину России в самых магистральных ее линиях, смотреть на русскую жизнь с самой возвышенной точки зрения. Дета-чи если ему и доступны, то не иначе, как в виде частных при­меров, объясняющих направление магистралей. От самодержавного Государя поэтому мы можем ожидать шчной инициативы лишь постольку, поскольку это каса­ется образа целой России, например в делах политических. Но всех же остальных случаях ему достаточно дать свое сво­бодное и окончательное решение по выслушивании по мень­шей мере двух противоположных мнений, подготовляющих и освещающих для него тот или другой вопрос.

Министр финансов находит, что для потребностей про­мышленности и торговли наличного количества денежных таков мало и необходим их новый выпуск. На Западе ничего не стоит подготовить в желательном смысле парламентское голосование, а потому там спешат оградить страну от самой нозможности выпуска, вырывая у правительства Националь­ный банк — экономическое сердце страны, создавая послед

нему независимое положение и обусловливая золотое обес­печение для банковых билетов.

В России, наоборот, все убеждены, что Государь никогда не подпишет указа о новом выпуске денег, пока не будет со­вершенно убежден в целесообразности этой меры, и все жаж­дут только того, чтобы Государю была полная возможность не доверитьсялишь той или другой личности, но действи­тельно убедиться, сверив доводы за и против мероприятия.

Таков русский народный идеал, столь глубоко укоренив­шийся в русских умах и сердцах, что Россия безропотно пе­реживает тяжелую и долгую полосу финансовой политики, явно нарушающей этот идеал в надежде, что рано или поздно установится у нас настоящая, ясная и всем понятная финансо­вая система, при которой Государь, подписывая тот или иной указ, не будет болеть сердцем от неуверенности и сомнений, прав или не прав его министр, автор данного мероприятия.

И вот пока в области денежного обращения господствуют западные воззрения, пока искусство министра финансов явля­ется чем-то таинственным, наподобие колдовства или черно­книжия, мы видели пока одно явление: целый ряд русских Са­модержцев, считая выпуски денежных знаков вообще делом весьма рискованным, прибегал к ним лишь в самых крайних случаях, охотно конвертируя, или уничтожая, денежные знаки и с крайней осторожностью разрешая выпускать новые.

Если бы существовала истинная финансовая наука, ес­ли бы государям, начиная с Александра II, не приходилось доверяться искусству выдвинутых общественным мнением или случаем лиц, призванных к заведованию государствен­ным хозяйством, можно бы смело быть уверенным, что та­кая же мудрая осторожность была бы проявлена и в осталь­ных отраслях финансового дела. Не было бы произведено ни бесполезной ломки старых кредитных учреждений, были бы найдены иные финансовые основания для великой реформы 1861 года, иначе были бы выстроены русские жеистые дороги, не было бы сделано столько угнетающих Рос-l ию внешних и внутренних займов. Но финансовой науки не было, были теоретики-доктринеры, рядившиеся в запад­ную ученость. Верховная власть волей-неволей санкцион. шла на веруряд мероприятий, объема и сущности коих не понимали даже сами их авторы, один за другим сходившие 11> сцены, натворя бед России.

Вот почему здоровая и ясная финансовая теория, не чу­жая, не заимствованная, а своя, оригинальная, построенная ил тех же началах, на коих зиждется и наша государствен-i юсть,— так необходима для нас. До сих пор разработке этой i еории,возникновению истинной финансовой науки мешал наш бессознательный европеизм, отвергавший самые ее на­чала. Но его пора проходит.

Эти начала, утраченные Западом, но без коих вся западная культура лишается своего фундамента и вырождается в нечто постепенно теряющее даже образ человеческий,— любовь и доверие, составляющие в своем целом единое нравственное начало, западной финансовой наукой совершенно игнориру­емое. Наша верховная власть есть порождение и представи­тель именно нравственного начала, начала полного доверия I! любви и полной свободы действий. Да, верховная власть безвсякого протеста и противодействия, без всякого пар-иаментского вотума вправезавтра же выпустить или сжечь сколько угодно знаков, мало того, вправе объявить самую печальную войну, заключить самый невыгодный для Рос­сии трактат... Но то, что она вправе,еще не значит, что она < -делает, а если случайно и сделает, то не иначе, как по не­доразумению, с самым искренним желанием добра стране или поддавшись ловко проведенному обману, предупреждать и охранять Государя от которого есть первый и священней­ший долг верноподданного. Наша сила, наши гарантии лежат II том, что история создала и поставила нашу самодержавную государственную власть в положение ежеминутной ответс

твенности перед Богом и собой, создала ей условия полней­шего бескорыстия и беспристрастия, окружила ее народной совестью и живым же народным мнением. При правильном действии указанных условий, при самодержавии истинном и свободном, без всяких формальных ограничений, не может не получить самого осторожного, самого консервативного правительства в мире. Нравственная сила — такая великая сила, что наша верховная власть, даже среди обстановки, сильно уклонившейся от идеалов старой допетровской Руси, в вопросах экономических чаще ошибается в смысле чрез­мерной осторожности, чем риска. Вечный недостаток у нас свободных бумажных знаков лучшее тому доказательство.

Эту аргументацию мы считаем совершенно научной, ибо нравственное начало есть вполне положительная величина, долженствующая иметь в финансовой науке строго опреде­ленное значение. Введя ее в рассуждение, мы можем точно, научно определить внутреннюю стоимость бумажного рубля.

Внутренняя стоимость, покупная сила бумажного рубля основывается на нравственном начале всенародного доверия к единой, сильной и свободной верховной власти, в руках коей находится управление денежным обращением.

Это нравственное начало действует в том направлении, что все несовершенства существующей денежной системы сводит к простым ошибкам и недоразумениям, совершенно устраняя всякие иные дурные элементы, коль скоро опреде­лилось убеждение верховной власти в их вредности.

Это совсем не то, что на Западе, где добивающаяся власти партия или даже династия жертвует сознательно великими ин­тересами родины ради своего господства и где сама власть бес­сильна бороться с колоссальными хищными эгоизмами бир­жевых владык, в руках коих находится экономическое сердце страны. Ниже эта разница будет указана в более полном виде.

В противоположность истории Запада вся наша история с глубокой древности, с призвания варягов, основана на дойсрни, и вот почему, между прочим, именно нам суждено изобрести первые в мире государственные абсолют-• 11-ю деньги (Рошер). Как жаль, что наши историки совсем почти не касались экономических отправлений Древней Руси и едва-едва исследовали княжеские кожаные деньги. 11ет никакого сомнения, что эти деньги (кусочки кожи с кня­жеской печатью) имели характер настоящих абсолютных таков (а не банковых билетов). Они оказали могуществен­ное содействие русской культуре и вышли из употребления три Дмитрии Донском), когда благодаря выгодной торгов­це с иностранцами в России стало в больших количествах накопляться золото и серебро. Правительственная власть начала чеканить монету, и в России явилось металлическое «неясное обращение. Тогда оно было совершенно естествен­но, ибо если в стране накопляется золото, то оно само собой стремится обратиться в деньги и заместить другие знаки. 11о когда наличное количество золота в мире перестало со­ответствовать потребности в нем, когда выковалось острое оружие международной борьбы в виде западных банковых систем и когда, вследствие этого, удержание металлическо-1 о обращения в стране с плохим международным балансом или отставшей в своем промышленном развитии равносиль­но ее разорению и кабале у евреев— королей биржи, счас-|.1Ива та страна, которая, опираясь на свое государственное устройство, насилу и свободу своей верховной власти, по­рожденной нравственным началом, имеет возможность пе­рейти к деньгам абсолютным и отречься от золота!

VII

Ниже мы надеемся с полной убедительностью доказать, что полноценность во внутреннем обращении денежного аб­солютного знака находится в прямом соотношении с весьма несложными законами денежного обращения, стоящими, в свою очередь, в непосредственной и тесной зависимости от нравственного начала, положенного в основание госу­дарственного строя. Пока укажем лишь, что поскольку это нравственное начало чисто и действенно, оно почти бессо­знательно приводит государственную власть к соблюдению законов денежного обращения. Как ни парадоксальным мо­жет показаться подобное утверждение, но в нем заключается глубокий смысл.

Если взглянуть на бумажный рубль как на простое расчет­ное средство, как на учетную квитанцию, выдаваемую треть­им лицом, посредником между двумя лицами или группами, вступающими в сделку, тотчас же станет ясно, что свобода, обеспеченность и верность учета сделки станет в прямую зависимость от степени доверия контрагентов к их посред­нику, от веры в его бескорыстие и беспристрастие. С другой стороны, именно на этих принципах полного бескорыстия и беспристрастия и стоит русская верховная власть.

Поясним это на частном примере. Для выяснения слож­ных и запутанных расчетов между двумя взаимно креди­тующими друг друга предприятиями, владельцы коих сами расчесться не могут, приглашается бухгалтер; проверить его расчетов контрагенты не могут, но ввиду его заведомого беспристрастия и добросовестности заранее принимают его учет как верный и справедливый.

Бумажный рубль есть этот бухгалтер, беспрерывно учи­тывающий сделки. Точность расчетов его зависит от его бес­пристрастия или от постоянства его внутренней ценности. Это постоянство, эта верность его как единица меры явля­ется вполне элементом нравственным, ибо зависит прежде всего от нравственных побуждений выпускающей рубли в обращение власти. А так как нравственные побуждения самодержавной власти заранее принимаются нами как без­условные, то совершенство или несовершенство бумажного рубля как счетчика зависит только от тех ошибок, которые могутбыть допущены при выпуске и изъятии знаков, кото­рые во всяком человеческом деле неизбежны и которые бу-iy г необходимо устраняться по мере обоснования и развития мс i инной финансовой науки, то есть по мере раскрытия зако-иовработы абсолютных знаков.

Поиск по сайту: