Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Художник и его картина



Художник, который решил писать картину на историческую те­му, должен хорошо знать ту эпоху, которую он собирается описывать. Например, когда Суриков решил написать «Боярыню Моро­зову», он прочитал очень много книг, он ходил по Москве, всмат­риваясь в -Кремль и другие здания, как бы прося их рассказать, что они помнят о том событии, о котором художник решил всем рас­сказать.

В создании картины Сурикову помогли воспоминания детства, проведенного в Сибири. Ведь он был потомком донских казаков, пришедших туда вслед за Ермаком. Мальчик слышал много преда­ний и рассказов, в том числе и о боярыне Морозовой.

В то время в Сибири еще сохранился уклад жизни XVI и XVII ве­ков, и эти черты художник воплотил в своей картине.

Суриков очень кропотливо работал над каждым образом карти­ны. Он часто посещал молитвенные дома старообрядцев, и там его все знали. Даже суровые старушки и девушки-начетчицы позвойяли ему рисовать себя.

Дольше всего художник искал образ самой боярыни Морозовой. Однажды у старообрядцев он увидел женщину, приехавшую с Урала. У нее в глазах был внутренний огонь. Суриков написал этюд с нее за два часа. После он написал еще один, окончательный этюд, который сейчас хранится в Третьяковской галерее под названием «Голова боярыни Морозовой».

Суриков без конца писал этюды зимы. Он все писал с натуры: и сани, и дровни. Когда выпадал в Долгоруковском глубокий снег, он просил кого-нибудь проехать на санях и писал колею. Он сам шутил, что если задумает писать ад, то спустится под землю и заставит к котле позировать.

Кроме этого, в написании картины очень важен жизненный опыт художника, те ассоциации, которые возникли у него во время рабо­ты. Чем больше впечатлений остается в душе художника, тем ярче и полнее его творчество. Иногда эти ассоциации возникают неожидан­но для художника.

Суриков долго искал сочетание белого снега и черного платья боярыни Морозовой. Он вспомнил, как однажды его поразил кон­траст: черная ворона на ослепительно белом снегу.

Перспектива и композиция картины позволили художнику умес­тить на полотне все, что он хотел, а светотень и колорит передают разнообразие и яркость мира.

Расскажите об истории создания какой-либо известной вам картины

Я бы хотел рассказать об истории создания картины Иванова «Явление Христа народу». Около 1833 года Иванов начинает раз­рабатывать эскизы к будущей картине. Сюжет он взял из первой главы Евангелия от Иоанна. Эта картина огромная, она занимает в Третьяковской галерее целую стену. Художник написал огромное количество этюдов, которые тоже можно увидеть в Третьяковке. Иванов посвятил всю жизнь написанию этой картины: он создавал ее 20 лет.

 

 

№36

I

Весна в селе

Саврасову хотелось работать: писать новые этюды и картины. После некоторых раздумий он решил отправиться в какую-нибудь деревню на севере Костромской области. Он быстро собралс свои вещи, взял этюдник и отправился в санях по почтовому тракту.

Наезженная дорога чернела среди покрытых снегом полей. Снежный покров был уже серым, как домотканый услот. Но как же свободно дышалось в этих местах! Пахло тающим снегом. Пегая кобылица вяло плелась по почтовому тракту среди еще зимних по­лей.

Извозчик, тощий мужик с тощей бородкой, спросил у Саврасова, куда он едет, и по служебной ли надобности или так просто прове­дать кого-нибудь. Саврасов ответил ему, что он художник и что он приехал в эти края для того, чтобы написать весну.

— Да для чего это, барин, — удивился извозчик. — Мы и так ее каждый год видим, мы уже привыкли. Лучше бы ты что-нибудь по­хлеще, позаковырестее нарисовал, чтобы удивление взяло...

Саврасов остановился в селе Мслвитине. Порядочная глухомань. Сколько вот таких сел по всей России' Те же почерневшие изкизы и дворы. Церковь на окраине. Деревья с мокрыми стволами. Кажктся, что все здесь отсырело: деревья, бревна изб, заборы. Слышно, как где-то кричат птицы. Наверное, это грачи. Уже прошел день Гераси­ма-грачевника, и они уже должны были прилететь. , Да вот же они! Сидят на березе возле церкви Они покачиваются ' на ветках, устроились в больших черных гнездах, неторопливо и с достоинством ходят по осевшему снегу.

Березы эти молодые, но неказистые, отбрасывают тонкие тени на потемневший снег. Они у забора, за которым церковь и колокольня. Здесь село заканчивалось, и вдаль уходили серые поля с черными прогалинами обнажившейся земли.

Церковь Вознесения была построена в конце XVIII века. Белый храм с пятью небольшими куполами. Рядом колокольня со встроен­ными кокошниками и основания остроконечного шатра.

Саврасов пошел посмотреть на старую церковь и остался там на­долго. То чувство весны, которым он жил последние дни, которое он ощущал, когда ехал по дороге среди потемневших полей и вдыхал пьянящий мартовский воздух, приобрело здесь особую силу. Он увидел на окраине обыкновенного русского села то, что он смутно надеялся увидеть. Именно ради этого он проехал столько верст.

Выскажите свое мнение о предмете спора Саврасова с извозчи­ком

Мне кажется, что извозчик не понял, почему надо рисовать весну, потому что для него картина русской весны была привычна, в ней не было ничего необычного. Он не мог даже подумать, что, возможно, многие городские жители никогда не видели всей этой красоты. Именно поэтому Саврасов хотел запечатлеть, по сути, обычный пей-заж. Он хотел, чтобы все увидели, как красива и проста русская вес­на, хотел показать, как он восхищается ею.

 

№36

II

Весна

Саврасову хотелось писать новые картины и этюды, поэтому он решил поехать в какую-нибудь деревеньку на севере Калужской об­ласти. Он быстро собрался и поехал по почтовому тракту в санях.

Сани ехали по наезженной черной дороге среди черных и унылых полей. Как же хорошо дышалось! Пахло тающим снегом.

Извозчик спросил, куда направляется Саврасов. Он объяснил, что он художник и едет работать и что хочет нарисовать весну. Извозчик удивился, зачем это нужно: ведь весна — это такое обычное дело, все к ней привыкли, и никому это не интересно. Он посоветовал ху­дожнику нарисовать что-нибудь такое, чтобы удивление взяло.

Саврасов остановился в селе Молвитине. Это было самое обык­новенное село, каких в России тысячи. На окраине стояла небольшая церковь. Дома были черные. Казалось, что все отсырело: и дома, и деревья, и заборы. Где-то невдалеке кричали птицы. Должно быть, это были грачи, ведь день Герасима-грачевника уже прошел.

И действительно, на березах около церкви было много грачей. Они сидели на покачивающихся ветках, устраивали черные гнезда, неторопливо и важно ходили по земле.

Березы были молодые, но неказистые; они отбрасывали тонкие тени на подтаявший снег. Рядом с березами был забор, за ним — церковь и колокольня. Эта церковь была построена в конце XVm века— белый храм с пятью небольшими куполами. За церковью уходили в даль ровные серые поля с темными обнажившимися про­галинами земли.

Саврасов пришел сюда только для того, чтобы посмотреть на старую церковь, а остался здесь надолго. То чувство весны, которое неоставляло его всю дорогу, когда он вдыхал пьянящий мартовский воздух, приобрело здесь особую силу-и остроту. Он увидел здесь то, что ждал, что смутно надеялся увидеть. Ради этого он и проехал столько верст.

Какая картины была создана художником в селе Молвитине? Напишите о своем отношении к ней

В селе Молвитине художник Саврасов создал одну из своих са­мых знаменитых картин — «Грачи прилетели». Эта картина просто изумительна. Она показывает зарождающуюся русскую весну. Пей­заж простой и привычный: колокольня, березы с грачами, уходящие в даль поля. Но именно это и ближе всего русскому человеку. Когда смотришь на эту картину, то кажется, что ты стоишь рядом, ты ста­новишься ее участником.

 

№37

I

Чтобы боль каждого...

В глубине Грузии есть местечко Гелати. Здесь курятся сизой рас­тительностью склоны гор, а по белым развалинам академии, в кото­рой, говорят, учился гениальный певец этой земли Шота Руставелли, ползет мелколистное растение, могильно-черные ягоды которого даже птицы не клюют.

Здесь же находится тихий храм с потускневшим крестом на ма­кушке. Этот храм был построен еще Давидом-строителем в древности.

Кажется, все замерло в Гелати. Работает только время, оставляя свои метки на творениях рук человека.

Вот дарница — огромное дупло, куда правоверные, пришедшие поклониться Богу и памяти строителей, складывали свои дары: сы­ры, хлеб, фрукты.

В чистом небе качался купол храма с крестом, а невдалеке, сов­сем по-российски, пел жаворонок, трещали кузнечики да заливались синицы.

Медленно и осторожно я вступил в храм. Стены его все были в копоти, по ним скатывались тяжелые серые подтеки. Кое-где были видны части фресок, и то выглядывал скорбный глаз Богородицы, то виднелась окровавленная нога Спасителя.

Местные жители объяснили мне, что по дикому обычаю завоева­тели-монголы устраивали в захваченных церквях конюшни и разводали костры. Но Давид-строитель возводил это здание на века, и по его велению под куполом была сдедана свинцовая прослойка. От монгольских костров она расплавилась, и на завоевателей обрушился свинцовый дождь. Монголы бежали из Гелати в панике, считая, что это кара православного Бога.

Грузины сохранили храм в том виде, в каком его покинули завое­ватели.

Печально сердце этого храма, вечна и скорбна тишина в нем. Па­мять холодным крылом опахивает здесь сердце человека.

С поникшей головой покидал я оскверненный, но не убитый храм. На выходе я заметил гранитную плиту. На ней была какая-то надпись, уже стертая ступнями людей. На грубо отесанной плите были причудливые грузинские иероглифы, некоторые из них были уже стерты. *

Грузины наизусть знают эту надпись и с охотой переводят ее на русский язык, не забывая упомянуть, что их царь был на несколько сантиметров выше Петра I, поэтому плита на его могиле такая боль­шая.

На плите написано: «Пусть каждый, входящий в этот храм, на­ступит на мое сердце, чтобы слышал я боль его...»

Все вокруг замерло, вслушиваясь в мудрую печаль этих слов.

Какие мысли и чувства вызывает у вас этот текст?

У меня этот текст вызывает противоречивые чувства. Весь рас­сказ пропитан тихой грустью, и, читая его, тоже начинаешь грустить. Грустить за оскверненный храм, который для многих был символом нерушимости веры. С другой стороны, из текста становится ясно, что зло и варварство всегда наказуемо. Кажется, что действительно Бо­жья рука прикоснулась к храму, когда на захватчиков обрушился свинцовый дождь. Это место божественное, волшебное, а не просто полуразвалившееся здание.

№37

II

Чтобы боль каждого…

В глубине Грузии есть местечко Гелати. Здесь курятся сизой рас­тительностью склоны гор, по развалинам академии, в которой, по преданию, учился гениальный певец этой земли Шота Руставели, ползут растения, чьи черные ягоды не клюют даже птицы.

Здесь находится древний собор с потускневшим от времени крес­том на маковице. Он был построен еще Давидом-строителем.

Все замерло в Гелати, и только время оставляет следы на всем, что создал человек.

Вот дарница — деревянное дупло, в котором правоверные остав­ляли дары: хлеб, фрукты, — поклоняясь Богу и мастерству зодчих.

Высоко в небе качался крест храма, а жаворонки невдалеке пели совсем по-российски. Тихо и медленно вступил я в этот храм. Стены были в копоти и в тяжелых серых подтеках. Кое-где были видны куски фресок: скорбный глаз Богородицы, окровавленная ступня Спасителя...

Мне объяснили, что по дикому обычаю завоеватели-монголы ус­траивали в церквях конюшни и разводили костры. Но Давид-строитель воздвигал этот храм на века и приказал сделать под купо­лом свинцовую прослойку. От костров монголов свинец расплавился и обрушился на захватчиков дождем. В панике убежали захватчики из Гелати, посчитав, что на них обрушился гнев православного Бога.

Грузины сохранили храм в том самом виде, в каком он остался после ухода монголов.

Печально, с опущенной головой покидал я этот храм. На выходе заметил гранитную плиту, на которой было что-то написано по-грузински. Некоторые буквы уже стерлись под ступнями людей, но грузины с удовольствием перевели мне эту надпись на русский язык.

Она гласила: «Пусть каждый, входящий в этот храм, наступит на мое сердце, чтобы слышал я боль его...»

Все вокруг замерло, вслушиваясь в мудрую печаль этих слов.

Какую жизненную мудрость можно извлечь из данного текста9 В жизни всегда надо отвечать за свои поступки. Рано или поздно человек заплатит за все, что сделал в жизни неправильно. Можно приписывать это к Божьей каре, можно к жизненному закону — это не важно... главное, человек должен помнить, что люди будут отно­ситься к нему так же, как он относится к ним. Это аксиома... Чело­веку свойственно судить обо всем согласно своим жизненным убеж­дениям. И всякому хочется, чтобы его уважали и ценили. Просто так любовь и уважение не получишь, надо их заслужить своими поступ­ками.

 

№38

I

Граф Брюс

Это рассказ о потомке шотландских королей графе Якове Вили-мовиче Брюсе (1670—1735).

В 1721 году сподвижник Петра I, герой Полтавской битвы, Брюс стал графом Российской империи.

Девиз Брюса был столь же необычен, как и он сам: «Были». По­чему? Да потому что он был не только администратором и генера­лом, он еще прославился как маг и чернокнижник и с высоты своих знаний он понимал, что человеческая жизнь не больше, чем миг. Его почитали русским доктором Фаустом. Поговаривали, что он так мно­го знает, потому что уже давно продал душу дьяволу.

Про него говорили: «Высыпь горох на стол, он посмотрит и ска­жет, сколько на столе горошин. Он знает, сколько раз колесо повер­нется, если поедешь из Тешевич до Киева! Он может взглянуть на небо и сказать, сколько там звезд!!!» Многие были уверены, что он знал все тайные травы и камни, делал из них разные составы и даже получал живую воду.

Брюса считали магом, но на самом деле он был просто хорошо образованным человеком и хотел проникнуть в тайны мироздания: понять феномен жизни и смерти, причины возникновения мира.

Брюс нигде не учился и всего добился самообразованием. К кон­цу жизни он знал полдюжины языков. Он перевел знаменитые сочи­нения Гюйгенса и Кугорна, составил русско-голландский и голланд­ско-русские словари, написал первый русский учебник по геометрии и составил, как утверждали, «Брюсов календарь», по которому мож­но было предсказывать погоду и события на двадцать лет вперед. Брюс составил одну из лучших географических карт России и один из первых астрономических атласов.

Брюс обязан своей славой чародея тому, что всегда во всех своих поездках он брал с собой подзорную трубу и по ночам смотрел на небо. Когда в 1701 году в Сухаревской башне открылась Навигаци­онная школа, светлыми лунными ночами там всегда можно было увидеть темную фигуру человека, изучающего звезды. В этом же году он стал начальником Артиллерийской школы, расположенной также в Сухаревской башне.

Брюс не был ни магом, ни алхимиком, он был образованным чело­веком. Последователем Ньютона и Коперника. Он был военным, чьи пушки разгромили артиллерию шведов под Полтавой. Он был дипло­матом, заключившим Ништадский мир, которым кончилась Северная война, длившаяся 21 год, и по которому Россия получила выход к мо­рю и такие территории, которые до этого она никак не могла получить.

В 1726 году Брюс вышел в отставку в чине генерала-фельд­маршала и поселился в имении Глинки, где полностью посвятил себя научным исследованиям. Умер он там же в 1736 году.

Что в биографии Я. В. Брюса произвело на вас наибольшее впечатление?

Наибольшее впечатление произвело на меня то, насколько Брюс был образованным человеком и сколько он сделал для России. Это был человек неувядаемой энергии. Дипломат, военачальник, астро­лог, языковед, он всегда двигался вперед в своем стремлении к науч­ным знаниям. Народ называл его чародеем и магом, волшебником и чернокнижником, человеком, продавшим душу дьяволу. На самом деле он просто видел и знал больше, чем многие его современники. Люди чувствовали в нем силу и относились к нему с уважением и некоторой опаской. Сила эта была — знания.

 

 

№38

II

Выдающийся Брюс

Яков Вилимович Брюс был потомком шотландских королей. Он был одним из сподвижников Петра I, героем Полтавы. В 1721 году он стал графом Российской империи.

Девиз Брюса был столько же необычным, сколько и он сам: «Бы­ли». Такой девиз объясняется тем, что Брюс был не только полко­водцем и администратором, но он еще прославился как маг, черно­книжники звездочет, и с высоты своих знаний он понимал, что чело­веческая жизнь не больше, чем миг. Его считали российским докто­ром Фаустом, говорили, что он столь ученый потому, что уже давно продал душу дьяволу.

Люди говорили, что если высыпать горох на стол, Брюс сразу же, не считая, точно скажет, сколько на столе горошин, что он, взглянув на небо, может сказать, сколько там звезд. Считалось, что Брюс знает все тайные травы и камни, что он получал различные смеси, даже живую воду.

На самом же деле Брюс был просто очень образованным челове­ком, и его интересовали такие вопросы, как феномен жизни и смер­ти, причины возникновения жизни на Земле.

Брюс нигде не учился и всего добился самообразованием. Он знал полдюжины языков, переводил известных авторов на русский язык, составил голландско-русский и русско-голландский словари, первый русский учебник по геометрии. Он был создателем одной из лучших географических карт России и одного из первых астрономи­ческих атласов. Поговаривали, что еще он создал «Брюсов кален­дарь», по которому можно было предсказывать погоду и события на двадцать лет вперед.

Своей славой мага он обязан тем, что в походы и странствия брал собой подзорную трубу и по ночам подолгу смотрел на небо. Когда в 1701 году в Сухаревской башне была открыта Навигационная школа, светлыми лунными ночами можно было увидеть фигуру человека, изучающего небо.

Брюс не был ни магом, ни чернокнижником, он был образо­ванным человеком, последователем Коперника и Ньютона. Он был полководцем, чьи войска разгромили артиллерию шведов под Полтавой. Он был дипломатом, подписавшим очень выгодный для России Ништадский мир после Северной войны, длившейся 21 год.

В 1726 году Брюс вышел в отставку и чине генерала-фельд­маршала и поселился в имении Глинки, посвятив все свое время на­учным исследованиям. Он умер там же в 1735 году.

Расскажите об одном из выдающихся людей эпохи Петра 1.

Наверное, самым известным сподвижником Петра I был Алек­сандр Данилович Меньшиков. Это был талантливый полководец и государственный деятель. Он руководил строительством Петербурга, под его руководством в 1706 году была разгромлена грозная швед­ская армия у Калиша. Отличился Меньшиков и в Полтавской битве. К сожалению, после смерти Петра I Меньшиков попал в немилость властей, был сослан в Березов, где он и умер.

 

№39

I

Видение

Густой белый туман опустился на озеро Кубенское. Не видно ни берегов, ни бела света. Как поднялось солнце, я и не заметил. Только туман отошел к берегам, озеро стало шире, лед на нем как будто плыл и качался.

Вдруг на белом издали и сером вблизи льду я увидел храм, кото­рой как будто парил в воздухе. Он, как игрушка из папье-маше, под­прыгивал в солнечных лучах, а туманы покачивали его на своих вол­нах.

Храм этот плыл ко мне, белый, сказочный, прекрасный. Я отло­жил удочку и смотрел на него, завороженный.

За туманом стали проглядывать вершины деревьев, уже и завод­ская труба вдали показалась. А храм все еще парил надо льдом, опу­скаясь все ниже и ниже. Солнце играло в его маковке, дымка под ним светилась, и весь он был озарен светом.

Наконец храм опустился на лед. Я молча указал на него, думая, что мне все это приснилось, что я заснул и мне пришло видение из тумана.

— Спас-камень, — сказал мой друг.

Тут я свпомнил, что мои друзья говорили мне о каком-то Спас-камне. Я-то думал, что Спас-камень — это просто камень, а оказа­лось, что Спас-камень — это храм.

Не отрывая глаз от удочки, мой товарищ пробормотал мне исто­рию этого дива. Этот храм был воздвигнут в честь русского князя-воина, прославившегося тем, что боролся за объединение северных земель. Предание гласит, что как-то этот князь, спасаясь от врагов, начал тонуть в тяжелых латах, его ноги наткнулись на камень — он-то и спас его. В честь этого чудесного спасения на подводную гряду были навалены камни и земля. По небольшому перекидному мости­ку, который каждый год сносило льдом, и на лодках монахи натаска­ли туда целый остров, а потом поставили на нем монастырь. Распи­сывал его знаменитый Дионисий.

Но в начале тридцатых годов в колхозах развернулось строи­тельство и нужен был кирпич. Тогда решили взорвать монастырь. Но монахи строили на века и сотворяли из кирпича монолит. Мо­настырь взорвали. Только кирпич все равно не получили: получи­лась только груда развалин. Остались от монастыря лишь колоко­ленка и жилое помещение, в котором теперь рыбаки хранят свои рыболовные снасти.

Храм стоял, весь залитый солнцем, туманы уже поднялись высо­ко. Но все еще хотелось ущипнуть себя, уверится, что этот хрусталь­ный храм на льду не миражное видение.

Дух захватывает, когда подумаешь, каким красивым был этот храм, пока его не взорвали.

— Да, — угрюмо отвечает мой товарищ, — такой красивый, что и словами передать нельзя. Одним словом, чудо, созданное руками человеческими.

Я смотрю на Спас-камень и не могу оторваться. Я забыл про удочку, про рыбу, про все на свете...

Напишите о своем впечатлении от этого рассказа.

Мне этот рассказ очень понравился. Читая его, я представлял храм необыкновенной красоты. Мне почему-то представилось, что он сде­лан из прозрачного стекла или льда; видение это хрупкое. Если ви­дишь такой храм, перестаешь дышать: боишься спугнуть это видение.

С другой стороны, меня возмущает то, как люди относятся к та­ким прекрасным памятникам архитектуры. Конечно, когда негде жить, не будешь любоваться на красивое здание, но бесцельно ру­шить то, что с такой любовью было сооружено предками, мне кажет­ся бесчувственным. Если мы не будем ценить нашу историю и то, что сотворено нашими предками, мы не сможем вложить чувство любви к Родине нашим детям и внукам, то есть наша национальная культура будет утеряна.

 

№39

II

Видение

Утренний туман опустился на озеро Кубенское. Ничего не было видно, поэтому не было заметно, когда встало солнце. Постепенно туманы начали отступать к берегам.

Вдруг я увидел, что над льдом в утренней дымке, весь озаренный лучами солнца, покачивался храм. Он был весь прозрачный и легкий, как будто сделанный из папье-маше.

Я отложил удочку и смотрел как завороженный на храм. Солнце поднялось уже высоко, в тумане начали проглядывать верхушки де­ревьев и даже заводская труба, а храм все парил в воздухе, а солнце играло у него на луковке.

Наконец храм опустился на лед. Мой товарищ объяснил, что это Спас-камень. Я уже слышал о нем от друзей, но думал что камень — это камень, а не храм.

Не отрывая глаз от удочки, друг рассказал мне, что этот храм был воздвигнут в честь спасения одного русского князя. Спасаясь от вра­гов, этот князь начал тонуть в тяжелых латах, но подводный камень не дал ему погибнуть. На этом месте накидали камней и земли, сде­лав настоящий остров, на котором был воздвигнут монастырь. Рас­писывал его знаменитый Дионисий.

В начале тридцатых годов, когда развернулось строительство, кол.хозникам нужен был кирпич, и они решили взорвать монастырь. Только монахи сделали из кирпичей монолит, и когда монастырь взорвали, ничего, кроме груды развалин, колхозники не получили. Остались от монастыря только колоколенка да жилое помещение.

Я как завороженный смотрел на этот храм. Казачось, он был сде­лан из хрусталя. Я не мог поверить своим глазам, казалось, что все это видится во сне. Просто дух захватывало, когда я представлял, какой монастырь был красивым до того, как его взорвали. Это было чудо, чудо, созданное умом и руками человеческими. В тот момент я забыл про все: про удочку, про рыбу, про все на свете.

Выразите свое отношение к поднятой в тексте проблеме.

Мне кажется, что взрывать прекрасные памятники архитектуры просто безумие. Ведь каждое здание хранит в себе воспоминание об эпохе, людях и событиях. А сколько труда было вложено, чтобы их построить и отделать! Ведь часто какой-нибудь мастер отдавал всю жизнь ради этого!

Мне кажется, что особенно кощунственно взрывать храмы, ведь для многих людей это святые места. Создатели храмов и церквей в своей работе выражали любовь не только к святым, но и к своей Ро­дине, своему народу.

 

 

№40

I

Дорога домой

Бывают коты вороватые, а бывают неисправимо вороватыми. Одесский кот Мордан относился как раз к таким — неисправимо вороватым. Что касается его внешности, то мне кажется, его имя говорит само за себя. Что же касается его сущности, об этом было сказано выше. Жил он в коммунальной квартире, не голодал, при­звание же свое видел не в ловле мышей, не в ласковости, которой некоторые коты заслуживают себе беспечальное житье у людей, а в том, чтобы следовать врожденной преступной наклонности — во­ровству. Стоило хозяйке отвернуться, как Мордан был тут как тут. Он даже умудрялся вытаскивать мясо из кастрюли с кипящим су­пом.

Ловкость и наглость кота всегда держали обитателей квартиры как бы на осадном положении. С одной стороны, это неплохо: тре­нируются внимание, бдительность и устойчивость нервной системы. С другой стороны, обитатели квартиры, не понимая всей выгоды положения, малодушно решили избавиться от надоедливого кота. Бедное животное вывезли на окраину города и оставили там. Месяц жители квартиры пребывали в спокойствии и думали, что так будет всегда. Но через месяц на пороге показался Мордан, злой, похудев­ший, но не изменивший своим преступным наклонностям.

На беду кота, в этой квартире жил капитан сухогруза, и было ре­шено взять кота на борт корабля. Суровая морская жизнь и дисцип­лина должны были перевоспитать Мордана, но не тут-то было: реци­дивист он на то и есть рецидивист. На корабле криминальные воз­можности кота резко возросли по сравнению с кухней. Мордан крал все, что только мог. Конечно, я был бы склонен видеть в этом какую-то игру, соперничество между Морданом и всеми остальными, кото­рое должно было скрасить монотонные дни пути. Но моряки не по­няли этих возвышенных мотивов и были настроены более прозаиче­ски. Они не приняли вызова судьбы и в первом же индийском порту оставили его на суше.

На этом должен был бы закончиться рассказ о Мордане, но этого не произошло.

Обитатели одесской квартиры, избавившись от наваждения, жили теперь спокойно и счастливо. Если они и вспоминали о коте, то не с былым ужасом, а даже с некоторой ностальгией.

Когда же через полтора года на пороге все той же одесской квар­тиры послышалось жалобное мяуканье, никто не мог и предположить, что это был Мордан. Но это был именно он, вернувшийся из Индии домой. Для всех это было как возвращение блудного сына.

Желающие могут подсчитать, через сколько границ, рек, гор пришлось коту перейти, сколько километров преодолеть, чтобы вер­нуться домой.

Напишите о своем впечатлении от этого рассказа.

Мне этот рассказ очень понравился. Он веселый и добрый. Автор пишет с иронией о кошачьих повадках и то, как люди к этому отно­сятся. В каждой строчке чувствуется симпатия А. Горбовского к коту с криминальными наклонностями, и читателю тоже нравится этот пушистый разбойник. Этот рассказ очень добрый. Наверное, каж­дый, у кого есть домашние животные, мог бы вспомнить какой-нибудь забавный случай из жизни своего любимца.

 

№40

II

Дорога домой

Бывают коты вороватые, а бывают вороватые неисправимо. Одесский кот Мордан как раз относился ко второму типу котов. Его имя в полной мере отображало его облик. Жил кот Мордан в комму­нальной квартире и свой смысл жизни видел не в ловле мышей, а в потакании своей врожденной криминальной наклонности — воро­вать. Стоило только хозяйке отвернуться на минуту, как Мордан был тут как тут. Он даже умудрялся вытащить мясо из кастрюли с кипя­щим супом.

Ловкость и наглость кота постоянно держали обитателей кварти­ры как бы в осадном положении. Конечно, это тренировало бдитель­ность и внимательность жителей квартиры, но они оказались доста­точно малодушны и однажды погрузили кота в машину, чтобы от­везти его на окраину города и оставить там. Примерно с месяц все жили спокойно, но через месяц Мордан вернулся, злой, похудевший, но не изменяющий своим преступным пристрастиям.

На кошачью беду в той же квартире жил капитан сухогруза. Решено было забрать кота на корабль. Морская дисциплина должна была перевоспитать разбойника. Но рецидивист он на то и есть рецидивист. Само собою, на корабле возможности кота многократ­но возросли по сравнению с кухней. Он воровал все, что мог. Ко­нечно, можно это расценивать просто как азарт, как некий поеди­нок между Морданом и всеми остальными. Но моряки не подня­лись до таких высоких мыслей и были настроены более прозаичес­ки. Поэтому в первом же индийском порту они оставили кота на берегу.

На этом бы должна закончиться история Мордана, но не тут-то было.

Обитатели одесской квартиры, избавившись от наваждения, жили счастливо, лишь иногда вспоминали Мордана даже с некоторой нос­тальгией. Поэтому, когда через полтора года на рассвете у дверей квартиры послышалось жалобное мяуканье, никто не мог и поду­мать, что это мог быть Мордан. Но это оказался именно он. Для всех это было как возвращение блудного сына.

Желающие могут рассчитать, какое расстояние пришлось пройти коту, чтобы вернуться домой.

Каким может быть продолжение этого рассказа?

Поначалу Мордан встал на прежний путь воровства, и измучен­ные обитатели квартиры вновь стали подумывать, куда бы все-таки деть этого разбойника. Но вскоре все как-то само собой разреши­лось. Мордан стал стар для своих прежних проделок и не мог с той же легкостью добывать себе пищу преступными методами. Теперь он чаще ласкался к обитателям квартиры, а те, умиляясь, давали ему сытно покушать. Наверное, Мордан решил провести старость в спо­койствии. Но главное, что все остались довольны, и у этого рассказа счастливый конец.

 

 

№41

I

В гостях у медведя

Чичиков еще раз искоса взглянул на Собакевича, на этот раз он ему очень показался похож на средней величины медведя. Для пол­ноты сходства на Собакевиче был медвежьего цвета костюм, рукава были длинны, панталоны были длинны, он ступал своими ступнями и вкривь и вкось и постоянно наступал другим людям на ноги. Цвет лица его был каленый, горячий, как на медном пятаке. Известно, что есть много лиц, над которыми природа не использовала никаких мелких инструментов: буравчиков, напильничков и так далее, а про­сто рубила с плеча: махнет — нос получился, еще раз махнет — под­бородок. После того, не обскобливши, пустила в свет, сказав: «Жи­вет!»

Именно такой вид был у Собакевича. Держался он более вниз, чем вверх, шеей не ворочал вовсе, отчего никогда не смотрел прямо на собеседника, а на дверь или в угол печи. Чичиков еще раз посмот-рел на него: медведь! Совершенный медведь! У него даже имя: Ми­хаил Семенович! Зная за Собакевичем привычку наступать на ноги, Чичиков очень осторожно передвигал своими, пропускал хозяина вперед. Хозяин, казалось, сам знал за собой этот грех и тут же спро­сил, не побеспокоил ли он Чичикова. Но Чичиков ответил, что пока еще не произошло никакого беспокойства.

Войдя в гостиную, Собакевич указал на кресло и сказал Чичико­ву: «Прошу!» Садясь в кресло, гость взглянул на стены и на висев­шие на них картины. На картинах были все греческие полководцы, гравированные во весь рост. У них были такие толстые ляжки и та­кие большие усы, что дрожь проходила по телу. Среди греческих юношей, непонятно для чего, поместился Багратион, тощий, худень­кий, с маленькими знаменами и пушками внизу и в самых узеньких рамках. Потом была опять греческая героиня — Бобелина. Одна нога ее казалась больше, чем все туловище тех щеголей, которые напол­няют нынешние гостиные. Хозяин, будучи сам человеком крепким и здоровым, хотел, чтобы его окружали такие же люди. Возле Бобели-ны, у окна, висела клетка с дроздом темного цвета, также очень по­хожим на Собакевича.

Почти целых пять минут сидели молча, раздавалось только постукивание дрозда по деревянной клетке. Чичиков еще раз окинул взором комнату: все в ней было крепко и неуклюже, как и сам хозя­ин. В углу стояло пузатое ореховое бюро — совершенный медведь. Стол, стулья, кресла — все было самого тяжелого и беспокойного свойства. Казалось, что каждая вещь говорила: «И я тоже Собаке­вич!» или «И я тоже очень похож на Собакевича».

Какие слова в описании Собакевича, по-вашему мнению, являют­ся ключевыми?

Ключевыми в описании Собакевича являются слова: медведь, не­уклюже, крепкий, вкривь и вкось и др. — все эти слова характеризу­ют Собакевича как человека темного, необразованного в полной ме­ре, грубого. Автор сам описывает его как человека, над созданием которого природа долго не мудрила. Собакевич — это человек нео­тесанный не только внешне, но и внутренне, в душе.

 

 

№41

II

В гостях у Собакевича

Когда Чичиков вновь взглянул на Собакевича, он ему показался очень похожим на медведя. Сходство подчеркивал медвежьего цвета костюм, длинные рукава и панталоны; Собакевич постоянно насту­пал людям на ноги. Есть такие лица, над которыми природа долго не мудрила и не использовала мелких инструментов, таких, как бурав­чики и напильнички. Она просто рубила с плеча, а потом, не обскоб­ливши, пускала в свет, говоря: «Живет!» Именно такой неотточенный образ был у Собакевича: он смотрел всегда вниз, головы не поворачивал, поэтому никогда не смотрел на собеседника, а куда-нибудь в угол печи. Чичиков вновь посмотрел на него: совершенный медведь. Его даже звали Михаилом Семеновичем! Зная его привычку наступать на ноги, Чичиков аккуратно двигал! сво­ими и всегда пропускал Собакевича вперед. Тот тоже как будто чувст­вовал за собой этот грех и спросил у гостя, не побеспокоил ли он его. Но Чичиков ответил, что никакого беспокойства пока не произошло.

Войдя в гостиную, Собакейич предложил гостю присесть. Садясь, Чичиков посмотрел на стены и на висевшие на них картины. На кар­тинах были изображены греческие полководцы, гравированные во весь рост. Все они были с такими толстыми ляжками, что дрожь пробегала по телу. Между греческими красавцами почему-то висел тоненький Багратион. Рядом с ним висела греческая героиня Бобе-лина, одна нога которой была шире, чем все туловище щеголей, ко­торые наполняли гостиные тех времен. Рядом с Бобелиной, у окна, висела клетка с дроздом, тоже необыкновенно похожим на хозяина.

Минут пять сидели молча, было слышно только постукивание дрозда. Чичиков еще раз окинул комнату: все вещи в ней были проч­ны и неуклюжи, как и сам хозяин. Казалось, все вещи: стол, стулья, кресла — говорили: «И я тоже Собакевич!» или «И я тоже очень по­хож на Собакевича!».

Как вы думаете, какие художественные приемы, использованные И. В. Гоголем в данном тексте, помогают лучше представить Со­бакевича?

В данном тексте Н.В. Гоголь использует такой прием, как сравне­ние, причем это развернутое сравнение. На протяжении всего повест­вования автор подчеркивает сходство всех предметов в доме на хозяи­на, а хозяина — на медведя. Кроме того, автор использует такой при­ем, как гипербола. Например, Н.В. Гоголь говорит, что одна нога гре­ческой героини Бобелины была толще, чем туловища щеголей.

Все эти художественные средства помогают читателю предста­вить образ Собакевича-медведя, понять, насколько неотесан был этот человек и все предметы, которые его окружали.

 

№42

I

Скромный Рахманинов

Мало кто по-настоящему знал Рахманинова, он не многим откры­вался. Поначалу его внешность немного пугала — слишком торже­ственно и даже трагично было выражение его лица с глазами, полуприкрытыми тяжелыми веками. Но вскоре человек понимал, что его внешность не соответствует его внешним переживаниям, что он внимателен к людям, готов им помочь. Он всегда делал это так неза­метно, что о добрых делах Рахманинова никто никогда не знал.

Я позволю нарушить себе слово, данное когда-то Сергею Василь­евичу, и расскажу об одном эпизоде, который я обещал ему держать в секрете.

Однажды в «Последних Новостях» я написал призыв помочь од­ной женщине, матери двух детей, попавшей в сложное положение. На следующий день от Рахманинова пришли 3000 франков (по тем временам это были приличные деньги, и эта семья могла прожить на них несколько месяцев). Единственное условие, которое поставил Рахманинов, чтобы я не писал о его поступке в газете и чтобы жен­щина не узнала, откуда деньги. *

Он делал крупные пожертвования на инвалидов и голодающих в России, помогал своим друзьям в Петербурге и в Москве. Каждый год он давал благотворительный концерт в Париже в честь русских студентов. Обо всем этом знали — не могли не знать. Рахманинов, собиравший по всему миру переполненные залы, всегда очень вол­новался перед благотворительными концертами. Он говорил, что надо что-нибудь напечатать в газете, он боялся, что зал будет полу­пустым. Когда ему говорили, что это невозможно, он говорил, что все может быть, ведь конкуренция огромная.

И вот этот человек, который ненавидел шумиху и рекламу, не любил фотографироваться, однажды сказал мне с какой-то ребячьей жалостью: «Может, нужно интервью напечатать? Как вы думаете?»

Как-то в самом разгаре Второй мировой войны «Новое Русское Слово» устроило кампанию по сбору средств в пользу русских воен­нопленных, тысячами умиравших в Германии от голода.

Чтобы привлечь внимание к этой кампании, нужно было при­влечь несколько известных имен, и Рахманинову предложили напи­сать несколько слов о том, что надо помочь русским военнопленным. Чтобы Сергей Васильевич не боялся, что обращение его будет слиш­ком коротким, я предложил напечатать его в самом начале в рамке.

У Рахманинова было прекрасное чувство юмора, и он мне при­слал ироничный ответ:

«Многоуважаемый господин Седых!

Я должен отказаться от вашего предложения, так как не люблю появляться к прессе. Тем более, я не могу объяснить, почему надо давать на русских пленных. Это то же самое, что спрашивать, зачем надо питаться. Кстати, я только что послал 200 посылок через Аме­риканский Красный Крест.

С уважением к Вам С. Рахманинов». Какова главная мысль данного текста?

Надо совершать добрые поступки — вот главная мысль этого текста. Причем делать это не для похвалы или славы благодетеля, а ради самого добра, ради того, чтобы люди стали счастливыми. Автор показывает нам яркий пример — жизнь Рахманинова. Несмотря на свою популярность, он был очень скромным человеком. Для него главное было не сказать о добре, о совершить какой-нибудь добрый поступок. Этот человек — пример для подражания для всех нас.

 

№42

II

Скромный благодетель

Мало кто по-настоящему знал Рахманинова, он с трудом сбли­жался с людьми. Он пугал людей своим суровым видом, слишком значительным взглядом. Но те, кто знал его ближе, знали, что его внешность не соответствует его внутренним переживаниям, что он внимателен к людям, — не только близким, но и чужим. Рахманинов всегда был готов помочь людям и делал это так, что о многих его добрых делах никто никогда не шал.

Однажды в «Последних Новостях» я напечатал призыв помочь одной женщине с двумя детьми, которая попала в сложную ситуа­цию. На следующий день Рахманинов прислал для нее 3000 франков (что по тем временам была приличная сумма). Единственным его условием было то, чтобы никто, даже сама женщина, не знал, кто дал деньги.

Рахманинов давал крупные пожертвования на инвалидов, голо­дающих в России, посылал посылки своим друзьям в Петербург и Москву. Каждый год он устраивал благотворительный концерт в честь русских студентов. Об этих ею делах знали все — не могли не знать. Рахманинов, всегда собиравший полные залы, боялся, что на благотворительные концерты может никто не прийти. Он, не лю­бивший появляться в прессе и фотографироваться, говорил, что надо дать какое-нибудь объявление в газете, а иногда с ребячьей жалост­ливостью предлагал напечатать с ним интервью. Когда ему возража­ли, что на его концерте и так будет аншлаг, он говорил, что не уве­рен в этом, ведь такая большая конкуренция.

Как-то в самом разгаре Второй мировой войны «Новое Русское Слово» организовало кампанию по сбору пожертвований в пользу русских военнопленных, умирающих от голода в Германии. Для привлечения внимания нужно было, чтобы знаменитые люди выска­зали свою поддержку этому проекту. Тогда я предложил Рахманино­ву написать несколько слов о том, что надо помочь русским военно­пленным. Рахманинов обладал хорошим чувством юмора, и он прислал мне ответ, носивший печать благодушной иронии. Он писал, что отказы­вается от предложения быть напечатанным в газете, потому что во­прос, «почему надо давать на русских пленных» ему казался неуме­стным. Это то же самое, что спросить, зачем надо питаться. Также Рахманинов добавил, что послал 200 посылок через Американский Красный Крест.

Какие выводы о личности с Рахманинова можно сделать на ос­новании этого текста?

На основании этого текста можно сделать вывод, что Рахманинов был очень чутким и добрым человеком. Он занимал активную граж­данскую позицию. Он помогал людям, которым материальная по­мощь была необходима.

Также он был очень скромным человеком. Он не любил быть на виду, рассказывать всем о своей благотворительности. Он считал, что нужно не говорить о добрых делах, а делать их.

Я считаю, что всем нам надо брать пример с этого великого чело­века.

 

 

№43

I

Умение слушать

Среди постыдных поступков, которые я совершал в жизни, за­помнился мне один. В детдоме на стене висел репродуктор. Однаж­ды оттуда послышался какой-то непохожий ни на что голос, кото­рый, наверное, своей непохожестью меня раздражал. Я подошел к репродуктору и выдернул вилку из розетки. «Орет, как жеребец!» — сказал я. Голос певицы оборвался. Ребята отнеслись к этому спокой­но, потому что в детдоме я считался самым, певучим и читающим человеком.

Много лет спустя в Ессентуках слушал я симфонический оркестр. Многое повидавшие на своем веку музыканты крымского оркестра с тоненькой, похожей на муравьишку, дирижершей объясняли публи­ке, что они будут играть, когда, кем и по какому случаю было напи­сано то или иное произведение. Делали они это так, как будто изви­нялись за вторжение в перенасыщенную культурную жизнь граждан, лечащихся или просто жирующих на курорте. Концерт начался с лихой увертюры Штрауса, которая должна была подготовить слуша­телей к более серьезному второму отделению. Но ни сказочный Штраус, ни огневой Брамс, ни кокетливый Оф-фенбах не помогли, и уже с половины первого отделения зрители, набившиеся в зал только потому, что билеты на концерт были бес­платные, начали уходить. Если бы они просто уходили, осторожно — нет, они покидали свои места с выкриками и бранью, как будто их обманули в их лучших вожделениях.

Стулья в концертном зале старые, венские, сколоченные поряд­ком, и каждый гражданин считал своим долгом, поднявшись с крес­ла, возмущенно хлопнуть сидением.

Я сидел, ужавшись в себя, и слушал, как надрываются музыкан­ты, чтобы заглушить шум и ругань в зале. Я смотрел на оркестрантов и на дирижершу в черном фраке, с таким трудом зарабатывавшим свой честный и бедный хлеб, и мне хотелось попросить за всех нас прощение и рассказать, как я в детстве...

Но жизнь не письмо, в ней нет постскриптума. Что из того, что певица, которую я оскорбил (а это была Надежда Обухова), стала впоследствии моей любимой певицей, что не раз плакал, слушая ее.

Она уже не услышит моего извинения и раскаяния. Зато я, уже пожилой и седой, содрогаюсь от каждого хлопка и бряка стула в концертном зале.

Как вы относитесь к классической музыке

Классическая музыка — это то, что большинство современных людей не понимает. Она кажется нам скучной и слишком затянутой. Но именно классическая музыка может передать до мельчайших подробностей все чувства.

Я не часто слушаю классическую музыку, как всякий молодой человек, я слушаю музыку современную. Но иногда я устаю от нее или настроение плохое, и тогда я включаю специально приготовлен­ные для такого случая два диска: Моцарта и Чайковского. На душе становится легче и чище.

 

 

№43

II

Случай на концерте

Среди постыдных поступков, которые я совершил, запомнился один, когда в детдоме из репродуктора, висевшего на стенке, раздал­ся какой-то непонятный голос. Он раздражал меня, и я выдернул вилку из розетки. Голос певицы оборвался. Никто из ребят ничего не сказал, потому что я считался самым певучим и читающим челове­ком в детдоме.

Много лет спустя в Ессентуках я был на симфоническом концер­те. Музыканты и худенькая дирижерша объясняли зрителям, что будет звучать, когда и кем это было написано. Делали они это так, как будто извинялись за вторжение в насыщенную духовную жизнь граждан, лечащихся или просто жирующих в Ессентуках. Концерт начался с лихой увертюры Штрауса, чтобы подготовить зрителей к более серьезному второму отделению.

Но ни Штраус, ни другие произведения не помогли, и уже с по­ловины первого отделения люди, которые пришли на концерт только потому, что он был бесплатным, начали уходить. Причем они уходи­ли, хлопая тяжелыми сиденьями и ругаясь, как будто их обманули в их лучших вожделениях и мечтах.

Я сидел, ужавшись в себя, смотрел, как надрываются оркестран­ты и дирижерша, стараясь заглушить музыкой шум и брань в зале, и хотел попросить у них прощение за всех зрителей, хотел рассказать, как я повел себя в детстве.

Жизнь — это не письмо, в ней нет постскриптума. Та певица, ко­торую я в детстве оскорбил (а это была Надежда Обухова), впослед­ствии стала моей любимой певицей. Как я хотел бы сказать ей, что «исправился», что плакал, слушая ее песни.

Певица уже не услышит мои раскаяния, не сможет простить ме­ня. Зато, уже будучи пожилым человеком, я содрогаюсь от каждого хлопка и бряка стула в концертном зале.

Какие размышления вызывает у вас данный текст?

Мне кажется очень грустным, что в последнее время многие люди не уважают труд других людей. Как, например, в этом тексте: зрите­лям не нравилась классическая музыка, потому что они ее не понима­ли, они не привыкли к ней. Но вместо того, чтобы узнать что-то новое, они были возмущены тем, что им предлагали, считая это скучным. Зрители вели себя по-хамски: они хлопали стульями, выкрикивали оскорбления в адрес музыкантов и дирижера. Мне кажется, что нужно поднимать уровень общей культуры в нашей стране, чтобы кому-нибудь сидящему в зале не было стыдно за поведение всех зрителей.

 

 

№44

I

Путь таланта

Передо мной полотна Сурикова. Интересно, почему в одном про­сыпается талант, а в другом нет?

Вероятнее всего, талант накапливается по капельке, передается по наследству из колена в колено, как цвет волос или характер. Он пробирается вверх по родословной, как огонек по бикфордову шну­ру, чтобы в каком-нибудь поколении вспыхнуть ослепительным взрывом. Талант может не проявляться в каком-то поколении, но его песчинка передается дальше, он копится, дожидаясь своего проявле­ния.

Никто не знает, что такое талант и где его искать в человеке, из­вестно лишь, что у одного он есть, а у другого нет. Например, удиви­тельные связки достались именно Шаляпину, Карузо.

Как по бикфордову шнуру, тянулся талант и к Сурикову. Он на­чал проявляться еще в предыдущем поколении. Отец Сурикова не­плохо пел, дядя художника — Хозяинов — писал маслом. Другие его дядья тоже рисовали: копировали литографии. Мать Сурикова, хотя и была неграмотной женщиной, прекрасно плела кружева, вышивала бисером целые картины. Суриков вспоминал: «Мать моя не рисова­ла, но когда нужно было объяснить старую казачью шапку, она взяла карандаш и неуверенно нарисовала ее: я сейчас же ее увидел».

Талант был как данность. Он был принят в виде таинственной эс­тафеты. Теперь дело было за другими, внешними факторами, чтобы талант не ушел в другие поколения или не погиб, едва появившись.

Николай Васильевич Гребнев, человек, которому нигде не стоит памятник, больше всех «повинен», что у России есть Суриков. Скромный провинциальный учитель рисования заметил проклюнув­шийся из красноярского быта и как бы нездешний росток. Дальней­шее можно сравнить с внимательным уходом садовода за редкрщ цветком, доставшимся ему случайно.

Суриков вспоминал об учителе: «Он учил меня рисовать. Чуть не плакал надо мной. Рассказывал мне о Брюллове, Айвазовском, как тот море пишет, как формы облаков знает. Гребнев брал меня с со­бой, где акварельными красками заставлял сверху холма город рисо­вать. Мне тогда одиннадцать лет было. Приносил гравюры, рисунки Рафаэля и Тициана, чтобы я с оригинала рисовал. Я очень красоту композиции любил. А потом и в природе ее видеть начал». К слову, в расцвете славы Сурикова называли «композитором».

Но это все потом. Надо было еще выбраться из красноярской глуши — пересадить растеньице на столичную почву. На поездке в Академию художеств настаивал все тот же Николай Васильевич Гребнев, который, наверное, почувствовал, что теперь он вправе ска­зать, что прожил на земле не зря.

Определите тему и главную мысль текста

Тема данного текста — судьба Сурикова как художника.

Основная мысль данного текста — к человеку талант не прихо­дит сам по себе, он переходит из поколения в поколение, пока, нако­нец, не вспыхнет в конкретном человеке. Но автор справедливо замечает, что природное дарование — это не единственное условие появления талантливого человека. Талант нужно развивать; на при­мере Сурикова автор показывает, как происходило становление ху­дожника. Он считает, что окружающая обстановка и знающие люди влияют на творческую личность даже больше, чем просто дар от природы.

 

 

№44

II

Путь таланта

Почему в одних людях талант просыпается, а в других нет? Та­лант, вероятно, накапливается из поколения в поколения, пока не вспыхнет ослепительным взрывом в каком-нибудь человеке.'Талант может не проявляться в предыдущих поколениях, но его крупица обязательно передаться в следующее поколение.

Никто не знает, где находится у человека талант, но известно, что это отличительная особенность, доставшаяся одному человеку и не доставшаяся другому, как достались великолепные связки Карузо или Шаляпину.

Как по бикфордову шнуру, тянулось то нечто, что называется та­лантом, и к Сурикову. В предыдущем поколении талант уже начал искрить. Отец Сурикова неплохо пел. Его дядя — Хозяинов — писал маслом, другие его дядья тоже рисовали. Мать Сурикова, хотя и бы­ла неграмотной женщиной, прекрасно плела кружева и вышивала бисером. Она не умела рисовать, но когда ей надо было, например, рассказать, как выглядела старая казачья шапка, ей было проще на­рисовать ее, чем объяснить словами.

Талант был как данность, но теперь нужны были внешние факто­ры, которые помогли бы развиться таланту, не дать ему умереть, едва проявившись. Таким внешним фактором был Николай Василье­вич Гребнев, он больше всех «повинен» в том, что у России есть Су­риков. Скромный учитель рисования заметил только что проклю­нувшийся росток из красноярского быта, он лелеял его, как лелеет садовод редкое растение, доставшееся ему случайно.

Суриков вспоминал, как Гребнев учил его рисовать. Он расска­зывал мальчику о Брюллове, Айвазовском, о том, как тот умел рисо­вать море. Гребнев брал будущего художника с собой и заставлял его рисовать акварельными красками город. Он приносил Сурикову гра­вюры, репродукции великих мастеров, чтобы тот с них срисовывал. В картинах старых мастеров Суриков больше всего чувствовал ком­позицию, потом он начал видеть ее и в природе. Недаром в расцвете и славе Сурикова называли «композитором».

На том, чтобы Суриков поехал в Академию художеств, тоже на­стоял Гребнев. Надо было пересадить взлелеянный росточек на сто­личную почву. Только теперь, наверное, мог Гребнев сказать, что он прожил эту жизнь не зря.

Выразите свое отношение к поднятой в тексте проблеме.

Я полностью согласен с автором, что одного таланта мало, чтобы стать настоящим мастером. Талант надо развивать, над ним нужно работать, работать упорно и всю жизнь. Не стоит считать, что талант — это залог успеха. Человек всегда должен критически относится к своей работе, замечать свои слабости и ошибки и исправлять их.

 

 

№45

I

Святые места

Из чего вырастает огромная любовь человека к Родине?

Мне было двадцать лет, когда после первой получки я приехал в Москву из Воронежа и сразу же пошел на Красную площадь. Я слу­шал бой часов. Хотелось потрогать кирпичи в стене и камни, высти­лавшие площадь. Мимо проходили люди, разговаривали о мелких вещах и не обращали на эту красоту никакого внимания. Я не пони­мал, как можно идти разговаривать о погоде, когда рядом такая кра­сота. Тогда в Кремль еще не пускали. Я дождался* пока открылась дверь у решетки Василия Блаженного. Запомнились камни на узкой лестнице — «сколько людей прошло».

Потом я много раз бывал у Кремля. Уже поездив по миру, всегда с гордостью думал, что нигде больше нет площади такой красивой и своеобразной.

Можно ли представить эту площадь без храма Василия Блажен­ного? А однажды перед войной, как рассказывал Петр Дмитриевич Барановский, лучший реставратор нашей страны, его вызвали в вы­сокую инстанцию и сказали, что будут сносить храм, чтобы площадь стала просторнее, а ему поручалось сделать необходимые обмеры. Барановский тогда не мог поверить своим ушам, но, к счастью, чья-то мудрость остановила непоправимое действие, и храм остался на месте.

А ведь могли и снести храм, чтобы машинам было свободнее ез­дить. Но время показало, кто прав. Сейчас Красная площадь вовсе закрыта для машин по причине святости места и большого числа людей, желающих пройти по площади пешком.

Сегодня, снимая шапку перед храмом Василия Блаженного, мы преклоняемся перед мастером, сотворившим его. Древние зодчие и живописцы могли выразить свой талант и умение только в постройке храмов и церквей. Сохраняя древнюю церковь, мы сохраняем памят­ник мастерству.

При всей нашей занятости и заботе о хлебе насущном мы долж­ны сохранять и бережно относиться ко всему: к древним построй­кам, ремеслам, живописи в храмах, книгам, документам, могилам героев.

Совершая великие дела, мы должны знать, откуда пошли наши корни. Наши дела в совокупности с прошлым, окружающим миром природы и огнем домашнего очага выражаются дорогим для всех словом «Отечество». Любить Родину невозможно заставить, ее надо воспитывать.

Из чего вырастает огромная человеческая любовь к Родине?

Мне кажется, что огромная человеческая любовь к Родине вырас­тает из любви к малой родине, которая появляется еще в детстве. Природа, здания, постройки, близкие люди — вот что всплывает в памяти у каждого из нас при слове «Родина». Очень важно с ранних лет воспитывать в человеке заботу о Родине, о всем близком и род­ном.

 

№45

II

Святые места

Из чего вырастает огромная человеческая любовь к Родине?

На первую свою получку я приехал из Воронежа в Москву и сразу же отправился на Красную площадь. Мне хотелось потро­гать кирпичи в стене, камни на площади — соприкоснуться с ис­торией страны. Я не мог понять, как проходившие мимо люди не обращали внимание на окружавшую их красоту и разговаривали о каких-то своих мелких проблемах. В то время в Кремль еще не пускали, но я дождался, пока открылась дверь у решетки Василия Блаженного — мне хотелось хоть одним глазком взглянуть на то, что там внутри.

Много лет спустя, поездив по миру, я с гордостью думал, что ни­где в мире нет такой красивой и своеобразной площади.

Нельзя даже представить себе Красную площадь без храма Васи­лия Блаженного, а ведь его хотели снести! П.Д. Барановский, луч­ший в нашей стране реставратор, рассказывал, как после войны его вызвали в одну высокую инстанцию и сказали, что площадь надо сделать просторнее для автомобилей, поэтому решено снести храм, и ему поручили сделать необходимые обмеры. Барановский просто не мог поверить своим ушам! К счастью, чья-то мудрость остановила непоправимое действие, и храм остался на месте.

Сейчас на Красной площади автомобилям вовсе запрещено ез­дить по причине святости места и большого количества людей, же­лающих пройти ее пешком.

Сегодня, смотря на храм Василия Блаженного, мы вспоминаем мастера, сотворившего чудо. Древние мастера и живописцы могли проявить свой талант только в постройке церквей, поэтому, сохраняя древнюю церковь, мы сохраняем памятник мастерству.

Несмотря на все наши будничные проблемы, мы дрлжны береж­но относиться к храмам и церквям, древним книгам и документам, народным ремеслам и живописи в храмах. Совершая великие дела, мы должны знать, откуда пошли наши корни. Наши дела в совокуп­ности с прошлым, окружающим миром природы и огнем домашнего очага выражаются дорогим для всех словом «Отечество». Любить Родину невозможно заставить, ее надо воспитывать.

Какие проблемы подняты автором в данном тексте?

Автор в данном тексте поднял проблему сохранения культурного наследия страны. Это очень важно для любой нации, ведь, как сказал сам В. М. Песков, «мы должны знать, откуда пошли и как начинали». Не зная своего прошлого, мы рискуем совершить те же ошибки, что и наши предки. Мы не будем двигаться вперед. Не зря говорят, что на­род, у которого нет прошлого, нет настоящего и не будет будущего.

 

№46

I

Рождение стиха

Зимой 1935 года мы шли с Луговским по пустой Массандровской улице в Ялте.

Было пасмурно, тепло, дул ветер. Нас обгоняли, шурша по мос­товой, высохшие листья клена. Они останавливались на перекрест­ках, как бы раздумывая, куда бежать дальше. Но пока они шептались об этом, налетал ветер и уносил их.

Луговской с мальчишеским восхищением смотрел на эту пере­бежку листьев. Он поднял один лист и показал его мне:

— Смотри, у всех сухих кленовых листьев кончики согнуты под прямым углом, поэтому от малейшего дуновения ветерка лист бежит на них, как маленький зверек.

Массандровская улица в то время была такой же, как и сейчас, — неожиданно живописной и типично морской. Она была необычно живописной, потому что на ней как нарочно было собрано много выветренных лестниц, оград из дикого камня, плюща, кривеньких жалюзи на окнах и двориков с увядшими цветами. Дворики круто обрывались к береговым скалам, и когда ветер усиливался, соленые брызги оседают на окнах.

Луговской любил Массандровскую улицу и всегда показывал ее друзьям, не знавшим этот уголок Ялты.

В тот день, когда мимо нас бежали сухие листья, Луговской при­шел ко мне несколько смущенный:

— Понимаешь, — сказал он, — я пошел звонить на телефонную станцию в Москву, и от ворот нашего парка за мной увязался клено­вый лист: он не отставал от меня ни на шаг, когда я останавливался, и он останавливался, когда я ускорял шаг, он делал то же самое. Так мы с ним дошли до телефонной станции, а дальше он со мной не пошел. Наверное, лестница там для него слишком крутая, и петом, это же учреждение. Наверное, осенним листьям нельзя залетать в учреждения. Я погладил его и сказал, что скоро вернусь. Когда я вышел, его уже не было. Должно быть, его кто-то прогнал или разда­вил. Мне стало очень грустно, как будто я предал или не уберег ма­ленького забавного друга. Глупо, правда?

— Скорее грустно, — ответил я.

Тогда Луговской достал из кармана пустую пачку из-под папирос и прочел только что написанные на ней стихи про этот кленовый листочек. Стихи были похожи на печальную и виноватую улыбку.

Такую улыбку я обычно видел у Луговского, когда он возвращал­ся от своих стихов в обыкновенную жизнь. Он приходил оттуда как бы ослепленный, казалось, ему нужно время, чтобы привыкнуть к декабрьскому солнцу.

Луговский был настоящим поэтом: он не занимал поэзию у дру­гих, он наполнял ею окружающий мир, все явления, какими бы воз­вышенными или ничтожными они ни казались.

Каким предстает перед вами поэт В Луговской в данном тексте?

В данном тексте поэт В. Луговской предстает перед читателями добрым и немного наивным человеком. Как всякий творческий чело­век, он тонко чувствует природу, подмечает мельчайшие детали, кото­рые помогают создавать ему новые стихи. Поэту нравится его занятие, когда он творит, он не обращает внимания на то, что творится вокруг него. Луговской сентиментален и все принимает близко к сердцу.

 

 

№46

II

Рождение стиха

Это произошло зимой 1935 года в Ялте. Мы шли с Луговским по Массандровской улице. Было пасмурно, тепло, ветрено. Мимо наспробегали стайки сухих кленовых листьев. На перекрестках они ос­танавливались, как будто решали, куда бежать дальше. Но пока они шептались, ветер уже уносил их.

Луговской поднял один лист и с мальчишеским восторгом рас­сказал мне, что у всех сухих кленовых листов кончики согнуты под прямым углом, из-за чего при малейшем движении воздуха они как бы бегут на этих «лапках», как маленькие зверьки.

Массандровская улица и сейчас такая, какая она была в то время — живописная и типично приморская. Живописная потому, что на ней было собрано множество выветренных лестниц, оград из дикого камня, плюща, кривеньких жалюзи на окнах и двориков с увядшими цветами. Дворики круто обрывались к береговым скалам, и, когда ветер усиливался, соленые брызги оседали на окнах.

Луговской очень любил показывать эту улицу своим друзьям, не знакомым с Ялтой.

В тот день, когда мужчины прогуливались, Луговской пришел ко мне и рассказал, что только что ходил на телефонную станцию по­звонить в Москву. От ворот парка за ним увязался сухой кленовый листочек и ни на шаг не отставал от него. Когда они дошли до теле­фонной станции, листочек не пошел внутрь. Поэт погладил его и сказал, что скоро вернется. Когда же он вышел из телефонной стан­ции, листика уже не было. Наверное, его кто-то прогнал или разда­вил. Луговской смущенно сказал, что у него было такое чувство, как будто он не уберег маленького забавного друга.

Я проникся рассказом друга, и эта история показалась мне очень грустной. Луговской вытащил из кармана пустую пач

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.