РАЗВИТИЕ КОНЦЕПЦИИ ТЭО

Телесно-эмоциональное освобождение не является отвлеченной концепцией. Эта идея сформировалась в результате многочисленных экспериментов, указывающих на один и тот же главный аспект.

В конце 1970-х я был ответственным исследователем в окружном' центре аутизма. Цель нашей работы заключалась в определении эффек­тивности использования краниосакральной терапии в лечении аутизма. В то время я работал вместе с Цви Карни, биофизиком и биоинже­нером, прибывшим в Мичиганский государственный университет из израильского Института Технион. Мы с доктором Карни занимались изучением и измерением влияния терапевтически нацеленных прикосновений и процессов манипуляции на исходный электрический потенциал человеческого тела. Одновременно я занимался частной практикой.

ИССЛЕДОВАНИЕ АУТИЗМА

В первый год работы с детьми, страдающими аутизмом, мы на­блюдали за особенностями их поведения и личности, а также проводили физические исследования, краниосакральные и структурные оценки, брали анализ крови, мочи и волос. В проекте участвовали 26 детей. Мы изучали детскую реакцию на наши попытки проникнуть в их внут­ренний мир, который кажется очень изолированным и индивидуальным.

Как показала практика, мягкое, неназойливое, доброжелательное прикосновение было наиболее приемлемым. Кроме того, было обна­ружено, что наведение «точки покоя»² с помощью такого мягкого прикосновения способствовало установлению положительных взаимо­отношений между нами и ребенком. В исследовательскую группу кроме меня входили Диана Л. Апледжер, Джон Д. Вредевугд и постоянно меняющийся поток студентов и аспирантов, интересую­щихся данной проблемой. Одни студенты учились в Остеопатическом колледже Мичиганского государственного университета, другие при­были из аналогичных медицинских колледжей. Все сотрудники применяли прикосновение руками и высоко оценили потенциал, заключенный в доброжелательном прикосновении.

² «Точка покоя» в данном контексте означает терапевтическую приоста­новку краниосакрального ритма, что позволяет краниосакральной системе перестроить свою деятельность на более оптимальный режим. Точка покоя может наводиться извне или возникать в ходе спонтанного гомеостатического процесса. Она может возникнуть совершенно неожиданно при точном приведении тела в определенную позицию или при переживании определенной эмоции. Таким образом, она может действовать как «детектор значимости» (John E. /pledger. CranioSacral Therapy II, Beyond the Dura. Palm Beach Gar­dens: UI Publithing, 1987. Chapter IV: section 2d). Точка покоя помогает сбалансировать симметрию краниосакральной системы и неспецифическим образом устраняет многие ограничения этой системы; уменьшает симпати­ческий тонус, увеличивает обмен жидкостью между физиологическими отделами, уменьшает давление, снижает температуру и усиливает защитные механизмы тела против патогенных микроорганизмов. Это эффективное натуральное терапевтическое воздействие широкого спектра

На втором году работы мы начали исследовать различные терапевтические приемы. Консультировали родителей и опекунов по вопросам питания. Изменяли параметры окружающей среды — освещение, температуру и влажность. Для стимулирования более глубокого дыхания применялись ингаляции 10% углекислого газа и 90% кислорода. Для структурной мобилизации и коррекции ис­пользовались различные виды мануальной терапии. Немаловажную роль играла краниосакральная терапия, которая проводилась с каждым ребенком раз в неделю.

С годами я понял, что наблюдение может дать гораздо больше знаний, чем вмешательство. Но к этому я пришел не сразу. Первые десять лет моей частной общей практики и работы в кабинете экстренной помощи я активно «вмешивался». «Подтолкни!» — был мой девиз. К счастью, я в некоторой степени умерил свой пыл и, проводя краниосакральную терапию с детьми-аутистами, стал на 90% наблюдателем и только на 10% «интервентом». Работа с большинством детей-аутистов протекала следующим образом.

Прежде всего необходимо было установить доверительные взаимо­отношения. Мы добивались этого спокойно и терпеливо, сперва прикасаясь к ребенку, а затем наводя точки покоя в определенных местах. Как правило, нам удавалось навести точки покоя на коленях, плечах, ступнях и руках. В редких случаях на первых сеансах мы ка­сались головы ребенка. Первые несколько сеансов обычно проходили на полу под процедурным столом. Все зависело от того, где находился ребенок-аутист и где он позволял прикасаться к себе. Порой такой ребенок разрешал дотрагиваться до себя только одному человеку, но в большинстве случаев трое или четверо сотрудников могли одно­временно прикасаться к малышу.

Нередко дети, страдающие аутизмом, не подпускали к себе одного сотрудника, а к другим относились спокойно. Такая реакция помогла нам осознать влияние мыслей «прикасающегося» и его осознанной или неосознанной передаче пациенту. Иногда я сам ощущал негативное отношение аспиранта к пациенту. В таких случаях я отстранял аспи­ранта от участия в сеансах до тех пор, пока у него не вырабатывалось положительное отношение. Случалось во время сеанса удалять из ком­наты ассистента с негативным отношением. Дети-аутисты четко продемонстрировали способность различать мысли и намерения врача. Уверен, они в какой-то степени осознавали, какое влияние могло оказать на них такое отношение.

Физик-исследователь Нейл Могон полагает, что всех нас окру­жают многочисленные и качественно разнообразные силовые поля. Каждому человеку присущ собственный набор таких полей. Исследо­вания Могона за последние 15 лет были связаны с приборами для определения силовых полей. Ученый считает, что у любого человека может насчитываться до 50 различных персональных силовых полей. Поскольку поля могут притягивать или отталкивать, то, по его мне­нию, у наиболее одаренных врачей силовые поля притягивают большее количество людей. Таким образом, отталкивающий потенциал сило­вого поля такого врача наименьший. Животные с повышенной чувствительностью, такие, как гончие, инстинктивно притягиваются или отталкиваются от некоторых людей. Возможно, это связано с природой проецируемой энергии. Дети-аутисты могут обладать такой же чувствительностью. Я считаю, и Могон разделяет это мнение, что когда врач осознает потенциал своего силового поля, он может изменять его мысленным проецированием.

После успешного наведения точек покоя за несколько сеансов дети-аутисты, как правило, вступали в контакт и по собственному желанию ложились на спину на процедурный стол. После этого я осто­рожно приступал к работе с головой ребенка. Здесь очень важно сконцентрироваться, поэтому во время сеанса я всегда сосредото­чивался на любви к этому ребенку. Постепенно я вводил в терапевти­ческий сеанс ассистентов. Каждый поддерживал верхнюю или нижнюю конечность. Так, с одним ребенком-аутистом, позволяющим до себя дотрагиваться, иногда проводили сеанс краниосакральной терапии до пяти человек. Большинство сеансов длилось 20 минут. Сегодня я полагаю, что более длительные и частые краниосакральные сеансы позволили бы добиться более впечатляющих результатов, но в то время мы действовали в строгих временных рамках.

В работе мы столкнулись с тем, что после нескольких пред­варительных снятий напряжения с краниального свода наступало резкое мембранное переднезаднее сужение дна краниального свода. Это исправлялось подъемом лобной кости и удерживанием ее в этом положении до тех пор, пока мы не ощущали вязкоупругое изменение, указывающее на мембранное освобождение между лобной и кли­новидной костями. Далее мы проводили декомпрессию между клиновидной и затылочной костями. Именно тогда я полнее оценил ограничительный потенциал шовных сочленений между твердыми частями височных костей и клиновидной костью спереди и затылком сзади. Сфенобазилярный симфиз был лишь незначительной частью сужения дна краниального свода. Для достижения функциональной мобильности дна свода предстояло провести большое количество костных и мембранных освобождений. В большинстве случаев давление на дно краниального свода было успешно устранено спереди и сзади.

Почти сразу у детей в значительной мере уменьшалось или совсем проходило саморазрушающее поведение. Я имею в виду, что дети прекращали биться головой о стены, кусать запястья или стучать по какой-либо части своего тела. Казалось, что исчезла причина для такого самоистязания.

Можно найти несколько убедительных объяснений такому резкому изменению поведения. Мне ближе всего гипотеза, что сдавленное и ограниченное внутреннее основание черепа у таких детей вызывает сильную, неконтролируемую головную боль. Удары головой и надав­ливание большим пальцем на нёбо, которое часто принимают за сосание пальца, могут быть инстинктивными попытками освободить внутреннее основание черепа. Жевание запястья или иное сдавливание участков тела связаны с попытками стимулировать повышенную выработку эндорфина, чтобы закрыть болевые ворота Мелзака-Уолла или заменить неконтролируемую боль контролируемой. Может быть, мы имеем дело с совокупностью этих факторов.

И только после успешной переднезадней декомпрессии дна краниального свода и уменьшения саморазрушительного поведения мы наблюдали следующее удивительное явление. После ослабления передне-заднего сжатия обнаруживалось сильное медиальное сжатие височных костей с обеих сторон.

Пытаясь освободить височные кости, сдвигая их в стороны, мы столкнулись с двумя важными проявлениями. Во-первых, для височ­ной декомпрессии мы изобрели технику «оттягивания уха». Во-вторых, что более важно для возникновения концепции телесно-эмоционального освобождения, тело ребенка начинало двигаться автономно, то есть рука или нога начинали двигаться так, словно обладали собственным разумом. Мы решили не препятствовать этим движениям, а продолжать их. (Если вы помните, со мной обычно работали четыре ассистента, каждый из которых стоял у определенной руки или ноги ребенка.) Во время таких спонтанных движений тела боковая декомпрессия височных костей была невозможна. Поэтому я начал осторожно оттягивать уши. В этом был определенный смысл, поскольку ухо связано с височной костью через соединительную ткань между ушной раковиной и ушным каналом. Это соединение проходило от наружных областей в глубокие области височной кости, где открывается внутренний конец канала для приема лицевого и вестибулярно-слухового краниальных нервов (7-й и 8-й).

Мне не удавалось декомпрессировать височные кости боковым движением, но продолжая работать в этом направлении, мы столк­нулись с возрастающим числом пациентов, совершавших индуциро­ванные движения конечностей и всего тела. Это были неосознаваемые, произвольные движения, которые казались автоматическими. На этой стадии терапевтического процесса ребенок-аутист находился в состоя­нии глубокой расслабленности, тело было обмякшим и расслаблен­ным, за исключением описанных выше незначительных движений. Движения эти происходили только тогда, когда один из нас поддер­живал соответствующую часть тела. Как правило, все начиналось с движения конечности и медленно распространялось на корпус, шею и голову. Мы повторяли эти движения и реагировали на малейшее колебание тела. Без такого повторения и физической поддержки движение прекращалось. Складывалось впечатление, что прикоснове­ние врача сообщало необходимую энергию для движения тела. Длительность процесса во многом зависела от нашей способности продолжать едва заметные движения, противодействуя силам грави­тации, не оказывая давления на движение детского тела. По мере совершенствования полученных навыков движения тела ребенка-аутиста становились длительнее, пока тело не занимало финальное положение, в котором движение прекращалось. Такое финальное положение могло быть как нормальным с анатомической точки зрения, так и ненормальным.

Например, у одного ребенка правая ступня была повернута строго назад. В финальном положении она оказалась повернутой на 180 градусов. Мальчик занял такое положение по своему желанию и утверждал, что ему так удобно. (Позже, по окончании сеанса краниосакральной терапии он не мог поставить ногу в это положение и не позволял другим проделать это с его ногой.) Дойдя до финальной позиции, мы выжидали — поскольку не знали, что делать дальше — и происходило осязаемое освобождение всего тела. Оно словно раскрывалось. Все мышцы размягчались, фасция и соединительные ткани удлинялись, жидкость и энергия протекали свободнее, ребенок плакал. Именно в финальных позициях, во время нашего ожидания происходило полное освобождение тела. Ребенок тихо всхлипывал или плакал навзрыд. На детских лицах отражались страх, гнев и печаль. Эти лицевые выражения и постуральные изменения сохранялись в течение нескольких минут во время процесса освобождения тела. Когда этот процесс приближался к концу, лицо принимало более мирное и спокойное выражение. Эти явления повторялись в начале курса лечения с каждым ребенком. На последующих сеансах освобождение проходило менее интенсивно, и наконец, все «спонтанные» движения тела пре­кращались. Только тогда мне удавалось латерально декомпрессировать височные кости. Я так и не смог найти убедительного объяснения связи между медиальным височным сдавливанием и расслаблением тела и выходом эмоций.

Неспособность выражать любовь и сохранять привязанность к другим людям является отличительной особенностью аутизма. После освобождения тела и эмоционального выхода дети, страдающие аутиз­мом, как правило начинали выражать свои чувства по отношению к людям. Другим признаком аутизма считается замыкание в себе, социальная изолированность. Дети, участвовавшие в проекте, стали идти на контакт, играть с одноклассниками.

В то время мы, не осознавая этого, были свидетелями и участ­никами телесно-эмоционального освобождения.

Поиск по сайту: