Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

В. Скотт М.Ю. Лермонтов



"Lullaby of an infant chief" "Казачья колыбельная песня"

2 строфа.

 

O fear not the bugle, though loudly it blows,[240] По камням струится Терек, Плещет мутный вал; Злой чечен ползет на берег, Точит свой кинжал.

 

Таким образом, уже в первой строке строфы обозначается враг, образ врага усилен звуковым фоном ("loudly", "Плещет мутный вал").

 

It calls but the warders that guard thy repose; Their bows would be bended, their blades would be red, Ere the step of a foeman drew near to thy bed.[241]   Но отец твой старый воин, Закален в бою: Спи, малютка, будь спокоен, Баюшки-баю.  

И в том и в другом стихотворении сразу за образом врага возникает образ "непреодолимого" защитника-воина, устанавливается "охрана", опасность снимается. Явственно в двух текстах ощущается феномен границы "своего" и "враждебного". Мотивно-содержательное соответствие дополняется близкой формулой успокоения: "O fear not the bugle, though loudly it blows" – "Спи, малютка, будь спокоен".

 

3 строфа.

 

O hush thee, my babie, the time soon will come When thy sleep shall be broken by trumpet and drum; Then hush thee, my darling, take a rest while you may, For strife comes with manhood, and waking with day.[242]   Сам узнаешь, будет время, Бранное житье; Смело вденешь ногу в стремя И возьмешь ружье. Я седельце боевое Шелком разошью... Спи, дитя мое родное, Баюшки-баю.  

 

Опять мы наблюдаем множество текстуальных соответствий: "the time soon will come" – "будет время", параллели в знаках неизбежной "войны" – "trumpet and drum" (В. Скотт), "нога в стремени", "возьмешь ружье", "седельце боевое" (М.Ю. Лермонтов). Фраза "take a rest while you may" полностью соответствует лермонтовскому стиху из пятой строфы "Спи ж, пока забот не знаешь, // Баюшки-баю."

Кроме сюжетно-мотивного и содержательного соответствия колыбельную В. Скотта и Лермонтова объединяют и другие признаки. Это знаки отношения к адресату ("my babie", "dear babie", "my darling" – "младенец мой прекрасный", "малютка, будь спокоен", "дитя мое родное", "мой Ангел"); знаки рода ("thy sire was a knight, thy mother a lady, both lovely and bright" – "Но отец твой старый воин, // Закален в бою.", "Да, готовься в бой опасный, // Помни мать свою...") с коннотацией "славного и мужественного". Также обозначены и "сословно-содержательное" будущее адресата ("O hush thee, my babie, thy sire was a knight, // Thy mother a lady, both lovely and bright", "Богатырь ты будешь с виду // И казак душой"); знаки опасности (в английском тексте – "bugle", "trumpet and drum"; в русском – "чечен", "кинжал"). Везде они усилены звуко-цветовой характеристикой ("bugle, though loudly it blows"; "their blades would be red"; "По камням струится Терек, // Плещет мутный вал"), с коннотацией остроты, смертельности оружия ("Their bows would be bended, their blades would be red"; "Точит свой кинжал").

Множество общих черт и в поэтике – тексты построены на аллитерирующих и ассонирующих звуках; постоянный повтор в каждой строфе близкой успокоительной формулы: "O hush thee, my babie." – "Спи, младенец мой прекрасный" и маркера: "O ho ro, i ri ri, cadul gu lo" – "Баюшки-баю".

В словаре колыбельных наблюдается также множество пересечений: слово "дитя", "младенец" у В. Скотта и Лермонтова мы встречаем по четыре раза; "мой" – по три; "тихо" – соответственно, три и два; спи (сон) – четыре и шесть; будет (будешь) – по три; также в обоих текстах встречаются слова "мать", "отец", "покой", "время", "колыбель". При этом мы не отмечаем слова с близкой семантикой. Конечно, близкие слова в колыбельных В. Скотта и Лермонтова это и "жанровые" слова, но отметим как их значимое количество, так и количество их повторов в том и другом тексте.

После сравнительного анализа двух текстов приведем главный аргумент в пользу тезиса о литературном влиянии колыбельной В. Скотта. В "Казачьей колыбельной песне" Лермонтова мы фиксируем особое раскрытие темы рода адресата песни – обозначено его "славное" прошлое с "боевым" контекстом ("Но отец твой старый воин, // Закален в бою"), и само будущее адресата предопределено такой родовой "боевой" традицией ("Сам узнаешь, будет время, // Бранное житье; // Смело вденешь ногу в стремя // И возьмешь ружье", "Богатырь ты будешь с виду // И казак душой."). В стихотворении В. Скотта, в первой и третьей строфе, мы обнаруживаем такое же смысловое раскрытие темы рода. В русской фольклорной традиции, в том числе и в казачьих колыбельных, нет такой романтической "родовой" идеи, парадигма рода совершенно иная. Представители рода заботятся об адресате (мотивы утверждения сна, кормления, одаривания), его будущее связывается с богатством, профессиональным (но не воинским) статусом, и заботой о родителях (см. раздел "Прогностическая функция колыбельной песни"). Прогностика будущего в колыбельной Лермонтова содержательно отлична от традиционных колыбельных.

На наш взгляд, мы привели достаточное количество аргументов, подтверждающих гипотезу несомненного литературного влияния "Колыбельной младому вождю" Вальтера Скотта на "Казачью колыбельную песню" М.Ю. Лер­монтова.

Приведем текст "Казачьей колыбельной песни" М. Лер­монтова полностью:

 


"Спи, младенец мой прекрасный,

Баюшки-баю.

Тихо смотрит месяц ясный

В колыбель твою.

Стану сказывать я сказки,

Песенку спою;

Ты ж дремли, закрывши глазки,

Баюшки-баю.

По камням струится Терек,

Плещет мутный вал;

Злой чечен ползет на берег,

Точит свой кинжал;

Но отец твой старый воин,

Закален в бою;

Спи, малютка, будь спокоен,

Баюшки-баю.

Сам узнаешь, будет время,

Бранное житье;

Смело вденешь ногу в стремя

И возьмешь ружье.

Я седельце боевое

Шелком разошью...

Спи, дитя мое родное,

Баюшки-баю.

Богатырь ты будешь с виду

И казак душой.

Провожать тебя я выйду -

Ты махнешь рукой...

Сколько горьких слез украдкой

Я в ту ночь пролью!..

Спи, мой Ангел, тихо, сладко,

Баюшки-баю.

Стану я тоской томиться,

Безутешно ждать;

Стану целый день молиться,

По ночам гадать;

Стану думать, что скучаешь

Ты в чужом краю...

Спи ж, пока забот не знаешь,

Баюшки-баю.

Дам тебе я на дорогу

Образок святой:

Ты его, моляся Богу,

Ставь перед собой;

Да, готовься в бой опасный,

Помни мать свою...

Спи, младенец мой прекрасный,

Баюшки-баю."


(Лермонтов 1840, 1, 245-246)

Повторим, что несмотря на то, что уже в 60-х годах XIX века песню Лермонтова исполняли в народе (Александров 1864, 175), вопрос ее фольклоризации практически не исследован. Насколько интересны замечания Г.С. Виногра­дова о характере исполнения песни Лермонтова у народа, настолько лаконична и ограничена его гипотеза о причинах восприятия, фольклоризации и использования самого текста: "Она("Казачья колыбельная песня" – В. Г.) проста и понятна"(Виноградов 1940, 263-352). Не отмечает причины фольклоризации текста и В.Э. Вацуро (Вацуро 1976, 210-249). Мы позволим себе почтительно не согласиться с некоторыми тезисами его статьи, косвенно затрагивающими исследуемый вопрос. Выделяя отличия лермонтовского текста от фольклорных (сложность строфики, богатство рифм) и отмечая следы эпической гиперболизации ("Богатырь ты будешь с виду"), характерные уменьшительно-ласкательные суффиксы ("образок святой", "седельце боевое", "песенка"), постоянный эпитет ("злой чечен", "горькие слезы", "месяц ясный"), В.Э. Вацуро сводит эти элементы, скорее, к общефольклорным, а не к специфическим. Более того, он утверждает: "Поэзия М.Ю. Лермон­това, в отличие от поэзии Кольцова и Дельвига не была ориентирована на народную поэзию, будучи по преимуществу романтической с его резко выраженным субъективно личностным началом, оно оказалось менее доступным проникновению фольклорного элемента, нежели скажем творчество Пушкина и Гоголя." В целом соглашаясь с последней гипотезой В.Э. Вацуро ("не была ориентирована"), нам кажется, что "Казачья колыбельная песня" является как раз определенным исключением. Колыбельная песня Лермонтова, как будет показано ниже, "собрала" специфические для жанра мотивы, что обеспечило ее функциональную "традиционную" насыщенность и обусловило ее фольклоризацию. Формульный, мотивный, функциональный ряд (опять же в системе жанра) и является главенствующим "фольклорным элементом". Речь, конечно, идет не столько о проникновении, сколько о соответствии.[243]

Г.Н. Гинцбург первым в 1915 году предложил конструктивные идеи относительно причин фольклоризации стихотворения Лермонтова (Гинцбург 1915, 175-178). Рассматривая всю поэзию Лермонтова с классических стиховедческих позиций, для "Казачьей колыбельной песни" он сделал неожиданное исключение. Тонику, строфику, размер песни он сопоставил с тактами качания "привешенной на веревке" или толкания "стоящей на полу" люльки. Применительно к данному тексту, такой "поэтико-технологический" вывод несомненно объясняет феномен фольклоризации. Поскольку гипотеза Г.Н. Гинцбурга нам представляется убедительной, мы частично цитируем ее в сноске с приведенной схемой.[244]

Колыбельная Лермонтова в значительно большей степени, чем колыбельная Майкова, насыщена жанровыми фольклорными универсалиями в лексическом, мотивном, функциональном отношении. Может быть, поэтому текст Лермонтова в народном исполнении подвержен меньшему изменению и практически не дополняется другими мотивами. В стихотворении Лермонтова доминирует повтор, который является важным в архитектонике фольклорных текстов. Причем повтор носит сколько поэтический, столько, в контексте реального исполнения, и функциональный характер. "Спи, дитя" – маркер жанра с коннотацией установки на сон и отношения к адресату повторяется 7 раз на шесть строф, один раз, как и следует в колыбельной в качестве зачина и всегда акцентно в конце строфы (в конце первой строфы, чтобы не нарушать логику использования маркера один раз в строфе, он несколько изменен лексически – "Ты ж дремли, закрывши глазки"). Этот маркер всегда усилен другим, следующим за ним столько же раз и абсолютно фольклорным: "Баюшки-баю". Таким образом, на 48 строк стихотворения Лермонтова, 14 представляют собой повторы жанрового маркера, что адекватно народной традиции.

В тексте Лермонтова очень богатая аллитерация с основой на шипящие ("ш" – 18 раз) и на свистящие ("с" – 31 раз). Такая аллитерация создает звукоряды, соответствующие звуковым командам на успокоение, принятым в общении матери и младенца. Более того, звук "с" является начальным в 14 (практически треть) из 48 строк, что является звуковым усилением успокаивающей команды. Шипящие и свистящие проявляются в рифмующем слоге – акцентном в качании, и в них фокусируется звукоряд (с основой на шипящую), соответствующий звуковой команде на успокоение: Прекрасный – ясный; Сказки – глазки; Спою – баю; Воин – спокоен; Время – стремя; Ружье – разошью; Душой – рукой; Украдкой – сладко; Скучаешь – знаешь; Святой – собой; Опасный – прекрасный; Свою – баю. "Фонетическое чутье" автора колыбельной уникально – текст соткан не только из устойчивых и значимых фольклорных мотивов, но и функционально ориентирован на успокоение по своей фонетике.

Анализ стихотворения Лермонтова с точки зрения мотивного, лексического, звукового соответствия фольклорному жанру, что во многом и объясняет феномен фольклоризации, необходимо провести построчно:

1-2 Строка –"Спи, младенец мой прекрасный, // Баюшки-баю."

Две команды на успокоение ("Спи" и "Баю") – маркеры жанра и фиксация отношения – "мой прекрасный". Притяжательное "мой" выполняет как личностную, так и охранительную функцию и доминирует в фольклорных текстах. В строке не обозначен пол ребенка (бесполое – младенец), что соответствует народным представлениям о ребенке как существе недооформленном, не получившем в мировоззренческом отношении статуса по полу. Фольклорная колыбельная также не фиксирует лексически пол ребенка. Уже в первой строке – "попадание" в мировоззрение.

3-4."Тихо смотрит месяц ясный // В колыбель твою."

В данной строке четко транслируются народные представления, связанные с организацией пространства новорожденного, где колыбель – "центр мира". На зыбку распространяется благодать, туда заглядывает Ангел, поиском ее заняты Сон и Дрема, ее поднимают, она красочно описывается, сравнивается в превосходной степени и т.д. Обратим внимание еще на один момент, а именно использование притяжательного местоимения – "В колыбель твою". Здесь опять скрыт мировозренческий смысл: колыбель – охранное пространство (Ср.: рябиновый обруч вокруг зыбки, тексты песен: "Один остался // И в зыбочку забрался"), нахождение в ней безопасно. Подтверждение этого в тексте лермонтовской колыбельной соответствует традиции.

5-6. "Стану сказывать я сказки, // Песенку спою."

Очень устойчивый для фольклорных текстов вариант мотива утверждения сна – обещание няньки спеть песню ("Я тебя качаю, // Песенку спою").

7-8. "Ты ж дремли, закрывши глазки, // Баюшки-баю."

См. комм. к строке 1-2. Функциональное завершение строфы. "Дремли" – в традиционных песнях такая команда также встречается ("Сон говорит: "Усыплю, усыплю". // Дрема говорит: "Удремлю, удремлю"), но чаще в них выступает персонифицированный Дрема. Но после "дремли" у Лермонтова следует "закрывши глазки", что опять вполне соответствует фольклорной формуле "Сон да Дрема, // Навались на глаза". Повеление "закрой глаза" популярно и многовариантно в традиционных колыбельных. Чаще всего мы встречаем: "Глазки ангельски закрой (зажми)" (в собрании А.Н. Мартыновой такая формула встречается более 30 раз, есть варианты: "Закрой, (имя ребенка), глаза // Мы кладем под образа"; "Спи глазок, // Спи другой, // Один глазок листочком закрою, // Другой гнилкой"). Есть примеры использования этих лермонтовской строк как конечных в традиционном исполнении как раз после призыва Сна и Дремы, что подчеркивает функциональное соответствие литературного и фольклорного текста. Цитируем такой пример из публикации Г.К. Завойко 1915 года (Завойко 1915, 121), поскольку он иллюстрирует многие соответствия с колыбельной Лермонтова (выделены шрифтом и курсивом):

 


"А баю-баю-баю,

Тебе песенку спою

Я про серого кота.

Как у серого кота

Колыбелька золота,

Позолоченная,

В ней постелька постлана,

Перинушка пухова,

Перинушка пухова,

Подушечка положена в голова.

А я бабушка стара

Ночевать кота звала:

Приди, котик, ночевать,

Мово Ванюшку качать

Уж ты сон да дрема

Приди к Ване в голова!

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.