Глава десятая Джина и Жозефина

Прошло еще несколько дней. Ни от Дюпона, ни от его юных друзей никаких новостей не поступало. Это немного беспокоило Остужева, но он верил, что с ними все хорошо. Тем

более что о Колиньи тоже не было ни слуху, ни духу. Александр все более втягивался в работу с Наполеоном, не переставая удивляться его энергии. Военными и экономическими вопросами Саша не занимался, но насущным интересам двадцатисемилетнего генерала не было предела.

— Очень хорошо, что я лишь ненамного старше тебя, Остужев, — сказал как-то раз Бонапарт, просматривая заказанные секретарю выписки из римского права. — Мы с тобой говорим на одном языке, и я не имею в виду французский.

— Кстати сказать, Наполеон, работая по этой теме, я постоянно возвращался к одной мысли. — Остужев постепенно начал чувствовать себя раскованно в прежде неуютной роли. — Ты похож на Юлия Цезаря. Про него говорили, что он мог одновременно читать, писать и выслушивать подчиненных. Ты такой же.

— Я очень серьезно интересовался фигурой Юлия. — Генерал оторвался от документов. — Прочел о нем все, что сохранилось. Первый император Рима. И самый великий, по моему мнению. Один из самых великих людей в истории.

— Мудрый человек, — кивнул Остужев. — Но совершил ошибку и погиб.

— Мы все пересечем Стикс, — усмехнулся Наполеон. — Не смерти надо бояться, а впустую прожитой жизни. Иногда, правда, кое-что помогает прожить ее так, как хочешь… И, возможно, у Юлия Цезаря имелся небольшой секрет. Но сменим тему. Вчера я снова был у Богарне. Не хочу впутывать тебя в свои отношения с Жозефиной, но, с другой стороны, ты мой личный секретарь. Сегодня она обещала порвать с Баррасом окончательно. Прежде всего по этой причине я прошу тебя сопровождать меня во время визита, который ей сегодня нанесу. Поддержи меня по-дружески, мало ли что может натворить старый греховодник.

— Разве роты солдат мало, чтобы его усмирить?

— Бедняга так напуган, что передвигается по городу уже с батальоном! — рассмеялся Наполеон. — Думает, наверное, что я поступлю с ним, как он с Робеспьерами! Я говорил тебе, что полгода провел в тюрьме? И все потому, что Баррас решился поднять руку на тех, кто был сильнее и выше его духовно. У братьев имелись друзья, и я в их числе. Нет, якобинский террор тут, в Париже, я не поддерживал. Но Огюстен, младший из братьев, был моим другом, а я — другом ему. Их окружало много друзей. Вот поэтому Баррас и упек в тюрьмы всех, кого мог, — потому что у него друзей не было никогда. Не такой человек. Всем, кого нельзя купить, он не доверяет, а кого можно — тем более! Он каналья, пустой человек. И он не может понять, что я собираюсь делать дело, а не пить вино и смотреть на пляшущих голых проституток, что, как все говорят, он весьма любит. Мне не нужно место Барраса, я хочу занять свое место.

— И что же это за место, Наполеон?

— Место победителя, — улыбнулся Бонапарт. — Я хотел бы, чтобы мои солдаты проходили под триумфальной аркой, сооруженной в их честь. Да, как в Риме. Не смейся, Остужев, но я всего лишь люблю побеждать.

«Он играет со мной, — печально подумал Александр. — Сам обаятельный, да еще влияние льва, с которым так трудно бороться, но все равно я чувствую… Это не фальшь. Это отношение ко мне как к человеку, который нужен. А уже потом, возможно, как к другу. Что он знает обо мне? Промолчал ли Баррас? И зачем, на самом деле, я ему нужен?»

— Так вот о Жозефине Богарне, — Наполеон посерьезнел. — Александр, я знаю тебя как русского дворянина, как человека, воспитанного в самых достойных традициях. Но жизнь имеет много сторон, порой не самых приятных. Могу я кое о чем попросить тебя по-дружески?

«Вот оно! — понял Остужев. — Вот зачем я тебе нужен!»

— Если я могу чем-то помочь и это не затронет мою честь и репутацию, я был бы только рад.

— Баррас, — коротко бросил Бонапарт и принялся чинить перо. — Он ловкий манипулятор и просто использовал Жозефину. Может быть, и не только он… Я не ревную, я люблю эту женщину. Но мне нужно знать, что ее оставили в покое, только тогда я смогу

уехать, не волнуясь за нее. Я думал о том, чтобы взять Жозефину с собой, но отверг этот вариант. Она будет отвлекать, а я должен всецело посвятить себя армии и кампании. Я попрошу тебя о простом. Поговори с Баррасом от моего имени, мне это не совсем удобно. Не называй моего имени, но сделай так, чтобы он понял: или уберет руки от моей женщины, или умрет. Ты сможешь сделать это… Аккуратно. И помни: если что-то случится, если он посмеет как-то угрожать тебе или даже арестовать — я смету Директорию, но освобожу тебя.

— Я верю тебе, — сказал Александр. — И поговорю с мерзавцем.

И это была правда — сейчас Остужев безусловно верил Наполеону. Как только дело касалось Жозефины, в нем просыпался корсиканец, и вся расчетливость летела к чертям. Ради нее он действительно был готов броситься против всего мира, имея в распоряжении лишь шеститысячный парижский гарнизон. Александр был рад, что Бонапарт, чуть смутившись, снова уткнулся в документы. Ему с трудом давалась улыбка. Проклятые предметы! Дюпон был прав, постепенно Остужев начинал понимать смысл войны с арками.

Вечером он снова, в который уже раз, оказался в знакомом особняке. Теперь тут не было ни служанки Вероники, ни внезапно пропавшей Мари. О последней Жозефина даже упомянула — сказала, что девочка нашла каких-то дальних родственников, переживших террор, и уехала в провинцию. Баррас при этих словах так заскрежетал зубами, что было слышно и Остужеву, сидевшему напротив. Ужин длился уже около часа, когда Бонапарт не выдержал.

— Мне кажется, мы вам мешаем о чем-то поговорить с мадам Богарне, — мрачно сказал он Баррасу. — В таком случае мы могли бы немного прогуляться по саду.

— Нет-нет! — Баррас поднялся, улыбаясь жалко и злобно одновременно. — Это я попрошу мадам прогуляться со мной совсем немного, если ей не трудно.

Уже о чем-то знающая или догадывающаяся Жозефина, опустив глаза, поднялась и позволила увести себя из зала. Возникла несколько неловкая пауза, а потом гости, люди хорошо воспитанные, наперебой заговорили о погоде и прочих пустяках. В этот момент дворецкий и доложил, не заметив отсутствия хозяйки, о прибытии графини Бочетти. Она вошла, сияющая, будто парящая над полом, поздоровалась со всеми присутствующими и извинилась за опоздание. Бонапарт, желая утвердить свое положение, встал и лично усадил гостью рядом с Остужевым. Александр попробовал сказать графине пару дежурных комплиментов, но язык у него заплетался.

«А вдруг у нее есть предмет?!» Он посмотрел ей в глаза и увидел две голубые, как небо, радужки. Длинные, пушистые

ресницы, изящные брови, чуть накрашенные веки… Он не сразу смог отвести взгляд, и графиня рассмеялась.

— Вам понравились мои глаза?

— Нет, — сказал Остужев и почувствовал себя идиотом. — То есть да. Но не только глаза! То есть нет, я не хотел сказать ничего такого…

— Вам понравилась моя прическа, — повелительным тоном произнесла Бочетти, положив пальцы ему на запястье. — Мы знакомы, не так ли? Вы мсье Остужев, личный секретарь генерала Бонапарта.

— Так и есть, — глядя в тарелку, ответил Остужев. — Я российский подданный. Графиня, вам налить вина?

— О, как вы галантны! — рассмеялась Бочетти. Этот угловатый шатен из далекой страны ее забавлял. Может быть, напрасно она подозревала его в близости с Дюпоном? — Налейте. И скажите мне по секрету: генерал всегда так мрачен?

— Нет, что вы! — Остужев, конечно же, пролил вино на скатерть. — Мой шеф — человек совсем не мрачный, просто всегда сосредоточен на государственных делах.

— Только ли на них? — приблизила Бочетти полные губы к его уху. Он почувствовал ее теплое дыхание и покачнулся, словно от ураганного порыва ветра. — Генерал так молод! Мужчины в этих летах не бывают увлечены исключительно службой. Но про Бонапарта не ходит никаких слухов. Париж взбудоражен и удивлен! Может быть, вы мне что-то

расскажете?

Остужев прикусил губу, но уже понимал — ему не устоять. Эта женщина, от которой он терял разум, при первой встрече вся была поглощена Наполеоном. Александр знал, что она авантюристка и служила Колиньи, но поделать с собой ничего не мог. Он просто должен был ей ответить. Да и что за секрет, если с завтрашнего дня генерал будет играть в этом доме ту же роль, что до него Баррас?

— Он влюблен, — сказал Остужев и снова отважился заглянуть графине в глаза. — В мадам Богарне. И это очень серьезно.

— Вот как? — Бочетти, похоже, слегка расстроилась. — Но говорят, Бонапарт скоро покинет Париж, и надолго… Ну, вы наверное, знаете, только это государственный секрет! И как же он собирается дальше решать этот мужской вопрос? При армии в походе, я слышала, есть всяческие маркитантки, мягко выражаясь, но он генерал, а не уланский поручик!

Она засмеялась, показав ровные зубки. Александр улыбнулся в ответ, хотел подцепить что-нибудь вилкой, но промахнулся мимо тарелки. Графиня была просто восхитительна. Без всяких предметов, сама по себе!

«Отчего такая женщина — авантюристка и преступница?! — взвыл про себя Остужев. — Ну отчего?! Была бы она некрасива, или хоть не так обаятельна, или хотя бы не так смеялась!»

Но ничего нельзя было изменить. Бочетти оставалась тем, кем была, а Остужев влюблялся в нее все сильнее с каждой секундой. На его счастье, вернулись Богарне и Баррас. Последний тут же откланялся и пошел к выходу. Бонапарт строго посмотрел на Остужева.

— Прошу прощения, мадмуазель! — Александр поднялся и, конечно же, наступил графине на ногу. — О, я прошу прощения!..

— Негодяй, вы мне за это заплатите! — Бочетти хоть и поморщилась от боли, но вилкой погрозила ему шутливо. — Идите, куда вам нужно, а потом я жду новых извинений.

Остужев, за время общения с Бочетти совсем забывший, о чем его просил Бонапарт, чувствовал себя чертовски глупо. Тем не менее он догнал Барраса у самых дверей и попросил

0оминутном разговоре.

— Ну, уж выйдем на крыльцо тогда, не тут же стоять? — проворчал Баррас, и Александр понял, что он совершенно раздавлен.

Они спустились на несколько ступеней, и Остужев как мог начал:

— Мсье Баррас, я говорю с вами не от своего имени, а от имени одного человека, которому вскоре предстоит покинуть Париж. Я уполномочен передать вам, что во время его отсутствия к мадам Богарне…

— Да помолчите, Остужев! — Баррас почти кричал. — Я-то прекрасно знаю, что чувствует Бонапарт по отношению к Жозефине! Мне его даже немного жаль! Но он это заслужил, черт возьми. И я не трону больше Жозефину, нет. Напротив, я стану ее охранять. Я даже не позволю ей завести любовника, как бы долго ни отсутствовал наш героический коротышка-генерал. Можете так ему и передать. Вот только вряд ли вы ему скажете, что полюбил Жозефину он не просто так, верно?

В глазах Барраса была истинная боль. Он любил Жозефину и знал, что чувство это, вызванное против его воли, настоящее.

— Нет, наверное, не передам, — согласился Остужев. — А вы что же, хотите теперь иметь влияние на Бонапарта через мадам Богарне?

— Не только ваш Дюпон умеет играть в эти игры, — зло оскалился Баррас. — Передайте ему при случае, что не стоило подсовывать мне кролика. Теперь я оскорблен, и если Дюпон попадется мне в руки, расправа будет скорой. Я его больше не боюсь.

— У вас новые друзья? — догадался Александр. — Поосторожнее с ними. А где Дюпон, я не знаю, я не его человек. Я работал с покойным Карлом Ивановичем Штольцем.

— В любом случае, молодой человек, — Баррас перешел на громкий шепот, — в любом случае, имейте в виду: попытаетесь опорочить в глазах Бонапарта меня — я погублю вас. Я лучше знаю людей. Бонапарт вас проглотит и забудет. А вот мной подавится. Помните об

этом, и, может быть, когда-нибудь еще придете ко мне за советом.

К столу Александр вернулся с неприятным осадком. Баррас был негодяем и мерзавцем, такими же он видел и других людей. Но неприятно осознавать, что хотя бы в одном он прав: Остужев не скажет Бонапарту о предмете Жозефины, пока не получит на это разрешения от Дюпона. Бочетти встретила его улыбкой, но, когда он сел, сердито нахмурилась.

— Разве я не сказала, что жду новых извинений?

— О простите! — Александр вспомнил, что наступил ей на ногу. — Я согласен на все, лишь бы заслужить ваше прощение!

— Красивые слова, — печально сказала графиня, — за которыми ничего не стоит. Такого я наслушалась предостаточно. Вот хотя бы от господина Колиньи, ведь он вам знаком? Слов было много, а теперь он просто исчез. Впрочем, даже хорошо, что так случилось. Я давно знала, какой он мерзавец.

— Тогда зачем же вы водили с ним дружбу? — осторожно спросил Остужев.

— Затем, что мне не по своей воле пришлось покинуть Италию, — сердито ответила Бочетти. — Мне больше не на кого было опереться. А теперь он исчез, и все мои парижские знакомые тоже не желают меня знать. Я для них иностранка, у которой за душой ни франка. Пожалуй, Александр, я пойду, не хочу больше смотреть на эти лица. Проводите меня до экипажа, чтобы я не выглядела уж совсем жалкой?

Конечно же, он не мог отказаться. Они дошли до кареты, и Александр помог ей сесть. Бочетти медлила, не закрывала дверцу, а потом вдруг порывисто наклонилась к нему.

— Вы ведь знаете, что никакая я не графиня?

— Да. — Александр облизнул вмиг пересохшие губы. — Но больше… больше я ничего не знаю.

— Хотите знать?

Она откинулась назад и продолжала сидеть, не двигаясь. Это могло означать только одно — приглашение в карету. Голову Александра заволокло туманом, он просто не мог собраться с мыслями. Наконец Бочетти протянула руку, схватилась за дверцу, но он остановил ее в последний момент:

— Позвольте мне поехать с вами? На улицах небезопасно.

— Поедемте, если вы считаете меня порядочной женщиной. Если нет — останьтесь, все это ни к чему. Я хотела лишь поговорить с умным мужчиной о своей судьбе, не более того.

Бочетти выглядела смущенной и сердитой. Александр выразил ей всевозможное почтение и, забравшись в карету, сел напротив.

«В конце концов, я солдат тайной войны! — смущенно думал он, мысленно как бы оправдываясь перед Карлом Ивановичем. — Бочетти — подручная Колиньи. Я могу выяснить что-то важное для нас, например, где он находится. А если она предаст и отвезет меня прямо к нему… Я буду готов!»

Но встречи с заклятым врагом не случилось. Бочетти отвезла его к большому доходному дому, где снимала маленькую квартиру. Остужев с минуту мялся на пороге, не решаясь войти. Был уже поздний вечер, и все это выглядело настолько неприлично, что ему чудился голос матушки. Вот уж она бы высказала все, что думает и о Бочетти, и о нем самом. Но итальянка стояла напротив, за порогом, и испытующе смотрела ему в глаза. Она не соблазняла его, не было в ее поведении ничего, что говорило бы об этом. Александр вошел.

— Выпьете кофе? Осталось немного, и, видимо, я прекращу его покупать. Все дорожает.

Некоторое время она возилась на кухне, потом пришла с ароматно пахнущим кофейником. Остужев успел осмотреться и понял, что живет «графиня» крайне небогато. Учитывая круг, в котором она вращалась, сюда стыдно было даже просто пригласить гостей.

— Не знаю, что на меня нашло… — Она прихлебывала кофе маленькими глотками. — Захотелось с вами поговорить, вот и все. Мы, итальянцы, бываем очень порывистыми. А вы из России, холодной и снежной. Ведете себя так… сдержанно. А в глазах что-то горит.

Простите, я не хотела вас смутить! Но все же вы мало что знаете о Франции, совсем ничего

— об Италии, и мне почему-то легче поплакаться на судьбу вам, чем кому-либо другому. Ну, уж не индюкам вроде тех, что были сегодня с нами за столом. И не мадам Богарне, которая стала любовницей едва ли не убийцы своего мужа. Кроме вас просто некому, Александр. Но вы можете уйти. Наверное, я вам скучна?

Конечно же, он не ушел. Бочетти говорила много, быстро, иногда ругаясь по-итальянски. Он увидел ее совсем другой. Простая девчонка, почти такая же, как те, что босиком бегали в деревне под Владимиром. Вот только жизнь у Джины сложилась иначе. Ее соблазнил богатый приезжий из Неаполя, обещал на ней жениться и, конечно же, бросил. Отец выгнал беспутную дочь из дома, и, в сущности, не без пользы для себя — растить двенадцать детей бедняку нелегко, особенно если одиннадцать из них — дочки. Джина пошла в город, а дальше… Бочетти мало что рассказала Остужеву, зато много плакала. Он старался успокоить ее, даже брал за руку, но она сразу вырывалась. Нет, в этот вечер не случилось ничего, за что Александру было бы стыдно перед матушкой.

— Вот и все, — вдруг сказала она. — Про этого мерзавца Колиньи я вам рассказывать не буду, это уже слишком стыдно. Прощайте, Александр. И лучше забудьте все, что я вам говорила.

— Вы как-то странно произнесли это «прощайте»… — Остужев насторожился. — Что вы имели в виду?

— Что мы с вами вряд ли еще когда-либо увидимся. А что, вы подумали, что после всего мною рассказанного мы будем встречаться на приемах? — Она нервно рассмеялась сквозь слезы. — Мне больше нечем платить за квартиру, я уезжаю. Последние дни я все пыталась заставить себя стать содержанкой, но… Без чувств это для меня невозможно. Поэтому прощайте, Александр.

Он застыл как вкопанный. Ему, конечно же, хотелось предложить Джине денег — у него была некоторая сумма, оставленная Штольцем. А еще — обнять эту женщину, стать ее рабом и в то же время простить ей все, что она сама не могла простить себе. Но он не знал, что делать, чтобы не обидеть ее, как обижали многие прежде.

— Можно мне называть вас Джина? Джина, вы самая прекрасная женщина, которую я видел. И у вас чудесная, чистая душа. Джина, пообещайте мне, что вы не уедете завтра. Обещайте, что я увижу вас еще хоть один раз. Мне это крайне важно, это для меня как… — Он не знал, как закончить фразу. — Как вода в пустыне, как сама жизнь, понимаете?

Она посмотрела на него с печальной улыбкой и распахнула дверь.

— Идите, мой милый русский друг. Уже за полночь. Берегите себя, пожалуйста. Я буду вас помнить.

— Джина… — Ничего больше не оставалось делать, как упасть на колени. Он едва сдерживался, чтобы не разрыдаться. — Джина, не поступайте со мной так!

— О, вы, кажется, не так меня поняли. — Она нахмурилась. — Идите прочь, я прошу

вас.

Закусив губу до крови, Остужев выскочил вон. Сбежав по лестнице вниз, он несколько раз ударил по кирпичной стене, до крови разбив руку. Он был влюблен! Не так, как в поместье, летом, когда подросла старшая дочь соседа-помещика и скакала на лошади по их парку. И не так, как в Санкт-Петербурге, когда в доме приятеля отца познакомился с молодой женой одного важного чиновника. Совсем не так! Тогда он не спал ночей, писал стихи, рвал их утром и рассматривал в зеркале свое лицо, казавшееся совершенно скучным и некрасивым. Сейчас он влюбился всем своим существом, один раз и на всю жизнь. Эта женщина была нужна ему больше, чем родина, чем служба у Дюпона, — он отдал бы за нее все.

— Джина… — прошептал он и поцеловал стену, которую только что нещадно избивал. — Джина. Нет имени прекраснее. Я не могу тебя потерять, прости меня.

Он никуда не ушел. Всю ночь простоял под ее окном, порядком замерзнув. Но даже ночной холод не остудил сердца Александра. Когда солнце взошло достаточно высоко, он

решился вернуться к ней. Может быть, Джина еще спала, но за ночь он сочинил речь, что непременно должна была тронуть ее, заставить простить и поверить. Сонный консьерж остановил юношу.

— Куда вы спешите, мсье? — Он будто невзначай расстегнул сюртук, чтобы посетитель видел торчащий за поясом пистолет. — К кому?

— Вы меня не помните? — растерялся Александр. — Я был здесь вечером, на третьем этаже.

— Скорее я назвал бы это ночью, — уточнил консьерж. — Да, были, я помню вас. И знаю у кого. Только она съехала этой же ночью. Ушла через черный ход, я специально открывал его итальянке. Больше вам здесь делать нечего, мсье, если только вы не собираетесь снять тут жилье. Но тогда придется дождаться хозяина.

Остужев молча отстранил его рукой и поднялся. Дверь в квартиру оказалась открыта, но вещей Джины здесь не было. Саше вдруг стало холодно, он дул себе на руки, тупо глядя на столик, за которым совсем недавно пил кофе. Консьерж, у которого хватило ума не связываться с сумасшедшим, оперся о дверной косяк позади него.

— Надеюсь, она не сильно вас обчистила, мсье? Мне эта мадмуазель никогда не нравилась. Въехала с неделю назад, и каждый вечер куда-то кареты ее отвозили. Пару раз и ночевать не пришла.

— Замолчите… — почти без злобы попросил Александр. — Я прошу вас, замолчите.

— Как скажете, мсье. Только вам лучше уйти.

Вернувшись в гостиницу, он нашел конверт, подсунутый под дверь. Остужев схватил его и, увидев размашистый, мужской почерк адъютанта Наполеона, опять бросил на пол. Это ему было больше не интересно. Он сел на кровать, обхватил голову руками и стал медленно шататься влево-вправо, укачивая себя, словно ребенка.

— Окно было открыто, — сказала Мари, присаживаясь рядом. — Или закрыто, но я открыла, уже изнутри. Не помню. Что случилось, Александр?

Он все так же раскачивался, даже не повернув головы. Мари нравилась ему, их сплотили совместные приключения, но сейчас было не до нее.

— Я не стала читать письмо, думала, ты придешь и прочтешь… — Мари фыркнула. — Терпеть не могу запечатанных конвертов! Но терпела. А ты…

Секунду спустя он услышал звук разрываемой бумаги. Потом Мари невесело рассмеялась.

— Недолго мы с тобой дружили, Саша. Сегодня же вечером твой друг Наполеон Бонапарт отправляется в Ниццу. И ты должен ехать с ним в одном экипаже. Печать даже стоит. Я бы на твоем месте ответила, потому что наш молоденький генерал настойчив и любит все знать точно. Не будет ответа — в твою дверь час станут барабанить гренадеры, а потом выломают ее. Ты меня слышишь?

— Я никуда не поеду, — тихо произнес Остужев. — Я буду искать женщину. Кажется, есть такая французская поговорка: ищите женщину. Вот, я буду искать женщину. Отстань от меня с этим Бонапартом, не хочу шпионить. И сам он мне уже не нравится. Хватит. Скажи Дюпону, что… Что я беру отпуск!

Мари снова села рядом с ним и даже погладила по плечу.

— У нас не бывает отпусков, Саша. Ты не понял до сих пор? Ты уже один из нас, ты в игре. И ты слишком славный малый, чтобы предать. Антон, между прочим, тоже поедет на юг, но не с вами. Он поступит в армию. Ты слышишь, Александр? Антон поступит в армию простым солдатом, он будет рисковать жизнью, чтобы поддерживать для тебя связь с Дюпоном. А ты? Скис из-за какой-то женщины? Смешно, Саша. Тебе не двадцать.

— Я из России, — с обидой произнес Александр. — У нас не принято иметь любовницу в шестнадцать лет!

— Ну ладно, ладно. — Мари отодвинулась. — Все понимаю. Кто она хотя бы?

Он не ответил. Как можно сказать Мари, что ты влюбился в графиню Бочетти, спутницу и помощницу Колиньи? Как можно сказать, что ты поверил, что она лишь его жертва и

понятия не имеет об игре, которую он ведет? Мари не поймет этого. Спустя секунду на лестнице раздались тяжелые шаги, затем дверь задрожала под ударами гренадерского кулака. Радуясь, что отвечать не придется, Александр открыл.

— Вам пакет! — Усатый солдат лениво отсалютовал ему. — От самого генерала Наполеона Бонапарта!

— А если бы он приказал тебе одному пойти в атаку на тысячу, ты бы пошел? — спросил Остужев, лениво вскрывая конверт.

— Пошел бы! — Гренадер злобно сощурил глаза. — И на тысячу, и на сто тысяч! Наш генерал сам миллиона стоит.

В конверте оказалась копия той же записки, которую прочла Мари. Остужев приказал передать, что будет непременно, хотя вовсе не собирался никуда ехать. Ему хотелось, чтобы от него все отстали.

— Мари, я прошу тебя, уходи, — попросил он, когда они остались одни.

— И тебе не интересно, зачем я пришла? — Мари подошла к двери. — Остужев, я начинаю в тебе сомневаться. Какой-то ты непостоянный. То рвешься вперед без приказа, то бросаешь друзей ради женщины. Кто она, Остужев? Я ведь все равно узнаю.

— Уходи, — сказал он снова.

— Дюпон просил передать, что во время вашей поездки в Ниццу, возможно, произойдет покушение. — Голос Мари зазвенел, теперь она всерьез обиделась. — Не на тебя, на генерала. Будь начеку. Им будет нужна не его смерть, а его предметы. Помни об этом. И вот еще что, это от меня: если не поедешь, вся ответственность там, на войне, ляжет на Антона.

0Аему пятнадцать лет.

Она вышла, изо всех сил хлопнув дверью. Остужев повалился на кровать. Он не знал, как разыскать Бочетти. В этом ему не поможет полиция, не поможет никто… Кроме двух человек. Один из которых — Дюпон, обладающий немалыми возможностями, второй — Бонапарт. Осененный этой мыслью, он вскочил и бросился за Мари, но ее, конечно, и след простыл. Тогда Остужев вернулся в комнату и быстро стал собираться.

— Она простит меня, — бормотал он про себя. — Я увезу ее в Россию, туда, где спокойно. Где никто ее не знает и не оскорбит…

За два часа до назначенного срока он уже был на месте сбора. Бонапарт ехал не один, а

0всопровождении целого батальона лучших солдат парижского гарнизона, которых он лично отбирал. Для Наполеона не существовало мелочей, а его феноменальная память поражала всех.

— Остужев? — Бонапарт заметил его и поморщился. — Не надо приходить раньше, мой друг. Надо приходить вовремя, все должно быть по плану. Впредь, прошу тебя, всегда делай именно так, как я скажу.

— Наполеон, у меня есть к тебе одна личная просьба! — сунулся к нему Александр. — Это пустяк, но это очень важно для меня!

— Не сейчас! — отрезал генерал. — У меня много дел. Я еду попрощаться с Жозефиной, а ты… Ну, жди в канцелярии, раз приехал так рано. Поговорим в пути.

Поиск по сайту: