Работа психолога-консультанта, психотерапевта с беженцами и вынужденными мигрантами должна быть, в первую очередь, нацелена на восстановление целостности и интег-рированности личности. Достичь этого можно через преодоление последствий кризиса идентичности, изменений в мо-тивационно-потребностной сфере, осознание и снятие негативных проекций, формирование установок толерантного сознания, преодоление культурных барьеров и последствий
Методы психологической реабилитации...
культурного шока в сочетании с психотерапией посттравматических стрессовых расстройств.
Необходимо помнить, что это чрезвычайно трудный процесс. «Никакого практического краткого руководства по преодолению кризиса идентичности не существует; с ним можно справиться лишь в результате фундаментального преобразования человека» (Фромм, 1999. С. 133). Как утверждает Э. Фромм, кризис идентичности преодолим только тогда, когда человек вновь станет жизнелюбивым и активным.
Направления психотерапии, которые наиболее подходят для оказания помощи вынужденным мигрантам, задаются одним из центральных положений гуманистической психологии: прежде чем определить, как дальше жить и что делать, следует выяснить, кто же Я такой. В этой ситуации главная задача психолога — помочь вынужденным мигрантам собрать рассыпавшуюся идентичность из осколков, воссоздать ее целостный узор. В то же время узор этот уже никогда не будет прежним. Представление о себе станет иным, но важно помочь прийти к его определенности и целостности.
Для преодоления кризиса идентичности вынужденный мигрант должен осознать происходящие в нем и вокруг него изменения. Это можно сделать, попытавшись ответить на вопросы: «Что во мне изменилось? Что никогда не станет прежним во мне? Как изменились мои близкие и как эти изменения повлияли на наши отношения?» Подобное осознание уже станет первым шагом на пути воссоздания идентичности, возрождения личности, обретения самого себя.
Следующий шаг в преодолении кризиса — поиск ответа на вопрос: «Что Я должен делать?» «Вопросы, задаваемые людьми в ходе поисков идентичности, реального "Я" и т.д., — это в очень большой степени вопросы долженствования: Что мне следует делать? Кем мне следует быть? Как мне следует разрешить эту конфликтную ситуацию?» (Маслоу, 1999. С. 109). Все эти вопросы наиболее остро стоят перед личностью, вынужденно покинувшей родину, находящейся в поисках новой идентичности. Предоставить человеку возможность задуматься над тем, кто он такой, кем он был раньше и кем может стать в будущем, что соответствует его природе, его желаниям, потребностям, — значит помочь ему обрести путь к этическим и 308
Психическое здоровье мигранта
ценностным решениям, к более мудрым актам выбора, к должному (Маслоу, 1999).
Логотерапия и экзистенциальный анализ.Особая роль при оказании помощи вынужденным мигрантам в преодолении кризиса идентичности отводится логотерапии. Родоначальник логотерапии — немецкий психиатр Виктор Франкл (Франкл, 1990, 1997, 2001). Сейчас это направление развивается его последователями в рамках экзистенциального анализа (Лэнгле, 2001).
Основной акцент логотерапия ставит не на том, что с человеком случилось в прошлом или происходит сейчас, а на том, как человек к этому относится, какой смысл это для него имеет («логос» применительно к «логотерапии» означает именно смысл, поэтому ее еще называют «смыслоцент-рированной терапией»). Центральной задачей психотерапии, как и основной задачей человеческой жизни, Франкл считает поиск и осуществление смысла, «направляющего ход бытия» (Франкл, 1990. С. 285).
Во многом идеология психотерапии Франкла родилась из его личного опыта пребывания в нацистском лагере смерти. К этому опыту он обращается во многих своих текстах, но в первую очередь в книге «Человек в поисках смысла» (Франкл, 1997), «одно чтение которой может быть те-рапевтичным для многих клиентов» (Jvey etal, 1997). Умение найти позитивные моменты тогда, когда ты находишься в ситуации господства абсолютного зла и бесчеловечности, найти смысл в самом страдании — на это, по мнению Франкла, способен лишь человек, и это одна из самых ценных его способностей. Франкл ссылается на слова Эйнштейна, что «тот, кто ощущает свою жизнь лишенной смысла, не только несчастлив, но и вряд ли жизнеспособен» (Франкл, 1990. С. 36).
В экзистенциальном анализе различают три уровня бытия: телесный (физический), душевный (психический) и духовный. На первых двух уровнях человек стремится к поддержанию физического благополучия, здоровья своего тела и реализации витальных потребностей, в то время как на третьем уровне он «ищет смысл жизни, ценностную опору, веру, любовь, справедливость и пр.» (Лэнгле, 2001. С. 9).
Методы психологической реабилитации...
Логотерапия и экзистенциальный анализ подчеркивают, что «духовное противостоит психофизическому», «духовно-экзистенциальное измерение человека способно полемизировать с его телесно-душевным бытием» (там же). Эта способность человека к «открытости» по отношению к самому себе, способность дистанцироваться от самого себя и как бы извне взглянуть на себя называется способностью самоотстранения или самодистанцирования. На нее опирается широко известный метод парадоксальной интенции, описанный
выше.
Другая основная способность человека названа Франклом «самотрансценденция». Это стремление преодолеть «собственную замкнутость во внутреннем мире своих потребностей, желаний и напряжений», что дает возможность «стать открытым для диалога с миром» (там же. С. 10). Франкл так писал о самотрансценденции: «Только в той мере, в какой человек выходит за пределы самого себя, он может самореализоваться — в служении делу или в любви к другому человеку! Иными словами, цельным человек бывает только тогда, когда он посвящает себя какому-либо делу или другому человеку» (Франкл, 2001. С. 221). На этой способности основана другая техника логотерапии, называемая дерефлексией. Если, применяя парадоксальную интенцию, человек усиливает свой симптом, что позволяет ему как бы «иронизировать над неврозом», то дсрефлексия снимает навязчивое самонаблюдение («гиперрефлексию»), что «дает возможность игнорировать симптом» (там же. С. 197). Согласно Франклу, гиперрефлексия ответственна, в частности, за феномен «экзистенциального вакуума», характерного для современной западной цивилизации, вследствие чего возникают «нооген-ные неврозы» — неврозы потери смысла жизни.
В техническом отношении логотерапия близка к когни-тивно-бихевиоральной терапии. Методы парадоксальной интенции, дерефлексии, изменения установок и позитивного переформулирования (их называют методами сократического диалога) характерны для обоих направлений. Вместе с тем, по словам мультикультурных психотерапевтов, считающих подход Франкла особо ценным для работы в кросс-культурном контексте, логотерапия «создает важный мостик между 310
Психическое здоровье мигранта
экзистенциально-гуманистическими и когнитивно-бихеви-оральными теориями» (Ivey et al., 1997, p. 380).
Работы Франкла по логотерапии носят в основном методологический характер. Усилиями его последователей создана система феноменологической психотерапии, получившей общее название «экзистенциальный анализ», в которую логотерапия входит как составная часть. Экзистенциальный анализ ставит своей целью «помочь личности в том, чтобы она открыла в себе способность свободно (в духовном и эмоциональном смысле) и полно проживать свою жизнь, смогла выйти на аутентичные установки и актуализировать личную ответственность по отношению к собственной судьбе и миру» (Лэнгле, 2001. С. 5). Эта цель решается с помощью «анализа обстоятельств жизни человека как "прояснения, раскрытия" скрытых в ней ценных возможностей» (там же. С. 7). Таким образом, метод особенно подходит для работы с людьми, находящимися в кризисном состоянии, актуализируя личностный потенциал в предельно сложных жизненных ситуациях.
Усилия экзистенциального анализа направлены на созидание собственной полноценной жизни (целостную и состоявшуюся жизнь экзистенциальные аналитики называют «экзистенцией»), творение своего будущего. Для этого определяется, где экзистенция блокируется, и проводится работа по снятию блоков. Могут быть следующие варианты блокированной экзистенции:
• Настоящее заслоняется «грузом прошлого» — в этом случае с помощью биографического метода проводится феноменологический анализ неассимилированного, в первую очередь, травматического опыта, причем, в отличие от «психологической археологии» психоанализа, предметом изучения становятся те жизненные области, где в настоящее время аккумулированы препятствия, а также изжившие себя личностные установки, от которых человек не может избавиться.
• Отсутствие доступа к своему потенциалу — в этом случае работа направляется на содействие реализации личных способностей, самоприятие и доступ к собственным чувствам.
• Утрата базовых ориентиров, лежащая, в частности, в основе феномена «экзистенциального вакуума», — здесь пред-
Методы психологической реабилитации..
метом анализа становятся основные экзистенциальные вопросы: «Ради чего живет человек?», «Что нужно сделать, чтобы моя жизнь стала осмысленной?» (Лэнгле, 2001. С. 12—13). Расстройства, при которых может применяться экзистенциальный анализ — психосоциальные, психосоматические и психически обусловленные эмоциональные и поведенческие нарушения — включают в себя основные проблемы вынужденных мигрантов. Вместе с тем, этот метод имеет и ограничения, связанные, в частности, с тем, что он осуществляется преимущественно в вербально индуцированном процессе. Таким образом, его нелегко применять с культурно отличающимися клиентами. Кроме того, один из основных методов экзистенциального анализа — работа с биографией — противопоказан при высоких эмоциональных нагрузках, так как может привести к состоянию перенапряжения и даже способствовать повышению суицидального риска у клиента (Лэнгле, 2001).
1! хрестоматия
Г.У. СОЛ ДАТ ОБА
чужие среди своих: этнопсихологические
ПРОБЛЕМЫ АДАПТАЦИИ ВЫНУЖДЕННЫХ МИГРАНТОВ*
В главе книги доцента кафедры психологии личности факультета психологии МГУ им. М.В. Ломоносова, доктора психологических наук Г.У. Солдатовой «Межэтническая напряженность» представлены некоторые эмпирические результаты исследования вынужденных мигрантов из Грузии и Чечни. Рассматриваются особенности влияния этнополитической ситуации на личность мигранта, исследуются трансформации идентичности, изменение уровня агрессивности, типы реагирования.
В 1990-х гг. Северный Кавказ превратился по существу в буферную зону, вобравшую в себя вынужденных мигрантов почти из всех «горячих» точек бывшего СССР. В середине 90-х гг. одно из первых мест среди северокавказских республик по насыщенности переселенцами со всей России принадлежало Северной Осетии-Алании. Здесь в 1995 г. было сосредоточено свыше 680 вынужденных мигрантов на каждые 10 тыс. жителей. Во второй половине 1990-х гг. прочное первенство в регионе по числу вынужденных мигрантов стала занимать Республика Ингушетия. В конце 1999 г. регистрационная служба республики зафиксировала более 150 тыс. вынужденных переселенцев. Эта массовая миграция явилась результатом военных действий на территории Чечни и составила практически половину от всего населения Республики Ингушетия.
Чужие среди своих: этнопсихологические проблемы... 313
Вынужденные мигранты Северного Кавказа — одно из самых трагических «человеческих» порождений конфликтных и кризисных ситуаций межэтнической напряженности. Они, как правило, третья сторона в конфликтах, но главные жертвы войн и межэтнических столкновений. Каков их психологический портрет? Что несут в себе эти люди, в одночасье переступившие черту, отделяющую благополучную жизнь от неизвестности, нищеты, унижений? Каковы психологические особенности трансформации личности мигранта в условиях психотравмирующего воздействия ситуаций межэтнической напряженности?
Социально-психологические исследования вынужденных мигрантов на Северном Кавказе и с Северного Кавказа, проведенные автором и при его участии в 1991 — 1992 и 1994—1995 гг., позволили найти некоторые ответы на поставленные вопросы.
Материалом для анализа послужил ряд исследований. В октябре-ноябре 1991 г. совместно с сотрудниками Института языка, литературы и истории г. Орджоникидзе (Северная Осетия) было опрошено 350 вынужденных мигрантов из Грузии. Опрос проводился в основном в местах размещения мигрантов: в санаториях, общежитиях и на турбазах. Социологический опросник включал 50 вопросов. В качестве психологического инструментария был использован Диагностический тест отношения (ДТО).
В августе 1994 г. в Северной Осетии (г. Владикавказ) было проведено психологическое исследование вынужденных русских переселенцев из Грозного (38 человек). Опрос проводился во время строительства для них поселка на месте Попова хутора, входящего в число спорных территорий между Северной Осетией и Ингушетией. Русским предлагалось поселиться на «спорной» территории и фактически выполнять роль буфера между конфликтующими сторонами. Опрос вынужденных переселенцев из Грозного проводился по месту их жительства или работы, в общежитиях Владикавказа, в недостроенных домах в поселке.
В марте-апреле 1995 г. было осуществлено исследование русских мигрантов из Грозного (36 человек), покинувших республику в разгар военных действий в январе 1995 г. С це314
Психическое здоровье мигранта
лью дифференциации с предыдущей группой респондентов, эту группу мы будем называть беженцами. Беженцы из Грозного опрашивались в Москве, где временно проживали у своих родственников и знакомых. По той же эмпирической программе были опрошены 30 русских москвичей, которые составили контрольную группу.
Исследования беженцев и вынужденных переселенцев из Грозного проводились по единой программе, состоящей из 5 методик: Тест рисуночной фрустрации Розенцвейга, ДТО, опросник агрессивности Басса—Дарки, методическая разработка «Типы этнической идентичности», модифицированный тест Куна.
Социально-психологические проблемы невозможно понять без социального контекста. Поэтому ниже представлена краткая хронология событий и общая характеристика респондентов, полученная на основе материалов опроса, проведенного перед психологическим тестированием.
ситуации и респонденты
1. Вынужденные мигранты из Грузии. В конце 1990 г., после объявления о создании независимой демократической республики Южная Осетия и ее выходе из Грузии, конфликт между Южной Осетией и Грузией приобретает открытую военную форму. В период пика конфликта в феврале-марте 1991 г. поток мигрантов в Северную Осетию достигает почти 100 тыс. человек. Последовавший в октябре 1992 г. вооруженный осетино-ингушский конфликт в немалой степени был обусловлен этим фактором. Известно, что мигранты из Южной Осетии приняли непосредственное участие в конфликте, так как большинство из них были расселены в спорном Пригородном районе Северной Осетии. По отношению ко всему населению республики это составило почти 16%. В соответствии с выявленными мировой практикой закономерностями, такое соотношение поднимает социальную напряженность выше допустимого уровня. В конце 1999 г. в Северной Осетии-Алании все еще оставалось свыше 29 тыс. вынужденных мигрантов из Грузии (по данным миграционной службы Северной Осетии-Алании), что составило почти 90% от всех вынужденных мигрантов в республике.
Чужие среди своих: этнопсихологические проблемы...
Конфликт в Южной Осетии определил исход осетин не только с ее территории, но и со всей Грузии. Из всех прибывших в Северную Осетию осетин 70% были жителями самых различных районов Грузии. Их скорее можно отнести к категории вынужденных переселенцев, нежели беженцев. Большинство из них не испытало непосредственной смертельной угрозы, не были разрушены их дома или захвачены квартиры. Их выезд из Грузии был обусловлен неудовлетворенностью общественно-политической обстановкой, антиосетинскими публикациями в местной печати. Из опрошенных респондентов, прибывших из Грузии, лишь 14% были из Южной Осетии, все остальные — из внутренних областей Грузии. Причем четвертая часть всех опрошенных приехала из Тбилиси.
В качестве главной причины отъезда вынужденные мигранты из Грузии называли «преследование за национальную принадлежность» (85% от всего числа опрошенных). Принятию трудного решения покинуть родной дом способствовало то, что более половины опрошенных жили под «страхом увольнения с работы», непосредственно сталкивались с конкретными угрозами физической расправы, были свидетелями насилия по отношению к ближайшим родственникам. Кровь, пролитая в грузино-осетинском конфликте, определила основную направленность агрессии внутри Грузии в начале 1990-х гг. в сторону осетин и ускорила отъезд тех, кто поначалу лишь подумывал об этом.
Помимо морального и психологического ущерба вынужденные мигранты принесли с собой тяжелый груз материальных потерь. Только четвертая часть опрошенных знали, что с их домами и имуществом все в порядке. Большинство респондентов либо вообще не имели никакой информации (30%), либо она оказалась крайне неутешительна: их дома с разрешения или без разрешения властей были заняты чужими людьми (32%) или же разрушены и сожжены (13%). На прежнем месте жительства практически все респонденты имели либо собственные дома (64%), либо государственные квартиры (32%).
Наиболее острыми социальными вопросами для осетинских мигрантов из Грузии стали «отсутствие жилья», «отсут1
ствие работы» и «отсутствие прописки». Спустя четыре года после нашего опроса эти проблемы в определенной степени удалось разрешить. Около 70% трудоспособного населения из числа осетин-мигрантов нашли работу, остальные занялись торгово-челночными операциями.
В период опроса более 90% респондентов имели временное жилье в общежитиях, пансионатах, гостиницах, на турбазах, у родственников, друзей и т.д. Из числа последних половина считали свое жилищное положение нетерпимым и занимались поисками другого жилья. Не намного лучше складывалась ситуация с работой. По нашим данным, число неработающих составило практически половину из всех опрошенных нами перемещенных лиц. Причем, их подавляющая часть (77%) — люди активного возраста от 20 до 59 лет. Кроме этого, во время опроса почти у 40% респондентов никто из трудоспособных членов семьи не работал. В результате 44% опрошенных рассчитывали главным образом на государственные пособия, на помощь благотворительных фондов, родственников, знакомых, 16% использовали еще сохранившиеся накопления, продавали имущество.
2. Вынужденные мигранты из Чечни. Уже в первой половине 1990-х гг. из Чечни в массовом порядке начинает выезжать русскоязычное население. Общее число вынужденных мигрантов из Чечни к концу 1996 г. приблизилось к 400 тыс. человек, что составило около трети всего населения республики. К концу 1999 г. миграционный потенциал Чечни был практически исчерпан.
С декабря 1994 по апрель 1995 гг. Федеральной миграционной службой России было зафиксировано свыше 320 тыс. беженцев из Чечни, которые временно проживали на территории смежных регионов. Переселенцы неславянских национальностей чаще оседали в соседних Дагестане и Ингушетии. Особенно переполненной оказалась маленькая Ингушетия. К 1996 г. здесь на 10 тыс. жителей было 276 вынужденных мигрантов, а в октябре 1999 г. уже 1295.
Такое соотношение с большим запасом перекрыло любые предельные цифры, позволяющие сохранить некоторую социальную стабильность. Русские мигранты из Чечни стремились дальше: в Ростовскую область, Ставропольский и
среди своих: этнопсихологические проблемы... 317
•Краснодарский края. Они пополнили также пестрый состав вынужденных мигрантов Северной Осетии-Алании. -4 Почти все приехавшие в Северную Осетию из Грозного вынужденные переселенцы оценивали положение русских в Чечне как крайне неблагоприятное. Среди главных причин Принятия решения о миграции назывались следующие: «не вижу будущего для своих детей», «материальные трудности», «русских вытесняют из различных сфер жизни», а также опасения за свою жизнь и жизнь детей. Задолго до начала в Чечне боевых действий события, связанные с угрозой безопасности, оказались существенными аргументами миграции русских из этой республики.
Русские, покинувшие Грозный в январе 1995 г., за редким исключением, не собирались мигрировать ни по экономическим причинам, ни по причине дискриминации. Об этом свидетельствуют и более высокая оценка ими уровня безопасности проживания в Чечне по сравнению с вынужденными переселенцами предыдущих лет. В 1995 г. русские бежали главным образом от войны и связанных с ней ужаса и страха за свою жизнь.
Из беженцев, оказавшихся в Москве, две трети приехали к проживающим здесь родственникам. Как показал опрос, именно на их поддержку и на собственные силы рассчитывала подавляющая часть беженцев. И все же в самом начале своего «крестного пути» почти треть опрошенных надеялась на помощь федеральных властей, по приказу которых ракетные удары по Грозному в январе 1995 г. вдребезги разбили их и так незадавшуюся жизнь. Но что Москва не ждет их с распростертыми объятиями, осознавали все беженцы. Практически никто из них не надеялся на сочувствие и поддержку со стороны москвичей.
С другими мыслями и настроением переезжали в Северную Осетию вынужденные переселенцы из Грозного. Небольшая их часть также мигрировала с надеждой на помощь родственников, но число назвавших в качестве причины переезда исключительно важное для мигрантов обещание жилья, ненамного превосходило число респондентов, для которых наиболее значимыми оказались психологические аспекты. Одной из главных причин сознательного выбора Северной I
f Чужие среди своих: этнопсихологические проблемы...
Осетии в качестве места проживания стало представление о позитивном отношении местного населения. Большинство переселенцев отметило, что «к русским здесь относятся лучше, чем в других республиках Северного Кавказа» и что «между казаками и осетинами всегда были хорошие отношения». Поэтому новое место жительства психологически устраивало значительную часть русских переселенцев из Грозного, которые оценивали степень безопасности русских в Северной Осетии на «4» и «5» баллов (при оценке по 5-балльной шкале).
Что касается возвращения обратно в Чечню, то половина всех вынужденных мигрантов не представляла себе этого ни при каких условиях. Вторая половина беженцев не исключала возможности вернуться в Грозный при гарантии безопасности, возмещения ущерба и «восстановления прежней жизни». Более негативно к перспективе возвращения отнеслись вынужденные переселенцы, сознательно покинувшие республику. Некоторые из них условием возвращения называли даже «высылку чеченцев».
результаты исследования
Сравнительный анализ утверждений по тесту Куна «Кто Я?» (Burns, 1979), полученных при опросе русских вынужденных переселенцев, беженцев и жителей Северной Осетии-Алании (осетин и русских), выявил определенные различия в видении ими себя в системе жизненных отношений личности. Как и в стандартных случаях, у вынужденных мигрантов объективные характеристики (социальный статус, семейные роли, пол и возраст) доминируют над субъективными (личностные признаки, самооценка, результаты особых жизненных обстоятельств). Но между вынужденными переселенцами и беженцами есть разница.
У беженцев, во-первых, число объективных характеристик значимо ниже и, во-вторых, среди них доминировали специфические групповые категории. Среди беженцев никто не назвал себя ни гражданином России, ни гражданином республики (Чечни), никто не вспомнил о своей половой или религиозной идентификации, но почти половина опрошенных отнесла себя к категориям из разряда специфичес-
I ких: бомж, безработный, нищий, беженец и др. Для сравнения: среди постоянных жителей республик России таких са-, йоидентификаций менее 1% от общего количества характе-> ристик. Причем, для респондентов само понятие «беженец» ji в середине 1990-х гг. еще не обрело свой смысл и было менее значимой статусной категорией по сравнению с «бомжом», «бездомным», «нищим».
Основные статусные социальные характеристики, такие как гражданство и национальность, для русских беженцев потеряли актуальность. Это говорит о кардинальной трансформации структуры идентичности — беженцы осознают себя выброшенными за пределы главных жизненных отношений в обществе. Глубинной основой этого процесса является деформация мотивационно-потребностной сферы, в том числе потребности в идентичности, социальной присоединен-
ности.
Для вынужденных переселенцев потребность в социальной присоединенности, как возможность принадлежать к группам, которые способны защитить, сохраняет свою значимость. Помимо этнической принадлежности, для них актуальна гражданская принадлежность («Гражданин России») и принадлежность к казачеству. Но главная надежда вынужденного переселенца — на свою семью. Это основная группа поддержки в трудной ситуации. В девять раз чаще, чем беженцы, вынужденные переселенцы определяют себя с позиции семейной, супружеской ролевой и статусной идентификации. Таким образом, у вынужденных переселенцев сохраняется основная структура идентичности, где остаются значимыми общечеловеческая, семейная, профессиональная, половая принадлежности. Тем не менее, иерархия идентич-ностей приобретает свою региональную специфику: на третьем месте по значимости у русского переселенца на Северном Кавказе — принадлежность к казачеству, как к группе, способной защитить здесь русских.
Идентичность беженцев не структурирована, расплывчата и в значительной степени определяется на основе субъективных характеристик и самооценок, отражающих трагический характер их мироощущения. Если у вынужденных переселенцев субъективные характеристики составляют только 320
Психическое здоровье мигранта
десятую часть всех самоидентификаций, то у беженцев их почти половина (44%). Среди самооценок доминируют депрессивно-пессимистические: «человек без будущего» (5%), «никому не нужный» (5%), «оскорбленный», «униженный», «растоптанная личность» (6,4%), «разбитый», «морально убитый», «подавленный», «растерянный», (5,7%), «беззащитный», «бесправный», «зависимый» (5%), «ограбленный», «человек без родины», «лишний» (2,8%). Эти определения отражают астенические переживания собственной малоцен-ности, стыда, незащищенности, подавленности и униженности. Причем агрессивный оттенок — «мстительный, воинственный, злой» имеет лишь небольшая часть определений (2,1%). Выделяется отдельный самоуничижительный комплекс: «бич», «никто», «не-человек», «дерьмо», «с клеймом "Чечня"», «скот», «тень», «никчемный человек», «убогий», «отброс общества» (11,3%).
У беженцев идентичность, как социально-психологический регулирующий механизм, не выполняет свои основные функции: интегрирующую на групповом уровне и адаптивную — на личностном. Разрушение системы жизненных отношений определяет дезориентацию в социальном пространстве: разрушение потребности в социальной присоединенности дополняется неготовностью к разрешению ситуации собственными силами. В то же время у вынужденных переселенцев этническая идентификация, так же как и другие этнополитические категории, остается одним из важных адаптивных и интегрирующих механизмов.
В регионах с высокой межэтнической напряженностью увеличивается число людей, для которых характерны такие психические пограничные состояния, как массовая невро-тизация и фрустрация. Состояние повышенного эмоционального возбуждения продуцирует различные негативные переживания, которые существенно затрудняют у этих людей адаптацию к новым ситуациям. С помощью теста рисуночной фрустрации Розенцвейга (Тарабрина, 1994) и теста агрессивности Басса—Дарки исследовались поведенческие реакции вынужденных переселенцев и беженцев как способов разрешения проблемных ситуаций.
Чужие среди своих: этнопсихологические проблемы...
У вынужденных переселенцев выражены внешнеобвини-тельные реакции — подчеркивается степень фрустрации и осуждается ее причина. Вина и ответственность за ситуацию перекладывается, главным образом, на чеченцев. В результате выражена враждебность к тем, кто заставил их мигрировать. Повышенный уровень эгозащитных реакций показывает, что ситуация рассматривается как угроза собственному «Я». Поэтому эгозащитные реакции носят характер обвинения других людей, что снижает стремление к рассмотрению возникающих конфликтных ситуаций примиряющим образом. Чувство собственной ответственности за происходящее снижено. Ситуация фрустрации рассматривается как неизбежная. Но результаты теста показывают, что вынужденные переселенцы были подготовлены к ней и надеются преодолеть ее со временем. Снижение количества препятственно-доминантных и высокий уровень необходимо-упорствующих реакций отражает у вынужденных переселенцев потребность в самостоятельном преодолении фрустрирующих компонентов ситуации.
Несколько иная картина у беженцев. У них доминирует безобвинительная направленность реакций — они не осуждают ни себя, ни других. Беженцы, так же как и вынужденные переселенцы, оказались психологически готовы к фрустрации, они рассматривают ситуацию как неизбежную. Но у беженцев еще в большей степени, чем у мигрантов, повышен уровень эгозащитных реакций. Они не фиксированы на препятствии или на удовлетворении потребностей. Они сосредоточены на защите собственного «Я». Причем, это проявляется не в форме внешних обвинений, а в глухом уходе в себя, высокой уязвимости личности, склонности воспринимать трудности и препятствия как непосредственную угрозу, а не как стимул к поиску выходов.
Поэтому на первых этапах выхода из шока разрешение проблемной ситуации у беженцев будет происходить через построение системы «пассивной» психологической самозащиты, а не на основе попыток разрешения ситуации с помощью своих сил или посредством других людей. Для перехода к поискам реалистического разрешения ситуации им крайне необходима внешняя психологическая поддержка. У 322
Психическое здоровье мигранта
вынужденных переселенцев уровень социальной адаптации, хотя и не достигает нормативов, свидетельствует о более адекватном реагировании на фрустрацию, о стремлении к разрешению кризисной ситуации посредством конструктивных усилий и через поиск реалистических решений.
Реакцией на фрустрацию выступает актуализация различного рода защитных механизмов, одним из которых может быть увеличение агрессивности. Пониженные показатели общей толерантности, и этнической в частности, предполагают существование психологической основы для роста агрессивности у вынужденных мигрантов. С помощью теста Бас-са—Дарки исследовались показатели агрессивности как комплекса специфических реакций (раздражения, негативизма, обиды, чувства вины, подозрительности, физической, косвенной, вербальной агрессии) в ситуациях межэтнической напряженности.
Уровень агрессивности, помимо личностной предрасположенности, определяется социальными условиями и обстоятельствами. Две группы респондентов из Грозного покинули город по разным причинам и при различных обстоятельствах. Вынужденные переселенцы прошли через ситуацию выбора и осознали необходимость принятия решения о миграции. Это был длительный и мучительный процесс, но в результате они оказались материально и психологически подготовленными к резким переменам в жизни. Защитную психологическую функцию у вынужденных переселенцев стала, в частности, выполнять агрессия, направленная не на фрус-трирующий фактор, а на обстоятельства, которые необходимо любой ценой подчинить своей цели — выжить, устроиться, сохранить семью. Общий уровень агрессивности у вынужденных переселенцев повышен по сравнению с беженцами и тем более по сравнению с контрольной группой. Наличие избыточной агрессивной энергии определяет адаптацию вынужденных переселенцев по активному типу. Это не пассивные лишенцы, они не производят впечатления несчастных людей. Их агрессивная энергия имеет прежде всего созидательно-действенный характер. Они готовы реализовывать свои планы, готовы работать и строить свою жизнь заново. Но повышенный уровень негативизма в сочетании с агрессив-
Чужие среди своих: этнопсихологические проблемы...
ностью определяет рост их общей интолерантности. Постороннее вмешательство в дела чаще будет вызывать со стороны вынужденных переселенцев противодействие и нежелание развития взаимоотношений.
Опрос беженцев проводился спустя три месяца после того как они, спасая свои жизни, покинули Грозный. Это слишком маленький срок, чтобы выйти из состояния психологического шока, тем более, что беженцы оказались отнюдь не в санаториях и реабилитационных центрах. У многих из них квартиры разрушены, а имущество утеряно. Они подавлены, апатичны. С их стороны возможны также агрессивные реакции, но, главным образом, с целью самозащиты. Выстраиваемая ими система психологической защиты основана на настороженности (повышенной подозрительности) и высоком уровне обиды. Это препятствует развитию позитивного взаимодействия с окружающими и существенно затрудняет социокультурную адаптацию. Беженцы ориентированы на помощь и готовы верить словам сочувствия, но даже при небольших неудачах они вновь надолго замыкаются в кругу личных переживаний. Как устойчивое личностное свойство, у них развивается мнительность — склонность к тревожным опасениям по различным поводам, значение которых часто переоценивается.
Показатели по тесту Басса—Дарки подтверждаются данными опроса. Так, пятая часть опрошенных вынужденных мигрантов из Грузии считали, что местное население относится к ним либо безразлично, либо настороженно, либо с подозрением. Треть респондентов, не столкнувшись ни разу с внешними проявлениями, утверждали, что постоянно чувствуют негативное внутреннее отношение. Они склонны замечать вещи не очевидные, а часто кажущиеся, и интерпретировать их соответствующим образом: «холодность и натянутость отношений», «скрытые насмешки», «высказывания за спиной», «презрительные жесты, взгляды».
Негативный жизненный опыт и, как результат, повышенный уровень агрессивности у вынужденных мигрантов отразились на оценке ими социальных ситуаций. Например, насилие как форму социального контроля в этнических конфликтах поддержала значительная часть вынужденных мигрантов 324
Психическое здоровье мигранта
(треть беженцев и свыше 40% переселенцев), в то время как среди всех городских жителей Татарстана, Тувы, Северной Осетии-Алании и Саха (Якутии) лишь 13% одобрили насилие как способ разрешения конфликтной ситуации.
Е.Л. михайлова
«НАШИ МЕРТВЫЕ НАС НЕ ПОКИНУТ В БЕДЕ»: ПСИХОДРАМАТИЧЕСКАЯ РАБОТА С СЕМЕЙНОЙ ИСТОРИЕЙ
В этом разделе предлагается реферат статьи ведущего специалиста Института групповой и семейной психотерапии, кандидата психологических наук Е.Л. Михайловой. В статье описывается психодраматический метод работы с семейной историей. Психодрама «семейного древа» признана эффективным методом работы с травмой, которая затрагивает не одно поколение, что дает основание полагать, что данный метод будет весьма эффективным и при работе с вынужденными мигрантами.
При длительной и многоуровневой культурной травмати-зации как никогда актуальной становится всякая практическая работа, восстанавливающая или усиливающая такое переживание и понимание принадлежности к группе, которое не может быть нарушено следующей гримасой текущей политики, не станет очередной фикцией. В этом смысле всякая работа с семейной историей, «родовым древом» в сегодняшних условиях имеет не только клиническую, психотерапевтическую, но и социально-культурную ценность.
Едва ли не основной темой, которая прекрасно прорабатывается в рамках подхода, является собственно кризис идентичности. Острота запроса может быть связана с недавней реальной травматизацией (утрата работы, семейного статуса, близких, Родины) или обусловливаться кризисом развития (как правило, кризисом середины жизни). «Вернуть себя», «почувствовать, что я не один в этом хаосе», «прикоснуться к корням» — формулировки такого запроса быва-
* Психологи о мигрантах и миграции в России: Информационно-аналитический бюллетень № 3. М: Смысл, 2001. С. 60—77.
«Наши мертвые нас не покинут в беде»... 325
ют совсем простыми или весьма литературными, но стоящая за ними потребность едина и, согласно автору, психодраматическая работа с семейной историей ей полностью отвечает.
1. Прояснение деталей в отношении протагониста к своим предкам.
Входя в роль одного из своих предков, человек получает хоть какой-то доступ к осознаванию не предназначенного для внешнего мира языка внутрисемейного общения. Опора на конкретику, деталь вообще характерна для психодраматического метода, причем детали эти не случайны, а часто и символичны. Имена предков, названия мест, где они жили, подробности их быта и частности биографий открывают доступ к ресурсным «посланиям» потомкам. Детали, сохраненные семейным преданием, бесценны и всегда выходят за рамки только лишь бытовых: работая с семейной историей, мы имеем дело не с фактологией (какова бы она ни была и сколько бы ее ни было), а с мифологическим сознанием.
2. Другой особенностью психодраматического метода, крайне важной при такой работе, является возможность обратиться не только к отношениям протагониста со своим родовым древом, но и к отношениям дальних, давних родственников и предков между собой. Разумеется, всю работу протагонист делает сам в роли того или иного предка. Но, например, если речь шла о тянущейся поколениями «сценарной» вражде сестер, мы отправляемся в то самое, пятое, считая от протагониста, поколение, где две сестры действительно совершили по отношению друг к другу тяжелейшие поступки, где разыгрывался драматический, даже кровавый конфликт. Этот конфликт может быть так или иначе психодрама-тически разрешен, как если бы речь шла о собственном конфликте самого протагониста с кем-нибудь еще.
В исторически отдаленном, мифологизированном контексте такое разрешение конфликтов как бы освобождает последующее поколение от необходимости его воспроизводить.
Каково бы ни было словесное оформление таких освобождающих, разрешающих сообщений, мы прекрасно по326
Психическое здоровье мигранта
нимаем, что фактически имеем дело с внутренними репрезентациями, фантазиями, проекциями самого протагониста. Именно поэтому спонтанности, воображения, памяти самого протагониста вполне достаточно — не так важно, как было на самом деле. Мы работаем с мифом, важно, как этот миф трансформируется в психическом плане «здесь-и-те-перь» работающего с этим мифом человека.
3. Вспомогательное лицо получает в роли, отведенной для него протагонистом, переживание, связанное с собственным семейным преданием.
Поскольку это групповая работа, и она делается в пределах одной культуры, одной истории, возникает мощнейшее сопереживание, может быть, даже более мощное, более целительное, более терапевтичное, чем это бывает в «обычной» психодраме. Как и в любой психодраме, во вспомогательных ролях тоже происходит терапевтическое воздействие, а порой и катарсис. Иногда акцент, добавленный вспомогательным лицом при повторении текста, данного ему протагонистом, или какое-то небольшое дополнение, буквально пара слов, оказываются удивительно точными, удивительно правильными, выполняющими совершенно отчетливую терапевтическую функцию. В этом смысле очень интересен выбор людей из группы на вспомогательные роли. Для тех, кто хорошо знаком с психодрамой, это не будет удивительным, но особого внимания заслуживает то, что очень часто на роли важных для действия предков выбираются люди, которые могут соотнестись с таким (иногда очень специфическим) опытом.
Групповая работа с «семейным древом» требует крайне внимательного и тактичного отношения к культурным и даже субкультурным различиям (в частности, различиям в ритуалах поминовения усопших). Если в группе создана атмосфера поддержки и понимания, опыт коррективного переживания становится и опытом межкультурного познания.
некоторые методические аспекты
Структура терапевтической 'сессии традиционна для психодрамы: разогрев — психодраматическое действие — обмен чувствами (шеринг). Протагонист обычно выбирается социометричес-ки — это позволяет следовать за «главными темами» группы.
«Наши мертвые нас не покинут в беде»...
Разогрев может быть достаточно прост, возможно, проще, чем когда мы начинаем обычную психодраму. Например, группе предлагается разбиться на пары и поговорить со своим партнером о какой-нибудь старой вещи, живущей в семье. Это не обязательно семейная реликвия в прямом смысле слова (далеко не в каждой семье в России они есть, слишком часто семьи бросало с места на место, слишком много было войн, пожаров, репрессий, слишком бедно жили наши предки, чтобы нить передачи материального духа семьи не прерывалась). Участников просят вспомнить вещь, которая живет в семье больше одного-двух поколений, рассказать об этой вещи своему партнеру и услышать, в свою очередь, его рассказ. Потом в кругу предлагается назвать по желанию, не обязательно всем, те предметы, старые вещи, которые есть в группе. Это бывают семейные иконы, доставшиеся от бабки, рамка от портрета, который давно утерян, серебряная ложка «на зубок», швейная машинка «Зингер», грошовые серебряные сережки или какой-нибудь допотопный фотоаппарат и т.д. Когда называются эти предметы, в каждом из них материализован какой-то кусок истории, и немедленно возникают сильнейшие творческие и, естественно, основанные на памяти собственной семьи фантазии о том, что за вещь, откуда взялась, чья, зачем, о чем она говорит. Порой такого разогрева бывает достаточно, для того чтобы появились первые протагонисты с желанием что-то понять о своем роде, о своей семье.
Обычно на первых двух сессиях делаются психодраматические виньетки — встречи со значимым предком. Эта работа может занимать от 20 до 40 минут, а иногда она совсем короткая — 7—10 минут, просто разговор с кем-то из своих значимых, важных предков, с которым почему-то хочется этого контакта — спросить ли что-то, сказать ли что-то, поругаться, подержать за руку. Здесь бывают очень разные эмоциональные окраски, очень разные мотивы, эмоциональные потребности. Тем самым в психодраматическом пространстве как раз и появляются эти тени — любимые, ненавистные, загадочные. Или, наоборот, слишком «прописанные», как бывает на парадном портрете. Эти люди — члены рода, семьи, которые по той или иной причине важны для протагониста. Надо заметить, что внутренняя идентификация с каким-нибудь дальним предком или продолжающийся с ним внутренний конфликт — совсем не редкое явление.
Виньетки очень хорошо разогревают группу и учат не только техническим аспектам работы, но и глубокой идентификации с персонажами, крайне важной для этого жанра психодрамы. У каждого в роду были свои святые и злодеи, жертвы и люди, умевшие себя защитить, сумасшедшие и герои, красавица и чудовище, невинно убиенные и т.д. Семейный миф, он на то и миф (особенно, если располагается в единой, фрагментами известной всем нам истории), что в каждой работе на тему предков другие участники группы видят очень много своего, едва ли не больше, чем при обычной психодраматической работе. Мифологический материал имеет это свойство сильного притяжения, крайне богатой, мощной энергетики.
И шеринг, и возвращение протагониста в группу при работе с семейной историей должны производиться даже более тщательно, потому что, как сказал один из участников таких семинаров, «мы потревожили столь серьезные энергии, что теперь должны быть невероятно внимательны к тому гулу, который чувствовали у себя под ногами и у себя в крови». Во время шеринга мы как раз и внимаем этому гулу, прежде чем начнется работа с полными семейными деревьями. Когда она начинается, почти вся группа оказывается в пространстве действия — семейное древо большое, ролей хватает всем персонажам, всем участникам группы, а иногда даже участников оказывается недостаточно, и тогда ставятся пустые стулья. После работы с семейным древом — она многоступенчатая и часто далеко отходит от первоначального запроса — обнаруживаются какие-то новые обстоятельства, вспоминаются, переигрываются, переделываются, разрешаются какие-то отношения, которые на самом деле не могли быть разрешены: например, мать не похоронила бабушку по очень важным и существенным причинам, но чувство ее вины перед матерью, разговоры об этой вине, разумеется, оказали влияние на жизнь протагонистки — и, конечно же, это должно быть переиграно в психодраме.
«Наши мертвые нас не покинут в беде»...
Вся эта длительная, трудная, эмоционально крайне заряженная работа, когда мы имеем дело с полным древом, часто завершается интеграцией всех сообщений предков, персонажей.
Одним из психодраматических приемов завершения работы с полным семейным древом является хор. Даже когда и протагонисты, и вспомогательные лица уже знакомы с ним, он все равно эмоционально воздействует довольно сильно. Иногда ведущий просит протагониста, находясь уже в пространстве настоящего, завершив свое путешествие к корням, повернуться спиной к выстроенному в пространстве действия семейному древу и послушать, как оно шелестит. Это означает, что все, кто есть в пространстве действия, все предки — важные и неважные, позитивные и не очень, живые и мертвые — вполголоса произносят те сообщения, которые были в момент работы даны им протагонистом. Они говорят все одновременно. Слух протагониста выхватывает то одну пару слов, то другую, с края, где материнская ветвь, с края, где отцовская, от близких по времени — мама, бабушка, папа, — и от дальних по времени. Все это слышится одновременно, и ощущение многолюдности, полноты, мощи семейного древа при этом очень сильное. Это сильное ресурсное переживание, на котором как раз такую тяжелую работу хорошо заканчивать.
Результаты психодраматической работы с семейной историей так же разнообразны, как и показания к ней. Разумеется, для достижения результата не всегда достаточно одной сессии — тем более, что по ходу работы часто вскрываются новые проблемы, изменяющие картину в целом.
С методической стороны следует отметить особое значение процесс-анализа в работе с семейной историей. Процесс-анализ приобретает дополнительное значение, поскольку в нем особое внимание уделяется историко-культурному контексту. Порой именно этот контекст позволяет изменить понимание внутрисемейных разрывов, конфликтов, тайн или кажущихся немотивированными поступков предков.
При подробном рассмотрении семейного древа обычно находятся ресурсные области, «зоны исцеления» основных травм, альтернативные сообщения.
Психическое здоровье мигранта
«Путешествие в семейную историю» представляется перспективным не только в чисто терапевтических целях: это одна из форм культурной терапии. Каждый из нас носит в себе последствия межпоколенной травмы, с которой связаны многие явления, обычно не рассматриваемые под этим углом зрения. Легкость возникновения катастрофических прогнозов и разнообразных страхов, склонность к насилию и попаданию в роль жертвы, дисфункциональные семейные паттерны, аутодеструктивное поведение — это и многое другое явно выходит за рамки психотерапевтического запроса.
Работа с семейной историей могла бы послужить посильным вкладом профессионалов в решение такого рода проблем — и, если угодно, поклоном нашим предкам, пережившим так много.
практикум диагностика
методика проведения первой встречи с вынужденным мигрантом
Предлагаем реферат на основе третьей главы книги голландского психотерапевта Г. Ван дер Веера «Консультирование и терапия беженцев и жертв травмы: психологические проблемы жертв войны, пыток и репрессий»1 и статьи английского психотерапевта Дж. Карима «Центр межкультурной психотерапии "Нафсият"»2.
Любая психологическая работа с беженцами начинается с внимательного выслушивания и записывания их жалоб. Затем к этому добавляются результаты наблюдения психолога или социального работника, которые подытоживаются интерпретацией профессионалом увиденного и услышанного с позиций его практического и теоретического подхода.
В ходе первого контакта оказывающий помощь профессионал обычно старается найти с клиентом общий взгляд на природу его проблем. Он старается обобщить жалобы клиента в форме, которая была бы ясна и клиенту, и профессионалу, и при этом определяла направление дальнейшего сотрудничества.
т\
1Van der Veer G. Counselling and therapy with refugees and victims of trauma: psychological problems of victims of war, torture, and repression. Chichester: Wiley & Sons, 1998.
2 Kareem J. The Nafsiyat Intercultural Therapy Centre: Ideas and Experience in Intercultural Therapy // J.Kareem & R.Littlewood (Eds.) Intercultural Therapy: Themes, Interpretations and Practice. Oxford: Blackwell Scientific Publications, 1992. P. 14—37.
Психическое здоровье мигранта
Чтобы выбрать терапевтический подход, необходимо оценить способности и пределы возможностей беженца в сопоставлении со своим собственным профессиональным уровнем и пределами своих возможностей. Это включает в себя, помимо прочего, оценку мотивации беженца на изменение конкретных аспектов своего поведения и обсуждение с клиентом возможных путей разрешения его проблем.
Большинство психотерапевтов, работающих с беженцами, вне зависимости от теоретических взглядов, считают полезным на первом интервью придерживаться следующего списка категорий диагностической информации:
1. Первое впечатление о беженце.
2. Жалобы и проблемы клиента; конкретные ситуации, в которых они проявляются; факторы и условия, усугубляющие то, на что жалуется клиент.
3. Положительные и адекватные стороны жизни клиента, приносящие ему радость, удовлетворение. Социальное окружение, способное оказать эмоциональную поддержку, его состав и доступность (например, семья, община земляков и т.п.).
4. Как клиент сам воспринимает свои проблемы, как они видятся его социальному окружению. Идеи о том, что послужило причиной или спровоцировало проблемы клиента.
5. Травматический опыт, пережитый беженцем.
6. Уровень когнитивного, эмоционального и личностного развития клиента, основные этапы становления его личности.
7. Стрессовые факторы, под воздействием которых находится клиент (например, неопределенность юридического статуса, проблемы с соседями, беспокойство об оставленных близких, болезни членов семьи и т.п.).
8. Признаки возможного наличия психиатрических симптомов, такие как серьезные нарушения восприятия и мышления.
9. Вид помощи, которой ожидает клиент, или причины ее отвержения (например, неудачные предшествующие обращения к психологам).
Собирая эту информацию, нужно учитывать: • Культурные особенности клиента. Внимание к межкультурным вопросам значительно расширяет возможности терапии. «Позволяя людям говорить о своей этничности, мы даем
Диагностика
им возможность описывать себя так, как они хотят, а не подгонять их под определенную категорию. Например, молодой человек, родившийся в Пакистане, приехавший в нашу страну, когда ему было пять лет, предпочел описать свою личность как "мусульманин", а не как "пакистанец" или "азиат". Женщина, чьи родители родились на Ямайке, назвала свое этническое происхождение "африканским", но добавила: "Я никогда не была в Африке"» (Кагеет, 1992. Р. 15)
• Условия консультации, которые могут ограничивать получение информации: например, из-за присутствия родственника или переводчика становится невозможным рассказ о сексуальной травме; некоторые темы опускаются в связи с тем, что психолог противоположного клиенту пола; смысл слов может быть искажен переводом; иногда возникает недоверие к переводчику, связанное, например, с различиями в политических взглядах.
Источники диагностической информации. Основным источником диагностической информации является клиническое интервью с беженцем. При проведении интервью часто необходима помощь переводчика. В таком случае возможны различные искажения информации в процессе перевода, которые нужно учитывать и стараться минимизировать (эти вопросы подробно рассматриваются в см. с. 383—385).
Дополнительным источником сведений становятся люди из ближайшего окружения клиента. Это, в первую очередь, его родственники, которые также живут в иммиграции. Важную информацию можно получить также от других людей, оказывающих поддержку клиенту, например, от его адвоката или учителя языка.
Очень важны для диагностики и результаты наблюдения, как во время интервью, так и у беженца дома. В частности, нужно обращать внимание на частоту и продолжительность контакта глаз, невербальные признаки напряжения, а также на общий внешний вид клиента.
Наконец, важным диагностическим средством являются «щюбные вмешательства». Например, на первом интервью можно попробовать дать клиенту совет по какому-то отдельному аспекту его проблемы, а на следующей встрече спросить о результатах.
Психическое здоровье мигранта
По итогам интервью делаются первичные диагностические выводы об основных проблемах клиента и определяются исходные точки оказания психологической помощи. Г. Ван дер Веер подчеркивает, что исходя из информации, полученной на первом интервью, формулируется лишь первичная диагностическая гипотеза (или ряд альтернативных гипотез), которую (-ые) нужно проверять и пересматривать после каждой встречи с клиентом. Такой подход автор называет «регулятивным циклом». В качестве его компонентов рассматриваются: жалобы и запрос клиента, диагностическая гипотеза, вопросы для прояснения и получения дополнительной информации, решения, принимаемые на основе новой информации, оценка их эффекта, пересмотр исходной диагностической гипотезы.
некоторые рекомендации для проведения диагностического
интервью
При проведении диагностического интервью важны две вещи: максимально вовлечь беженца в беседу и побудить его предоставить наиболее полную информацию о своих личных проблемах. В соответствии с этими целями следует придерживаться следующих рекомендаций.
Необходимым условием является «теплое», полное подлинной заботы и интереса, отношение к беженцу со стороны профессионала, выражаемое как в словах, так и в невербальном поведении.
Следующий важный момент: в первом контакте с беженцем лучше использовать короткие высказывания и простые вопросы, чем просто слушать рассказ клиента, хотя в некоторых случаях, как в том, что изложен ниже, более подходящим может быть и второй вариант.
Б.Х., семнадцатилетний юноша, даже не дав психотерапевту представиться, сразу начал рассказывать о том, что произошло с ним четыре месяца назад после ареста в южноазиатском тоталитарном государстве. Он, по-видимому, не хотел, чтобы его рассказ прерывали. Психотерапевт просто сидел рядом с ним. После получасового рассказа о пытках, через которые ему пришлось пройти, Б.Х. начал плакать, и это была первая возможность какого-либо вербального вмешательства со стороны психотерапевта. ,
Диагностика
Использование в ходе диагностического интервью открытых вопросов (например, «В чем в настоящее время заключается ваша основная проблема?») приводит, пусть и после некоторого колебания, к более развернутым ответам, чем использование конкретных вопросов («Это случилось в тюрьме или после того, как вы иммигрировали?»). Ответы на открытые вопросы содержат в целом более личностную информацию. Однако в случае затрагивания эмоционально нагруженных тем, целесообразно задавать конкретные, закрытые вопросы, дающие больше информации. В последнем случае получаемая информация будет серией фактов, и чтобы узнать о чувствах клиента в отношении этих фактов, потребуются открытые вопросы. Иногда полезны суггестивные дополнения к открытым вопросам, например, «Что вы чувствовали, когда это произошло? Вы очень сильно разозлились? Или вы просто были поражены?», при условии, что вопросы задаются в эмпатическом стиле и предполагают возможность альтернативных ответов.
содержание первого интервью
• Анализ проблемы.Обсуждается существо текущих проблем клиента. Психотерапевт старается проговорить все связанные с проблемой моменты: поговорить о всех людях, условиях и обстоятельствах, которые могут иметь к ней отношение. Задаются вопросы, проясняющие, что в эту проблему вносит сам человек, а что идет от других. Психотерапевт также старается определить, играли ли какую-то роль правила и обычаи, которых придерживается клиент, тогда, когда появились проблемы.
• Анализ ситуации.Обсуждается актуальный контекст проблемы, в том числе то, что на первый взгляд может казаться не имеющим к ней отношения, однако улучшает понимание ситуации или же позволяет определить те сферы, в которых у клиента не возникает проблем, а также факторы, полезные для разрешения проблемы.
Анализ ситуации может касаться и прошлого. При обсуждении истории клиента акцент может быть сделан на контексте предъявленных им жалоб (например: «Когда у вас впервые появились эти кошмары о тюрьме?») или же могут быть использованы не такие прямые биографические вопросы. М. Мон-тессори в этой связи полагает, что при работе с травмированными клиентами особенно важно получить детальную биогра336
Психическое здоровье мигранта
Диагностика
фическую информацию: «Это нельзя делать формальным образом. Нужно проявить свой интерес и объяснить, что необходимо знать о человеке больше для того, чтобы помочь ему. Лучше дать собеседнику возможность говорить спонтанно. Информацию можно собрать позднее и не обязательно получая ее от самого клиента. Если что-то упущено, это может быть дополнено в следующий раз». Биографические вопросы могут также касаться не отягощенных проблемами аспектов личной истории беженца, что может дать полезную информацию об индивидуальных возможностях, которыми обладает человек, и о его сильных сторонах.
У беженцев травматические переживания часто включены в их жизненную историю. На первом интервью психотерапевту надо осторожно спросить о возможном травматическом опыте, не только с целью получения нужной информации, но и для того, чтобы показать клиенту свою информированность о том, что происходит с человеком при пытках, военных действиях и т.д., и свою подготовленность к разговору об этих темах, если этого захочет клиент.
Разговор о контексте проблем беженца может, конечно, включать и обсуждение политической ситуации, как в родной стране клиента, так и в стране, где он ищет убежища. На первом интервью полезно также узнать у клиента, чувствует ли он какую-либо дискриминацию по расовому, тендерному или любому другому признаку.
• События, предшествующие обращению,которые оказали сильное эмоциональное воздействие на клиента, например конфликт с каким-то человеком, могут раскрыть основную проблемную область и хорошо высветить настоящую ситуацию клиента. Психотерапевт должен обратить внимание на чувства, переживавшиеся клиентом во время события, на его поведение, на его интерпретацию поведения других людей, вовлеченных в событие.
• Позиционный анализотносится к определению исходных позиций беженца и психотерапевта, а также анализа политического контекста, в котором оба находятся. Темами обсуждения здесь могут быть: ожидания клиента, возможности психотерапевта, возможности самого беженца в решении его проблемы. Иногда полезно обсудить ограцдаешя, которые диктует современная обстановка.
шкалаоценки уровня депрессии зунга* (zung self-rating depression scale — ZDS)
Шкала Зунга для оценки уровня депрессии (The Zung self-rating depression scale) была опубликована в 1965 г. в Великобритании и в последующем получила широкое распространение во всем мире. Шкала разработана на основе диагностических критериев депрессии и результатов опроса большого количества пациентов с этим диагнозом. Оценка тяжести депрессии по шкале проводится на основе самооценки респондентом имеющихся у него симптомов. Шкала содержит 20 утверждений, на которые дается ответ в зависимости от частоты возникновения у респондента каждого признака: «никогда или изредка», «иногда», «часто» и «почти всегда или постоянно». При анализе результатов оценка проводится по семи факторам, содержащим группы симптомов, отражающих чувство душевной опустошенности, расстройство настроения, соматические симптомы, симптомы психомоторных нарушений, суицидальные мысли, раздражительность и нерешительность.
Обследование при помощи опросника должно проводиться обязательно в условиях доверия со стороны клиента и в сочетании с беседой или интервью.
Инструкция: Прочитайте внимательно каждое из приведенных ниже утверждений и отметьте, насколько оно соответствует тому, как вы себя чувствуете в последнее время (обведите соответствующую цифру).
Бланк ответов:
1. Я подавлен(а), мне тоскливо.
2. Утром я чувствую себя лучше всего.
3. Мне хочется плакать.
4. Я плохо сплю ночью.
к
о.
в
s
S
S
§
ч
и
S
ее
Ч
45
С
<3
S
О
D
f~
и:
О
о
т
Q
Ж
S
3"
· W.W.K. Zung & N.C. Durham: A Self-Rating Depression Scale // Archives of General Psychiatry. Vol 12. Jan 1965. P. 63—70.