И никто не знал, сколько часом простояла Евпраксия у окна, глядя в синюю гряду леса, за которой лежала родная черниговская сторона, и сколько слез упало из ее глаз

В неделю страстей господних княгиня Агриппина Ростиславовна позвала Евпраксию к ночному стоянию.

Каменный храм нового строения был величественен и пышен. Со стен и круглых столбов, державших высокий купол, смотрели строгие глаза угодников.

Княжеское место было на хорах, против алтаря.

Евпраксия видела сотни устремленных на нее глаз. Она стояла неподвижная и испуганная, словно страшные слова молитв были обращены именно к ней.

Федор встал справа от входа на хоры, за плечом отца князя. Тонкая свеча озаряла лицо его с низу, отчего Федор выглядел еще более похудевшим.

В конце служения попы и дьячки запели славу князю. Все в храме и на хорах опустились на колени.

Евпраксия, не знаю здешних обычаев, немного опоздала и растерянно оглянулась. Федор встретил ее испуганный взгляд и вдруг ободряюще ласково улыбнулся…

С этого вечера вернулась к Евпраксии ее прежняя бодрость. Она вновь начала тормошить своих мамок, вместе с девушками принялась красить яйца, проращивать овес и, открывая окно, выпускала на волю пташек, что во множестве присылал ей жених.

Уж несколько дней шумели за окнами бурные ручьи, в лугах стояло необозримое море вешнего разлива, и по вечерним зорям высоко в небе звучали трубы летевших на север журавлей.

Небо днем блистало чистой бирюзой, в нем гуляли шальные ветры, и этот простор манил, суля счастье, с такой силой, что становилось тесно в груди. Даже птички, которых выпускала из клеток Евпраксия — серые чижи, пухлые и зеленоглазые чечетки, желтые, как сережки вербы, канарейки, — даже они пугались этого простора, задерживались у раскрытой дверцы клетки и уж потом, шевельнув для храбрости хвостами, вспархивали и уносились вдаль.

Евпраксия долго смотрела вслед птичкам, пока у нее не начинало ломить брови.

Однажды вот так стояла она у окна, подставив лицо ласковому солнечному лучу И вдруг ей послышалось, что в соседней горнице заговорили два голоса. Евпраксия прислушалась. Говорили старая мамка и боярин Истома.

— Божись баба, — тихо шептала мамка, клялась белым светом, что даст княжичу того зелья. Да…

Воркотня мамки стала неразличима. Евпраксия разобрала только одно слово: «ополоница».

— Случись так, озолотил бы я тебя, старая, — сказал Истома. — А теперь тоже сотворишь, когда через день пасха, а там и Красная Горка…

Еще что то проворчала мамка, и ей также тихо ответил Истома.

Евпраксия поняла вдруг все, и пол зашатался у нее под ногами.

Вечером, при свете, пришел к ней Ополоница. Евпраксия передала ему разговор мамки с Истомой.

Ополоница низко поклонился ей и сказал:

— Дал тебе бог великое разуменье, княжна, и ты блюди его. Будет от тебя свет и радость мужу твоему Федору и всей нашей Рязанской земле.

Утром Евпраксия узнала, что мамка ее пропала. Ушла по вечеру в баньку, да и не вернулась. А перед самым обедом пришел к ней проститься молодой Истома: не дожидаясь свадьбы уезжал он за домочадцами своими и слугами; вместо себя оставлял княжне другого, старшего, боярина.

На пасху Евпраксия ходила в большой терем христоваться. Две девушки несли за ней круглое блюдо с яйцами писанками.

Князь Юрий принял из рук княжны яйцо, улыбнулся и поцеловал ее трижды. Он положил в руку Евпраксии тяжелое яичко из невиданного в здешних местах зеленого стекла, и в стекле том сверкали звездочки. Мать княгиня отдарила нареченную невестку яичком из янтаря с золотым по овалу крестиком.

Федор приблизился к Евпраксии вслед за матушкой. Он протянул княжне пурпурное яичко и склонился для поцелуя.

Чин разговенья Евпраксия справляла на половине матери княгини, в окружении шумной толпы сестер и младших братьев жениха.

За стеной, в большой гридне, пировали воины и гости князя.

Евпраксии все время чудилось, что она слышит голос Федора, и ей казалось: вот войдет он, возьмет ее за руку и поведет куда то в синее безбрежное пространство; мимо них поплывут быстрые облака, и вокруг все будет полно ликующего, праздничного звона…

Свадьба состоялась в назначенный день, в светлый весенний вечер.

Венчал молодых сам владыка рязанский Арсений.

Свадебный пир тянулся с перерывами целую неделю. Когда гости упивались и выходили на свежий ветерок, Федор уводил молодую жену в самую верхнюю светелку нового терема. Отсюда был виден весь Княжой луг. Там двигались пестрые толпы, там княжие лошади угощали народ брагой и пивом, там часто слышались крики в честь молодого князя Федора и княгине Евпраксии Михайловны.

«НА ОТЧИЙ УДЕЛ»

Поиск по сайту: