Переход от Онуза реки через Челновую и мелкие Рясы к Верде занял свыше двух недель.
Дожди и ледяные ветры заставляли татар и русских рано останавливаться на ночлег и зажигать костры. Иногда с низких волокнистых туч принималась густо падать колючая крупа, леса становились тогда вовсе непроглядными, и русские князья высылали на дозорные заставы двойные смены воинов, опасаясь внезапного нападения врага.
У Рановских Верхов начинались коренные поселения рязанцев. Жители деревень и лесных починков, лежавших на пути движения войска, бросали дома и вливались со своими повозками в княжеские обозы. Многие просили позволения зажечь покидаемые дома, но князь Юрий строго запретил это: лесной пожар сулил неисчислимые бедствия.
Войско обошло Пронск стороной и встало на берегах петлистой Рановы: не дать здесь бой татарам заначило впустить врага в родной дом.
Посланные в Пронск гонцы принесли князю вести о том, что ратные силы с Чернигова не проходили и ни каких посыльных от княжича Ингваря на Рязань до сих пор не было.
Юрий собрал князей родичей на совет и решительно сказал им:
— Помощи нам ждать неоткуда. Но и не пристало нам казать врагу спину, и оставлять на разоренье наши села и города. Будем биться с татарами тут, на поле за Рановой. Либо ляжем костьми и защитим честь нашу и отчую землю, либо победим.
Князья Олег Красный, Глеб Коломенский, Давид Муромскийи Всеволод пронский, еще молодые годами и ненаученные воинскому искусству, во всем слушались старшего в роде князя Рязанского. Не поперчили они ему и на этот раз — ответили:
— Твоя воля для нас — воля отеческая. Будем биться с неверными. А там суди нас бог!
Наутро, не успел еще разгуляться серый рассвет, войско перешло Ранову и на широком поле начало строиться к бою.
Пешие ратники и лучники мужики принялись рубить деревья и строить завалы, чтобы тут не могла пройти татарская конница.
Между лесом, из которого должны были показаться татары, и рекой лежала круглая излучина с редкими ракитовыми кустами у покрытых тонким льдом озерков. Здесь, на этой излучине, татарские полки принуждены будут волей неволей задержаться, прежде чем обрушиться на русских, ставших на поле за рекой. Поэтому князь Юрий позвал к себе Давида муромского и указал тому на заречную излучину:
— Встань со своими стойкими муромчанами там и прими первый удар татарской орды.
У Давида вспыхнули темные глаза и еле заметно дрогнули ноздри тонкого орлиного носа.
— Исполню твою волю, брат.
Юрий посмотрел на него и на мгновенье проникла в его сердце щемящая жалость к этому удалому князю, чей раскатистый смех и зычный голос украшали всегда праздничные пиршества.
— От твоей храбрости и от упорства муромчан будет зависеть исход боя, Давид.
Тот поправил соболью шапку, молча тронул коня и тихо поехал к своим войскам.
Юрий посмотрел ему вслед, вспомнил вдруг сына Федора… Но сейчас же ударил нетерпеливого коня плеткой и поскакал на другое крыло своих полков, где стоял князь Коломенский Глеб. Муромчане — удалые, загрубелые в непрестанных походах, чьи некогда не ржавели мечи — встретили своего князя сдержанным гулом: люб им был молодой Давид своей безбрежной отвагой, веселостью сердца и неподкупностью сердца.
Когда Давид передал своим воеводам и сотникам приказ князя Юрия, многие из этих закаленных воинов опустили буйные головы: принять первый удар врага было для них большой честью, но вместе с ним и смертным испытанием.
Полки Глеба Коломенского и Всеволода Пронского помести князь Юрий по правую свою руку. Ими он хотел прикрыть путь в широкую долину реки, где татары могли зайти в тыл русским войскам.
Рязанцы и полк Олега Красного, князя на Переяславле Рязанском, встали прямо за Рановой, готовясь принять главный удар татарской конницы, если та сумеет прорваться через Муромский полк.
Среди дня по стану прошли с иконами попы и черноризцы. Они отслужили молебны и окропили воинов, благославив их на подвиг ратный.
А около сумерек в поле зрения рязанцев появились татары.