ПРАВО В МЕДИЦИНЕ: ДИНАМИЗМ ПРАВОСОЗНАНИЯ СОВРЕМЕННОГО

РОССИЙСКОЕ НАЦИОНАЛЬНОЕ ПРАВОСОЗНАНИЕ: НЕКОТОРЫЕ

КОНСТИТУЦИОННО-ПРАВОВЫЕ ПРОБЛЕМЫ

С.Л. СЕРГЕВНИН

Сергевнин Сергей Львович, советник Конституционного Суда Российской Федерации, Заслуженный юрист Российской Федерации, доктор юридических наук, профессор.

Статья посвящена проблемам изучения современного отечественного правосознания. Автор формулирует некоторые существенные характеристики правосознания и анализирует воздействие на него ряда современных факторов. Преодоление негативных тенденций видится автору в процессе конституционализации национального правосознания.

Ключевые слова: правосознание, юридический нигилизм, конституционное правопонимание, конституционно значимые ценности.

Потребность в изучении особенностей отечественного правосознания представляется чрезвычайно важной и актуальной, поскольку лишь в реальном, а не надуманном содержательном контексте знания и понимания действующего либо желаемого права возможно сколько-нибудь эффективное осуществление нормотворческой и правоприменительной деятельности. Правосознание, являясь неотъемлемой составной частью правовой культуры, не может не реагировать на позитивные, равно как и иные интенции законодателя, а также на бесперебойное функционирование, равно как и сбои в деятельности по государственно-властной реализации правовых предписаний.

В связи с этим имеет смысл говорить о тесной взаимосвязи правосознания с оценкой такой юридико-политологической категории, как легитимность права. Национальная правовая система неизбежно "скрипит", не будучи воспринятой, признанной ее адресатами в качестве "своей", т.е. соответствующей реальному - реалистически оцененному нормотворческой властью - уровню социально-экономического развития страны. Нормы, создающие здание национальной правовой системы, если они отторгаются - в том числе в силу юридико-культурных особенностей нации - субъектами права как адресатами соответствующих нормативных предписаний, - априори неэффективны!

Попробуем постулировать, пока в режиме общего предположения, что именно конституционная составляющая любого национального правосознания является его ядром, обусловливающим либо констатацию высоких достижений в указанной сфере, либо маркирующим определенное целеполагание, предопределяющее вектор движения по пути общественной конституционализации.

В целях определения "места нахождения" ("степени конституционности") национального правосознания в его соотношении с "пунктом назначения" (конституционность правосознания) попытаемся обозначить некоторые существенные характеристики отечественного правосознания, одной из которых является его патриархальность. Речь в данном случае идет о восприятии в общественном сознании государства и исходящих от него властных проявлений как "отца" и соответственно "отеческой воли". В подобном восприятии существен элемент иррациональности. Разумеется, относится указанная характерная особенность прежде всего к уровню общественного правосознания, хотя не может в силу закономерностей логики социальной организации не затрагивать при этом также групповое и даже индивидуальное правосознание.

В свою очередь, именно в силу ее иррациональности корректнее относить данную характеристику к сфере той части правосознания, которую условно можно отнести к иррационально-психическому его уровню, где господствуют правовые чувства, эмоции, иными словами, первичные психологические реакции в сфере права. Между тем нельзя исключить возможность эксплуатации рассматриваемой особенности национального правосознания уже на рационально-идеологическом его уровне при разработке соответствующими профессиональными либо доктринальными носителями научного правосознания концепций, теорий и идей, характеризующих ту или иную направленность понимания права. Равно как нельзя исключить возможность (что, разумеется, не означает допустимость) эксплуатации патриархальности национального правосознания в политических целях различными субъектами политической деятельности, использующими при этом различные политические технологии.

Следует отметить крайнюю слабость влияния на отечественное правосознание иной тенденции мировой юридической цивилизации - признания государственной власти в качестве особой корпорации служащих во имя общественного блага, "нанятых" обществом в целях профессионального обеспечения его интересов. С позиции своего правового статуса работники государственного аппарата признаются государственными служащими. Однако весьма симптоматичным представляется то немаловажное обстоятельство, что в отечественном правосознании эти лица рассматриваются как служащие именно во благо государства, а не общества. Отсюда столь высокая распространенность преимущественно негативного отношения к чиновничеству как особой касте, к бюрократии.

Сегодня понятие бюрократии, к великому сожалению, прочно ассоциируется в общественном сознании с волокитой и невозможностью логически выстроить необходимую цепь действий чиновников для достижения какой-либо цели. Между тем бюрократия в классическом смысле подразумевает всего лишь структуру власти и управления, основанную на формализованной системности, четких правилах, прозрачных правах и обязанностях, а также ту социальную группу, которая это управление осуществляет. Чиновник - "бюрократ", т.е. в буквальном переводе "властитель учреждения", должен, иными словами, быть, по сути, "хранителем государства". В России же, напротив, происходит смешение понятий, и бюрократия становится синонимом непрозрачности и бессистемности.

Общеизвестен системообразующий признак любого государства - наличие публичной власти, т.е. самостоятельной организованной системы, призванной на профессиональной основе осуществлять управление обществом. Между тем совершенно очевидно, что подобно тому как само государство не может существовать вне и помимо публичной власти, так и институт публичной власти не может существовать без своего "человеческого" наполнения, т.е. без лиц, замещающих государственные должности, без государственных служащих, без персон, обладающих соответствующими классными чинами, иными словами, без чиновников.

И если никакое государство и никакой государственный механизм не в состоянии существовать без людей, профессионально предназначенных к осуществлению соответствующих управленческих задач, то потребность в них критически возрастает в периоды реформ, которые необходимы любому государству в качестве фактора его поступательного и планомерного развития, с одной стороны, равно, как и в качестве препятствия революционным поворотам (переворотам) и неизбежно связанной с ними политической, экономической и юридической смутой - с другой стороны.

При этом очевидно, что человеческая составляющая государственного механизма может стать как активным проводником прогрессивных целеполаганий государственной воли, так и жестким тормозом любых реформаторских начинаний политической элиты. Надо различать чиновника - помощника развитию государства и чиновника - "рентодержателя" государственной должности. Избежать возможности приобретения последними качеств системности позволяет продуманная политика подготовки профессиональных кадров для государственного аппарата.

Указанная закономерность была усвоена уже нашими далекими предшественниками. При этом осознание принципиальной необходимости именно профессиональной подготовки чиновников коснулось той особой роли, которую в структуре этой подготовки занимало юридическое образование. В связи с этим нельзя не вспомнить уникальный отечественный опыт подготовки служителей публичной власти, олицетворяемый историей создания (на основании идей М.М. Сперанского по высочайшему повелению Александра I <1>) и дальнейшего функционирования Царскосельского (впоследствии Александровского) лицея <2>.

--------------------------------

<1> Полное Собрание законов Российской империи. Т. XXXI. N 21325.

<2> См. подробнее: Сергевнин С.Л. Двухсотлетие Императорского Царскосельского лицея: некоторые размышления после юбилея // Платон. 2012. N 1. С. 38 - 41.

В связи с этим нельзя не вспомнить также о знаменитых постулатах (принципах) рациональной бюрократии М. Вебера <3>, а именно этому титану социологической мысли приписывается введение в научный оборот самого термина "бюрократия", реализация которых в практической деятельности системы публичной власти, несомненно, могла бы обеспечить успешное эффективное ее функционирование. Напомним лишь, что названные принципы - назовем их "принципами системы просвещенного государственного управления" - сводятся к четкому разделению уровней управления, при котором каждый нижестоящий уровень контролируется вышестоящим и подчиняется ему (принцип служебной иерархичности), четкому разделению управленческого труда (принцип функциональной специализации), наличию взаимосвязанной системы обобщенных формальных правил и стандартов, обеспечивающей однородность и скоординированность выполняемых обязанностей, а также формальную обезличенность их выполнения (принцип административного регламентирования), наконец, к стабильности, но не законсервированности, кадровой составляющей аппарата публичной власти благодаря его формированию исходя из критерия соответствия служащих закрытому перечню транспарентных квалификационных требований, что, в свою очередь, обеспечивает правовую защиту служащих от возможного иерархического произвола (так называемый принцип матричного кадрового рекрутирования).

--------------------------------

<3> Вебер М. Хозяйство и общество / пер. с нем. под науч. ред. Л.Г. Ионина. М.: Изд-во ГУ - ВШЭ, 2010.

Возвращаясь к такой характеристике национального правосознания, как его патриархальность, отметим, что она в известной мере предопределяет критическое отношение к чиновничеству, оставляя вне зоны критики главу государства (известная историческая конструкция противопоставления "доброго царя-батюшки" и нехорошего его окружения).

Патриархальный характер национального правосознания, наконец, предопределяет относительно спокойное отношение к различным проявлениям централизации государственной власти, усиления ее принудительных возможностей, всего того, что иногда маркируется "идеей сильной руки".

Из отмеченного качества отечественного правосознания вполне логично вытекает другая его характерная черта, которую можно обозначить как юридический нигилизм. Теории известны две основные формы реализации функций государства - правовая и организационная. При этом вера в патриархальный характер государственной верховной власти приводит порой к совершенно недопустимому для современного уровня развития государственно-правовой цивилизации перекосу в пользу именно организационной формы, что порой наглядно иллюстрируется ситуациями, когда главе государства в результате срабатывания испытанных петиционных механизмов ("по просьбам трудящихся") приходится "в ручном режиме" подключаться к решению проблем, со всей очевидностью лежащих за пределами его собственного ведения и законодательно отнесенных к компетенции конкретных органов государственной власти. Однако плохая отлаженность (а порой и полное их отсутствие) официальных государственных, формально-юридических механизмов разрешения ординарных жизненных вопросов при помощи правовых средств с неизбежностью переводит процесс их рассмотрения и решения в неправовое русло.

Государственно-правовая сфера пустоты не терпит. Отсутствие либо сбой специально-правового воздействия на общественные отношения, т.е. правового регулирования, замещается иными формами регламентации - неправовыми, внеправовыми, наконец, антиправовыми. Как только общество улавливает сигнал, свидетельствующий о слабости государственной власти и ее неспособности обеспечить должное функционирование механизма правового регулирования, причем как в собственно регулятивной, так и в охранительно-репрессивной его части, оно - общество - начинает вырабатывать более эффективные регулятивные и охранительные механизмы.

Как только правосознание фиксирует даже на своем иррационально-психическом уровне "возможность" жизнедеятельности не в соответствии либо даже вопреки законодательным предписаниям, как только в охранительной сфере фиксируется "возможность" разрешения правовых по своей природе споров вне судебной власти, общество (в определенной его части) неизбежно создает и включает систему "антиправа" - систему "понятий", лежащих в основании как регулирования отношений, так и их охраны. То же обстоятельство, что указанная антиправовая система нормативного "понятийного" регулирования фактически порождается самим обществом, исходит из правосознания, точнее - из представлений о желаемом регулировании, а не из внешнего источника нормотворческой деятельности - государственной власти, которой только еще предстоит убедить общество в легитимности, а не просто легальности издаваемых органами государственной власти юридических норм, предопределяет порой, к сожалению, довольно высокий уровень эффективности такого - назовем его условно теневым - регулирования.

Вспомним в указанном контексте в порядке примера ситуацию в сфере судебной власти, и прежде всего в области исполнения (точнее - неисполнения) судебных актов, особенно в части арбитражной юрисдикции. Незавершенность процесса правоприменения как отражение сбоя механизма правового регулирования отношений в сфере экономических споров на стадии реализации судебных решений свидетельствовала о недостижении самой цели указанной группы правоотношений - восстановлении нарушенного субъективного экономического права и обеспечении осуществления соответствующего законного экономического интереса. Данное обстоятельство фактически делало бессмысленным само арбитражно-процессуальное отношение, оставляя от него лишь сам процесс без результата как реализованного целеполагания. При таких обстоятельствах возникновение замещенного теневого регулирования, к великому сожалению, предотвратить было весьма проблематично.

Допущение в правосознании возможности замещенного регулирования (законодательная регламентация замещается теневым "понятийным" регламентом), а также допущение внесудебного и несудебного порядка разрешения правовых по своей природе споров (иными словами, введение суррогатных юрисдикционных механизмов) может свидетельствовать о такой степени непонимания, невосприятия ценности права, которая позволяет говорить о юридическом анархизме как идейной предпосылке существующих проблем в сфере правореализации. Достаточно упомянуть в этой связи такие вопиющие примеры, как соблюдение (точнее - несоблюдение) правил дорожного движения в ситуациях, когда на кону даже собственная жизнь владельца источника повышенной опасности (пресловутое пьянство за рулем). Другой пример - кричащие масштабы коррупции - свидетельствует о неспособности, а порой и просто о нежелании "жить по праву". Эта элементарная цивилизационная ценность в национальном правосознании зачастую воспринимается едва ли не как "немодная, ненужная вещь".

Внимательный наблюдатель не может не заметить еще одно любопытное, но, к сожалению, весьма негативное качество отечественного правосознания - назовем его юридическим лицемерием. Правовые по своей природе отношения измеряются двойным стандартом: наряду с формальным внешним соблюдением законодательных предписаний не вызывает ни эмоционального, ни рационального сопротивления наличие параллельного, замещающего (теневого, фактического, неправового) регулирования. Кому не известны печальные феномены "серой" зарплаты, "серого" импорта, "черной" бухгалтерии и т.п.?

Нельзя не отметить также уравнительный характер национальной правовой психологии. Стародавняя народная мудрость "трудом праведным не нажить палат каменных", к сожалению, подтвержденная известными обстоятельствами 90-х годов прошлого века, не могла не способствовать формированию и существенному упрочению в правосознании низкого имиджа предпринимательской деятельности, которая, кстати, в силу известного конституционного предписания непосредственно связана с правом каждого на свободное использование своих способностей и имущества (ст. 34 Конституции Российской Федерации). Между тем это право, точнее - конституционно-правовая свобода, столкнулось в своей практической реализации с такими препятствиями, которые проявились в форме вопиюще неправового (хотя и юридически оформленного) приватизационного распределения крупной собственности, созданной трудом многих поколений, узкому кругу лиц, приближенных к новой власти или связанных с криминальной и субкриминальной средой <4>. Поскольку результаты таких реформ воспринимались и продолжают восприниматься российским массовым сознанием как глубоко несправедливые, данное обстоятельство не могло не повлиять и на уровень поддержки идеи неприкосновенности частной собственности, отсюда весьма "спокойное" отношение к святости механизмов ее защиты и охраны. Этим же фактором в значительной мере объясняется практическое отсутствие в структуре иррационально-психического уровня правосознания негативных правовых эмоций в связи с постановкой вопроса о пересмотре итогов приватизации спустя уже более чем двадцатилетие с момента начала экономической реконструкции в стране.

--------------------------------

<4> См.: Зорькин В.Д. Экономика и право: Новый контекст // Российская газета. 2014. N 6385. 22 мая.

Очевидной в связи с этим представляется потребность существенного повышения роли государственного воздействия в части создания и наладки разветвленной системы компенсаторных механизмов, главным образом в социальной сфере, которые способствовали бы эффективному смягчению естественно возникающего в условиях рыночных отношений социально-экономического расслоения. Бездействие либо недостаточный активизм государственной власти в таких условиях, с одной стороны, неизбежно порождал бы критический уровень разрыва между отдельными социально-экономическими группами в структуре общества <5> и тем самым усиливал бы в структуре общественного правосознания правовое чувство несправедливости, доводя общество до состояния социокультурного раскола <6>. С другой стороны, недостаточное государственное влияние в данном контексте очевидным образом разошлось бы с фундаментальным конституционным принципом социального государства (ст. 7 Конституции Российской Федерации), предполагающим такую направленность его политики, которая обеспечивает создание условий достойной жизни и свободного развития человека.

--------------------------------

<5> Так называемая дециль, т.е. коэффициент соотношения совокупных доходов десяти процентов наиболее обеспеченного населения к совокупным доходам десяти процентов самых малообеспеченных категорий граждан, по данным Росстата, в среднем достигает 17, притом что общемировая социально-экономическая практика связывает показатель данного коэффициента 10 с потенциальной возможностью масштабной общественной нестабильности. См. там же.

<6> См.: Зорькин В.Д. Правовой путь России. М., 2014. С. 50.

Нельзя, наконец, не заметить еще одно обстоятельство, характеризующее специфику влияния внешнего рыночного и глобализационного воздействия на отечественную правовую систему, на национальное правосознание. Рынок и глобализация, проникая в частную жизнь, неизбежно размывают некие весьма существенные, испокон веков существовавшие, едва уловимые на эмоционально-интуитивном уровне "сентиментальные" аспекты патриархального правосознания. Не в особенностях ли правовой психологии лежит причина столь тяжелой имплементации в национальную правовую систему таких естественно распространенных в иных - назовем их условно западными - правовых системах институтов как, например, институт брачного контракта в семейном праве?

Сказанное лишний раз свидетельствует в пользу существенной разумной активизации государственно-властной деятельности как в плане содействия формированию гражданского общества, так и в плане реализации собственных правомочий государственной власти в контексте ее конституционного предназначения исходя из необходимости всемерного учета отмеченных специфических характеристик национального правосознания, повторимся, как в целях радикального совершенствования нормотворческой формы реализации функций государства, равно как и в целях кардинальной оптимизации правоприменительной (включая правоохранительную) формы их осуществления.

Заданный подход, по всей видимости, позволит существенным образом сместить акценты, характеризующие современный уровень национального правосознания, предопределяющего соответствующие характеристики правомерного поведения. В определенной степени отмеченное качеством маргинальности (мотивация деятельности в правовой сфере по формуле "соблюдаю норму лишь постольку, поскольку ее нарушение влечет негативные имущественные, организационные, личные и иные последствия"), в преобладающей мере отмеченное качеством конформизма (мотивация деятельности в правовой сфере по формуле "соблюдаю норму постольку, поскольку это выгодно и поскольку так действуют все"), национальное правосознание с неизбежность должно по преимуществу избрать вектор своего движения в направлении детерминации правовой активности как особой качественной характеристики правовой культуры (мотивация деятельности в правовой сфере по формуле "соблюдаю норму постольку, поскольку это необходимо обществу, а следовательно, мне").

Состояние национального правосознания в значительной, если не в определяющей мере зависит от качества и эффективности работы законодателя. Нормотворчество парламента, равно как и нормотворческая деятельность правительства и иных органов исполнительной власти должны быть априори одухотворены презумпцией добросовестности, что, в частности, предполагает безусловную социально-экономическую и финансовую обоснованность любого законопроекта, его глубокую научную экспертную проработку, выверенность с позиции соответствия фундаментальным принципам права, конституционным предписаниям, правилам юридической техники, что должно исключать возможность возникновения таких негативов правовой действительности, как законодательная инфляция и тем более законодательный произвол.

Во всяком случае, законодательное предположение должно максимально учитывать наличный уровень общественного правосознания, а также, возможно, специфические особенности группового и даже индивидуального срезов правосознания в зависимости от характеристики адресатов проектируемых нормативных предписаний. Иными словами, правосознание национального законодателя по определению не может не быть воплощением определенной правовой идеологии (оно не может быть ниже рационально-идеологического уровня), и при этом чутко воспринимать специфику актуального состояния иррационально-психического уровня правосознания <7>.

--------------------------------

<7> Приведем пример, недвусмысленно иллюстрирующий опасность расхождения даже самых благих реформаторских намерений публичной власти, нормативно артикулированных в соответствующих законодательных текстах, и реального состояния общественного и группового правосознания. Федеральный конституционный закон "О Конституционном Суде Российской Федерации" содержит нормативные положения (части вторая и третья статьи 87), согласно которым признание не соответствующими Конституции Российской Федерации федерального закона, нормативного акта Президента Российской Федерации, нормативного акта Правительства Российской Федерации, договора или отдельных их положений является основанием для отмены в установленном порядке положений других нормативных актов либо договоров, основанных на признанных неконституционными полностью или частично нормативном акте либо договоре либо воспроизводящих их или содержащих такие же положения, какие были признаны неконституционными. Признание не соответствующими Конституции Российской Федерации нормативного акта субъекта Российской Федерации, договора субъекта Российской Федерации или отдельных их положений является основанием для отмены в установленном порядке органами государственной власти других субъектов Российской Федерации положений принятых ими нормативных актов либо заключенных договоров, содержащих такие же положения, какие были признаны неконституционными.

Анализ практики исполнения решений Конституционного Суда позволяет прийти к выводу о необходимости принятия особых мер и усилий, с тем чтобы названные нормативные предписания были реализованы в юридической действительности. Причина лежит, с одной стороны, в плоскости приемов юридической техники, с использованием которых выполнены эти предписания (прием "неопределенного обязывания"), который требует существенного напряжения усилий адресата, в данном случае федерального или регионального законодателя, которые должны проанализировать состояние всего нормативного массива, найдя при этом в нем нормы, аналогичные дисквалифицированным решением Конституционного Суда положениям).

В данном случае нормативное регулирование дает пример неэффективности, имеющей свои основания в самой нормативной конструкции (упомянутый прием "неопределенного обязывания), использованной законодателем. Достижение позитивной законодательной цели (дисквалификация региональных нормоположений, аналогичных признанным неконституционными в соответствующем итоговом решении Конституционного Суда) требует задействования неопределенного количества организационных ресурсов, что - в отсутствие специальных принудительных механизмов - заранее предопределяет диагноз нежизнеспособности такой норме. Следовательно, избранная законодателем нормативная конструкция обрекает такую норму на ее реализацию по принципу "случайной выборки", "доброй воли" адресата правового предписания, своеобразной модификации правила ad hoc применительно к норме императивного характера, что совершенно недопустимо.

С другой стороны, причина слабой реализации рассматриваемых норм Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" лежит также в непонимании либо недостаточном понимании (дефект профессионального правосознания) юридической природы (нормативного характера) итогового решения Конституционного Суда, подлежащего безусловному исполнению в том числе в силу фундаментального принципа прямого действия Конституции (статья 15 Конституции Российской Федерации), представителями определенной социальной группы - работниками аппарата публичной власти, призванными функционально обеспечивать неукоснительную реализацию упомянутого конституционного принципа.

Однако, во всяком случае, законодатель как важнейший субъект публичных властеотношений обречен играть активную роль в данном политико-правовом процессе, даже если это роль наблюдателя. Очевидным представляется то обстоятельство, что в одних случаях законодатель может выступать в качестве консолидирующей силы, подводящей своеобразную черту под имеющей место общественной и экспертной дискуссией, давая при этом обобщенную, потому приемлемую, а следовательно, легитимную нормативно-регулятивную формулу, адекватно отражающую возникшую (существующую либо изменившуюся) социальную потребность соответствующей правовой регламентации.

В иных случаях законодатель должен проявлять социальный активизм и, выполняя свою особой значимости публичную функцию, обладая при этом исключительной информацией, делающей его эксклюзивным исполнителем объективно возникающих новых задач, порождаемых логикой общественного развития, которая зачастую не может быть своевременно осознана обществом, идти впереди общественного мнения, в известном смысле подтягивать существующее понимание действующего или желаемого права, при этом с неизбежностью, однако, входя с ним в противоречие. История знает немало примеров жестких конфликтов общественного правосознания в его наличном состоянии, даже правовой культуры общества и прорывных социально-правовых идей публичной власти, олицетворяемой одухотворенными реформаторами.

Особым показателем актуального состояния национального правосознания является отношение к Конституции. Этот показатель включает как позицию элиты общества по отношению к месту и роли конституционных норм и принципов в определении общественной статики и динамики, так и позиции самых разных общественных сил, распределенных по соответствующим социальным группам, отражающие состояние понимания обществом значения Основного Закона, равно как и допущения возможных его изменений.

Конституция Российской Федерации не может рассматриваться в качестве застывшего юридического памятника. В противном случае существует реальная угроза существенного снижения уровня легитимности Конституции как показателя народного (национального) признания, одобрения, доверия к Основному Закону в общественном сознании (обыденный (ординарный) уровень конституционного правосознания).

В то же время, если не будет адекватной современным общественным потребностям актуализации конституционного текста, неизбежным станет возникновение проблем реализации конституционных нормативных положений в правоприменительной практике. Под большим вопросом окажется реальность, жизненность конституционной нормы о прямом действии Конституции (ст. 15). При этом выхолащивание нормативного содержания указанной нормы, превращение ее в пустую декларацию будет напрямую связано с понижением конституционного правосознания в среде правоприменителей, прежде всего в системе государственной службы, в более широком плане - в системе государственного аппарата (профессиональный уровень конституционного правосознания).

Очевидно, что неуважение к Конституции - явление весьма опасное как в конкретной социально-экономической ситуации, так и в отдаленной перспективе. С неуважения к Основному закону начинается поверхностное, несерьезное отношение к ординарному законодательству, становится проблематичной его надлежащая реализация. В условиях же достаточно низкого уровня знания догмы права населением, сопряженного со снисходительным отношением к таким азбучным способам правореализации, как соблюдение запретов и исполнение позитивных обязанностей, со стремлением к приоритетному использованию неправовых способов реализации соответствующих интересов и потребностей, с традиционной установкой либо на пассивно-индифферентную, либо даже на маргинальную мотивацию поведения в правовой сфере - опасность размывания конституционно-правовых основ, а далее и собственно правовых основ правовой государственности становится довольно высокой.

Общество и государство обязаны выработать действенные общесоциальные и специально-юридические механизмы, позволяющие, с одной стороны, дезавуировать дефекты конституционно-правового сознания и, с другой стороны, обеспечить реальную защиту Конституции. При этом имеется в виду как нормативный текст, так и его социальное - реальное, актуализированное применительно к данной конкретной ситуации, уровню развития и качественным характеристикам общественных отношений - содержание (в известном смысле - "живая" Конституция).

На повестку дня в связи с этим выходит конституционализация национального правосознания. Заметим, задача эта не из легких уже потому, что едва ли без труда можно вспомнить какой-либо относительно длительный период национальной истории, который характеризовался бы действительно последовательными и искренними усилиями публичной власти по внедрению в ткань социальной жизни подлинных конституционных идей, усилий, сопровождаемых выработкой необходимых механизмов общественной конституционализации.

Снисходительное сопротивление подобным попыткам власти со стороны субъектов обыденного (массового) правосознания, видимо, имеет определенные истоки в социальной памяти, например, в очевидном, порой трагическом, разрыве блестящих конституционных деклараций образца 1936 г. и реальной, порой антиконституционной по своей сути, социальной практикой попрания естественных прав человека. Например, далее, в начетническом разрыве конституционных посылов образца 1977 г. с реальными, порой кричащими, перезревшими общественными ожиданиями последней трети двадцатого века. Наконец, в конституционном опустошении конца 80-х начала 90-х, вполне объяснимом, но оттого не ставшим менее значимым в плане своего отрицательного воздействия на состояние национального конституционного правосознания.

Если различать (с определенной долей условности) иррационально-психический и рационально-идеологический уровни правосознания, то формирование идей конституционализма на первом уровне должно обеспечиваться системой правового воспитания, признать которое системно существующим на данном этапе было бы слишком большим преувеличением. Существенно большую проблему, а следовательно, и более серьезную общественную задачу представляет собой конституционализация рационально-идеологического уровня правосознания, и прежде всего правосознания элиты как - в идеале - носителя конституционно-правовой идеологии. Для решения этой задачи мало достичь определенных показателей количества, например, юристов в парламенте либо в органах исполнительной власти. Как показывает практика, само по себе наличие профессионального юридического образования далеко не всегда обеспечивает профессиональный характер юридической деятельности, тем более освещенной знанием конституционных основ жизни общества.

Конституционализация правосознания элиты - это не просто внедрение знаний о тексте действующей Конституции, но и формирование особого отношения к роли и месту Основного закона в обществе, такого отношения и понимания Конституции, которое предполагает осознание ее фундаментального характера как акта, задающего параметры стабильного функционирования общественного организма и в то же время задающего параметры эволюционного развития общественного организма.

Наконец, конституционализация национальной элиты - это еще и конституционное самоограничение последней, поскольку просвещенное управление обществом предполагает разумное пользование ограниченным непроизвольным набором конституционно-правовых средств.

Конституционное правосознание предполагает знание (интеллектуальную фиксацию) и ценностную интерпретацию двух "конституционно значимых состояний" общества. Во-первых, речь идет о конституционной норме в широком понимании феномена (не в смысле конкретного правила поведения в конституционной сфере, зафиксированного в конституционном тексте, а в смысле "общественного состояния конституционной нормальности"). Причем нормальное состояние конституционной материи предполагает как ее статический срез, т.е. непосредственную совокупность норм и принципов Конституции, как документально формализованных, так и вновь выведенных в контексте конституционного правоприменения в процессе деятельности конституционной юстиции, так и динамический срез, иными словами, конституционную правореализацию.

Во-вторых, нельзя не видеть и другую, "оборотную", сторону, ипостась мира Конституции, которую можно охарактеризовать как конституционную аномалию, связанную с состоянием разбалансированности конституционно-правовой системы, со сферой конституционной правонарушаемости, с ситуациями возникновения юридического спора конституционного уровня, которые требуют включения специальных государственно-правовых механизмов, направленных на приведение давшей функциональный сбой конституционно-правовой системы в состояние юридического и социального равновесия, т.е. на разрешение конституционно-правового спора. В последнем случае, таким образом, речь идет о конституционной юрисдикции, реализуемой посредством особых институтов конституционной юстиции.

Конституционализм в его современном научном понимании, далее, предполагает наличие двух составляющих - праксиологической и мировоззренческой. В первом случае, когда мы ведем речь о конституционной праксиологии, по существу, имеется в виду предмет конституционного права как особой (фундаментальной) отраслевой юридической науки, представляющей собой целостное учение о конституции в единстве составляющих его структурных элементов. При этом главным предметным вопросом в данном контексте становится проблематика механизмов легализации и последующей легитимации государственной власти и ее институтов.

Необходимо в связи с этим обратить внимание на важность определения векторов конституционного правопонимания. И здесь нельзя не признать, что в рассматриваемом ракурсе конституционализм так или иначе не может не иметь национальную привязку. Поскольку отечественная правовая система не может быть вырвана из контекста континентальной правовой семьи с исторически приобретенными и достаточно ярко выраженными признаками романо-германского свойства, постольку один из векторов конституционного правопонимания предопределен: это весьма жестко связанный с государственно-обеспечительным началом права в целом и конституционного права в частности подход к пониманию Конституции как к особому нормативному основанию общества, обеспечивающий строгое соблюдение буквы (догмы) Конституции, гарантирующий режим конституционной законности как особой системы правоотношений, в которых реализуются конституционные предписания, т.е. системы конституционного правопорядка (в известном смысле - конституционный легизм).

Между тем необходимость осмысления принципов верховенства права в качестве системно значимых для адекватного понимания мира Конституции предполагает также другой вектор конституционного правопонимания, который охватывает мир "живой" Конституции, рассматриваемый, с одной стороны, в ракурсе естественно-правового подхода к пониманию и оценке Конституции, по крайней мере, в части закрепления конституционных гарантий естественных прав и свобод человека, принадлежащих ему вне зависимости от государственно-властной санкции, а также в контексте обязанности государства по признанию прав и свобод человека в качестве высшей конституционной ценности (ст. 2 Конституции Российской Федерации).

С другой стороны, данный вектор конституционного правопонимания охватывает подходы социологического позитивизма, т.е. изучения реальной жизни (социальной практики реализации) конституционных норм, включая контекст юрисдикционной деятельности органов конституционной юстиции. С учетом того обстоятельства, что не только, а в определенных случаях и не столько буква, сколько реальное социальное наполнение конституционных норм, принципов, конструкций ("дух" Конституции) является основой правовой государственности, на повестку дня выходит проблема актуализации ("оживления") действующей Конституции как формально-юридического источника ограниченного количества конституционных норм.

Наиболее существенную, если не определяющую, роль в разрешении указанной проблемы играет Конституционный Суд. Будучи, по существу, уникальным изобретением юридической цивилизации в условиях именно правовой государственности, орган конституционной юстиции - и только он - в системе государственно-властного механизма, проверяя закон на соответствие Конституции, ставит точку в общесоциальном конфликте по поводу расхождения между государственно оформленной волей (законом как формально-юридическим источником права) и правом как связывающей государственную деятельность системной совокупностью высших принципов-нормативов ("грунд-норм"), в том числе воплощенных в конституционном тексте, равно как и рационально выведенных из этого текста посредством нормативной (абстрактной) интерпретации как следствия особой герменевтической деятельности Конституционного Суда. Орган конституционной юстиции, кроме того, предстает в данном случае в качестве особого института, определяющего "меру права" в процессе фактического соотношения результата позитивной нормотворческой деятельности государства (текущего, ординарного законодательства) и результата прямого правотворчества (референдума) суверена (народа).

Конституция, поскольку она является конструктивной основой правовой государственности, требует чрезвычайно бережного к себе отношения. В связи с этим возникает вопрос о возможностях конституционного развития и о том, в какой мере динамика конституционных правоотношений, диктующая, порой весьма настойчиво, необходимость модернизации Конституции, может затрагивать устойчивость конституционной системы как оплота правовой государственности.

В этом направлении видится два основных пути движения к адаптации существующего конституционного нормативного массива реальностям современного уровня общественного развития.

Во-первых, нельзя забывать о потенциальных возможностях внесения конституционных поправок и пересмотра Конституции (глава 9). Указанный путь (он условно может быть назван позитивистским) представляется малопродуктивным применительно к реальным отечественным условиям, поскольку Конституция сама по себе является сложным системным образованием, и неосторожная частичная модернизация нормативного текста может повредить устойчивости глобальной конституционной конструкции, изначально созданной по принципу "жесткого" Основного закона. Поэтому в рамках данного пути конституционного развития (реформирования) более приемлемыми представляются точечные изменения отдельных нормативных положений, причем при наличии обнаружившейся крайней необходимости в таких изменениях. Применительно к новейшей истории отечественного конституционного развития можно напомнить лишь о единичных примерах подобных новаций, которые касались изменения сроков легислатуры парламента и главы государства, введения института отчетности высшего органа исполнительной власти, а также реформы высших судов <8>.

--------------------------------

<8> Законы Российской Федерации о поправках к Конституции Российской Федерации от 30 декабря 2008 г. N 6-ФКЗ, от 30 декабря 2008 г. N 7-ФКЗ, от 5 февраля 2014 г. N 2-ФКЗ // СЗ РФ. 2009. N 1. Ст. 1; СЗ РФ. 2009. N 1. Ст. 2; СЗ РФ. 2014. N 6. Ст. 548.

Во-вторых, реализация регулятивного потенциала Конституции как нормативной основы правового государства возможна посредством деятельности Конституционного Суда, в функционале которого (по сути - у единственного органа государственной власти в системе отечественного государственного механизма) закреплено полномочие легального нормативного толкования федеральной Конституции. Данное направление обновления формально-юридического конституционного текста невозможно при помощи одной лишь позитивно-правовой методологии. Здесь неизбежным представляется более широкий подход (как естественно-правовой, так и социологический) к пониманию социально-правовых явлений и процессов, позволяющий выявить и артикулировать конституционные принципы, быть может, не имеющие своего непосредственного вербального воспроизведения в изначальном тексте Конституции Российской Федерации 1993 г.

При этом под конституционными принципами следует понимать "юридизированные" конституционно значимые ценности. Совершенно очевидным представляется то обстоятельство, что сами по себе социальные ценности, имеющие конституционное значение, не могут не находиться в постоянной динамике. Именно по этой причине оставаясь лингвистически неизменным, конституционный текст может и должен соответствовать реальным для данного конкретного исторического момента социальным ценностям. Это, однако, ни в коей мере не означает релятивизма Конституции.

Современное конституционное правосознание предполагает базовую неизменность юридической Конституции, невозможность ревизии фундаментальных нормативных положений Основного закона. (Отметим, что отсутствие данной возможности прямо вытекает из содержания и смысла нормативных положений ст. 16 Конституции Российской Федерации.)

И лишь в этих, жестко заданных рамках конституционно-правовой идеологии, воплощающей высший - рационально-идеологический - уровень конституционного правосознания, может эффективно и успешно осуществляться деятельность аппарата публичной власти конституционного государства, направленная на адаптацию позитивной догмы Конституции к актуальным социальным процессам и явлениям посредством конституционно оправданного ординарного парламентского законотворчества и конституционно оправданного текущего правоприменения.

При этом роль конституционной юстиции, выполняющей функцию снятия социальной нормативной дисфункции (регулятивной девиации) посредством нормативной дисквалификации текущего регулирования и нормативной конституционной интерпретации, предполагает адаптацию позитивной догмы Конституции к ценностям, выработанным общественной жизнью до уровня конституционных принципов в их естественно-правовом в одних случаях и социологическом в других случаях смысле. Позитивно-правовая роль конституционной юстиции в данном случае сводится к поиску и анализу новых конституционных принципов (это, несомненно, и принципы правового государства) в целях их последующего включения в ткань фактической (реальной, "живой") Конституции посредством нормативного закрепления (юридизации) в соответствующих итоговых актах.

ПРАВО В МЕДИЦИНЕ: ДИНАМИЗМ ПРАВОСОЗНАНИЯ СОВРЕМЕННОГО

Поиск по сайту: