А утром над рязанскими высотами поплыл звон

Звучало соборное било, подвешенное ковалем Угрюмом на трех столбах. Звон поплыл над речной кручей, отозвался в лесах луговой стороны. Его услышали в оврагах и зарослях, в шалашах и землянках, где спрятались рязанские жители. Звон родного города пробудил в людях оскудевшую веру, заставил их вспомнить радостные дни до татарского нашествия, родил тихую слезу о потерянных домах, о замученных воинах и родственниках, погибших на стенах рязанских…

Рязань звонила целый день.

Один по одному из лесных чащ выходили люди и текли к Рязани — воины, посадские, дворовая княжеская челядь, чернецы и убогие…

Евпатий послал Бессона в ижеславец и Городец, приказал звать по пути русских людей в Рязань, кликать: «Стоит Русская земля! Кровь убитых вопиет о мщении!»

Нашлись гонцы доброхоты, побежавшие в дальние леса и в уцелевшие от разорения села.

Ратных людей, что приходили на рязанское пожарище, встречал сам Евпатий.

Удальцы становились под Евпатиев стяг с изображением князей мучеников Бориса и Глеба Стяг осадного сотника Коловрата сохранил поп Бессон под широкой своей рясой.

Из дальних степей, тянувшихся по Цне и Мокше, княжеские табунщики пригнали коней, которых удалось спасти от татарских рыскальщиков. Евпатий раздавал коней воинам. Секиры, мечи, палицы находились во множестве на месте городских стен, во рву и в самом городе, рядом с телами павших.

На второй день пришел в Рязань ловчий Кудаш. Он был порублен в битве на Ранове, оттого и не бился на рязанских стенах. Ушедшие с поля боя товарищи отвезли его в землянку к ловцу, и старый Ортемище лечил его травами и наговорной водой.

Обнял Евпатий Кудаша, как брата. Кудаш сказал:

— Буду бить поганых, пока рука моя удержит меч!

В тот же день Евпатий выбрал для Кудаша коня и попросил своего нареченного брата:

— Знаешь ты в лесах все звериные ходы и тропы. Скачи что есть духу на Пру, к мещерину тому, и скажи: «Худо Руси стало. Иди помогать со своими родичами. Не забудем мы помощи той вовек. А не встанет Русь — не жить вольно и мещере!»

Кудаш положил за пазуху краюшку хлеба, сел на коня и принял из рук Евпатия острую секиру:

— Сделаю так.

— Мещеру отдаю под твою руку, брат, — сказал Евпатий и выпустил повод нетерпеливо переступавшего коня.

Через минуту Кудаш был уже под горой и выезжал на чистый окский лед.

Стечение людей на Рязань становилось с каждым днем все заметнее. Среди пришлого люда отыскались дотошные и всякие подельцы. Дотошные уж начинали кое где покрикивать и распоряжаться. Землекопы и плотники принялись разбирать на пожарищах завалы и рыть землянки. Сердобольные люди, видя несчетное множество замерзших тел павших русских воинов, выкладывали их длинными рядами и звали попов для отпевания. Татарские трупы складывали в ров и засыпали землей без кадила и поповского пения.

На пепелище в городе и в посаде появились дымы.

Чугунное било звучало каждое утро. Оно возвещало о том, что город продолжал жить, что Русь стояла и будет стоять на этих берегах.

Восемь дней стекались в леса ратные люди. Вместе с Замятней, Нечаем и ковалем Угрюмом Евпатий принимал людей, разбивал из на десятки, наделял конями и оружием.

Следом за Евпатием, как за воеводой, ходил его телохранитель и знаменосец Худяк — кожемяка из Исад.

Скоро вернулся из похода поп Бессон. Он привел с собой полторы сотни воинов из низовых окских застав и с ними разбойных людей с Мокши, пожелавших радеть за родную землю. Разбойники были, как на подбор, коренасты, быстры в движениях и веселы.

Старший из разбойников сказал Евпатию:

— Не гляди на нас косо, воевода. Промышляли мы лихим делом не по своей охоте. От хорошей жизни не выйдешь на большую дорогу… — Он потупился и снова ясно глянул в глаза Евпатию: — За Русь умрем и глазом не моргнем, воевода!

— Много на Руси сирых и обиженных, — ответил Евпатий. — Бог судья вам, добрые люди. Печаль за родную землю сделала нас всех братьями. Входите в наш круг, просим милости. А ты будь своим людям сотником.

На восьмой день Бессон, по поручению Евпатия, начал считать ратников, и насчитал их поп шестьсот двадцать душ.

В ночь перед походом Евпатий долго стоял на овершии горы. Здесь оставалось все, что было ему в жизни дорого. Здесь сохранил он сыновнюю привязанность к родительнице, чистую любовь к верной жене и своему сыну первенцу.

С вечера потеплело, пошел ленивый, тяжелыми хлопьями снег. Снег заносил черные, обгорелые бревна, скрадывал кривые тропки. Белый покров зимы наглухо погребал горестные остатки города.

Поиск по сайту: