Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Глава 13: Утро, новостная лента, собачий свисток



– Нао, эй, Нао! Мне скоро выходить, так что сообрази завтрак!

Тряска плеч против моей воли вынудила меня медленно открыть глаза. Мое тело словно запеленали в простыне – я почувствовал, как растягивается кожа, когда разминал шею.

Я сфокусировал взгляд на потолке на какое-то время, чтобы глаза привыкли к яркому, затем удостоил вниманием лицо Тэцуро.

– … Это худшее утро в моей жизни…

А чего еще ждать, если после худшей ночи в моей жизни меня с утра тормошит Тэцуро?

– Поторопись и займись завтраком! У меня сегодня разговор с компанией N, но они не хотят раскошеливаться на ланч.

Хватит, перестань меня трясти, голова трещит. Я отстранил руки Тэцуро и хмуро сел. Что-то ярковато здесь. Который уже час?

– Ах да, я позвонил в школу и отпросил тебя, раз уж ты не встал в восемь. Разве я не замечательный папочка?

– Уже десять, черт! Если ты додумался позвонить, тогда почему вместо этого не разбудил меня в восемь?!

Беглого взгляда на часы хватило, чтобы я окончательно проснулся. Я прыжком соскочил с кровати и наорал на Тэцуро.

– Так ты сваливаешь всю вину на других, не замечая того факта, что сам провалялся в кровати. Вот тебе и сегодняшнее поколение.

– Гр-р-а…

Ничто не выводит меня из себя так, как подобные аргументы, исходящие от Тэцуро. Всё равно мне слишком стыдно показываться на глаза Чиаки или Кагуразаки-сэмпай, так что я не против передохнуть. Я потянул на себя одеяло и укрылся им с головой.

– Мой завтрак! – завопил Тэцуро возмущенным голосом.

– В холодильнике есть протеиновый коктейль.

– Можешь его разогреть и использовать как подливку к рису?

Сделай это сам, пожалуйста.

Я не стал отвечать, так как думал, что он просто дурачится, но когда он действительно вышел из моей спальни, не проронив ни слова, я догнал его и направился на кухню.

Я дождался, когда Тэцуро расправиться с незамысловатым рисом по-китайски и отправил его на работу.

– Ты прослушивал раньше всё кассету Мафую целиком? От начала до самого конца? – спросил Тэцуро, повернув голову, пока одевал возле двери обувь.

– …Э?

Разумеется, да. До самого окончания тарантеллой «Крейцеровой» сонаты. В этом месте я и заметил скрытую травму руки Мафую. С чего это он вдруг заговорил об этом?

– В любом случае, тебе лучше прослушать её непрерывно до самого конца.

На этом Тэцуро распрощался. Звук его удаляющихся шагов становился всё дальше и дальше.

Что он хотел этим сказать? Я его не понял. И у меня нет особого желания слушать её вновь – просто это слишком больно.

Я потряс головой, прогоняя мысли. Мое сознание до сих пор было в тумане, так что я решил принять душ. Надетая на мне рубашка была измята, так я уснул в школьной форме.

Я вернулся обратно в гостиную, как высушил полотенцем волосы. Несмотря на фантастическую погоду снаружи, мне было холодно, даже после того как я надел джемпер поверх плотной футболки. Когда я перестал беспокоиться о пропущенных уроках? Когда это началось?

С того ли момента, как моя жизнь начала вертеться вокруг группы?

Я выудил из-под кровати кассету, которая ночью упала туда, и принес её обратно в гостиную на первый этаж, держа её словно яйцо.

Нажав на кнопку воспроизведения, я понизил громкость и сжался на диване.

Меня настигла красивая мелодия скрипичной сонаты №5. Бетховен невероятный композитор. Картина рисовалась удивительная, но он не просто преподносил её красивой фразой. Были специфичные места, когда она проникала в самые глубины сердца, навеивая всё больше грусти по мере хода.

Я не должен бы слушать это. Я не хочу представлять Мафую, перебирающую клавиши своими нежными, израненными пальцами. Однако я продолжал бездвижно жаться на диване, слушая «Крейцерову» сонату, когда настал её черед. Казалось, словно скрипка Юри отделила голову от шеи, в то время как фортепиано Мафую перемалывала каждую косточку в моем теле… однако боль была, в общем-то, приятная.

Мафую скоро отдалится от меня.

Но даже если так, всё равно остается возможность услышать её игру в будущем. Лишенная гитары, Мафую непременно вернется в прежний мир после реабилитации в Америке.

Хорошо ли это?

Согласен ли я с этим?

Сила в руках, окольцовывавших колени, возросла. Я удерживал свое тело от зажигательного танца и безжалостных столкновений между Мафую и Юри, сбегая от искр, жара и боли, высвобожденной тарантеллой последней части.

«Крейцерова» подошла к концу. Остатки ревербаций были полностью поглощены тишиной зимнего полудня. Всё, что осталось, это звук перематываемой кассеты.

Feketerigó уже распалась.

Если Мафую этого желает, тогда все мои мысли и действия больше не важны.

Поищи Мафую помощи, я бы нашел способ вернуть её обратно. Но в этот раз всё по-другому. Мафую пересекает океан по собственному желанию. И нас остается лишь трое…

«Щелк». Я поднял голову. Это музыкальный центр. Кассета доиграла до конца сторону А, поэтому он автоматически переключился на Б.

Краткий миг был лишь душащий белый шум.

Затем, всплыв из глубин, появился чистый и ясный тембр стратокастера. Каждая нота была прозрачна, словно серебряные нити дождя, прежде чем они объединились в общую гармонию, наполнившую мои уши. Это было ослепительное арпеджио.

Это не было каким-то определенным произведением. Просто музыкальные фразы, которые Мафую выводила каждый раз при разогреве. По спирали поднимающиеся пузырьки полутонов, стая птиц, мечущаяся между землей и облаками. Звуки, звуки, больше звуков, сцепленных вместе в идеальной последовательности и расстоянии между ними, всё проникали в мои вены.

Так запись были и на второй стороне, ха. Я совсем не заметил этого. Об этом обмолвился Тэцуро?

Я представил грязные стены, усилители, синтезаторы и стулья, заполнявшие наполное пространство в нашей репетиционной. Вот Мафую, склонившая голову, перебирает струны гитары. Чиаки, вся распаленная, бьет в хай-хэт, задавая ритм. Кагуразака-сэмпай с улыбкой щелкает переключателем на микрофоне, на минуту наполняя воздух шумами. Вот как мы обычно начинали.

Эпизод, который больше не повторится.

Я закрыл глаза, смакуя сладостные грезы.

Воспроизведение внезапно остановилось. Меня вышвырнуло обратно в гостиную. Лишь моё сердце осталось в репетиционной.

Если бы я мог просто обнять колени, заткнуть уши и просто пережить бесчисленное количество дней и ночей, тогда всё могло бы разрешиться, начисто забывшись. Брошенный, сломанный механизм будет ломаться дальше. Это естественно, и так даже лучше для меня. Я это хорошо осознаю.

Следом, я встал с дивана.

Когда я вернулся к себе в спальню, то начал собирать ящик с инструментами. Затем я отпер кладовку внизу – там был пластмассовый ящик, наполненный разного рода рухлядью, что я собрал. У меня её было по минимуму, но мне все равно потребовалось достаточно много времени найти нужное.


С наступлением вечера я направил свои стопы домой к Чиаки. Путь занимал каких-то пять минут.

Я подумывал предварительно позвонить перед визитом, но понятия не имел, что должен сказать. А также, было бы проблемно, если бы она не разрешила. Получается, что у меня не было иного выбора, кроме как нанести ей поздний неожиданный визит.

– Боже мой, это же Нао. Чиаки? Она дома. Входи. Ты уже поужинал? Чиаки! Нао пришел!

Я достаточно давно не был у них в гостях, но мать Чиаки осталась такой же, как обычно. Она окликнула Чиаки, комната которой находилась на втором этаже, и затащила меня внутрь, ничего более не сказав.

– Э-эм, ну…

Шквальный топот с грохотом донеслись с лестница, когда я хотел заговорить.

Чиаки была одета в короткие шорты и футболку – такие тонкие, что слабо верилось, что сейчас зимний вечер. Её полуоткрытый рот подергался секунд пять или около, а её лицо было раскрасневшимся.

– Ч-ч-то ты тут делаешь?! Придурок! Как ты посмел сюда заявиться?!

– И-извини.

Я рефлекторно закрыл голову тулбоксом. К счастью, в руках Чиаки не было ничего, чем она могла бы запустить в меня. К тому же, это был единственный раз, когда я был особенно рад видеть грозную стойку в лице матери Чиаки.

– Сейчас же прекратили ругаться на входе. Вы двое, живо наверх.

После этого она пихнула Чиаки и меня вверх по лестнице. В комнате Чиаки был бардак, горы и завалы из журналов, а равно и повисшая тишина. Через некоторое время зашла мама Чиаки с подносом с напитками и снэками.

– … Эм-м, алкоголь немного не… – я ожесточенно замахал руками, когда увидел на подносе бутылку.

– Ох, но Чиаки уже выпила.

Она права! На полу лежали три маленьких пузырька от Shaoxing[1].

– Ш-ш-ш, ты уже несколько раз это предлагала. Уже должна знать, что Нао не пьет.

Чиаки вырвала поднос с едой и вытолкала маму из комнаты вместе с пустым подносом.

Однако комната снова погрузилась в тишину, когда мы остались наедине. Чиаки взяла горсть какипи[2] и нервно затолкала в рот.

Что мне делать? Я вовсе не могу посмотреть ей прямо в глаза.

Прикончив снэки и вино, Чиаки издала протяжный вздох и прижала плюшевого дельфина к груди.

– …Мафую звонила, – произнесла она мягко.

Я озадаченно поднял голову. Из-за дельфина, прикрывающего лицо, я не мог отчетливо увидеть её лицо. Однако казалось, что её глаза малость влажные.

– Она сказала, что собирается в Америку. Она не вернется обратно в школу…

Я кивнул.

– И она попросила прощения. Это так нечестно. Что я могла ей сказать, если она извинилась, так ведь?

Её слова глубоко тронули меня.

Интересно, а что, если мне извиниться перед ней? Но это неверная мысль. «Извини» – это холодное, подлое проклятие, используемое, чтобы перерубить все связи между людьми. Я крепко сжал инструменты в моей руке.

– Ах да, зачем ты здесь, Нао? Я сейчас… эм, действительно пьяна, и мысли в беспорядке. Я могу просто избить тебя или разреветься прямо перед тобой, понимаешь?

Я скосил взгляд на ящик с инструментами еще раз, прежде чем обменялся взглядами с Чиаки.

– …Я здесь, чтобы починить электрофон.

Плюшевый дельфин выскользнул из объятий Чиаки

– … Э?

– Твой граммофон сломан, не так ли? Подумай. Разве не глупо, если ты не можешь послушать редкий подарок, полученный от меня?

Чиаки уставилась на стену проглотив язык. На стене висела прикрепленная кнопкой виниловая пластинка. «Оркестр одиноких сердец сержанта Пеппера».

– Э-э-э?

Только сейчас Чиаки заметила тулбокс рядом со мной.

– Где он? В шкафу?

– А-а, ну, эм-м…

Чиаки махом вскочила и бросилась к комоду, шатаясь из стороны в сторону.

– Тебе нельзя заглядывать внутрь! Отвернись!

Она была не против, чтобы я зашел в неубранную комнату, так что я не имел представления, почему она запретила мне смотреть внутрь шкафчика.

Я открыл тулбокс, когда старый пыльный механизм предстал передо мной. Сперва я вытащил полиэтиленовый пакет с запасными частями. Потом начисто вытер проигрыватель влажной тряпочкой.

Было тяжело работать под неизменно пристальным взглядом Чиаки, но мои пальцы вскоре запорхали, найдя общий язык с машиной. Я заменил иглу, поправил кривизну диска и проверил напряжение мультиметром.

Ничего сложного. Все-таки, это просто механизм. Всё, что мне остается, это починить его, когда он ломается. В нашем мире есть множество вещей, не подлежащих ремонту после поломки.

Проверив, крутится ли диск, щелчком переключателя, я посмотрел в сторону Чиаки.

Я хочу проверить, в порядке ли звучание. Можно?

Чиаки стрельнула глазами на стену. Её кивок был настолько слабым, что был практически неразличим невооруженным глазом.

Я притянул аудио шнур от музыкального центра и подцепил его к электрофону. Затем я поместил пластинку на вращающийся диск. Неопределенное чувство было в моей груди, когда я опустил иглу. Появился приятный шум.

Овации раздались из колонок. За ними раздражающие гитарные фразы. Затем медные инструменты усилили гармонию Пола, Джона и Джорджа.

Я повернулся к Чиаки, возможно с некоторым самодовольством на лице. Чиаки же, обняв плюшевого бобра и дельфина, сжалась в комок, будто пыталась от чего-то спрятаться.

– …Ах, п-прости. Эм-м, я закончил.

Только я протянул руку, чтобы остановить воспроизведение…

– Не выключай!

Я повернул голову. Глаза Чиаки были заметно наполнены слезами.

– Ничего. Пусть играет. Я хочу послушать.

Чиаки затем швырнула подушку в моём направлении, которая попала мне по ноге и приземлилась рядом.

Мы сидели и вместе внимательно слушали Битлз среди шума. Ненастоящий концерт, созданный шуточно-нелепым смешением мечтаний четверых.

Они дали настоящий концерт лишь годы спустя после выхода альбома. Он состоялся на крыше здания – они не рекламировали его, не получали разрешений на его проведение. В следующем году они распались.

Я вдруг вспомнил мысль, высказанную сэмпай некоторое время назад. В один прекрасный день кто-нибудь может исчезнуть и никогда потом не вернуться.

Она права. Мафую исчезла. Всё из-за моей тупости.

Но даже если так, Чиаки всё еще рядом. Рядом со мной.

Почему?

– …Почему я?.. Разве не нашлось парней получше?

Внезапно атмосфера странным образом переменилась. Музыка, доносившаяся из колонок, вдруг стала звучать так, словно её воспроизводил самый дешевый плеер. Чиаки вскочила очень импозантно. Тогда я сам понял, что сказал.

– Ч-ч-что…

Заикающийся голос Чиаки прозвучал рядом со мной. Я робко поднял взгляд и увидел пылающее лицо между дельфином и бобром.

– Ч-что?! Что ты сейчас сказал?!

– Эм-м, я не это имел в… Нет, вообще-то, именно это, но, эм-м…

Бобер и дельфин ринулись атаковать меня.

– Придурок! Зачем нужно говорить подобное в такое время… Да ты хоть знаешь как сильно я!..

Я изо всех сил закрывал руками голову. Кроме стремительных атак игрушками мне доставались также пинки с прыжка. Сквозь просветы между руками я видел, что Чиаки по-настоящему плачет.

Это еще сильнее подкрепило мои подозрения. Я сотворил нечто ужасное с Чиаки. Она всегда была позади меня, поддерживала меня; она стучится в мое плотное закрытое окно; она всегда рядом, что я принимаю её тепло как должное. Но, даже если всё так…

Слово «извини» действительно нехорошее слово… вот почему я ничего не сказал. Потому что я влюблен в Мафую. Пусть её больше нет рядом, моё чувство все равно очень сильно…

– М-мои…

«Пум-пум». Игрушки наконец выпали из рук Чиаки. Её колени подкосились. Она затем оперлась на мои плечи и приблизила своё лицо. Моя одежда нагрелась от её тепла.

– Мои чувства к Нао…

Её слова потонули в слезах.

В этот миг музыка из колонок наполнилась шутливым тоном гобоев. Это «Когда мне будет шестьдесят четыре».

Притворно-юный голос Пола Маккартни заставил плечи Чиаки затрястись.

Буду ли нужен, накроешь ли ужин, когда мне шестьдесят?

Ты тоже стара, найдешь ли слова меня остановить?

Я буду сед, но когда тухнет свет, могу лампу заменить.

При втором куплете плечи Чиаки затряслись еще сильнее, и её руки, державшие мои плечи, начали дергаться. Она окончательно подняла голову, когда Пол дошел до места, где пелось о накоплениях и внуках.

– А-ха-ха-ха-ха!

Чиаки легла на пол, дико хохоча в потолок. Она даже не заметила того, что улеглась на своих плюшевых друзей.

– А-ха-ха, что за фигня? По-почему именно сейчас заиграла такая песня? Это слишком для обычного совпадения!

Чиаки каталась на полу и истерически смеялась, корчась всем телом. Я мог лишь безмолвно наблюдать.

И впрямь… совпаденьице.

В итоге, Чиаки смеялась до конца песни. Когда она приняла положение сидя, её глаза до сих пор оставались красными и опухшими от слез, но мрак, который её окутывал, полностью исчез.

– А-ах, фу-у, это ужасно. Как мне удалось рассмеяться в такое время? Не понимаю.

Сказав это, она утерла слезы на уголках глаз кончиками пальцев.

– Э-эм, Чиаки…

– Помолчи.

Мощь в словах Чиаки заставила меня заткнуться. Мне нечего было сказать.

Люди могут выглядеть еще печальнее, когда улыбаются. Так это действительно правда.

– Всё в порядке. Я поняла.

Она поняла.

Значит, Чиаки знает, что я ничего не могу поделать. Это предложение причиняет боль куда большую, чем атаки игрушками или пинки.

Затем мы сели рядом с друг дружкой и дослушали оставшуюся часть альбома.

Ни один из нас не проронил ни слова. Однако, по остатком тепла на моих плечах, а также по легкой боли в побитых местах, я мог сказать, что Чиаки уже ушла вперед, к месту, которого мне не достичь.

Несмотря на то, что мы как обычно сидели друг рядом с другом, безымянное, иллюзорное теплая связь, которая существовала между нами долгое время, в этот вечер была разрушена.

Поэтому, лишь на одну вещь я мог рассчитывать – на песни, что извергались проигрывателем.

Конец концерта приближался. Прощальные слова альбома потонули в оглушающих воплях толпы. Словно топот Мафую постепенно нагонял меня. Фортепианное вступление «A Day in the Life» по обыкновению заставило меня прослезиться.

Даже не оборачиваясь, я знал, что Чиаки снова плачет.

Каждая новостная статья, спетая Джоном.

Обычное загруженное утро, переплетенное с Полом.

Мы уже тысячи раз прожили их, и я уверен, что продолжим переживать еще тысячи. Обыденность, но незаменимая; жестокая повседневная жизнь.


– Давай выступим на концерте.

Я произнес это, когда отзвуки фортепиано слабо гудели рядом с нами.

– Пусть Мафую больше нет с нами, мы втроем выйдем на сцену. Давай вместе дадим самый лучший концерт.

С заплаканными глазами, зафиксированными на проигрывателе, Чиаки медленно кивнула.

В этот миг собачий свисток – практически неразличимый писк – раздался издалека напротив.

  1. Перейти ↑ рисовое вино
  2. Перейти ↑ сухая закуска (обычно к пиву), состоит из смеси арахиса и хрустящих рисовых хлопьев в форме полумесяца, обжаренных в соевом соусе

 

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.