Магическая природа слова

В Древнем Египте язык был создан богом по имени Тот, в Вавилонии — Набу, в Древней Греции — Гермес, в Древней Индии — Сарасвати и т.д. Поэтому «слово» воспринимается язычниками как первый признак сознательной, разумной жизни, управляемой таинственной силой. По их мнению, человек, умеющий пользоваться словом, наделен даром общения с богами, он не только понимает причудливый язык богов, но и верно передает затейливый смысл их таинственных действий. Отсюда интерес людей к устной и письменной речи как к инструментам познания мистической сущности мира. Необходимые условия для этого формируются уже на уровне повседневной речи: именно здесь закладываются предпосылки изощренной наблюдательности, богатого (иногда поэтического) воображения, искусства аргументации и необыкновенной красноречивости. На уровне ораторского искусства эти предпосылки созревают до возможности словесного общения с богами. «Если хочешь разговаривать с богами, – гласит древнегреческое изречение, – учись риторике, если хочешь говорить с людьми – философии». Такое же значение ораторскому искусству отводилось в культуре Древнего Рима и в культуре ацтеков, где мастерам слова предусматривалось вознаграждение общественными и государственными должностями (См.: Священные слова в культуре ацтеков // Религиозные традиции мира: В 2 т. Т. 1. С. 171.).

Важнейшей заботой письменной культуры являлось создание алфавитов, буквы которых приобретали загадочный смысл, становились сакральными знаками, содержащими знание таинственной природы мира. Общий смысл: перебрать алфавит — значит пройти всю вселенную, и чем менее алфавит напоминает рисуночное письмо, тем точнее передает сущность мира. Рисуночное письмо фиксирует мир на уровне конкретных предметов, а безрисуночное схватывает глубинные свойства этого мира (См.: Письмена // Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2 т. Т. 2. / Гл. ред. С.А. Токарев. М.: Сов. энциклопедия, 1992. С. 314-316; Статьи «Символизм фонетический», «Книга», «Алфавит», «Стихии»; «Соответствия» // Керлот Х.Э. Словарь символов. М., 1994. С. 464-468, 246, 73-78, 494-496, 484-487; Статью «Алфавит» // Словарь античности: Пер. с нем. М.: Прогресс, 1989. С. 26-27.).

Таким образом, слово выступало не только инструментом познания мира, но и его преобразования.

От автора

Слово увековечивается посредством письменности. Письменность обладает божественным характером, она завещана богами. Слова обладают маной, являющейся сверхъестественным свойством, которое посредством чтения дает усопшему возможность говорить, то есть участвовать в жизни. Отсюда в египетской скульптуре портрет мыслится вовсе не как миметическая копия действительности. Индивидуальность, определенность портрету как таковому придает именно слово, имя, вписанное непосредственно в статую. Идентификация личности осуществляется, таким образом, именно посредством эпиграммы, а не через соответствие форм.

История искусства. Первые цивилизации.

Пер. с исп. ЗАО «Бета-Сервис», 1998. 220 с.

С. 89.

Те же архаико-религиозные истоки обнаруживает китайская письменная словесность… Создание устного или письменного текста мыслилось, как и игра на музыкальных инструментах, воспроизведением процесса трансформации хаоса (отдельные звуки — слова — предложение — текст) в гармонию. Так как наиболее организованным и внешне совершенным видом словесного узора является стихотворное произведение, то поэзия неизбежно должна была стать ведущим родом китайской художественной литературы. Исходная принадлежность поэтического творчества к архаико-ритуальной деятельности вновь подтверждается этимологией иероглифа «поэзия, стихотворство, стих» — ши. Этот иероглиф происходит от пиктограммы, передающей отбивание ритма ногой в процедуре жертвоприношения. До определенного времени стихотворный текст существовал только в устной форме и в неразрывном единстве с мелодией (т. е. в виде песнопения). Следовательно, он наделялся всеми магическими функциями и свойствами, которые приписывались прочим элементам «музыкального комплекса». Возникновение письменного поэтического творчества и его превращение в реалию светской культуры Китая не привело к принципиальным изменениям взглядов на сущность, свойства и функции национальной поэзии. Они лишь вновь подверглись концептуализации и этизации по аналогии с созданием музыкальной натурфилософской концепции. Литературные способности или хотя бы владение азами стихосложения тоже считались вначале желательным, а затем и нормативным качеством венценосных особ, высших государственных чинов, а также любого человека, претендующего на участие в делах управления страной. (130)

Кравцова М.Е. История культуры Китая.

– СПб.: Лань, 1999. 416 с. С. 130.

Запретные слова

Табу на имена собственные. Первобытный человек… воображает, что… через имя магическое воздействие на человека оказать столь же легко, как через волосы, ногти или другую часть его тела. Первобытный человек считает свое имя существенной частью самого себя и проявляет о нем надлежащую заботу. Североамериканский индеец, к примеру, "относится к своему имени не как к обычному ярлыку, но как к самостоятельной части своего тела (подобно глазам или зубам) и пребывает в уверенности, что от дурного обращения с именем проистекает не меньший вред, чем от раны, нанесенной какому-нибудь телесному органу. Такого же мнения придерживаются многочисленные племена, занимающие пространство от Атлантического океана до Тихого. С этим обычаем связано большое число любопытных правил, относящихся к сокрытию или изменению собственных имен". На старости лет некоторые эскимосы выбирают себе новое имя, надеясь с его помощью обрести новые силы. Туземцы племени толампу на острове Целебес верят, что, записав имя человека, вы можете вместе с ним унести и его душу. Многие из современных первобытных людей считают имена существенной частью самих себя и прилагают много усилий, чтобы скрыть свои подлинные имена и тем самым не дать в руки злоумышленников оружие против себя. (235)

Австралийские аборигены нередко держат личные имена в тайне от всех из боязни, "что, узнав ваше имя, враг может магическим путем использовать его вам во вред". "Австралийский абориген, — по словам другого автора, — всегда очень неохотно называет свое настоящее имя. Это нежелание, несомненно, объясняется страхом перед тем, что, овладев именем, колдун может ему навредить". У племен Центральной Австралии каждый мужчина, женщина и ребенок кроме имени, употребляемого в обиходе, имеет тайное или священное имя, которое присваивается ему старейшинами сразу же или вскоре после рождения. Оно известно только членам группы, имеющим полное посвящение. Упоминается это тайное имя лишь в наиболее торжественных случаях. Произнесение его при женщинах или мужчинах из другого клана расценивается как серьезнейшее нарушение племенного этикета (в нашем понимании к нему можно приравнять разве что случаи самого вопиющего святотатства). Во всяком случае имя произносится только шепотом и лишь после того, как приняты все меры предосторожности, чтобы никто из посторонних не смог его подслушать. „Туземцы не сомневаются, что, узнав их тайные имена, иноплеменник получит благоприятную возможность нанести им вред путем магии".

Тот же страх, по-видимому, породил сходный обычай у древних египтян, чей сравнительно высокий уровень цивилизации странным образом уживался с пережитками самой грубой дикости. У каждого египтянина было два имени: истинное и доброе или, иначе, большое и малое. Доброе, или малое, имя было известно всем, истинное же, или большое, имя египтяне держали в глубокой тайне. Ребенок из касты брахманов также получает при рождении два имени: имя для повседневного обихода и имя тайное (оно должно быть известно только его отцу и матери). Последнее имя произносят только при совершении обрядов, например обряда бракосочетания. Обычай этот направлен на защиту человека от магии: ведь чары становятся действенными лишь в сочетании с подлинным именем. Туземцы острова Ниас верят, что демоны, услышав имя человека, могут причинить ему вред. Поэтому они никогда не произносят имена младенцев, ибо те особенно подвержены нападениям злых духов. По той же причине местные жители не зовут друг друга по имени, находясь в излюбленных обиталищах духов: в сумрачных чащах, лесах, на берегах рек или водопадов.

Свои имена держат в тайне и индейцы-чилоте, они не любят, когда их имена произносят в полный голос. Ведь на материке и на прилегающих островах их могут услышать феи и черти. Зная имена, они не замедлят чем-нибудь навредить людям, но эти злокозненные духи бессильны, пока им неизвестны имена. Арауканец едва ли откроет свое имя чужестранцу из боязни, что последний приобретет сверхъестественное влияние на него. Если человек, несведущий в предрассудках этого племени, все-таки спросит арауканца о его имени, тот ответит: "У меня его нет". Если тот же вопрос задать оджибве, он посмотрит на одного из присутствующих и попросит ответить за него. "Такое нежелание проистекает из усвоенного в детстве мнения, согласно которому повторение личных имен мешает росту и они останутся малорослыми. Многие пришельцы поэтому воображали, что у индейцев либо совсем нет имен, либо они их позабыли". (236)

Оджибве, как мы только что убедились, сообщают пришельцам имя человека без угрызений совести и без боязни дурных последствий. Ведь такая опасность возникает лишь в том случае, если имя произносит сам его владелец. В чем здесь дело? Почему, в частности, считается, что человек, произнеся свое имя, прекращает расти? Можно предположить, что имя человека в глазах первобытных людей является его частью только тогда, когда он произносит его сам, в остальных же случаях оно не имеет жизненной связи с его личностью и не может служить орудием нанесения вреда. Первобытные философы скорее всего рассуждали так: если имя вылетает из уст самого человека, он расстается с живой частью самого себя. Такой человек, если он продолжает упорствовать в своем безрассудном поведении, наверняка кончит истощением жизненной энергии и расстройством организма. Сторонники этой простой теории могли указать своим запуганным ученикам на скрюченных недугом развратников и людей слабого телосложения — ужасные примеры судьбы, которая рано или поздно ждет людей, чрезмерно усердствующих в произнесении собственных имен.

Фактом (как бы его ни объясняли) остается то, что дикарь испытывает сильнейшее отвращение к произнесению своего имени и в то же время ничего не имеет против того, чтобы его произносили другие люди. Более того, чтобы удовлетворить любопытство настойчивого чужестранца, он сам предлагает им сделать это вместо него. В некоторых районах острова Мадагаскар сообщение имени его носителем является для него табу, но входит в обязанность кого-нибудь из сопровождающих его лиц или рабов. Та же любопытная непоследовательность отмечена у некоторых племен американских индейцев. Один автор пишет, что "для американского индейца имя является вещью священной и владелец не должен необдуманно разглашать его. Попросите воина любого племени назвать свое имя — ваш вопрос встретит либо прямой отказ, либо вам дипломатично дадут понять, что неясен смысл вопроса. Но лишь успеет подойти кто-то из друзей, как спрошенный индеец прошепчет нужный ответ ему на ухо. Друг имеет право назвать его имя, узнав в обмен на эту любезность имя человека, который задал вопрос". Это общее правило приложимо, в частности, к индейцам Британской Колумбии, относительно которых известно, что "одним из наиболее странных предрассудков, которыми буквально пропитаны все эти племена, является нежелание индейцев называть свои имена. Вы никогда не сможете узнать действительное имя человека от него самого; но имена своих соплеменников индейцы сообщают без каких-либо колебаний". Тот же этикет остается в силе на островах восточной части Индийского океана. Общим правилом здесь является не произносить собственное имя. Вопрос: "Как вас зовут?" — является здесь крайне неделикатным. Если об имени туземца осведомятся административные или судебные инстанции, тот вместо ответа знаком покажет на товарища или прямо скажет: "Спросите его". Это суеверие распространено по всей без исключения Ост-Индии и встречается в племенах моту и моту-моту, у папуасов Северной Новой Гвинеи, у нумфоров Голландской Новой Гвинеи и меланезийцев архипелага Бисмарка. В Южной Африке местные жители никогда не называют своих имен, если кто-то может сделать это за них, но в случае крайней нужды и сами не отказываются их сообщить.

В некоторых случаях запрет, накладываемый на произнесение имен (237) людей, не имеет постоянного характера, а зависит от обстоятельств и с их изменением утрачивает силу. Так, когда воины племени нанди совершают набег, оставшимся дома соплеменникам не разрешается называть их по именам; воинов следует называть именами птиц. Стоит ребенку забыться и назвать кого-нибудь из ушедших по имени, мать выбранит и предостережет его: "Не говори о птицах, летающих в небе". Когда негр племени бангала с Верхнего Конго рыбачит или возвращается с уловом, имя его временно находится под запретом. Все зовут рыбака mwele независимо от того, каково его настоящее имя. Делается это потому, что река изобилует духами, которые, услышав настоящее имя рыбака, могут воспользоваться им для того, чтобы помешать ему возвратиться с хорошим уловом. Даже после того как улов выгружен на берег, покупатели продолжают звать рыбака mwele. Ведь духи — стоит им услышать его настоящее имя — запомнят его и либо расквитаются с ним на следующий день, либо так испортят уже пойманную рыбу, что он мало за нее выручит. Поэтому рыбак вправе получить крупный штраф со всякого, кто назовет его по имени, или заставить этого легкомысленного болтуна закупить весь улов по высокой цене, чтобы восстановить удачу на промысле. Когда воины племени сулка в Новой Британии находятся близко от земли своих врагов гактеев, они тщательно следят за тем, чтобы не произносить вражеских имен. В противном случае враги нападут на них и всех перебьют… Другой пример курьезного заблуждения такого рода мы находим у кафров. Начинающего вора, по их мнению, можно исправить, достаточно только выкрикнуть его имя над кипящим котлом с целебной водой, прикрыть котел крышкой и на несколько дней оставить имя вора в воде. При этом нет ни малейшей необходимости, чтобы о манипуляциях, которые проделывают над его именем, был осведомлен сам вор. Нравственное возрождение ему и так обеспечено.

Когда настоящее имя человека необходимо держать в тайне, в ход нередко идет его прозвище или уменьшительное имя. В отличие от первичных, настоящих имен эти вторичные имена не считаются частью самого человека, так что их можно без опасения разглашать, не рискуя поставить под угрозу безопасность называемого лица. Для того чтобы не произносить настоящего имени человека, его часто называют по имени его ребенка. (238) У даяков внутренних областей Борнео детей, достигших возмужания, зовут, в зависимости от пола, отцом или матерью ребенка младшего брата или ребенка сестры отца или матери, то есть его двоюродных братьев и сестер. У кафров считается неучтивым называть невесту ее настоящим именем. Даже если она только что помолвлена и не является еще ни женой, ни матерью, ее принято именовать "матерью такого-то". У племен нага (куки, земи и кача) в Ассаме после рождения ребенка родители перестают произносить свои имена и зовутся матерью и отцом такого-то. Бездетные пары фигурируют как „бездетный отец" и "бездетная мать"…

Все эти обычаи находят простое и естественное объяснение, если предположить, что они проистекают из нежелания произносить подлинные имена лиц, с которыми говорят, или лиц, о которых идет речь. Это нежелание коренится отчасти в боязни привлечь внимание злых духов, а отчасти в страхе, как бы имя не попало в руки колдунов и те с его помощью не навредили его носителю.

Табу на имена родственников. Казалось бы, в общении с родственниками и друзьями сдержанность в употреблении собственных имен должна исчезнуть или по крайней мере ослабеть. На самом же деле часто все как раз наоборот. С величайшей неукоснительностью это правило применяется именно к лицам, связанным самыми тесными кровнородственными узами и в особенности узами брака. Нередко таким лицам запрещается не только называть друг друга по имени, но и употреблять слова, имеющие с этими именами хотя бы один общий слог. Этот запрет относится, в частности, к мужьям и женам, к мужу и родителям жены, к жене и отцу мужа. Например, кафрская женщина не имеет права публично произносить имена, данные при рождении ее мужу или кому-то из его братьев, а также употреблять запретные слова в их обычном значении. Если, к примеру, мужа ее зовут у-Мпака (от слова impaka, небольшое животное из семейства кошачьих), то она должна называть это животное другим именем. Кафрской женщине, далее, запрещено даже про себя произносить имена своего свекра и всех родственников мужского пола по (239) восходящей линии. Если ударный слог одного из этих имен встречается в каком-то другом слове, женщина должна заменить это слово или этот слог. Благодаря этому обычаю в женской среде зародился как бы язык в языке, который кафры называют "женским наречием"… Мужчина-кафр со своей стороны не может произносить имя тещи, а она его имя. Ему, правда, не запрещается употреблять слова, в которых встречается ударный слог ее имени. Киргизка ни в коем случае не решится произнести имена старших родственников своего мужа или употребить слова, напоминающие их по звучанию. Если имя одного из родственников, к примеру, означает "пастух", она должна исключить из своей речи и слово "овца", заменив ее словом "блеющее животное". Если его имя происходит от слова "ягненок", она должна называть ягнят "молодыми блеющими животными". В Южной Индии женщины верят, что произнести имя мужа даже во сне — значит стать причиной его безвременной кончины. Если приморский даяк произнесет имя тестя или тещи, это вызовет гнев духов. А так как он считает своим тестем и тещей не только отца и мать жены, но и отцов и матерей жен своих братьев и мужей своих сестер, а кроме того, отцов и матерей всех двоюродных братьев и сестер, то число табуированных имен может оказаться весьма значительным, вместе с чем возрастает и возможность ошибки… На острове Сунда считается, что, если человек упомянет имя своего отца или матери, это погубит посев одной из возделываемых там культур. (240)

Мужчина на островах в западной части Торресова пролива никогда не употреблял личных имен тестя, теши, шурина и свояченицы; те же запреты распространялись и на женщин. О шурине разрешалось говорить как о брате или муже лица, которое не возбранялось называть по имени; свояченицу также можно было называть "женой такого-то". Если кому-нибудь из туземцев случалось произнести имя шурина, он от смущения опускал голову. Он переставал стыдиться лишь после того, как преподносил шурину подарок — компенсацию за употребление его имени всуе. Аналогичная компенсация за то, что кто-то случайно произнес их имена, полагалась свояченице, теще и тестю. У обитателей полуострова Газели в Новой Британии произнесение имени шурина является тягчайшим преступлением, караемым смертью… Нежелание произносить имена, даже слоги имен родственников по браку неотделимо от нежелания многих народов произносить личные имена, а также имена покойников, вождей и правителей…

Табу на имена покойников.На Кавказе обычай умолчания в отношении имен покойников в древности соблюдали албанцы (Албанией называлось в древности Восточное Закавказье, теперешний Азербайджан. – Д.Ф.). Этот обычай остается в силе у многих современных диких племен. Австралийские аборигены строжайшим образом придерживаются обычая не упоминать покойников своего пола по имени: назвать в полный голос человека, оставившего земную жизнь, — значит грубо нарушить один из наиболее (241) священных обычаев племени. Требование окутывать имена умерших покрывалом забвения основывается прежде всего на боязни потревожить дух покойного… Аборигены Виктории говорят об умерших лишь в редких случаях и при этом изменяют их имена… Назвать мертвого по имени — значит вызвать озлобление духа покойного (Куит-Джил), который некоторое время после смерти парит над землей, а затем удаляется в направлении заката солнца. Известно, что племена нижнего течения реки Муррей "тщательно избегают произносить имена покойников; в случае крайней необходимости туземцы называют их шепотом, причем так тихо, что дух, как им кажется, не может их услышать". В Центральной Австралии на протяжении всего периода траура запрещается произносить имя покойника, если в этом нет крайней необходимости; в последнем случае из боязни потревожить дух умершего, блуждающий где-то поблизости в виде привидения, туземцы называют его имя шепотом. Услышав свое имя, дух решит, что родственники не оплакивают его должным образом — будь их горе искренним, они не потерпели бы легкомысленного обращения с его именем. Задетый за живое такой вопиющей бессердечностью, дух будет являться родственникам во сне и мучить их.

То же отвращение к произнесению имен умерших питают американские индейцы от Гудзонова залива до Патагонии. У индейцев-гоахиро в Колумбии произнесение имени покойного в присутствии его родственников считается ужасным оскорблением, нередко караемым смертью. Если такое случится в присутствии дяди или племянника умершего, те при малейшей возможности убьют обидчика на месте. В случае бегства он должен заплатить крупный штраф: два и более быков.

Подобную же неохоту упоминать имена умерших, по имеющимся данным, испытывают столь отдаленные друг от друга народы, как сибирские самоеды и тода в Южной Индии, жители Монголии и туареги Сахары, айны в Японии, акамба и нанди в Восточной Африке, тингианы на Филиппинских островах, а также туземцы Никобарских островов, Борнео, Мадагаскара и Тасмании. Во всех этих случаях главной причиной умолчания, даже если она не выражена явно, является страх перед духом… (242)

Страх перед духом покойного, заставляющий обходить молчанием его имя, также побуждает людей, носящих имя умершего, заменять его другим, чтобы не привлечь к себе внимания его духа…

Если имя покойного совпадает с названием какого-нибудь предмета (243) общего обихода, например животного, растения, огня, воды, считается необходимым такое слово исключить из разговорного языка и заменить другим. Этот обычай, очевидно, является мощным фактором изменения словарного фонда языка; в зоне его распространения происходит постоянная замена устаревших слов новыми… В состоянии постоянной трансформации находился благодаря аналогичному обычаю язык абипонов Парагвая. У них, однако, слово, будучи однажды изъято из языка, более никогда не воскрешалось. Новые слова, по сообщению миссионера Добрицхоффера, ежегодно вырастали, как грибы после дождя, потому что все слова, имевшие сходство с именами умерших, особым объявлением исключались из языка и на их место придумывались новые. „Чеканка" новых слов находилась в ведении старейших женщин племени, так что слова, получившие их одобрение и пущенные ими в обращение, тут же без ропота принимались всеми абипонами и, подобно языкам пламени, распространялись по всем стоянкам и поселениям. (244) В итоге слова постоянно исчезают и вновь возникают с измененными — иногда до неузнаваемости - значениями… Этот странный обычай не просто вносит элемент нестабильности в язык — он разрушает непрерывность общественной жизни и делает летопись событий прошлого — если таковая возможна вообще — туманной и ненадежной".

Другие полевые исследователи также отмечали, что этот обычай подрубает корни передачи исторических событий. "У индейцев-кламат, — делится своим наблюдением… А. С. Гатшет, — нет ни одного исторического предания более чем столетней давности. Причина проста: они неукоснительно выполняли закон, запрещавший путем употребления имени покойного напоминать о его жизни и деятельности. Этот закон соблюдался племенами Калифорнии и Орегона настолько строго, что за его нарушение человек мог быть казнен. Одного такого обычая достаточно, чтобы история стала невозможной. Как можно написать историю без имен?" (245)

Табу на имена правителей и других священных особ.После того как мы убедились, что объектом суеверного страха в первобытном обществе являются имена простых смертных (живых и мертвых), нас не удивит, что принимаются строгие меры предосторожности при пользовании именами правителей и жрецов. Например, имя короля Дагомеи держат в тайне, чтобы с его помощью какой-нибудь злоумышленник не навредил правителю. Европейцам короли Дагомеи стали известны не под своими настоящими именами, а под титулами, или "сильными именами", как называют их туземцы. Дагомейцы полагают, что разглашение "сильных имен" не приносит вреда, потому что, в отличие от имени, данного при рождении, они не связаны со своими носителями неразрывно. Людям из царства Гера под страхом смертной казни запрещено произносить имена своих правителей; даже слова, похожие на них по звуку, заменяются другими. Как только умирает вождь племени бахима в Центральной Африке, имя его тотчас же изымается из языка, а если оно совпадает с названием какого-нибудь животного, то для последнего незамедлительно подыскивается новое имя. Вождей, например, часто зовут львами, так что после смерти каждого такого вождя для животного нужно подбирать новое имя. Очень трудно узнать настоящее имя правителя Сиама, потому что его держат в тайне из страха перед колдовством; произнесение этого имени карается тюремным заключением. (246) В обращении к местному царьку уместны только такие пышные титулы, как "величественный", "совершенный", "высший", "великий император", "потомок ангелов" и т. д. Высшей степенью нечестия считается в Бирме упоминание имени правящего монарха; подданные бирманского короля не должны совершать этот грех, даже находясь вдали от родины. После вступления его на трон называют исключительно титулы короля.

Никто из зулусов не решится назвать по имени вождя племени или его предков или произнести обычные слова, которые звучат сходно с табуированными именами или просто напоминают их. В племени двандве был вождь по имени Ланга, что значит "солнце". По этой причине солнце до настоящего времени зовут не "ланга", а "гала", хотя со времени смерти вождя прошло более ста лет. Также в племени кснумайо выражение „пасти скот" изменилось с алуса (или айуса) на кагеса, потому что у-Майуси звали вождя племени. Имя верховного вождя зулусов было табу у всех племен. Например, когда вождем зулусов был Панда, слово impando, то есть "корень дерева", превратилось в слово nxabo. Также слово "ложь" или "клевета" стало произноситься не amacebo, a amakwata, потому что первое слово заключает в себе слог имени знаменитого вождя зулусов Кетчвайо. Особенно сильное влияние эти замены оказывают на язык женщин, которые опускают даже звуки, отдаленно напоминающие табулированное имя. Поэтому в краале верховного вождя язык жен часто бывает так трудно понять; ведь они обращаются подобным образом с именами не только вождя и его предков, но и их братьев. Добавим к этим племенным, государственным табу описанные выше табу на имена свойственников, и мы без труда поймем, почему каждое племя зулусов говорит на своем особом диалекте. Членам одной семьи иногда бывает запрещено произносить слова, которые употребляет другая семья. Женщины одного крааля, например, называют гиену ее настоящим именем, женщины другого крааля пользуются в этом случае общеизвестным синонимом, а женщинам третьего приходится изобрести для обозначения животного новое слово. Современный зулусский язык в силу этого как бы удваивается: для обозначения многих предметов он насчитывает по три-четыре синонима, каждый из которых миграция племен сделала известным по всей стране.

Та же практика имеет место на Мадагаскаре. В результате в речи местных племен наблюдаются не менее существенные диалектные особенности, чем в языке зулусов… (247)

Но на Мадагаскаре табуируются не только имена живых правителей и вождей. Под запретом, по крайней мере в некоторых частях острова, находятся и имена покойных властителей. Например, когда умирает верховный вождь сакалавов, знать и простые члены племени собираются у тела на совет и торжественно выбирают для почившего монарха новое имя. После этого имя, которое вождь носил при жизни, становится священным, и его запрещено произносить под страхом смертной казни… Святость полинезийских вождей, конечно, распространяется на их имена, которые, в представлении первобытного человека, неотделимы от личности их носителя. В Полинезии мы сталкиваемся с тем же систематическим запретом произносить имена вождей и сходные с ними слова, что и в стране зулусов, и на Мадагаскаре. В Новой Зеландии имя вождя почитается столь священным, что соответствующее ему слово обыденного языка заменяется другим… В старые времена человек, имевший неосторожность, в нарушение обычая, воспользоваться запретным словом, предавался казни вместе со всеми своими родственниками. Замена слов на Таити была временной: после смерти каждого нового властителя новые слова выходили из употребления, а старые возвращались.

В Древней Греции запрещалось при жизни произносить имена жрецов и высших сановников, связанных с празднованием элевсинских мистерий. Произнесение их имен считалось противозаконным актом… (248)

Табу на имена богов.Богов первобытный человек создает по своему образу и подобию. Еще древнегреческий философ Ксенофан отмечал, что у негров боги имеют темную кожу и приплюснутый нос, боги фракийцев румяны и голубоглазы и, имей лошади, быки и львы возможность изображать своих богов, те приняли бы форму лошадей, быков и львов. Подобно тому как из страха перед происками колдунов сам первобытный человек скрывает свое настоящее имя, ему кажется, что так же должны поступать и боги, чтобы другие боги - и даже люди - не услышали таинственные звуки их имен и не воспользовались ими для заклинаний. Наиболее развитой формы первобытное представление о таинственности и магических свойствах божественных имен достигло в Древнем Египте. (249)

Магическое искусство и состояло в том, чтобы с помощью откровения выведать у богов их священные имена. И для достижения этой цели колдун не останавливался ни перед чем. С того момента, как бог, по слабости или забывчивости, сообщал колдуну тайну своего имени, ему не оставалось ничего другого, как подчиниться человеку или поплатиться за свое неповиновение.

Вера в магические свойства божественных имен была присуща и римлянам… Древним ассирийцам также возбранялось произносить тайные названия их городов. (250)

Читатель, у которого хватило терпения проследить за нашим изложением предрассудков, связанных с личными именами, вероятно, согласится с тем, что тайна, окружающая имена особ царского происхождения, не является каким-то исключительным явлением или выражением придворного раболепия. Она является не более как частным приложением общего закона первобытного мышления, в сферу действия которого попадают простые смертные, боги, цари и жрецы. (251)

Фрэзер Д.Д. Золотая ветвь: Исследование магии и религии.

Пер. с англ. – 2-е изд. – М..: Политиздат, 1986. Глава ХХП.

С. 235-251.

Поиск по сайту: