лючая в себе такую взрывоопасную силу, постоянно чувствует ужас, боясь, что она выплеснется.. Его защита против внутренней ярости — ригидность и иммобильность, которая также исполняет роль защиты от ужаса. То, что одни и те же защиты используются в обоих случаях, указывает на тесную связь ужаса и ярости. Ужас шизоида — это страх импульсов убийства и разрушения, которые присутствуют в его личности. Ярость шизоида — это реакция на ужас.
Ужас и ярость возникают, когда ребенок переживает отверженность. Он реагирует злостью на отрицание его прав на уникальность, неприкосновенность, независимость. Но выражение злости часто встречается с родительской реакцией ненависти, усиливающей страх ребенка и превращающей злость в иррациональную ярость. К сожалению, такие паттерны действий и реагирования имеют тенденцию становиться хроническими, чего в результате ребенок чувствует себя все более и более отторгнутым, испуганным и явно отрицательным. У него нет путей выхода из конфликта, кроме как подавить свою ярость и поверхностно подчиниться родителям. В зависимости от тяжести конфликта его личность будет проявлять типичные черты шизоидной структуры: ужас, ненависть, отчаяние, иллюзии, и, наконец, порочное поведение, в котором эти негативные чувства находят свой выход наружу.
Во взрослой жизни подавленная ярость выражается в самодеструктивных действиях, которые могут быть направлены как против себя, так и против собственных детей. Она может выплеснуться на супруга, с которым шизоид идентифицирован, а вот на кого-нибудь еще — довольно редко. Шизоид выплескивает свою ярость на тех. кто от него зависит, переворачивая, таким образом, исходную детскую ситуацию, в которой он, беспомощным зависимым ребенком, пережил материнскую ярость. В сновидениях, однако, может появляться исходный объект ярости. Так пациентка, рассказывая сон о своем отце, отметила: «Я не могла справиться с кипящей во мне кро-
вью. Я была настолько зла, что чувствовала себя как разъяренная кошка. Я могла разодрать его на кусочки, бросить его пенис в мясорубку и размолоть его в кровавую массу».
Существование подавленной и взрывоопасной ярости шизоида ограничивает его отклики. Радо полагает, что «отсутствие или скудость 'промежуточных' откликов делает его амбивалентность экстремальной и вынуждает его переключаться с чрезмерного страха на чрезмерную ярость, со слепого повиновения на слепой вызов и обратно».30 Суть, конечно, не в том. что бомба расположена «между» откликами. Она, скорее, либо взрывается, либо нет; пути, который мог бы постепенно разрядить это состояние, не существует. Отсутствие или недостаточная соразмерность откликов повинна в подавленной ярости больше, чем что бы то ни было. Подавленная ярость с ее убийственными импульсами, отвечает за шизоидную позицию, которую можно обозначить так: «все или ничего». Каждое решение — дело жизни и смерти, поскольку на глубоком уровне вопрос о том. делать или не делать, затрагивает проблему этой «погребенной» силы. Отворить дверь чувству, даже немного, для шизоида означает рисковать вызвать внутренний шторм.
Демоническая сила, возникающая в результате комбинации вытесненной сексуальности и подавленной ярости, фигурирует в сексуальных убийствах. Сексуальный убийца описывается как изувер. Это душевнобольной человек, его действия выдают сумасшествие. Но убийство, как правило, бывает связано с сексом. Или, если взглянуть на это с другой стороны, сексуальные конфликты эмоционально нестабильного человека часто приводят его к убийству.
Демоническая сила шизоида скрыта, она «разыгрывается» в более тонкой форме. Поскольку эго отрицает ее наличие, поверхностный вид индивидуума вполне благообразен и приятен. Демон скрыт под маской ангела. Но этот «ангел» — человек с ригидным телом и «приклеенной» улыбкой. Терапия такого типа характера часто требует значительного времени, пока пациент не почувству-
Александр Лоуэн ПРЕДАТЕЛЬСТВО ТЕЛА
ДЕМОНЫ И МОНСТРЫ
ет себя достаточно безопасно и не снимет маску, выразив свою негативную позицию. Позже это оборачивается тем, что негативная позиция присутствует все время, пока не появится вера в ценность терапии. Отсутствие доверия может и не быть наполненным демонической силой, но ничто не бывает более деструктивным для взаимоотношений, чем глубоко скрытая негативность, которая замаскирована видимой кооперативностью.
Деструктивность данной структуры характера состоит в ее нечестности. Отношения с шизоидом всегда фрустрируют, потому что, несмотря на кажущуюся коопе-ративность, он отрицает свои чувства. Если возникает конфликт, эффект его улыбки и поверхностной приятности вынуждает другого человека чувствовать себя виноватым. Даже если видишь под маской негативное отношение, чувствуется, что изменить его невозможно. В конце концов, партнер по контакту начинает испытывать явно негативные чувства и ненависть, и это не всегда удается предотвратить. Шизоид уходит, прячась и защищая себя, и не сознает, что играет роль, провоцирующую сбой взаимодействия.
«Отыгрывание» — более осмотрительная тактика. Она включает в себя отрицание собственного доверия или веры и проецирует это на другого человека. Под прикрытием обвинения в недоверии («Я-то вас люблю, а вот вы меня не любите!», «Я даю, а вы только берете!») могут выдвигаться требования, которые другому человеку выполнить невозможно. Вроде бы оправдываясь, шизоид заставляет партнера по взаимодействию почувствовать, что тот несет ответственность за все его, шизоида, несчастья. Такое поведение можно назвать «отыгрыванием», когда оно рационализировано и приписывается другому человеку или какой-то внешней силе.
Человек, находясь в контакте с телом и сознающий свою собственную ненависть, не проецирует ее на других. Он сознает отсутствие сексуального чувства и не обвиняет партнера в том, что тот кастрирует или ослабляет его. Но если тело отвергнуто, если его отрицают, то
реальное функционирование становится невозможным. Вытесненные чувства становятся демонической силой, которая отрицает всякую надежду и стремление.
Тактика, состоящая в обвинении других людей, составляет суть того, что называется паранойяльным поведением. В этом случае индивидуум проецирует на другого человека свои собственные негативные чувства, особенно вытесненную сексуальность и вытесненную ненависть. Когда эта тактика сталкивается с сопротивлением, параноик реагирует иррациональной яростью, полностью лишаясь какого бы то ни было чувства ответственности за свои действия.
В приступе ярости параноик — сущий дьявол. Его взгляд становится злобным, брови искривляются, губы перекашивает злобная ухмылка, кажется, что он одновременно ухмыляется и рычит. Картины, изображающие дьявола и ведьм, вероятно, созданы под впечатлением от подобных экспрессий. В другое время лицо шизоида бывает совершенно ангельским и трудно предположить, что на нем может появиться дьявольское выражение. Уход и ригидность шизоида — это проявление «ослабевшего дьявола» или, вернее, испуганного дьявола, что, по-моему, одно и то же.
«Голос» телесного переживания шизоида тоже, к сожалению, демонический. Подвергая сомнению всякую искреннюю интенцию, он упорно цепляется за детскую тактику, которая позволяла выжить. Если он цинично отвергает всякие позитивные чувства, объявляя их сентиментальностью, то вспоминает о детских разочарованиях. Не проработав этого, невозможно преодолеть демоническую силу шизоидной личности.
Чудовище или монстр имеет иной смысл и функционирует по-другому. Я бы дал следующее определение: монстры — это человеческие тела, лишенные человеческих чувств. К примеру, одна из моих пациенток-шизоидов назвала свой рисунок человеческого тела (см. рисунок 13) «чудовищным видением». Потом она сказала: «Она неживая. Она странная, жесткая и как будто убегающая прочь.
Александр Лоуэн ПРЕДАТЕЛЬСТВО ТЕЛА
демоны и монстры
167
Рисунок 13
У нее невидящий звездный взгляд, какой иногда бывает у меня. Она кажется монстром. Это выражение «шизика». Иногда я вижу себя в зеркале и пугаюсь. Я вижу этот чудовищный взгляд, будто я не знаю, кто я есть или что мне делать. Я не знаю, чего хочу.
Когда я ем, то чувствую себя лучше. Но потом мое тело бывает безобразным, гротескным, несчастным. Когда я худею, мое тело становится томным и любимым. Мне оно нравится. Когда я ем, я становлюсь пассивной и вялой. Я только ем, сплю и торчу в ванной комнате. Когда я не ем, то становлюсь напряженной. Я не могу спать, мне не удается опорожнить кишечник. Меня начинает лихорадить. Между этими двумя крайностями для меня ничего нет.»
В этом описании ясно виден разлом в личности пациентки. Хотя она лучше чувствует себя, когда ест, собственный внешний вид вызывает у нее отвращение. Это противоречит ее образу эго, состоящему в том, что она томная любимая женщина, которая, однако, только манекен, неспособный заснуть и опорожниться. Ее определение чудовища было таково: «организм, который живет за счет других людей». Но описание чудовища как организма, который ест, спит и осуществляет дефекацию, наталкивает на мысль о ребенке. Грудной ребенок, конечно, живет за счет матери, когда та вскармливает его. Могла ли моя пациентка принести чувство, что она чудовище, из инфантильного переживания, произошедшего во время кормления грудью?
Эта пациентка была одной из двойняшек, которых родила восемнадцатилетняя девушка. Она вспомнила, как мать рассказывала ей о том, что у нее рано исчезло молоко и девочкам «не хватало питания». Пациентка не могла вспомнить своих детских переживаний, связанных с кормлением, но, по-видимому, ей пришлось пережить трудный период. Она была посильнее своей сестренки и мать отталкивала ее, чтобы «не обидеть» ту девочку, что была слабее. Несомненно, что борьба девочки за грудь, вызвала у матери впечатление какого-то монстра, который не способен увидеть, что она делает то, что лучше. Мать, по-видимому, была склонна воспринимать естественную потребность ребенка, которую не могла удовлетворить, как чудовищную.