Ладьи нагружали в полной тьме, и на заре два коня и добрый десяток мещеряков потянули бечевой спаренные концы ладьи княжеского гостя Евпатия Коловрата

На встречу ладьям дул острый сентябрьский ветер. Он качал тронутые первой желтизной березовые опушки. Глинистые срезы берегов отливали тусклым серебром: чуя холода, круглые листья мать и мачехи повернулись к небу своей тыльной стороной.

В пути, отталкиваясь длинным шестом от береговых мелей, Кудаш рассказывал:

— В вечер, как зажгли в степях сигнальные огни, прибыли к князю гонцы от Дубка, с Дону реки. Ходили дубчане бортники на промысел по Вороне и вышли на Польной Воронеж, что слывет в народе Онузом рекой. Тут они увидели стан неведомых пришельцев и тьму тем войскам… Воины те в рысьих шапках, с рысьими очами и, как женки безволосы лицом. За спинами у тех воинов колчаны и луки, а в руках — кривые ножи. За рыскучими и войском тянуться неоглядные обозы — черные кибитки, верблюды и вьючные кони. В кибитках тех — женки в широких портах, а с ними многие дети.

Рассказывая, Кудаш встряхивал кудрями. В правом ухе у него поблескивала серебрянная гривна.

— Погибель то идет всей русской земле, Евпатий! — закончил он.

Коловрат стоял у кормового правила. Когда он налегал плечом на тяжелое бревно, вода за кормой сердито вспенивалась и кругами уходила назад, качая гибкие камыши.

Слушая Кудаша, Евпатий припомнил, что ему когда то рассказывал отец, старый сотник, как приходили однажды на Русь люди с рысьими глазами. Бились с ними киевские, черниговские и угорские князья и не могли их одолеть. Полонили те криводушные люди русских князей, посекли храбрым головы, а на связанных пленников положили доски и пировали на тех помостах. Было то, сказывал отец, на петлистой дороге, на Калке.

— Татары имя им. Не будет России погибели! — твердо проговорил Евпатий, отвечая на свои тайные мысли.

— Слава князю нашему Юрию! — отозвался Кудаш, и так приналег детина на шест, что чуть не перевернул ладью.

— Эка силища в тебе какая! — улыбнулся Евпатий.

— В прошлую весну, на Яриле, ты играючи одолел меня, Коловрат.

— То на игрище!

— Твоя силушка тоже не меряна.

— Что же удумал князь? — перевел разговор Евпатий — И что приговорила дружина?

Кудаш оглянулся через плечо на Евпатия и размял широкие плечи:

— Дружина и князь приговорили выйти в поле и дать битву пришельцам.

— Разумно!

Отирая рукавом пот с лица, Евпатий взглядывал на черные, тяжелые облака, на темные вскрылья теней, что бежали, обмахивая прохладой прибрежные кручи и редкие селения. Окские просторы полны были великой тишиной, и ветер доносил через реку запахи жилья.

На виду Исад, у низкой землянки рыбного ловца кривого Ортемища, заночевали.

Кудаш и старик мещерин долго сидели у костра, который умело и быстро разложили молодые мещеряки. Костер по временам вспыхивал, разрывая тьму острыми красными языками, и тогда в круге света видно было большое, опущенное золотистой бородой лицо Кудаша и рядом с ним темное лицо мещерина с печальными глазами и скорбным ртом.

Старик долго рассказывал о глубоком в темном лесу озере, о белом олене — покровителе людей — и о злой рыси, погубившей доброго бога — оленя. Иногда, прерывая свой рассказ, старик смыкал ресницы и, раскачиваясь, затягивал грустную неразгаданную песню. Тогда молодые мещеряки, лежавшие на куче еловых ветвей, тоже начинали петь и стукали при этом ногами о гулкую и полную ночных тайн землю…

Потом все у костра заснули, и старый Ортемище, припадая к земле, протопал к жилью и там затих.

С лугом поднялись седые полотна тумана. В речной излучине косым глазом отразился неполный месяц.

Евпатий задремал сидя, но скоро очнулся. Вспомнились Коловрату молодая жена и пятилетний сын.

Тревожные думы гнали сон.

Старый Ортемище подтвердил вести, принесенные Кудашом, и еще сказал, что две ночи тому назад тайной тропой прошли на городец Мещерский и дальше, на Муром, два княжьих человека. Посланцы гнали коней и остановились у землянки на короткий привал. Сказывали те рязанские мужи, что приходили на Рязань посланцы той чужеземной рати — два старых мурзы11 и с ними чародейная жена. Была та жена вида предивного, в дорогих цветных платьях, в низких чоботах и голубых портах. Темные, как ночь, волосы жены были заплетены во многие косы и спадали на грудь, унизанную золотом и серебром. Имела чародейка глаз острый, уста улыбчаты. Лицом же красна подобно месяцу.

Поиск по сайту: