Мозаичная карта из с. Мадаба (Мадеба). VI в. 18 страница

К сожалению труд Феодора Анагноста дошел до нас лишь в обширных извлечениях в сочинении церковного историка XIV в. Никифора {199} Каллиста Ксанфопула. Кроме того, отрывки из него имеются в трудах Иоанна Дамаскина, Суды, в других источниках 94. Большое значение для восстановления текста «Трехчастной истории» Феодора Анагноста имеет анонимное произведение начала VII в. «Epitome historiarum», охватывающее период от рождества Христова до 610 г. Первая его часть написана на основе «Церковной истории» Евсевия Кесарийского, две другие почти целиком повторяют «Трехчастную историю» Феодора Анагноста. Затем, используя неизвестный источник, анонимный автор довел повествование до 610 г.

«Epitome historiarum» позволяют в известной мере составить более полное представление об источниках, использованных Феодором Анагностом в самостоятельной части его труда. Он довольно, широко привлекал ранневизантийские хроники, в частности Хронографию Иоанна Малалы 95, обращался к документальным, материалам, прежде всего к актам церковных соборов 96. Фрагментарность не позволяет судить о цельности всего сочинения и об общей исторической концепции автора. Но все же в труде четко прослеживается ортодоксальная тенденция. Так, Феодор Анагност всячески старается очернить Анастасия, который покровительствовал арианам и другим еретикам. Манихеи и ариане, по словам автора, были обрадованы восшествием на престол Анастасия,— манихеи потому, что эту секту любила его мать, а ариане — потому, что их единомышленником был дядя Анастасия — Клеарх 97. Церковная политика Анастасия осуждается Феодором. Этот правитель, противник Халкидонского собора, несправедливо лишил церковь в Константинополе, где господствовали православные, права убежища, а церквам еретиков, напротив, даровал право защиты 98. В сочинении Феодора Анагноста сообщается о народных волнениях при Анастасии в столице империи, причем из его рассказа видно, что народ подстрекали на эти восстания православные монахи 99.

Феодор Анагност, естественно, осуждает всякие отклонения от православия и негативно относится к еретическим учениям. Вместе с тем конкретный материал «Трехчастной истории» проливает свет на историю еретических движений в империи. Дополнением к истории восточных ересей, в частности несторианства, служит рассказ Феодора Анагноста о школе в Эдессе, где учились дети персов, обращенных в христианство. В этой школе процветало диофиситское учение Нестория, ибо все учителя в ней были последователями несториансной ереси 100.

Интересны известия Феодора Анагноста о принятии христианства арабским царьком Аламундаром. Аламундар был крещен православными священниками, и попытка монофиситского ересиарха Севера обратить его в монофиситство потерпела неудачу. Автор приводит при этом рассказ {200} о диспуте Аламундара со сторонниками Севера. Аламундар спросил монофиситов: разнесся слух, что умер архангел Михаил — возможно ли это? Монофиситы, естественно, ответили, что это невозможно. Тогда Аламундар сказал: «Как же вы утверждаете, что мог умереть Христос, если он бог и не имеет человеческой природы, когда нельзя умереть даже ангелу?» Симпатии Феодора Анагноста при этом, конечно, на стороне православного учения о слитности и единстве двух природ в Христе 101. Феодор понимал эту христологическую проблему не в несторианском, а православном духе. Так, он отнюдь не осуждал императора Зинона (474—491) за разрушение упомянутой персидской школы в Эдессе 102.

Лишним аргументом в пользу правоверия Феодора Анагноста служит использование его сочинения таким непреклонным ортодоксом, как Иоанн Дамаскин. Он приводит легенду о наказании божественным провидением некоего знатного арианина за оскорбление троицы и за отказ от догмата, об единосущии и трактует ее в непримиримо-ортодоксальном духе со ссылкой на IV книгу Феодора Анагноста.

В отличие от Сократа и Созомена Феодор уделяет политической истории гораздо меньшее внимание. Политические события почти всегда освещаются лишь постольку, поскольку они касаются истории церкви. Так, восстание Виталиана изображается Феодором Анагностом, вопреки исторической правде, как чисто религиозное движение в защиту ортодоксальной веры 103.

В сравнении с другими церковными историками историко-географический кругозор Феодора Анагноста сравнительно узок. Ареал его географических познаний и интересов ограничивается преимущественно столицей империи и отчасти Малой Азией. В «Трехчастной истории» Константинополю отведено первенствующее место. Александрия, Антиохия и Иерусалим явно находятся на заднем плане. Насколько можно судить по «Epitome historiarum», событиям в Западной Римской империи Феодор Анагност отводил еще более незначительное место. Известия о Западе очень скудны и отрывочны, имена крупных политических деятелей эпохи, например правителя Италии Одоакра, даже не упоминаются. О слабой осведомленности автора в делах Западной Римской империи говорит хотя бы тот факт, что короля Теодориха он называет Афром и считает его не остготом, а вандалом 104. Правление Теодориха писателя не интересует, он нужен ему лишь в дидактических целях, чтобы преподать читателю урок высокой нравственности. Историк приводит эпизод из жизни этого правителя Италии: у Теодориха был любимец диакон, к которому он очень благоволил, но, когда тот в угоду королю изменил православию и перешел в арианство, Теодорих приказал его казнить, заявив: «Изменил вере, изменишь и мне» 105. Сочувствие автора при этом на стороне короля, проявившего прозорливую мудрость и несокрушимую справедливость.

Однако некоторые позитивные сведения по церковной истории Запада все же содержатся в сочинении Феодора Анагноста. Так, привлекает вни-{201}мание его рассказ об особенностях церковной политики Римской церкви. Там существовал обычай не удерживать за церковью земельных владений. Если же они ей достались, тотчас же следовало их продать, а полученные деньги разделить на три части, из которых одна отдавалась церкви, другая епископу, а третья — клиру 106.

Феодору Анагносту не чужд был интерес к философским и естественнонаучным вопросам. О научных и философских познаниях Феодора Анагноста можно составить некоторое представление из приведенного Судой отрывка из 4-й книги труда этого автора. Там дается подробное описание многочисленных сочинений известного богослова Диодора Тарсского, в том числе и по натурфилософии 107. Очевидно, Феодор сам изучал произведения этого философа.

В дошедшем до нас виде исторический труд Феодора Анагноста — сочинение весьма скромное, написанное без особых претензий, но богатое фактическим материалом.

Как ни странно, столь непритязательное произведение довольно широко использовалось многими византийскими авторами. Может быть, именно простота изложения, сравнительная краткость, достаточная информативность, отсутствие трудных для понимания богословских рассуждений и обширных документальных материалов способствовали популярности этого произведения как у современных, так и у более поздних церковных историков. К «Трехчастной истории» обращались Кирилл Скифопольский, Виктор Тонненский, Иоанн Мосх, автор «Epitome historiarum». Ее знали Иоанн Дамаскин, составители актов VII церковного собора в Никее 787 г., анонимный автор ценных схолий к «Церковной истории» Евагрия, составитель словаря Суды и некоторые другие писатели 108. «Трехчастную историю», по мнению некоторых ученых, интенсивно использовали не только православные церковные историки, но и ярые монофиситы — Иоанн Эфесский и Михаил Сириец 109. Подобный парадокс может найти объяснение в том, что сочинение Феодора Анагноста было достаточно информативным, и из него черпали факты писатели разных направлений, интерпретируя эти факты, естественно, в духе своей церковно-философской доктрины. Произведение Феодора Анагноста компилировалось Феофаном, Георгием Амартолом и Львом Грамматиком. Наиболее четко его влияние прослеживается в «Хронографии» Феофана 110.

Евагрий Схоластик

Значительно бóльшая широта воззрений, глубина богословских и философских познаний характеризует творчество, другого, более позднего церковного историка — Евагрия Схоластика. Он возвышается над другими {202} историками своего времени подобно тому, как над своими современниками возвышался Евсевий 111.

Евагрий родился в 535/36 г. в Епифании на Оронте (в Сирии). В отличие от других авторов, обычно скупо сообщающих о себе, Евагрий охотно и подробно рассказывает о своей жизни. Эмоционально окрашенный рассказ писателя о счастливых годах юности сменяется горестным повествованием о злоключениях и несчастиях, постигших его в зрелые годы. Евагрий был выходцем из богатой сирийской семьи. Его родители отличались религиозностью и были преданы православной вере. Начальное образование историк получил в ортодоксальном духе. В 542 г., еще учась в школе, Евагрий совершил с родителями паломничество в Апамею, бывшую в то время важным религиозным центром православия. Однако Евагрий не стал клириком, а начал изучать юриспруденцию и сделался адвокатом в столице Сирии — Антиохии. Именно там прошла бóльшая часть жизни Евагрия. Занятие юриспруденцией принесло ему звание «схоластик».

В Антиохии Евагрий женился на девушке из хорошей семьи, но в ночь его свадьбы в городе произошло страшное землетрясение, от которого новобрачные спаслись лишь чудом 112. Опытный юрист и человек, сведущий в богословских вопросах, Евагрий приобрел известность и был замечен антиохийским патриархом Григорием. Все последующие годы Григорий оказывал покровительство Евагрию, за что тот платил полной и неизменной преданностью своему патрону, поддерживая его в политической и религиозной борьбе.

Как сообщает сам Евагрий, в 588 г. против патриарха Григория было выдвинуто обвинение во многих преступлениях, и в том числе в сожительстве с родной сестрой. Обвинителями выступали политические и церковные враги Григория, но к нему был враждебно настроен и народ Антиохии. В этот трудный момент Евагрий всячески защищал патриарха, когда тот отправился в Константинополь, чтобы оправдаться перед императором и сенатом. В конце концов Григорий выиграл процесс и был полностью оправдан. В своей «Церковной истории» Евагрий пишет о нем в самых панегирических тонах, стараясь все его поступки выставить в наилучшем свете 113.

Долгое время Евагрий жил в достатке, владел рабами и зависимыми крестьянами-хоритами 114. У него был дом в Антиохии и какие-то земельные владения в пригородах, где жили зависимые крестьяне-энапографы 115.

Однако в царствование Маврикия (582—602) семью его постигло несчастье: от свирепствовавшей в Антиохии моровой язвы умерли почти все его дети, жена, много рабов и зависимых поселян. Во время последующей вспышки чумы в Антиохии, когда Евагрию было более 57 лет, он лишился последних своих родных — дочери и внука. {203}

Семейные несчастья усилили религиозность Евагрия: оставив дела, он предался богословским и литературным занятиям. Кроме основного своего труда, «Церковной истории», Евагрий написал еще одну книгу — церковно-богословского характера 116.

Литературный труд Евагрия был замечен: император Маврикий удостоил его звания почетного префекта. Год смерти Евагрия неизвестен, но, скорее всего, он умер в конце VI в.

«Церковная история» Евагрия, состоявшая из шести книг, была написана в Антиохии. Она охватывает период с 431 по 593/594 г., т. е. всего 163 года. Блестяще образованный писатель, знаток светской и церковной литературы, Евагрий подчеркивал, что продолжает в первую очередь традиции Евсевия, Сократа, Созомена и Феодорита Киррского, к произведениям которых непосредственно примыкает его «Церковная история» 117.

Евагрий подробно сообщает об источниках своего труда, давая им различную оценку. Первым историком, правдиво осветившим историю человечества от сотворения мира, по его мнению, был пророк Моисей, затем следовали мужи, создавшие Священное писание и «отцы церкви». К их творениям Евагрий, естественно, относится с глубоким пиететом. Полезным историческим сочинением он считал труд Иосифа Флавия. В достоверности же языческих античных писателей Евагрий сомневается, хотя и не берется определить, что у них баснословно, а что правдиво. Для истории античной Греции он использует Харакса, Феопомпа и Эстора, для истории Рима — Дионисия Галикарнасского, Полибия, Аппиана, Диодора Сицилийского, Диона Кассия, Иродиана, софиста Никострата из Трапезунда. Он хорошо знает и хвалит Дексиппа, говорит об Арриане, Азинии Квадрате, Зосиме и других авторах. Основными его источниками для византийской истории были сочинения Приска Панийского, Иоанна Малалы, Захарии Ритора, Евстафия Епифанийского и Прокопия. Об историческом труде Агафия он знал, но, по собственному его признанию, он остался ему недоступным 118. Описывая царствование Юстина I и Юстиниана I, Евагрий следует за Иоанном Малалой и Прокопием, причем черпает некоторые порочащие их сведения, видимо, из «Тайной истории» знаменитого хулителя Юстиниана.

Особую ценность труду Евагрия придает использование некоторых ныне утраченных источников. Евагрий пользовался полным текстом сочинений Приска Панийского и Иоанна Малалы, утерянной хроникой Евстафия Епифанийского и недошедшими до нас главами Менандра Протиктора 119.

Привлечение Евагрием столь широкого круга как церковных, так и светских писателей объясняется тем, что он значительно больше, чем другие церковные историки, уделяет место политической истории.

Евагрий очень добросовестен в использовании и подборе источников и весьма четко проявляет к ним свое критическое отношение. В зависимости от политической и религиозной направленности тех или иных исторических сочинений он дает положительную или отрицательную оценку их авторам. {204}

Так, Евагрий чрезвычайно похвально отзывается об Евстафии Епифанийском и Приске Панийском. Евстафия Сирийца он хвалит за занимательность, красоту описаний, ум, красноречие, трудолюбие. Прокопия он ценит как очевидца многих событий, признает его осведомленность, наблюдательность и даже эмоциональность: например, на Евагрия сильное впечатление произвел рассказ Прокопия о захвате Антиохии персидским шахом Хосровом 120.

Подобно Евсевию, Сократу и Созомену, Евагрий достаточно широко привлекает различные документы, особенно окружные послания по церковным вопросам императоров и патриархов, акты церковных соборов, письма политических деятелей. Использует он также рассказы современников и свои личные наблюдения. Самыми интересными, с этой точки зрения, являются последние две книги «Церковной истории», особенно описание правления Тиберия и Маврикия, где Евсевий выступает уже не как компилятор, а как умный и осведомленный очевидец событий. Многие сведения о царствовании этих императоров он черпает из рассказов опытных и знающих людей, близких ко двору: например, о юности Маврикия он расспрашивал даже самих его родителей 121. Особенно ценны сведения писателя по истории Сирии, в частности Антиохии, где он жил многие годы.

Отличительной чертой мировоззрения Евагрия была его ярко выраженная антиохийская политическая и религиозная позиция. Без преувеличения можно сказать, что он был рупором религиозно-политических взглядов антиохийской знати и высшего православного клира. Возможно, что именно это обусловило открытое выступление Евагрия против нехристианских религиозных течений, в частности против язычества. Его произведение является по существу единственным в Византии резким, хотя и запоздалым, ответом христианского писателя на нападки со стороны представителя языческой оппозиции историка Зосима.

Евагрий оспаривает три главных тезиса Зосима. Во-первых, Зосим злонамеренно оклеветал благочестивого императора Константина, который якобы убил жену Фавсту и сына Криспа. Сделано это для того, чтобы приписать Константину отнюдь не возвышенные, а самые низменные мотивы принятия христианства: император, по словам Зосима, обратился в христианскую веру лишь в надежде, что новая религия даст ему очищение от этих страшных преступлений. Аргументом в пользу невиновности императора для Евагрия служат похвалы Криспу в труде Евсевия Кесарийского, которые были бы невозможны, если бы тот был умерщвлен отцом. Призывая на помощь в борьбе против Зосима авторитет Евсевия, Евагрий особо подчеркивает, что Евсевию, современнику Константина, следует верить гораздо больше, чем Зосиму, жившему много позднее. Постоянная поддержка и покровительство божественного провидения сопутствовала всем начинаниям благочестивого императора; именно поэтому, по словам Евагрия, Константину удалось создать на месте Византия великий город, носящий его имя, украсить его столь великолепными постройками, дворцами и храмами, привлечь богатыми раздачами такое многочисленное население, что он немногим стал уступать древнему Риму 122. {205}

Второй тезис — об упадке Римской империи в результате принятия христианства и забвения языческой религии предков. Евагрий — сторонник концепции Евсевия Кесарийского, утверждавшего, что Римская империя с рождением Христа развивается по восходящей линии. С торжеством же христианства как господствующей религии в ней начинается подъем. Обращаясь к своему оппоненту, Евагрий пишет: «Ты говоришь также, проклятый и беззаконный человек, будто с появлением христианства Римская империя ослабела и стала стремительно разрушаться. Но либо ты не знаешь, что было в древние времена, либо намеренно искажаешь истину. Напротив, совершенно очевидно, что Римская Империя с появлением нашей веры расширились в своем пространстве» 123.

В подтверждение этой мысли историк приводит многочисленные факты расширения территории империи после зарождения христианства: завоевание македонских городов, Иверии, Колхиды, Аравии, подчинение галлов, германцев, бриттов, присоединение Египта, Армении и других стран и народов.

Следуя традиции восточных церковных писателей — Евсевия, Сократа и Созомена и расходясь с западными церковными историками, в первую очередь с Августином, Евагрий отрицает по существу упадок Римской империи, поскольку после появления христианства ей уже было предуготовано блестящее будущее и своего расцвета она достигла при христианских императорах.

С неменьшей решительностью Евсевий оспаривает вывод Зосима о том, что правление христианских императоров несло беды и несчастия Римской империи. По мнению Евагрия, наоборот, именно языческие правители Римской империи терпели жестокие поражения и трагически кончали свои дни. Историк приводит длинный перечень римских правителей, начиная с Юлия Цезаря и кончая предшественниками Константина, павших от руки убийц или от секиры палача. Напротив, с установлением христианской империи никто из императоров, кроме язычника Юлиана, узурпатора Василиска и тирана Валента, не был умерщвлен внешними врагами или своими согражданами 123а. Таким образом, третий аргумент Евсевия в полемике с Зосимом — тезис о том, что именно языческие правители Римской империи из-за нечестия и деспотизма несли ей беды и поражения.

И здесь мы подходим к главному пункту историко-политической концепции Евагрия — к его оценке Римской империи в правление христианских императоров. Евагрий полностью принимает и развивает теорию Евсевия о наличии гармонии между христианской империей и православной церковью. Подобная проимперская позиция Евагрия отражала стремление антиохийской знати и высшего духовенства Сирии жить в мире с императорским двором и Константинопольским патриархом. Известную роль, естественно, сыграли добрые отношения Евагрия с придворными кругами столицы империи и его связи с высшим клиром. В этом вопросе Евагрий чужд объективности, он стремится в своем труде нарисовать картину благополучия, к сожалению мнимого, якобы царящего в его время в Византийской империи. Наиболее острые проблемы современности обходятся молчанием, а Западная Римская империя, плачевная судьба {206} которой нарушает картину гармонии, остается вне поля зрения историка 124.

Полемизирует Евагрий и с уклонившимся от православной веры умеренным сторонником монофиситства историком Захарией Ритором. Он обвиняет Захарию в пристрастии 125, подозревает в клевете на епископов 126, говорит, что тот ничего не знал о ходе церковных дел в Риме, а брался о них писать, передавая лишь сомнительные слухи 127. Недоброжелательное отношение Евагрия к Захарии вызвало, разумеется, отклонением последнего от «истинной» веры 128.

По своим религиозно-философским взглядам Евагрий был ортодоксальным христианином, считавшим своей обязанностью борьбу против всех и всяческих еретических течений. Он горячо защищал Халкидонский собор, осуждал Ария, Нестория, Евтихия, монофиситов.

Евагрий верит в провидение, но отводит в ходе исторических событий большую роль и случайности, советуя ловить непокорный и быстро исчезающий счастливый случай.

Своим долгом историка Евагрий считает правдивое описание событий в назидание потомкам и для прославления истинной веры. «Пусть не утаивается ничто достопамятное, скрываемое вялою и расслабленною леностью и помогающей ей забывчивостью»,— пишет он во введении к своему труду. Он с фанатической непримиримостью осуждает как язычество императора Юлиана, так и различные ереси — в первую очередь «безумство Ария и Нестория». Несторий и Арий почти одинаково хулили Христа, утверждает автор, один называл его тварью, другой — человеком 129. Евагрий выступает против «нечестивого» учения Евтихия, который проповедовал, что Христос до единения состоял из двух естеств, а после единения — из одного 130.

Однако Евагрий признает искренность заблуждений создателей еретических учений, которые ошибались в поисках истины: ни один ересиарх не хотел умышленно хулить Христа, ни один не решался намеренно уничтожить божественную его природу, но всякий думал, что он ближе своих предшественников подходит к истине 131.

Евагрий, как и другие церковные писатели, с искренней верой описывает различные чудеса, совершенные мучениками и праведниками. Из сочинений своих предшественников Евагрий выбирает преимущественно различные легенды и сказания, связанные с прославлением христианства.

Но вместе с тем Евагрий отводит достаточно большое место гражданской и военной истории — описанию правления византийских императоров, войн, народных восстаний и бунтов в армии. Именно в этих частях его «Церковной истории» особенно наглядно проявляются политические симпатии и антипатии автора. В сочинении Евагрия мы встречаем элементы теории государственной власти, складывающейся в этот период в Византии. Краеугольным камнем этой политической теории было созда-{207}ние идеального образа государя. В образе идеального императора, нарисованном Евагрием, центр тяжести в оценке его личности переносится с внешних достоинств на внутренние добродетели. «Самодержец,— пишет историк,— познается не по тому, как он управляет другими, а прежде всего по тому, как он владеет и управляет самим собою, не дозволяя ничему худому проникать в свое сердце и являясь недоступным для порочных желаний, так что в нем предстает как бы живой образ добродетелей, располагающий подданного к подражанию. Если же государь открыл свое сердце удовольствиям, то он станет их презренным рабом. Победа над самим собою — самая трудная и самая высокая победа» 132.

Политическая теория государственной власти у Евагрия, конечно, значительно менее разработана, чем у светских историков его времени, например у Феофилакта Симокатты. Однако появление ее в труде церковного историка весьма симптоматично. Оно говорит о стремлении христианских идеологов оказать существенное влияние на создание идеального образа государя, что, пусть в еще неокончательно оформленном виде, нашло отражение и в труде Евагрия. Влияние христианского мировоззрения здесь проявляется, бесспорно, в этической оценке всех действий императора, в требовании от него в первую очередь внутреннего совершенствования, обуздания своих пороков и укрепления добродетелей.

Конкретная оценка правления отдельных императоров у Евагрия связана с политической и церковно-религиозной ситуацией в империи. Политические взгляды Евагрия хорошо прослеживаются на примере именно его оценок того или иного властителя. Одним он явно симпатизирует, других беспощадно хулит, и на это у него есть свои как религиозно-политические, так и личные причины.

Исходя из своей общей теории государственной власти, Евагрий никогда не забывает дать этическую оценку жизни и деятельности монархов. Богоизбранный Константин — для Евагрия образец всех добродетелей 133. Император же Зинон — скопище пороков: этот государь творил произвол, предавался удовольствиям и сластолюбию, не гнушаясь постыдных и беззаконных дел. Зинон так сроднился с беззакониями, что предаваться порокам втайне считал делом низким, а на глазах у других— делом царским и приличным только самодержцу.

Анастасий заслуживает похвалы Евагрия своей мирной политикой и стремлением к единству церкви 134. Он особенно восхваляет его за отмену хрисаргира «златосеребряной» подати. Историк осуждает хрисаргир, ибо, облагая налогом различные ремесла, в том числе ремесло куртизанок, хрисаргир как бы узаконивал разврат в трущобах многолюдных городов империи. «Подать,— пишет Евагрий,— была наложена на многих, питавшихся подаянием, а также на женщин, торговавших телесной красотой, занимавшихся блудом по тайным местам в городе и предававшихся распутству в непотребных домах, а также и на бесстыдных мужчин, бесчестивших не только свою природу, но и государство. Сбор этой пошлины был как бы законом, который разрешал безбоязненно предаваться порокам» 135. {208}

Юстиниан не вызывает симпатий Евагрия из-за его низкого происхождения и незаконного захвата власти 136. Характеристика Юстиниана у Евагрия противоречива, но скорее отрицательна и иногда перекликается с оценкой Прокопия в его «Тайной истории». Евагрий осуждает Юстиниана за ограбление знатных и богатых граждан, за корыстолюбие, сочетавшееся с расточительством, за потворство бесчинствам партии венетов, за коварство и непостоянство во внутренней политике 137.

И как итог — Юстиниан умер, возбудив повсюду смятение и тревогу, и получил тем самым достойное возмездие за свои злодеяния.

Характеристика Юстина II Младшего (565—578) у Евагрия также негативна. Этот император вел беспорядочный образ жизни, утопал в роскоши и постыдных удовольствиях, был страстным любителем чужого имущества, отличался крайним корыстолюбием, даже торговал церковными должностями. Одержимый двумя пороками — наглостью и малодушием, он коварно убил своего родственника и возможного соперника на троне Юстина, племянника Юстиниана, и насытил свою ненависть, поправ отрубленную голову Юстина ногами 138—139.

Особый гнев Евагрия вызывает то, что Юстин II вел политику ограбления церкви и преследования неугодных ему церковных иерархов 140. Юстин, по словам нашего историка, был беспечен, своенравен, дерзок, опрометчив в ведении войны, что привело к поражению империи в борьбе с персами. «Ромейский престол от безумных предприятий Юстина,— пишет Евагрий,— подвергался опасности пасть вместе со всем государством и передать власть варварам» 141.

Уничтожающая критика Юстина II объясняется в немалой степени стремлением Евагрия, писавшего свой труд при преемниках этого императора, угодить новым правителям, беспощадно понося их предшественника.

Зато о царствующих при нем императорах, сперва Тиверии, а затем Маврикии, Евагрий пишет только в панегирических тонах. По описанию Евагрия, Тиверий был высокого роста, статен, красив и даже по внешнему виду более, чем кто-либо другой из царей и всех смертных, был достоин царствовать. Он обладал кроткой, человеколюбивой душой и с первого взгляда располагал к себе всех. Он щедро награждал подданных и освобождал их от налогов, «ведь налоги — поддельное золото, ибо оно происходит от слез подданных» 142.

Еще более восхваляет Евагрий Маврикия: это был муж благоразумный и предусмотрительный, всегда и во всем постоянный, в образе жизни и нравах — твердый и разборчивый. Чревоугодия он был чужд, употреб-{209}лял пищу самую необходимую и простую и вообще «избегал всего, чем украшается жизнь изнеженная». Беседовать с простым народом Маврикий не любил и ушей не распускал. Поэтому входить к себе он позволял изредка, и то в случае дел важных, а для речей излишних затыкал свой слух — не воском, как говорит поэт, а разумом: разум для слуха есть превосходнейший ключ, который во время бесед своевременно и отпирает его, и запирает. Невежества, дерзости и трусости Маврикий не терпел, его осторожность была благоразумием, а медлительность — стремлением к безопасности 143. Если в Риме, по словам Плутарха, заключили союз мужество и счастье, то в Маврикии соединились благочестие и благоразумие.

Для Евагрия именно Маврикий был тем идеалом императора, который он тщетно искал раньше. Именно Маврикий побеждал в себе страсти и господствовал над ними. Он изгнал из своей души охлократию страстей и утвердил аристократию духа. Он был для своих подданных живым образцом добродетели 144. Чтобы его не заподозрили в лести, Евагрий утверждает, что Маврикий даже не знал о его панегирике 145. Впоследствии, правда, он был вознагражден и этим государем за свои литературные труды.

Социально-политические воззрения Евагрия особенно наглядно проявляются в его резко отрицательном отношении к народу и народным восстаниям. Посвящая свою книгу церковной истории, Евагрий отводит большое место описанию народных движений и рисует их неизменно в самых мрачных тонах. Перед читателем проходит целая вереница народных мятежей в Александрии, Антиохии, Константинополе 146. У Евагрия мы находим немало ценных сведений о социальной жизни его времени, обострении противоречий, нестабильности господствующего класса, борьбе с внешними врагами империи. Таким образом, по своим социально-политическим взглядам Евагрий был представителем антиохийской привилегированной интеллигенции, презиравшей народные массы и боявшейся их. Верой и правдой он служил патриарху Григорию и императорам Тиверию и Маврикию.

Поиск по сайту: