ФАНТАЗИЙНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ

«Представь себе, что это лес...» Сравнения. Разработка вымышлен-

Ных ситуаций. Диалоги воображаемых персонажей. Придумываем

Сказки

Виталик и Гриша входят в комнату. «Стойте! В комнате по колено каши!» Мальчики в полном недоумении смотрят на меня. «Горшочек варил-варил, вот и наварил». Они садятся на диван, а я продолжаю разрабатывать сюжет. Улучив минуту, когда я выхожу из комнаты, Гриша шепчет маме: «Сегодня Ромена какая-то глупая».

«Представь себе, Вера, что это не комната, а лес. Кру­гом трава, цветы, грибочки. Что еще?» Вера сосредоточен­но вглядывается — корзина, из которой вываливается бу­мажный мусор, поломанный стул, стол, заваленный слу­жебными бумагами отца. После некоторого молчания: «Не­похоже».

На урок пришел 5-летний Ваня. «Пойдем кур тас­кать», — шепчет он мне вместо приветствия. Ваня то волк, то лиса, то акула, то привидение. Его не смутишь выдум­кой насчет каши. Он задирает штаны, кряхтя нагибается и, чавкая, «ест кашу», изображая собачку, затем с трудом пробирается к дивану и, сев на него, чистит брюки. Он давно уже, явившись на занятия, угощает меня воображаемыми мороженым, бананами, йогуртом. И всякий раз сообщает что-нибудь новенькое.

Вот он входит, прижимая руки к груди: «У меня нет сердца». Или: «Мы с дедушкой отправляемся в Канзас». — «Зачем?» —«Там папа и мама живут. Мы возьмем мешок с продуктами». — Ваня поглощен приключениями Элли из повести О. Волкова «Волшебник Изумрудного горо­да», это его любимая книга и любимый мультфильм. Уви­дев на карточке три клубня картофеля — большой, по­меньше и совсем маленький, — Ваня поясняет: «Папа, мама и Ваня».

Коля ходит по комнате, то выпячивая живот, то втяги­вая его обратно: «Мама, реви. Волк лопнул, и козлята раз­бежались». Мама должна плакать как раз тогда, когда вол­ку пришел конец, а козлят можно созвать и отвести домой. Коля ищет козлят, заглядывая под стол и диван, в шкафу, под вешалкой в коридоре.

Гриша абсолютно равнодушен к пугалу посреди комна­ты, которое я соорудила из лыжных палок и старой одеж­ды, а 4-летний Ваня Круглов ошарашенно застывает на ме­сте, затем подходит к пугалу, берет его за руку и вежливо здоровается.

Зато никто так, как Гриша, не придумает, о чем разгова­ривают в лесу заяц с ежом, и рассказ его изобилует подроб­ностями, точностью деталей. Придя в детский сад, 5-лет­ний Гриша заявляет: «Мой папа писатель. Как придет до­мой, так и пишет. Книги, журналы. Написал даже сказку «Зайчик на даче». Или: «Кенгуру посадила меня в мешок, и там я познакомился с маленьким кенгуренком». Это фан­тазии, обычные для нормальных детей.

Диалоги Волка и Красной Шапочки, Деда Мороза и Снегурочки, Дюймовочки и мыши, которые я веду с ребен­ком, развивают его речь, но это не просто беседа — это те­атр двух актеров, позволяющий развить еще и фантазию, образное мышление, эмоциональную подвижность, отзыв­чивость. У меня на столе лежат рисунки — выражение лица веселое, мрачное, сердитое, задумчивое и т. д. Как посмот­рит ребенок, у которого отняли конфету? Как папа Карло смотрит на своего сына?

Живейшая мимика, целая палитра выразительных же­стов и интонаций... Как часто лицо ребенка с синдромом Дауна напоминает застывшую маску!

Но ведь дети - это маленькие обезьянки, подражающие тому, что видят. Очень многое зависит от вашего собственного воображения, от того, насколько вы сами актер. Развивайте в себе эти качества! Только живая непосред­ственная интонация способна заразить ребенка, вызвать у него ответную реакцию, только выразительная мимика за­ставляет его неотрывно смотреть на ваше лицо, проника­ясь вашим настроением.

Толчком к развитию в ребенке воображения послужит прежде всего ваше собственное отношение к красоте, ко всему чудесному, необычному, волшебному. Ребятам скуч­но с прозаиками, хотя, быть может, они не всегда это осо­знают. Любой нормальный ребенок превосходит взрослого человека в остроте восприятия мира, любознательности, любопытстве, живом интересе, с которым он относится к окружающему. Всеми этими качествами одарен и ваш ма­лыш, но только все это таится под спудом. Помогите ему дать выход его собственной наблюдательности, сообрази­тельности, ведь он во всем ориентируется на вас.

Жизнь вашего ребенка не так уж богата событиями, хотя, конечно, вы стараетесь развлекать его как можете: и в гости ходите, и в цирк водили, и в зоопарк, и в театр. И везде он только зритель.

Но если вы не хотите, чтобы, когда он станет взрослым, мир его был замкнутым, ограниченным четырьмя стенами дома, учите его видеть вокруг себя красоту, превращать будни в праздники, вносить в свою жизнь фантазию.

Заразительны не только дурные примеры. Если сами вы умеете любоваться тем, как расцветут яблони, если в состоянии оценить тонкую красоту самого простенького цветка, то, безусловно, сможете привлечь к этому внимание своего ребенка. И, научив его ценить красоту, вы обеспечиваете ему надежное убежище от зла, пошлости и скуки.

Конечно, мы не слепые. «Ах, как красиво!» — бросаем мы на ходу, но наше любование мимолетно. «Некогда, не­когда, некогда», — твердим мы с утра до ночи. Но придет время—и вы будете сокрушаться, что ваш сын или дочь слоняется без дела: наводить порядок и радоваться чистоте и уюту в квартире их не научили, книг они не читают, все их способности, все творческие возможности остались не­развитыми, ни вы, ни ваш ребенок никогда о них не подозревали. И даже если вам удастся его трудоустроить, чело­век не может с утра до ночи только работать.

Скучно жить тому, кто ничем не увлечен и ничего не умеет делать. Дети с синдромом Дауна добры, музыкаль­ны, артистичны. Многое они могли бы полюбить: картин­ные галереи, художественные выставки, концертные залы и хорошие музыкальные записи. Надо только, чтобы вы сами это любили.

Красиво? Некрасиво? Как тебе больше нравится? — с такого рода вопросами обращайтесь к ребенку почаще. «Тетя, ты так любишь синий цвет! Купи вот это!» — и мой 5-летний племянник указал на темно-синий тюль, когда мы пошли вместе с ним выбирать занавески. Неважно, что я не собиралась устраивать у себя светомаскировку и мой любимый цвет никак в данном случае не подходил. Важно было то, что ребенок не просто плелся за мной, а обдумы­вал, что бы такое купить покрасивее, что радовало бы глаз.

«Посмотри, на кого ты похожа — на чучело или на ку­колку?» — говорила я и подводила чумазую Веру к зерка­лу. На чучело ей походить, естественно, не хотелось, она бежала к крану с водой и снова к зеркалу.

«Посмотри: по цвету подходит?» — спрашивала она меня затем, надевая свитерок и юбочку.

Если ваш ребенок по собственной инициативе прино­сит с прогулки букет цветов, для того чтобы украсить свой уголок, подбирает на стену подходящую картинку — это очень хорошо. Он хочет, чтобы его собственные четыре сте­ны, его территория была устроена по его вкусу, ему небез­различно, какими они будут.

Ребенку, обладающему эстетическим чувством, захо­чется наслаждаться красотой не только в музее. Он наведет порядок у себя в уголке не потому, что ему постоянно на­поминают: игрушки нужно убирать в предназначенный для этого ящик.

Правда, гораздо чаще мы сталкиваемся с тем, что ни букет цветов на столе, ни покрытые инеем деревья за ок­ном, ни даже украшенная чудесными шариками и гирлян­дами новогодняя елка — казалось бы, что может быть ин-

тереснее? — не привлекают внимание малыша. Всего этого он не замечает, не видит, он как будто бы совершенно не­чувствителен к красоте. Взрослые с грустью констатируют факт: «Ну что поделаешь? Не дано...»

Он действительно не видит, как не видит всех этих чу­дес человек, ослепший физически. Не вглядывается, не вдумывается, не осмысливает. И нам надо привлечь его внимание и к елке, и к дереву за окном, и к вечернему заре­ву на небе. Вечером на даче вместе с ним выйти на улицу, посмотреть на усеянное звездами небо, на серебряную лун­ную дорожку в озерце. Пусть подойдет к елке, пересчитает или просто отыщет сначала все красные, затем все синие шарики, фонарики, грибочки. Мой знакомый художник под Новый год расписывал гуашью окна в квартире, и дети с улицы видели, как красиво это, освещенное изнутри окно — самое чудесное окно в многоэтажном доме.

Мало того, детям позволялось от пола до потолка раз­рисовать одну из стен в квартире, и фрески эти были пред­метом изумления и восхищения всех знакомых.

Я говорю вовсе не о том, что вы должны отвести стены своей комнаты под монументальную живопись. Но все ссылки на «некогда», «когда мне этим заниматься?» и т. п. не имеют под собой почвы. Где вы видели людей, которые в магазины не ходят, продукты не покупают, обеды не варят, белье не стирают, а заняты лишь изготовлением самодель­ных елочных игрушек и расписыванием окон и стен? Они просто не могут жить по принципу сугубого прагматизма:

Вот это стул. На нем сидят.

Вот это стол. За ним едят... —

как об этом говорится у С. Маршака в его «Кошкином доме».

Они вносят красоту как в свою жизнь, так и в жизнь своего ребенка. Как правило, такие люди — лучшие друзья детей. С ними интересно.

Гасим свет, зажигаем свечи. И я начинаю свой малень­кий рассказ:

«В комнате горели свечи. Нежным светом они освещали лица детей, их огоньки отражались в стеклах и полированной мебели. Парчовая подушка с бахромой блестела, словно золото. Мягко капал с подсвечника расплавленный воск...»

Пройдитесь с ребенком по комнате, пусть он сам отме­тит и расскажет, как колышутся тени на стенах, как мерца­ют шарики стоящей в углу елки.

Конечно, нельзя требовать, чтобы сообщения его отличались особой изысканностью стиля, но как хорошо, что он уже в состоянии понять, что от него требуется, и дей­ствительно кое-что подметить.

Интересно знать, что ему больше нравится, чего бы он хотел. Пусть снова зажгут электрический свет или сидеть при свечах не страшно, а, скорее, даже приятно? В четырех случаях из пяти ребенок пожелает, чтобы свет все-таки за­жгли, но это только на первых порах.

Берем скорлупку грецкого ореха, в ней маленькая кук­ла в чепчике с оборочками. Это Дюймовочка. В красивую тарелку наливаем воду. Дюймовочка плавает на зеленом листочке, по краям тарелки мы разложили цветы. «Как кра­сиво!» — восхищенно вздыхает Ваня. В первый раз я слы­шу от него такие слова.

Учимся сравнивать. Сначала, конечно, длину и цвет двух карандашей, форму яблока и сливы, апельсин и ли­мон, пчелу и осу. Затем задача усложняется. «Посмотрите на потолок и представьте себе, что это небо. Кто лучше всех скажет, на что похожи звездочки?»

Вопрос трудный и ответы не всегда удачные, однако бывают и очень поэтичные: «на вбитые гвоздики», «на звез­дочки», «на веснушки», «на рассыпанные бусы». Берем ку­сок бархата, рассыпаем по нему бусы — действительно кра­сиво. Лейка — это «длинноносое ведро», листья дуба «по­хожи на перья», «хобот служит слону носом, рукой и одно­временно ложкой».

У нас имеется большая коробка с красивыми пуговица­ми. Открываем ее, любуемся. «Гриша, скажи мне, что тебе напоминает эта желтая граненая пуговичка, на что она по­хожа?» — «На желтые огоньки. И на зеркало. Она зеркаль­ная. Зеркальная у нее поверхность».

На вопрос, что изображено на картинке, Вера бойко от­вечает: «Ночь, звезды и луна, похожая на банан». «Налили кисель», — говорит Коля, глядя на сиреневое закатное небо. Совершенно неожиданно Ваня сравнивает полосатую шап­ку с тельняшкой. Саркис перебирает пальцами бахрому у скатерти: «Забор!» И я не сразу понимаю, при чем тут за­бор. Но ведь и в самом деле похоже.

Фантазия у ребенка не рождается сама собой невесть каким образом. В основе фантазийных представлений все­гда лежит что-то из увиденного, услышанного, прочитан­ного, то, с чем ребенок сталкивается в реальной жизни и что тем или иным образом истолковывается и комменти­руется сначала взрослыми, а затем и им самим. Чем больше ребенок знает об окружающей его действительности, чем вернее его наблюдения, тем богаче его фантазия, тем уве­реннее он чувствует себя в предлагаемых

обстоятельствах. Фантазия — это свободное и вдохновенное творчество, но плодотворность такого творчества обусловлена накоплен­ными ребенком знаниями, и не столько суммой, сколько системой этих знаний.

Интересно бывает наблюдать, до какой степени ребе­нок бывает захвачен своими выдумками, как далеко уносит его воображение.

Мы сидим в машине — я, Ваня К. и Максим, его брат. Мама и папа, поставив машину у тротуара, отправились за покупками; время от времени папа возвращается, сует в машину очередной сверток и осведомляется, как мы живы-здоровы. И тут начинается: «Папа, я хочу пить! Когда мама придет? Сколько нам тут еще сидеть? Жарко! Я тоже хочу в магазин!» Это Максим. Он ноет, капризничает, ему надо­ело ждать родителей, которые и в самом деле задержива­ются.

Максиму 5 лет, Ване 6. Ваню врачи всеми силами ста­рались определить в Дом ребенка, уговаривая молодых ро­дителей забыть о собственном сыне, поскольку у Вани син­дром Дауна.

Не обращая ни малейшего внимания ни на жару, ни на отсутствие родителей, Ваня одну за другой раскрывает книжки, которые мы взяли с собой. Ни есть, ни пить ему не хочется. Он целиком поглощен книгой, которую держит перед собой. И я слышу: «Леше! (леший. — Р. А.)Беги!

Туда беги! Баба-яга! Леше! Уйди в лес! Лес иди! Отдай мальчика!» Ваня рычит, жужжит, ухает согнутым пальцем стучит по голове: видимо, вспомнил картинку в другой книге, на которой ворона долбила клювом маленького ле­беденка. Все то время, что мы сидим в машине, изнывая от жары, Ваня занят делом. Воображение уносит его с ожив­ленного, забитого транспортом московского проспекта в какой-то дикий лес, где совершаются одному ему понят­ные события. Дуэт не прекращается — слева от меня энер­гичные выкрики (Ваня), справа — слезные причитания (Максим).

Буйная Ванина фантазия весьма и весьма мешала нам организовать наши занятия, ввести их в определенное рус­ло. Очень многое понимая, он долго говорил рублеными фразами, отдельными, недостаточно связанными между собой фрагментами. Ваня обладал не только воображени­ем, но и большим чувством юмора. Все он трансформиро­вал по-своему. «Мышка бежала, хвостиком махнула...» — читаю я 4-летнему Ване. Ваня хитро улыбается: не мышка, нет. Интересно, кто же? Ваня грозит пальцем папе: «Папа бежа, маху». Он заливается хохотом, представив, как вся команда, тащившая репку, повалилась на землю, одна лишь мышка успела вовремя отскочить. Ваню привлекали длин­ные носы, страшные когти, острые зубы; мы рисовали с ним немыслимых чертей, и, получив из моих рук свой пор­трет, Ваня добрых двадцать минут не мог прийти в себя от смеха, хотя, рисуя его, я всеми силами старалась добиться сходства.

Постоянно фантазирует, не нуждаясь ни в каком посто­роннем к этому подталкивании, Саркис. Недавно, просмат­ривая старую тетрадь Саркиса, я наткнулась на запись: «Саркис сначала указал мне рукой на платок и затем на свой нос!» Тогда это казалось невероятным достижением.

И вот, сидя за столом в кухне, Саркис зовет меня: «Ро­мена, иди сюда! Речка, машина, мама и Саркис едут к Роме­не!» Речка Яуза, вдоль которой лежит их с мамой обычный маршрут, — полоска на клеенке, машина — хрустальная подставочка для ножей. Подставочка в руках Саркиса плав­но движется по столу, объезжая крошки («грязь!», «лужа!», «грязная машина!»), Ромена (изображая меня, Саркис хва­тает чайную ложку) выбегает навстречу.

Если, опираясь на конкретику и в то же время преобра­зуя ее, ребенок в состоянии вообразить то, чего никогда не происходило с ним в реальной жизни, значит, он приближается к той стадии своего развития, когда способен будет понять многое из того, что представить себе можно лишь умозрительно. И если в сочиненных им сказках сюжеты примитивны и пока что очень мало действительной вы­думки, то не будем забывать — всего 3—3,5 года назад ребенок ни слова не говорил. Саркис же не только не говорил, но и ничего не понимал.

Можно, конечно, прожить и без фантазий, но это так скучно, так неинтересно.

И вот мы вместе с ребенком строим крепости из снега, непременные шалаши, убежище под столом, где можно отгородиться от обычной, привычной, знакомой до мелочей комнаты. Его нужно научить все это осваивать, обыгры­вать. Только если ребенок слышал от вас обстоятельные рассказы о Северном полюсе, о необитаемых островах, о жизни в пещерах первобытных людей, он сможет вообразить себя в необычной обстановке, заполнить ее плодами своего вымысла.

Конечно, до насыщенной невероятными приключения­ми жизни отважного путешественника в африканских джунглях дело, может быть, дойдет не скоро. Но в гнезде у вороны, в норке у мышки дети благодаря фантазии оказываются очень легко, если о гнездах, норках, воронах, лисах и мышках они располагают пусть самыми первоначальными сведениями, почерпнутыми из русских народных сказок. Ребенок наделяет лис и ворон человеческой речью и повадками, легко общается с ними. Безусловно, рассказы и сказки его незамысловаты — другими они на данном этапе и не могут быть.

Мы приступаем к сочинению сказок и маленьких рассказов, когда ребенок уже достаточно хорошо владеет фразовой речью. Он уже диктовал, а я записывала его рассказы о прогулках по лесу, поездках на дачу и т. д. Теперь героями становятся традиционные, хорошо ему известные мышки, волки, собачки и пр.

Какие бы приключения ни случались с Бабой-ягой, мышкой, деревянным человечком, персонаж придуманной ребенком сказки всегда конкретен, он обладает совершен­но определенной внешностью и чертами характера. И в любой ситуации, помещен ли он в заколдованное царство-государство, на морское дно или в космическое простран­ство, действует такой герой соответственно индивидуаль­ным качествам, которыми наделил его

маленький творец. Но наделил не самостоятельно, «списал», если можно так выразиться, у Алексея Толстого, Эдуарда Успенского, Корнея Чуковского.

Безусловно, как это всегда бывает, ребенок (в особен­ности если это ребенок с синдромом Дауна) нуждается в подсказке, образце, руководстве и своего рода обучении — в том числе и тогда, когда дело касается столь тонкой мате­рий, как фантазирование. И может быть, очень не скоро он придумает собственных героев и поместит их в им самим придуманные обстоятельства. Но в границах заданной ему взрослым темы он ориентируется весьма уверенно, если накопил достаточный багаж сведений.

Вряд ли из вашего ребенка получится второй Ханс Кри­стиан Андерсен. Но сочинение сказок и рассказов в любом случае полезно.

«Ну, диктуй мне свое сочинение. Это будет рассказ или сказка?» — говорю я, положив перед собой лист бумаги и держа наготове ручку. Условились — будет рассказ о том, как Ваня отправился в лес.

Рассказ, начатый вполне в реалистическом духе, неза­метно перерастает в сказку. К этому не станем придирать­ся, но всякий раз отметим, что в жизни на самом деле слу­чается, а чего быть не может,

Ваня собирает в лесу грибы, с ним приветливо здорова­ется дятел. «Что же это дятел у тебя заговорил? Птицы на человеческом языке разговаривают только в сказках. В ре­альной действительности дятлы не умеют говорить. Давай тогда сказку сочинять». Не будем забывать, кто перед нами. Нормальный ребенок самостоятельно найдет путь из фан­тазии к реальной действительности и обратно: ребенку с синдромом Дауна приходится эту разницу подчеркивать. И теперь уже Ваня поправляет меня:

В а н я. Знаешь, в конюшне я видел вороного коня!

Я. И этот конь сказал тебе: «Ну садись, поскакали с тобой в широкую степь».

В а н я. Что ты! Он говорить не может. И его не научат. Рассказывает Ваня.

ДЮЙМОВОЧКА

У меня есть Дюймовочка. Я открыл дверь, и дверь ее ударила. Она отлетела и ушла опять к женщине своей. Опять кто-то звонит: «Кто здесь?» Я открыл дверь и пустил. «Я бедная девочка, Я хочу кушать», — говорит Дюймовочка. Дал банан ей Ваня. Она его не ела. Я ей дал халву. Я сказал: «Кушай». Она съела. Тут Карлуша увидел Дюймовочку и испугался и спросил: «Кто такая?» Она полезла в клетку — не могла влезть. Я полез тоже. Карлуша сказал: «Мойся в корытце моем». А я сказал: «Не буду! На меня воду наливают. Бабушка утром льет из ведра». А Дюймовочка споткнулась и полетела в корыто. И утонула. И мы спасли. Карлуша говорит: «Я рад, что Дюймовочка пришла, не буду пугать ее». Дюймовочка играла с Карлушиными перышками. А я ей положил цветы на край тарелочки, чтоб она на них качалась. Она покачалась на них, руками уцепи- лась. Сказала спасибо и пошла домой. Ушла она.

Еще один вариант этой сказки.

Ну, здравствуй, Дюймовочка моя! Как поживаешь ты? Она говорит: «Плохо. Потому что не могу спать в коробке». — «Ну не спи». — «Мне у мыши понравилось, потому что всегда еда».

Крот ее стукнул, Дюймовочка плакала. «Почему ты пла­чешь? Я спасу тебя». Я открыл двери и пустил Дюймрвочку, и за порог выгнал крота: «Уходи, злой крот!» Нету крота. «Я тебе дам хлеба». Взял яйца, сделал омлет. Я уложил ее: «Спи сейчас же!» И закрыл ее в коробке.

Сочинить сказку, конечно, проще, чем рассказ, никаких особых ограничений нет. Сначала намечаем основную линию, с каждым новым повторением сюжет сказки разрабатывается и усложняется. Главное — подробности. Нельзя войти в лес и тут же выйти из него с полной корзиной грибов. Вдоль тропинки растут кусты, цветы и травы. Что за кусты? Какая травка? Упомянул о березке — расскажи, какая она. До чего красивый мухомор попался Ване по до­роге! Может быть, рядом с ним и ежик бродит? Пришел лечиться — нам ведь известно, что мухомор не просто гриб, а лекарство для лесных жителей.

Диктуя свою сказку, ребенок вынужден придерживать­ся определенного темпа соизмеряя его с тем, что мне необ­ходимо сказанное им записать, хотя я иной раз только де­лаю вид, что пишу, строча на бумаге закорючки. Ребенок, имеет возможность подумать, проследить за последова­тельностью событий в рассказе, он должен всякий раз убе­диться, что я поставила точку, — значит, его мысль оформ­лена и закончена. Теперь он знает, что сказки и рассказы можно записывать, составить целый сборник - и я надеюсь, что наш сочинитель со временем так и будет делать.

Рассказывает Ваня.

ПРОГУЛКА В ЛЕСУ

Я был в лесу. Я пошел в темный лес. Увидел зайчика. «Как ты здоров?»— «Да я здоров». Волк там сидел на кам­не. Я палку взял из дома и подошел к волку и побил его. Волк завыл и убежал. А зайчик остался и пошел домой, открыл ключиком дверь и вошел. Там были зайчики (его дети). А Ваня пошел домой- Белка говорит: «Зачем идешь домой?» Ваня говорит белке: «Дай банан»,— «Не дам». — «Дай, по­жалуйста». — «Только орехи есть». Белка дала орехи не­вкусные. Ваня отдал белке эти орехи и пошел домой. Поле­тел. Махал руками и летел.

СПАСЕНИЕ БЕЛЬЧОНКА

В лесу я встретил белку. Один (ее. — Р. А.) бельчонок упал, он ударился об сучок, лотом его крапива уколола. Он визжал. Он плакал. И мама-белка плакала. Я его поднял, и мама за это сказала «спасибо». И положил его на кончик палки, которую взял в лесу. Бельчонок еще один раз пискнул и прыгнул в дупло. Мама обрадовалась и мне дала шишки. Я пошел дальше.

В ГОСТЯХ У МЫШКИ

Как-то раз я сидел дома. Бежит мышка. Мышь говорит:

«Идем. Пора в норку». Я говорю: «Я не пролезу». Позвали гнома. Махнул палкой, и я пролез. А там мышата в длинном коридоре. Много всяких припасов: колоски в мешке, чеснок. Дали мне сухарик. Поел я и пошел назад. Позвал гнома, опять он пришел с палкой. Вернулся я к родителям. «Где ты

был?» — «Я был в норке». Ахнула мама: «Пахнет мышами».

И все.

КАК Я ОДИН РАЗ ПОПАЛ В ГНЕЗДО

Я шел и рассказывал сказки. Вдруг летит ворона, схва­тила Ваню за шиворот и понесла в гнездо. Там воронята были. «Что ты принесла нам?» — говорят воронята. «При­несла Ваню. Он не будет выдирать перья, дергать за хвос­тики». Рассказал воронятам Ваня сказку про Красную Ша­почку. Дали червячка мне. Сырой. «Фу, гадость, — говорит Ваня, — Я не буду есть». Полетела ворона к дедушке: «Дай банан». Нарезали банан, положили в коробку и отдали. Во­рона полетела к Ване в гнездо. Прилетела, села, открыла коробку и дала банан. Я поел и полетел домой на спине на вороне. Тамила спрашивает: «Где ты был?» — «Я был в гнез­де». И все.

Рассказывает Гриша.

ПРО ТО, КАК МЕНЯ ВОРОНА СХВАТИЛА

Шел я хорошей дорогой. Кругом росла травка, цветочки, солнышко припекало. Вдруг ворона из гнезда вылетела. Я уже все почти набрал: грибы, мед, орешки, всякие вкусные вещи. Ворона схватила у меня корзинку, а я зацепился рука­ми за корзинку и, того не ожидая, полетел. Потом я ей ска­зал: «Куда ты меня тащишь?» А ворона ответила: «В гнез­до. За моими воронятами будешь ухаживать». А когда мы прилетели в гнездо, я увидел вороняток, их было пять. Они играли, крыльями хлопали, пытаясь слететь с гнезда. А во­рона сказала: «Ну-ка, воронята, не падайте! А то свали­тесь, ноги переломаете».

А дальше наступила ночь. И я уже собрался уходить, но ворона сказала: «Я тебя отнесу домой и скажу, чтобы родители получили своего беглеца».

Так и сделали. Полетели. А когда прилетели, в окно влетели, ворона захлопала крылья­ми и сказала: «Получите своего беглеца». В комнате в это время были гости всякие: Дима с Наташей, бабушка, Ми­хайловна, бабушка Тонечка и тётя Наташа — соседка, Во­лодечка, Настя, Ваня, Юлечка, и родители тоже: мама и папа, и сестренка Машенька, дорогая моя. Все меня встре­тили очень радостно. И Закричали:.«Это он, это он, наш сынок, внучек, внучек!» А когда все меня поцеловали, все ста­ли кушать разные блюда, а ворона улетела. Мы кушали гри­бы, которые я принес, мед с чаем, орешки Покушали. Все съели, все разошлись по домам.

Свой рассказ про ворону, по свидетельству мамы, 6-лет­ний Гриша продиктовал на одном дыхании, без всяких по­правок и последующих добавлений.

ЗАЯЦ И БУЛЬДОГ

Как-то я пошел в лес и увидел зайчика. Потом пришел здоровый пес. Он решил зайчика проглотить целиком, с уша­ми. Зайчик боялся. Тогда я взял палку и как следует врезал бульдогу. Бульдог взвыл и убежал далеко-далеко в темный лес. А зайчик убежал в другую сторону, домой к зайчихе — матери с детишками. Они уже скучали, ждали его.

ЗАЯЦ И ТИГР

Зайчик сидел на грибке, как на диванчике. Он,был. весь круглый и пушистый, мягкий, тяжелый. Я подошел к зайчи­ку и взял его на ручки и тютюшкал. Я спросил его: «Почему ты дрожишь?» — «За мной тигр гонялся». — «Тигр ушел. Ом сказал, что тут волк бродит в кустах, медведи, кабаны, и больше никто. Не бойся».

Тигр был хороший, миролюбивый он не хотел никого оби­жать. Я за ним гонялся в шутку, я не хотел его убивать.

Милые звери, не обижайте друг друга. Пока. На про­щанье: счастливо оставаться.

Иногда в рассказы и сказки вкрадывается цитирова­ние, и выглядит это довольно забавно!

Тут к ней подходит принц и говорит: «Голубушка, как хороша! Ну что за шейка, что за глазки…»

ГлаваXII

МУЗЫКА

Музыку 6—7-летние ребята начали слушать так, как в детстве слушала ее я. Никто ничего не объяснял, никто не добивался того, чтобы мы, трое детей, ее «понимали». Сколько я себя помню, она просто звучала в нашем доме, хотя профессиональных музыкантов в семье не было. Профессиональными музыкантами стали впоследствии мы с сестрой. Шопен, Моцарт, Бетховен, Чайковский, Скрябин, арии из опер, романсы, неаполитанские песни... Пластинки подби­рались без особой системы, что попадется, единственное требование, предъявлявшееся к ним, - ничего второсортного. Замечательными были исполнители — певцы, дирижеры, пианисты. Их имена врезались в память навсегда: дирижеры Самосуд, Гаук, Мравинский, Тосканини, пианисты Гольден­вейзер и Юдина, певцы Лемешев и Карузо. Пластинки находились в моем ведении, когда я еще и в школу-то не ходила. Мое глубокое убеждение: детей надо воспитывать на лучших образцах, примитив - он и есть примитив и таким останется, кто бы его ни слушал, взрослый или ребенок— не­важно. И когда меня спрашивают, как научить ребенка «раз­бираться в музыке», я отвечаю — ему не надо в ней разби- раться, музыку надо просто слушать.

Конечно, если песенки про зеленого кузнечика и про­жорливую лягушку, про собаку по кличке Дружок, кото­рую ищет и не может найти ее хозяйка, слушает Юра, мы сего мамой рисуем картинки, иллюстрирующие содержание этих песенок, и это помогает мальчику лучше их понять. Но ребенку постарше такие пояснения, пожалуй, не так уж необходимы, хотя тоже могут быть интересны.

Ваня приходит ко мне на урок и уже из коридора слышит музыку. Мой комментарий к ней чрезвычайно краток. «Оркестр играет», — говорю я мимоходом. Ваня входит в комнату, садится на диван. Проигрыватель открыт, вертится пластинка. Это что-то новенькое, такого еще не было. В честь чего подобное нововведение?

Я беру конверт от пластинки: «Вот он, оркестр. Видишь, - сколько музыкантов. На сцене сидят».

Конечно, о музыкантах Ваня уже слышал. Были Бременские музыканты, в книжке «Спящая красавица» тоже о чем-то таком говорилось. Теперь дальше пойдем.

Основная тема 40-й симфонии Моцарта настолько вы­разительна, что Ваня непроизвольно начинает двигать в такт руками. «Грозный великан», — заявляет он, отмечая вторжение громких аккордов.

Великан так великан. Сама я избегаю «подкладывать» под музыку литературные сюжеты и зрительные образы, навязывая ребенку искусственные, чаще всего притянутые за уши пояснения. И уж тем более не стану требовать от него, чтобы, настроившись на серьезный лад, он слушал музыку, попутно внимая моим о ней рассуждениям. Не превращаю слушание в некий обязательный процесс, при­нудиловку, убивающую непосредственность восприятия. Звучит музыка, и я незаметно наблюдаю за ребенком.

Слушает Ваня очень внимательно. Это вообще очень вдумчивый, цепкий и целеустремленный мальчик. В соот­ветствующих местах я позволяю себе парочку кратких реп­лик: «Кто это так жалостно вздыхает? А вот тут как будто поклоны, реверанс называется. Так танцуют в длинных платьях и париках».

Первую часть мы прослушали от начала и до конца. Встав с дивана и направляясь к проектору (мы собираемся смотреть слайды), Ваня внезапно останавливается. «Я хочу eще раз послушать сефонию», — говорит он.

Ваня слушает «сефонию» на нескольких последующих уроках, а затем я ставлю на проигрыватель пластинку с записью вальсов Шопена: «Как ты думаешь, на чем игра­ют?» Ваня задумывается. Я поясняю: «На рояле. Это инст­румент вроде пианино, но гораздо больше».

Я снова показываю ему уже известную картину С. Жу­ковского, «Интерьер»: рояль открыт, на пюпитре ноты, и музыкант куда-то на минуту вышел, оторвавшись от своей игры. Имеется еще «Портрет ребенка» неизвестного художника XVIII века: совсем маленькая девочка в длинном-длинном платье со скрипкой и смычком— вот ей-то и танцевать менуэты. Есть картина Д. Терниса «Флейтист» и «Слушают гусли» Е. Честнякова, и трио девушек на картине неизвестного нидерландского художника «Музыкант­ши»: одна играет на флейте, другая на мандолине, третья поет по нотам, а ноты-то каждая величиной с яблоко!

На картинах флейтисты, гитаристы, арфисты, памят­ники музыкантам — все это нам пригодится. Когда-то я чи­тала лекции по истории музыки, снова меня выручают эти подборки. Эти слайды мы будем теперь смотреть, сопро­вождая показ соответствующим музыкальным оформлени­ем: если на картине изображена женщина, сидящая за кла­весином, пусть звучит клавесин. Важно одно: не навязы­вать ребенку свое представление о содержании музыкаль­ного произведения.

Спешить нам некуда, постепенно доберемся до самых вершин. А пока просто слушаем музыку, которая хорошо запоминается. Когда-нибудь я расскажу детям о том, как маленький Моцарт колесил по всему свету, играя во дворцах, и как он, великий композитор, был похоронен неизве­стно где. Они узнают о трагедии глухого Бетховена, о том, что Бах ослеп, потому что если вытянуть в одну строку все, что он написал за свою жизнь, то получится лента, кото­рой, я так думаю, можно будет опоясать земной шар. И я уверена, что дети меня поймут.

Но это будет позже. А сейчас Виталик, лежа на полу и заложив руки за голову, самозабвенно выводит «Отцвели уж давно хризантемы в саду». Его бабушка постоянно слу­шает записи русских романсов, поэтому он хорошо знает тексты. Иногда, пусть не совсем складно, мы поем с ним дуэтом. Коля тоже очень музыкален и тоже любит роман­сы. Ну а непоседливой, жизнерадостной Фионе придется поискать маленькие пластиночки с песенками Шаинского, ей не до философии, ей нравится все веселое, радостное, грустные мелодии удовольствия ей не доставят.

«Скажите мне, дорогая Вера, на каком музыкальном ин­струменте вы предпочли бы играть?» — спрашиваю я 8-лет­нюю Веру, которой очень нравится, когда я обращаюсь к ней на «вы». Вера, наслушавшаяся моих рассказов о ма­леньком Моцарте, который мог играть на чем угодно, вска­кивает на стул и торжественно объявляет: «Дамы и госпо­да! Я обожаю играть на всех музыкальных инструментах!»

Музыкальных записей у нас горы. К слушанию музыки мы приступили совсем недавно. Когда-нибудь отправимся на концерт, чтобы услышать ее в живом исполнении — и орган, и рояль, и симфонический оркестр, И может быть, это войдет в обычай, станет потребностью ребят, когда они вырастут.

ГлаваХШ

ТЕАТР

Родителей не приходится убеждать в том, чтобы вместе с ребенком они ходили в театр, цирк, зоопарк. Кто же этого не делает? Ребенок с мамой и папой отправляется на спектакль, оставшиеся дома бабушка и дедушка с нетерпением ждут их возвращения, предвкушая рассказы об увиденном и услы­шанном. Но увы! — ребенок обнаруживает полнейшее рав­нодушие, на вопросы отвечать не хочет, никакого впечатле­ния: спектакль на него как будто бы не произвел. И лишь через несколько дней он задаст неожиданный вопрос, что-нибудь вроде: «А почему Денис опоздал на представление?»

Случается, впрочем, что впечатление оказывается до­вольно-таки сильным, малыш возбужден, машет руками, но толком рассказать ничего не может, без конца показыва­ет, как прыгали по сцене зайцы, огромными сапогами гром­ко топал кот, кто-то из действующих лиц свалился в яму, и все в таком роде. Спектакль распался на отдельные яркие эпизоды, и о каком бы то ни было цельном восприятии говорить не приходится.

К походу в кукольный театр на спектакль «Золотой ключик» мы готовились заранее. Книгу изучили вдоль и поперёк. Мы уже имели представление о зрительном зале, сцене и актерах - Буратино в книжке выпрыгивал из зала на сцену, где его приветствовало все кукольное племя. Те­перь посмотрим, как все это выглядит в настоящем театре.

Вот занавес, сейчас он откроется. Сюжет сказки, к боль­шому нашему сожалению претерпел большие изменения, но кое-какие эпизоды, слава бoгу сохранены в неприкосновенности. Всякий раз я привлекаю внимание детей к тому, что им должно быть уже хорошо известно, но что появилось в иной, непривычной обстановке. Вот неизвест­но каким образом появившийся король — персонаж, достаточно чуждый книге «Золотой ключик», чье появление было встречено детьми с большим недоумением. Он сидит на подушке с бахромой, почти такой же, какая имеется у меня дома. На голове у короля корона, на плечах мантия. Ни корона, ни мантия для нас не новость, мы их достаточно повидали. Надо только, чтобы дети обратили на них внимание. А вон белый, изогнувшийся дугой мостик — в точности такой переброшен через речку Яузу, вдоль кото­рой едут на урок Саркис и Ваня К.

Вот Кот и Лиса, до чего же злокозненная парочка! Ва­ня К. грозит Лисе, Коту и Карабасу-Барабасу кулаком. Он громко советует Буратино ни в коем случае не отдавать деньги и побыстрее удирать. Сидящая перед нами женщи-на смотрит не столько на сцену, сколько — с улыбкой ивосхищением — на Ваню.

Кто сказал, что дети с синдромом Дауна не эмоциональны? Ваня буквально выходит из себя, Вера сидит на­пряженно, не отрывая глаз от сцены. Виталик постоянно вытягивает шею: Ваня, размахивающий кулаками и под­прыгивающий на своем месте, мешает ему смотреть.

Спектакль они вспоминали год и рвались сходить на него еще раз.

Идеальный вариант, осуществить который редко кому удается, — заранее прочесть книгу, посмотреть мультфильм или спектакль, с которыми вы собираетесь познакомить ребенка. В этом случае вы сможете разработать план предварительных действий, подготовить малыша к тому, что ему предстоит увидеть, и, следовательно, поможете ему обдумать, запомнить и понять увиденное.

То же самое можно сказать о походах в лес, цирк, зоо­парк, уголок Дурова. Никто не требует от вас, чтобы вы докучали ребенку бесконечными разъяснениями ипоучениями. Он не должен замечать, что вы его учите. Пусть не отдает себе в этом отчета — ведь вы пришли развлекаться, а не учиться. Но наша кабинетная наука должна теснейшим образом переплетаться с тем, что ребенок видит вокруг себя в жизни.

Ваня никогда не ошибется, увидев воробья, дятла, во­рону, сову на логопедической карточке, Но если точно та­кой же — пестренький, с красной головкой и крепким клю­вом xopoшo знакомый дятел возникнет на двери, куда мы проецируем слайды, он запросто может обозвать его совой.

Стоит нам перенести действие в другую, плоскость, пе­реместить предмет в иную обстановку — и ребенок теряет­ся. К удивлению окружающих, он не узнаёт то, что, каза­лось бы, давно известно.

Вот мы с Колей вытаскиваем из сундучка карточки, и он должен назвать изображенное на них животное, птицу, цветок и т.д. Карточек около двухсот. Коля называет мне не только хорошо знакомых кота и собаку, но и таких экзо­тических животных, как муравьед и доисторический дино­завр — память у Коли превосходная. Я снимаю со шкафа коробку, в ней богатейшая коллекция: жирафы, слоны, ло­шадки, индюки, куры. «Коленька, кто это?» — спрашиваю я, доставая игрушечного верблюда и предвкушая радость узнавания. «Петух!» — отвечает Коля. А ведь мы так долго рассматривали рога и копыта, гребешки и когти, усы, гор­бы, хобот, полоски и пятна на шкурах. Он уверенно отве­чал на вопросы типа: «Что есть у верблюда, чего нет ни у кого? А у слона? А для чего слону хобот? А зачем корове рога?» Куда же все девалось?

Какие прекрасные интерьеры мы создавали, наклеивая на картийку в книжке вырезанные из рекламных проспек­тов диваны и кресла, «расставляя» на столах вазы с цвета­ми, чашки, чайники,и самовары! Мы «увешивали» стены крошечными портретами, на диванах располагали подуш­ки, скатерть украшали орнаментом и бахромой. И вот я спрашиваю Веру: «Что у тебя в комнате висит на стене?» — «Кресло?» — бойко отвечает Вера. Лицо ее мамы вытягива­ется, на нем я ясно читаю: «Неужели все напрасно? Не­ужели все так и останется?» Но уже через 2-3 минуты и Коля, и Вера определяют все правильно.

Мгновенно осознать и переключиться, оценить новую ситуацию они пока не в состоянии. Это надо тренировать. И потому всякий раз я сравниваю, сопоставляю, провожу «параллели и перпендикуляры». «Видишь, у дедушки в книжке на подоконнике цветы. А у нас с тобой что? Какая на дедушке обувь? Лапти. А Виталик в чем пришел? У де­вочки на картинке длинная коса, а у Фионы сзади — хвос­тик с бантиком. А у тебя есть полоски на одежде? А у Ромены? Покажи, как Буратино на листике сидит. А как он си дит у Мальвины за столом?» И т. д. и т. п. сто раз на дню.

Если есть возможность показать ребенку раковины («сколько раковин цветистых, сколько рыбок золотис­тых»— читаем мы в книжке), перстень («достань, слышь, перстень царь-девицы»), веер — все это тут же демонстри­руется. У нас имеются «золотая» подушка («А что еще зо­лотое?» — «У мамы зуб спереди»), серебряная туфелька, разноцветные стеклянные шарики, перышки всех цветов, очень красивые пуговицы, хрустальное яичко, чучело ма­ленького крокодила и огромная муха откуда-то из тропи­ческого леса. Бабушка же Коли, «Лиди Михална», демон­стрировала ему пилу и грабли, за которыми не поленилась сходить в сарай, когда мама читала ребенку книжку из де­ревенской жизни. Одно дело в книге, другое — в реальной действительности. Иные размеры, иные масштабы, иные соотношения. Книжные представления должны быть тес­но связаны с тем, что окружает ребенка в жизни.

Именно поэтому, сидя на спектакле рядом с ребенком, я обращаю его внимание и на корону короля, и на мантию, и на мостик, и на подушку с бахромой — хорошо знакомые предметы, которыми люди пользуются в разных ситуаци­ях. Ребенок может не узнать их, смотреть и не видеть. И тем более не отдавать себе отчета в том, зачем и для чего тем или иным способом этими предметами манипулируют в этом спектакле. Если не проработать с ними заранее со­держание спектакля, они не поймут взаимоотношений ге­роев, не смогут уследить за перипетиями сюжета, их вни­мание привлекут лишь отдельные динамичные эпизоды. Если нормальному ребенку гораздо интересней спектакль, в котором его ждут всевозможные неожиданности, то ребе­нок с синдромом Дауна предпочитает уже знакомый сюжет.

Мы основательно проработали книгу, и Ваня К. хоро­шо знает почему Карабас-Барабас так интересуется ключиком и чего можно ожидать от парочки негодяев — Кота и Лисы. Вот почему он реагирует так живо и непосредственно.

Вместе с ним мы смотрим мультфильм «Маугли». Я осторожно, коротко комментирую происходящее на экра­не. В следующий раз по собственной инициативе Ваня при­нимается комментировать его сам. Всматривается, вслу­шивается, вдумывается.

Глава XIV

Поиск по сайту: