Немецкий гомосексуализм

Гомоэротические наклонности Гитлера, несмотря на все его попытки скрыть их, проявлялись в том типе общества, которое желал создать фюрер. По крайней мере, в одном он был солидарен со сторонниками гей‑культуры – существующее общество с его фальшивой моралью должно быть уничтожено. Его институты извлекали пользу из наивности молодежи. В действительности же культ СС не вызывал каких‑либо симпатий у гомосексуалистов.

Французский писатель Мишель Турнье в своем романе «Лесной царь» (1970), отмеченном Гонкуровской литературной премией, смог полностью раскрыть нацистскую гомоэротику. В северной мифологии Лесной царь был монстром, который соблазнял и убивал красивых мальчиков. «Не хочет ли прекрасное дитя пойти со мной?» (Гете). Турнье считал Гитлера воплощением северного великана‑людоеда, который заперся в бункере в Восточной Пруссии и требовал принести ему в жертву цвет немецкой молодежи. Главный герой романа молодой французский военнопленный попадает в нацистское политическое учебное заведение для мальчиков – наполу. Вокруг этого ненормального события и раскручивается последующее действие. Удивляя читателя, автор подробно описывает безупречную красоту обнаженных юношеских торсов, которая только выигрывает от контраста с грубыми портупеями: «Обнаженные юношеские торсы отличаются умилительной свежестью, которую еще больше подчеркивает грубость поясов, брюк и сапог. Ни у кого из них пока не растут волосы на груди; растительности не видно даже под мышками» (перевод с франц. И. Волевич).

В нескольких словах Турнье удалось передать не только гомоэротическую притягательность готовых к жертве мальчиков из наполы, но и ненормальную ориентацию всего расового учения с его квазинаучным интересом к формам черепов, способам оволосения тела и предпочтением светлой безволосой кожи.

Автор дал превосходную гомоэротическую интерпретацию культового нацистского фильма «Смерть члена гитлерюгенда», снятого режиссером Шенцигером. Юный наивный герой Герберт Ноктус вступает в единоборство со злыми силами и погибает. Ноктуса убивают грубые молодые социалисты, намного старше его, которые курили табак, употребляли алкоголь и общались с женщинами, словом, олицетворяли собой гетеросексуальный большевистский контрмир. Перед самым концом войны герой романа записал в своем дневнике: «Я нахожу весьма примечательным, что режиссер фильма за десять лет до меня нашел этот образ немецкого ребенка, столь противоречащий официальному идеалу: не распираемое грубой силой и животным аппетитом существо, а слабое, беззащитное создание, вечная невинная жертва злодеев» (перевод с франц. И. Волевич).

Адольф Гитлер и в реальной действительности не задумываясь приносил в жертву своим интересам немецких юношей. Еще 16 сентября 1936 года, выступая на партийном съезде в Нюрнберге перед членами Национал‑социалистического союза женщин, фюрер предстал в роли Молоха, требующего от матерей отдать ему своих детей: «Когда я еду через Германию, я вижу миллионы детей, в которых и заключается смысл нашей работы. Я вижу детей, которые принадлежат не только своим матерям, но и мне». Несмотря на то что после поражения под Сталинградом Геббельс провозгласил начало тотальной войны, в течение долгого времени это оставалось не более чем пропагандистским лозунгом. Однако Гитлер не задумываясь посылал на войну немецких мальчиков: гимназисты и ученики старших классов профессиональных училищ обучались на зенитчиков. Гитлер и имперский руководитель молодежи Аксманн возражали против этого, даже Борман заявил, что «данная мера будет воспринята мировым общественным мнением как полное истощение сил Германии». В ответ на это Гитлер объяснил своим соратникам, что, «принимая во внимание соображения необходимости, его не интересует их мнение». Фюрер желал жертвы. Еще во время совещания в Каринхалле на Рождество 1942 года Геринг, от которого, по‑видимому, и исходила данная идея, сказал собравшимся, что «фюрер лично заинтересован в использовании молодежи непризывного возраста для вспомогательной службы в армии».[21]

Шольдт считал, что любимый Гитлером «Гимн фюреру» имел «гомосексуальную или мазохистскую подоплеку»: «Позволь нам выйти из твоего лона/И своею юностью показать твою молодость». Или: «Сильнее бей!/ Мы выдержим удар/ Твоя рука нам форму придает». В следующих строфах Гитлер сравнивается с Микеланджело. Подобно тому как склонный к гомоэротизму скульптор придавал форму камню, фюрер лепит из людей новое общество.

«Немецкий гомосексуализм», которым были наполнены нацистские фильмы, немало радовал находившегося в эмиграции в Щвейцарии Томаса Манна. После просмотра в Берне фильма «Авель с губной гармошкой» 4 февраля 1934 года писатель записал в своем дневнике: «Бросается в глаза, что в просмотренном мною немецком фильме радость обнаженному юному мужскому телу передана так, как это неподвластно любой другой нации. Это напрямую связано с немецкой гомосексуальностью и полностью отсутствует во французской и даже американской продукции: юношеская нагота в настолько хорошем освещении, насколько это позволяют сделать условия съемок».

Картина «Авель с губной гармошкой» была снята еще до прихода нацистов к власти. Однако и в более поздних лентах, созданных уже при Гитлере, Томас Манн без труда обнаруживал гомосексуальный подтекст. 18 февраля 1936 года, находясь в Кюснахте, он пометил в дневнике: «После обеда ходил в "Апполо‑синема" на "Траумулюс" с Яннингсом. Очень хороший фильм. Школьники превосходны. Обнаженные мальчишеские торсы – любимая тема и особенность немецкого кино». Обнаженные торсы, расовый отбор и концентрационные лагеря. Томас Манн в кратком замечании смог уловить абсурдную атмосферу своего времени: «Яннингс прославился тем, что отправил в концлагеря множество людей, которые по праву обвиняли его в наличии еврейской крови».

Спустя чуть больше месяца после подавления путча Рема 5 августа 1934 года Томас Манн сделал следующую запись: «Похоже на то, что мелкие бюргеры со своей сальной моралью вновь оказались в дураках и видят в Гитлере чуть ли не спасителя… Они поддались на пропаганду порядочности, простоты, своих мелких добродетель и клюнули на приманку гомосексуализма, который якобы не имеет никакого отношения к нацистскому движению, военным и тем более к Германии».

Склонность нацизма к гомоэротизму разглядел и Готфрид Бенн, который после прихода Гитлера к власти публично высказывал взгляды, при помощи которых пытался (правда, безрезультатно) понравиться нацистам. В своем эссе «Дорийская эпоха», опубликованном еще до убийства Рема в самом начале лета 1934 года, он проводил параллели между веймарской демократией и «критским тысячелетием», «тысячелетием без сражений и мужчины… без крови и охоты, без лошадей и оружия… Бюстгальтеры, феминизированные лестницы дворцов с низкими ступенями, по которым было удобно подниматься женщинам…»

Бенн радовался, что с приходом национал‑социализма история вновь вошла в «дорийскую эпоху». «Дорийским является каждое проявление антифеминизма. Дорийский мужчина запирает запасы дома, запрещает женщине смотреть спортивные соревнования; та, кто нарушит этот запрет, будет сброшена со скалы. Дорийской является любовь к мальчикам, поскольку герой оставался верен своему мужчине, разделял с ним любовь к войне, сражался и умирал вместе с ним… Дорийское – это кожа, плотно обтягивающая мускулы, из которых вылеплено мужское тело. Это крепкое тело покрыто загаром, оливковым маслом, пылью и закалено холодными ванными».

После окончания первой мировой войны граф Харри Кесслер с гордостью писал о немецком нудизме: «Нагота, свет, воздух, солнце, радость жизни, физическое совершенство и разум, лишенный ложного стыда и предрассудков». Он пригласил французского скульптора Майоля посетить Институт физической культуры в Грюневальде, «здание которого было озарено солнечным светом, в лучах которого почти полностью обнаженные юноши занимались спортом. Этот мягкий свет и теплый пряный воздух создавали впечатление совершенно греческой картины».

Гитлеру были близки подобные переживания. Критикуя государство, с которым он боролся, перед его глазами внезапно предстал обнаженный юноша: «Молодой человек, который ходит в длинных брюках и застегнутой под горло блузе, теряет стимул к физическому воспитанию. Щегольство должно заключаться в демонстрации прекрасного и сильного тела, построение которого должно стать целью каждого юноши».

Гитлер уделял особое внимание занятию мальчиков спортом, что нашло свое отражение в «Майн кампф»: «Народное государство направит воспитание молодежи не на получение голых и часто бесполезных знаний, а на развитие здорового тела… Здоровое тело создается сияющим духом и не лишено эстетической притягательности».

Гитлер считал, что молодые люди должны заниматься боксом, так как этот вид спорта «придает телу эластичность». Здесь вновь весьма недвусмысленно проявились садистские наклонности фюрера, который писал, что бокс способен научить юношей выдержке: «Здоровый мальчик должен уметь выносить удары».

Садизм фюрера, который в конце концов решил принести в жертву весь свой народ, снова проскользнул в речи Гитлера на партийном съезде 14 сентября 1935 года, когда, выступая перед 54 000 членами гитлерюгенда, он сказал: «Было время, когда идеалом молодого немца был этакий парень выпивоха, победитель праздников пива. Но теперь важно не то, сколько бокалов пива ты способен выпить, а то, сколько ударов можешь выдержать».

Фехтование нравилось Гитлеру намного меньше бокса. Он говорил, что было бы неплохо, «если бы два молодых человека выясняли свои отношения кулаками, а не при помощи двух кусков стали». Бокс нравился ему именно своей беспощадностью; кроме того, у молодых спортсменом были оголены торсы, ниже которых на них были только спортивные трусы. Так же Гитлер был неравнодушен и к ягодицам юношей. 14 февраля 1942 года он признался, что, по его мнению, «из одежды парням лучше всего подходят две вещи: шорты летом и лыжное трико зимой».

Фюрер не обошел вниманием и одежду солдат. 12 августа 1942 года он хвалился перед подчиненными: «Мы прекрасно обмундировали вермахт! У саперов есть плавки! Теперь рота стала настоящей спортивной командой».

Встреча с юношами, отбывавшими трудовую повинность в лагере Гамбург‑Бергедорф, доставила ему истинное удовольствие: «Мою машину окружало множество до черна загорелых парней. Я сказал сопровождавшим меня людям: "Почему бы нашим режиссерам не приехать сюда и не снять людей столь прекрасной наружности?"»[22] Уже в двадцатые годы Гитлер видел одну из главных задач СА в том, чтобы «поставить немецкой нации 6 млн безупречных со спортивной точки зрения мужчин».[23]

Шумный всемирный успех, который рейх Гитлера смог достигнуть на Олимпиаде 1936 года, был обусловлен немецкой эффективностью и мощной пропагандистской кампанией, на которые было мобилизовало все население страны. Однако не последнюю роль сыграла тенденция, носившая ярко выраженный гомоэротический характер.

Еще задолго до появления на карте нацистской Германии в Древней Греции олимпийское движение выросло из традиции состязаний нагих мальчиков и молодых мужчин. Барон Кубертен, основатель современных олимпийских игр, много говорил об атлетическом героизме, который «высоко поднимает свою расу и родину благодаря прекрасным спортивным достижениям».[24]

Духовное родство обоих движений отчетливо видно в кадрах фильма, снятого Лени Рифеншталь. После впечатляющих съемок партийных съездов 1934 («Победа веры») и 1935 («Триумф воли») годов она запечетлела на пленку Олимпиаду 1936 года. «Идеализированный культ тела превратил ее фильмы в чисто пропагандистские работы».

Несмотря на все это, на самом деле Гитлер совершенно не интересовался спортом как таковым. Уже во время Русской кампании он заявил своему окружению в ставке: «Я ненавижу всех этих людей, которые внезапно начали заниматься спортом, всех тех, кто выделывает различные трюки». Амбициозный пилот‑любитель Муссолини был ему так же неприятен, как дирижер‑горнолыжник Фуртвенглер: «Мужчина, который покоряет сотни тысяч женщин как великий дирижер, желает нравиться им еще и как лыжник. Он несется по трассе слалома, бум, и он лежит в сугробе». Точно так же Гитлер не любил верховую езду и конный спорт. Он резко и цинично реагировал на все травмы своих офицеров, связанные с падением с лошади. Когда горные егеря поздним летом 1943 года покорили Эльбрус и подняли на его вершине немецкий флаг, Гитлер бушевал три дня, возмущаясь этой бессмысленной и опасной акцией.

Тем более странно, что, несмотря на это, ему очень нравились Олимпийские игры. Он вмешался в проектирование олимпийского стадиона и вновь дал волю своей гигантомании, пожелав возвести самое большое спортивное сооружение в мире. Кроме того, сама атмосфера соревнования способна заинтриговать людей, весьма далеких от спорта. По свидетельству Альберта Шпеера, фюрер «с восторгом присутствовал на Берлинской олимпиаде. Он рассматривал спорт как часть идеала "эллинистического образа жизни"».

На гомоэротические склонности Гитлера не влияли его расовые предубеждения. Его вдохновляли великолепные тела темнокожих атлетов, которыми восхищалась «Кельнише Цайтунг». Хотя фюреру доставляли удовольствие победы немецких спортсменов, также довольно сильное впечатление на фюрера произвели выступления суператлета Джесси Овенса. Слухи о том, что Гитлер отказался признать победу четырехкратного чемпиона Олимпийских игр из‑за его цвета кожи, являются измышлениями американской прессы. По признанию самого Джесси Овенса, он произвел на Гитлера приятное впечатление: «Однажды во время соревнования я бежал мимо ложи канцлера, он кивнул мне, а я кивнул ему в ответ».[25]

По отношению к другому выдающемуся спортсмену Адольф Гитлер также не проявил свойственный ему расизм. Победителем марафонского забега стал член японской команды Ките Сон, кореец по происхождению. В Японии он настолько привык к дискриминации, что был очень удивлен, когда рейхсканцлер посетил его тесную комнату в олимпийской деревне, чтобы поздравить с победой и лично пожать ему руку.

Третий рейх странным образом не испытывал проблем не только с олимпийским движением, но и с другой структурой, которой также не чужды были гомоэротические тенденции, – с католической церковью. Даже если отбросить не совсем справедливые обвинения против Папы Римского в спокойном отношении к антисемитизму Гитлера, то в любом случае бросается в глаза тот факт, что на начальной стадии нацистское движение было с энтузиазмом встречено католическим клиром. Причина этого заключалась не только в антибольшевизме Гитлера.

Гомоэротические наклонности немецкой интеллектуальной элиты нагляднее всего проступают в гимнастических занятиях. Очевидное предпочтение, которое образованные люди отдавали грекам перед римлянами, несмотря на то что последние были намного более значимы для европейской культуры, привело к «тирании греческого начала в немецкой мысли». Подобное подражание странным образом преломленному образцу способствовало не только особенности немецкого школьного образования, бородатые немецкие учителя гимназий (такие как «Профессор Унрат») и университетские профессора (в отличие от «изнеженных» римлян греки не брились), но и вносило в германскую систему воспитания определенный гомоэротический оттенок, который и позволил определенным образом появляться подавленным сексуальным отклонениям Адольфа Гитлера.

Вытеснение

Голо Манн указывал на гомоэротические тенденции в немецком движении сельских школ. Более того, он проводил прямую параллель между Куртом Ханом, основателем знаменитого интерната в Залеме, и Адольфом Гитлером: «Они оба любили эстетический элемент, каждый в своей области; имперские партийные съезды с роскошными парадами, муштровку, "Мейстерзингеров", сниматься на пленку; праздничные спортивные состязания, униформу, организованные специально для зрителей представления в Залеме, даже если никаких зрителей и не было».[26]

Также, как и Гитлер, Курт Хан пришел к выводу, что моральное разложение может быть остановлено элитой, которая будет закалена суровыми спортивными занятиями: «бег на длинные дистанции, прыжки в длину и высоту, перетягивание каната, бег по пересеченной местности, не более трех стаканов воды в день».

Кроме того, в системе воспитания, внедренной в Залемском интернате, также присутствовал скрытый садистский подтекст. Вор наказывался «жестоким спортивным способом», надзирать за учениками Хану помогали члены боксерской команды. Голо Манн рассказывал: «Мы должны были сражаться два раунда. В паузе между ними я с удивлением увидел, что у Конрада настолько сильно шла кровь из носа, что ее пришлось унимать ватой, прежде чем мы продолжили бой».

Как и в НСДАП, девушки допускались в Залемский интернат только как существа второго сорта. Как вспоминал Голо Манн: «Что касается девушек, то пока у руководства стоял Хан, они играли весьма неприятную роль приниженного меньшинства. Для девушек имелся специальный руководитель, точно такой же, какой был и у приходящих учеников».

Курт Хан «невероятным усилием воли подавлял в себе склонность к гомосексуализму. В результате в интернате царила атмосфера страха и принуждения, которая поддерживалась почти инквизиторскими методами братьев‑иезуитов». Слишком близкие отношения между мальчиками в Залемском интернате всячески порицались и презрительно обозначались словом «липнуть». «Если мальчик положил своему другу руку на плечо или они вместе сидели на велосипеде, или если в комнате для медитации они лежали на полу слишком близко, их сразу же обвиняли в том, что они "липнут" друг к другу».

Со времен Гете немцам импонировал эстетический компонент гомоэротизма. «Вне всякого сомнения, гомосексуализм Викельманна был основан на почти чувственной красоте греческих юношей».[27] Христианство наложило табу на наготу и изображение обнаженных мужчин. Викельманн смог добиться того, что нагота античности получила общественное признание. Он разглядел в мраморных торсах не порочное плотское желание, но благородную простоту и спокойную величавость. Кроме того, Викельманн указал на то, что у статуи отсутствуют какие‑либо индивидуальные черты, поэтому нет оснований и далее подозревать скульпторов в запретных чувственных желаниях. Наконец, Вильгельм фон Гумбольдт объявил человеческое тело мерой всех вещей. Однако женщина не обладала нужной для этого «строгостью форм», которая, согласно Фридриху Шлегелю, могла быть только «у тела, гладкого как мрамор». Естественно, речь шла исключительно о мужском теле. В этом пункте немецкая гомоэротическая традиция пересекается с содержащимися в «Майн кампф» размышлениями фюрера о «вечности греческого идеала красоты».

Гитлера воодушевляли стилизованные под античность мужские статуи с ярко выраженным сексуальным началом. «Скульптуры Арно фон Брекера и барельефы с обнаженными мужчинами играли важнейшую роль в самовоплощении третьего рейха. Эти фигуры стали символами героической силы воли и готовности пожертвовать собой во имя родины. Адольф Гитлер считал две мужские обнаженные статуи Брекера, символизировавшие партию и армию, самыми прекрасными образцами германского искусства». «Обнаженное мужское тело выдвигалось в качестве политического символа: нацисты устанавливали подобные идеализированные статуи именно на общественных зданиях». «Мужские тела в своей наготе стали символами фашизма».[28]

Напротив, женские статуи в принципе не соответствовали вкусу Гитлера. Они выглядели гораздо менее убедительно уже потому, что женская одежда была более привязана к определенной эпохе. Во время застольных бесед 17 мая 1942 года он заявил: «Так как памятники женщинам в принципе невозможно одеть в классические греческие одежды, не остается другого выхода, как ваять женские бюсты».

Нацистская культура тела была в той или иной степени построена на скрытых гомоэротических тенденциях германского искусства. В эпоху наполеоновских войск отец современной гимнастики Йан писал в книге «Немецкая гимнастика» (1816), что гимнаст должен быть «целомудренным, чистым, талантливым и искренним». Он считал, что гимнастические тренировки должны не только придавать форму телу, но и закалять мораль. «Гимнасты носили простую одежду, которая не мешала тренировкам и позволяла видеть подробности фигуры атлета».

Йан тренировал своих одетых в трико юношей в берлинском Хозенхайде не только для войны с Наполеоном, прежде всего он стремился подготовить к борьбе с изнеженностью, феминизацией, рококо, рюшками, бантами и шлейфами. Риторика и поэзия освободительной войны имели ярко выраженный гомоэротический акцент, который затем активно использовал Гитлер.

В каждой эпохе новой истории Германии присутствовало какое‑либо общественное течение, так или иначе связанное с гомоэротизмом. Нацисты также воспользовались этим рецептом успеха. Как писал Джордж Моссе: «Прежде чем представить взору общественности мужское тело, его требуется соответствующим образом подготовить: это тело должно быть гладким, загорелым и лишено волосяного покрова. Его следует сделать почти прозрачным, почти лишенным индивидуальных признаков и какого‑либо намека на сексуальность. Подобное тело становится абстрактным символом арийской красоты, как спортсмены в фильме Лени Рифеншталь об Олимпиаде 1936 года».

«Национал‑социализм использовал любую возможность, чтобы представить себя как хранителя установленных норм морали. Нудизм и порнография были запрещены, а все пропагандировавшие их издания закрыты. Третий рейх стоял на страже общественной нравственности».

Однако Гитлер направил эти присущие немецкому обществу тенденции не на развитие толерантности и гуманизма, а в сторону зла и бесчеловечности. Девиз гуманистического общества «make love not war» в его устах звучал как «make war not love».

Адольф Гитлер никогда не занимался гомосексуализмом. Он всеми силами подавлял свое влечение к мужчинам. Причем эта сублимация приняла ужасные формы. Парады, война и гибель миллионов людей, изнурительная работа, направленная исключительно на разрушение окружающего мира, заменили фюреру обычные формы проявления полового влечения.

Вытеснение сексуальных желаний Гитлера соответствовало как духу времени докомпьютерной эпохи, так и его эйдетическим способностям. Открыто признав свою гомосексуальность, как это сделал Рем, фюрер не имел бы ни малейшего шанса завоевать популярность у масс или привлечь на свою сторону элиту общества. Однако открытая враждебность к проявлениям чувственности, свойственная партии Центра и католической церкви, больше соответствовала настроениям эпохи. Построенное нацистами общество довольно спокойно воспринимало мягкое порно, примером чему является картина «Баварская венера» Зеппа Хильца. Допускался даже легкий налет гомосексуализма. Иногда чрезмерно чувственная женственность помещалась в грубую простую форму и представала в виде молодых женщин, отбывающих трудовую повинность, и юных крестьянок из Союза девушек. Высшей разрешенной степенью свободы стало спортивное общество «Вера и красота». Женские тела можно было изображать в спортивных костюмах во время тренировок, а также во время танца. Национал‑социализм навязывал широким массам с нормальной сексуальной ориентацией гомоэротические вкусы фашистской элиты.

Поиск по сайту: