Личность в группе: проблема сплоченности. А.И. Донцов (Донцов А.И. Психология коллектива: Методологические проблемы исследования. М.: Изд-во Моск. ун-та. 1984. С. 39-61.)

Силы сплочения группы имеют две образующие: во-первых, степень привлекательности собственной группы, во-вторых, силу притяжения других доступных групп. Группу вследствие этого можно определить как совокупность индивидов, связанных так, что каждый расценивает преимущества от объединения как большие, чем можно получить вовне. Из этого, строго говоря, необходимо заключить, что любая группа изначально сплочена. Однако, даже если предположить исходную сплоченность, нельзя обойти вопрос, как она поддерживается во времени и от чего зависит ее постоянство. В попытках решить его исследователи поставили цель найти средства измерить наличный уровень групповой сплоченности и определить, каким способом его можно повысить.

Техника измерения групповой сплоченности включает два тесно соприкасающихся методических подхода. Первый – измерение эмоциональной привлекательности членов группы. Он строится наперёд в положении: чем большее количество членов группы нравятся друг другу, тем привлекательнее группа в целом, тем выше индекс групповой сплоченности. Методический аппарат представлен либо метрической техникой в различных вариантах, либо специальными шкалами симпатии. Социометрический коэффициент групповой сплоченности – это, как правило, частное от деления числа взаимных положительных выборов на теоретически возможное их количество. При использовании шкал испытуемые оценивают взаимную симпатию по континууму с полюсами от «очень нравится» до «очень не нравится». Итоговые индексы вычисляют как среднее арифметическое взаимооценок членов группы.

Второй методический подход – изучение эмоциональной оценки группы в целом – представлен техникой шкал-вопросов. В одних случаях испытуемые дают общую оценку группы: «Насколько привлекательна для Вас эта группа?», «В какой степени Вы привязаны к членам данной группы?» В других – оценивают привлекательность собственного членства в ней: «Хотите ли Вы остаться членом данной группы?», «Будь у Вас возможность выполнять ту же самую работу и за ту же самую плату в другой группе, что бы Вы сказали насчет перехода?» Итоговые показатели определяются путем усреднения индивидуальных данных. Оценивая этот методический прием, можно присоединиться к оправданному мнению, что столь «лобовые» вопросы не позволяют надеяться на искренние ответы.

Нет автора, который не называл бы сплоченность свойством группы как целого, специфически групповым качеством и т.п. Придерживаясь схемы экспериментальных исследований, приходишь, однако, к противоположному выводу: единственная форма «бытия» групповой сплоченности – индивидуальные эмоциональные предпочтения. «Надиндивидуальность», «целостность» лишь приписываются сплоченности: главным способом ее эмпирического изучения во всех случаях остается оценка степени удовлетворенности отдельного индивида. Большинство экспериментаторов пытались выявить факторы и детерминанты сплочения. Репертуар средств поддержания группового единства, предлагаемых западными авторами, особых неожиданностей не содержит. Эти средства включают, во-первых, все, что способствует повышению индивидуальных «выигрышей» и позволяет членам группы достичь результата, необходимого для удовлетворения их частных интересов. Во-вторых, все, что уменьшает размер «издержек», затрачиваемых каждым в процессе реализации совместной цели. В-третьих, все, что поддерживает у членов группы ожидания получить дополнительные преимущества от пребывания в ней (престиж группы, ясность целей, четкость средств, особые качества составляющих группу лиц и пр.).

Присмотримся к «трем китам», на которых покоятся благополучие и сохранность группы. Внешне их характеристика традиционна: «выигрыши», «издержки», «удовлетворенность»... Но возникла и новая немаловажная деталь: ни «во-первых», ни «во-вторых» не могут быть реализованы вне перестройки функционального взаимодействия членов группы. Оба эти средства интеграции предполагают лучшую организацию совместного труда, более эффективную кооперацию, требуют полно использовать умения и компетентность каждого, что исключит дублирование усилий и т.п. Только такие меры приводят к радикальному улучшению в соотношении «выигрышей» и «издержек» и повышают долю «прибыли» каждого (вследствие того, например, что уменьшается число лиц, необходимых для решения групповой задачи, либо более адекватно задействуются таланты и способности и т.д.).

Итак, хотя продуктивная сторона групповой жизнедеятельности первоначально была вынесена за сферу детерминант группового сплочения, пусть сквозь призму индивидуального благополучия, исследователи вынуждены ее рассматривать в связи с проблемой интеграции. Иначе и не могло получиться: определив кооперацию как условие существования группы и ее отличительный признак, нельзя проигнорировать, что самочувствие ее членов зависит от особенностей их совместной деятельности. Обращение к реальным условиям функционирования группы вновь заставляет западных авторов вносить коррективы в ими же созданный теоретический миф о группе как сугубо эмоциональной общности. Таким образом, в число факторов, способствующих интеграции, de facto попали явления, относящиеся к обеим внутригрупповым структурам: и внешней, и внутренней.

Кооперативное поведение. Поскольку кооперация рассматривается как главный признак группы, обратимся для начала к исследованиям, выявляющим факторы кооперативного отношения к партнеру. Заметим сразу, кооперация в них понималась не столько как объективная взаимозависимость участников совместной деятельности, сколько как особая форма мотивации. Задана она дилеммой: ориентироваться на собственный выигрыш во что бы то ни стало, пусть и ценой чужого поражения, или учитывать запросы других членов группы, возможно, чем-то поступаясь при этом. Экспериментальная ситуация-игра в условиях лаборатории, как правило, для двух человек, один из которых – «сообщник» экспериментатора. В ответ на непосредственные действия наивного испытуемого «сообщник» придерживается какой-либо предписанной экспериментатором стратегии поведения. По заранее известным условиям игры партнеры могут действовать либо в жесткой, конкурентной манере – рискуя работать только на себя, либо кооперативно – позволяя отчасти выигрывать другому, получать меньше максимально возможного.

Какая стратегия поведения побудит к кооперации партнера, поначалу не выказавшего подобного намерения? Так сформулирована главная задача обширной серии экспериментов М. Дойча. Отправным пунктом при ее решении, согласно М. Дойчу, служит сформулированный им «закон» межличностных отношений, которому автор присвоил собственное имя. Вот что он гласит: «Характерные процессы и эффекты, обусловленные определенным типом социального отношения (кооперативным или конкурентным), имеют тенденцию усиливать вызвавший их тип социального отношения», иными словами, стратегия силы, тактика угрозы или обмана являются как результатом, так и предпосылкой конкурентных связей. Сходным образом стратегия общей проблемы и тактика убеждения порождаются кооперативной ориентацией и акцентируют ее. «Кооперация вызывает кооперацию, конкуренция – конкуренцию», – упрощая, формулирует автор свой закон.

Основываясь на этом законе, М. Дойч предложил помощнику придерживаться одной из четырех стратегий. Первая, названная стратегией «подставь другую щеку», заставляла во всех случаях демонстрировать кооперативное поведение, проявлять альтруизм даже в ответ на атаки или угрозы. Вторая – «некарательная» стратегия – требовала реагировать оборонительным образом на атаки соперника, действуя так, чтобы «позитивно» противопоставиться его поведению. Третья, именуемая «устрашительной», вынуждала сообщника отвечать угрозой на любое некооперативное действие, контратаковать, если нападали, но в ответ на кооперацию вести себя кооперативно. Четвертая стратегия отнесена к типу «раскаявшийся грешник»: первые 15 шагов соучастник играл в угрожающей и агрессивной манере, а на 16-м – «умиротворял» поведение, избрав одну из трех предыдущих стратегий. Выбор этих стратегий обусловлен тем, что они представляют, по словам М. Дойча, «три основные позиции выявления кооперации». Стратегия «подставь другую щеку» стимулирует кооперативное поведение путем воззвания к «совести» и «доброй воле» субъекта. Стратегия «устрашения» – посредством политики «кнута и пряника», вознаграждающей кооперацию и наказующей отступление от нее. «Некарательная» стратегия апеллирует к личному интересу субъекта через позитивные стимулы, позволяет избежать враждебности и тем самым вызывает кооперацию.

Исходные предположения, в целом оправдавшиеся в результате исследования, состояли в следующем: стратегия «подставь другую шеку» вызовет желание «эксплуатировать» помощника экспериментатора и приведет к его проигрышу. «Некарательная» стратегия окажется наиболее эффективным стимулом кооперативного поведения и приведет обоих партнеров к достаточно высоким результатам. Стратегия «устрашения» будет наименее действенной, кооперативного поведения «наивного» субъекта не вызовет и, более того, спровоцирует низкие результаты игры обоих участников. По поводу стратегии «раскаявшийся грешник» М. Дойч отмечает, что представить способ поведения субъекта довольно трудно. Смена агрессивного поведения стратегией «подставь другую щеку» скорее всего вызовет желание отомстить и приведет к «эксплуатации», причем большей, нежели бы «сообщник» придерживался ее с самого начала. Не исключено, однако, что стратегия «раскаявшийся грешник» будет принята как подлинная и приведет к кооперативному поведению с существенным выигрышем для обеих сторон.

Результаты эксперимента соответствовали гипотезам. Но оказалось, что эффективность той или иной стратегии как средства побудить субъекта к кооперации определяется не столько исходным типом действий «сообщника», сколько характером ситуации взаимодействия. Так, например, «устрашительная» стратегия неэффективна в условиях кооперации, а в конкурентной ситуации весьма действенна. В относительно кооперативной ситуации наиболее эффективна «некарательная» стратегия. В целом же действовало правило: чем менее «устрашающим» было поведение «сообщника», тем охотнее «наивный» субъект прибегал к кооперативным действиям.

Кооперативная взаимозависимость и возникающие на ее основе социально-психологические феномены – главное условие, по мнению М. Дойча, предотвращения межличностного конфликта, а если он возник – его продуктивного разрешения. Этому способствуют сопутствующие кооперации:

1. свобода и открытость коммуникативного обмена, которые позволяют точнее сформулировать проблему, использовать знания другой стороны и тем самым расширить сферу способов решения конфликта;
2. взаимная поддержка действий, убеждение в их оправданности и правомерности, которые приводят к ограничению конфликтогенных интересов и умеряют потребность отстаивать только собственную точку зрения обоюдное осознание проблемы, использование талантов каждой стороны уменьшает необходимость дублировать усилия;
3. дружелюбие, доверие в отношениях сторон стимулируют конвергенцию мнений и увеличивают «чувствительность к сходству.

Будет ли человек вести себя кооперативно, т.е. учитывать интересы партнера по взаимодействию, во многом зависит от того, как он воспринимает его намерения. М. Дойч выдвигает серию гипотез об условиях восприятия намерений другого как альтруистических. По его мнению, «люди склонны интерпретировать намерения других как альтруистические (несущие им пользу), когда верят в любовь с их стороны, и не склонны – если этой верой не обладают». Убежденность человека в симпатии другого определяется:

1. объемом «выгод», ранее предоставленных этим другим;
2. частотой их получения в ситуации несходства установок;
3. степенью уверенности в том, что действия другого, пошедшие ему на пользу, не были вынужденными;
4. степенью уверенности в благоприятных последствиях действий другого еще до того, как эти действия произведены;
5. убежденностью, что выгода, извлекаемая другим человеком из собственной «благотворительности», менее значительна, чем та, которую получает он;
6. уверенностью, что другое лицо, оказывая благодеяние, несет некоторые убытки.

Как правило, исследователи называют три условия, способствующие взаимному доверию сторон. Первое – присутствие так называемых «третьих» (нейтральных) лиц. Их главная функция – облегчить участникам взаимодействия, особенно в ситуации конфликта, совершение взаимных уступок, причем так, чтобы эти уступки не воспринимались как признак слабости и не повышали уровень притязания партнера.

Вторым условием доверительных отношений является характер коммуникативных связей взаимодействующих сторон. Если каждый из партнеров имеет возможность получить предварительную информацию о действиях другого, взаимное доверие более вероятно.

Третье условие, от которого зависит степень взаимного доверия, – личностные особенности участников взаимодействия. По-видимому, их влияние является наименее изученным: полученные данные либо незначимы, либо противоречивы. Самой существенной личностной детерминантой в исследованиях выступает так называемый «тип личности», под которым понимается приверженность человека к кооперативным или конкурентным методам взаимодействия. Подчеркивается, что у людей, кооперативно или конкурентно настроенных, формируются различные представления о причинах поведения другого человека: «конкурентный» убежден, что другой также конкурентен, «кооперативный» предполагает в партнере как те, так и другие мотивы. По вопросу о том, женщины или мужчины более кооперативны, треть исследований свидетельствует о большей склонности к кооперации у мужчин, треть результатов приводит к противоположному заключению, в оставшейся трети различий не установлено. Однозначно определить соотносительный вес личностных и ситуационных факторов в детерминации поведения человека (в том числе и в установлении доверительных отношений) фактический материал не позволяет.

Подводя итоги изучения кооперативных тенденций в поведении членов группы, М. Дойч счел необходимым подчеркнуть, что кооперация сама по себе не является панацеей от конфликтов. В ряде случаев она может быть даже «преждевременна», и тогда нивелировка различий, акцентирование сходных позиций не только отрицательно скажутся на решении совместной проблемы, но и породят излишниетрения. Несколько переиначив выражение М. Дойча, смысл этого предостережения можно выразить так: узы кооперации до тех пор хороши, пока результативны и не обременительны.

Цели группы. Хотя большинство авторов отмечают, что цели группы являются важным источником ее привлекательности, экспериментальные данные здесь малочисленнее теоретических предположений. Важнейшим для понимания роли, которую цель играет в генезисе групповых процессов, является, как утвердилось в литературе последних лет, различение двух ее аспектов: операционального и символического.

Первый предопределен объективным характером цели, стоящей перед группой. Например, степенью ее сложности или простоты, что предполагает в разной мере разветвленную и дифференцированную структуру операциональных (их называют еще функциональными или инструментальными) взаимосвязей между членами группы. Одна цель может требовать большей специализации индивидуальных усилий, более тесной кооперации, чем другая. В этой связи основная направленность социально-психологических разработок состоит в том, чтобы, уточнив – заданные свойства цели, определить оптимальную структуру внутригруппового взаимодействия, т.е. такую, которая была бы адекватна решаемой задаче. Подобный подход достаточно отчетливо зафиксирован в исследованиях так называемых коммуникативных сетей в группе. При какой структуре коммуникативного процесса группа наиболее эффективна в решении поставленной проблемы? Иначе говоря, как должна быть налажена циркуляция информации в группе (кем, кому и как часто должна передаваться), чтобы группа быстрее справилась с задачей? Еще в конце 40-х гг. А. Бейвелас попытался экспериментальным путем ответить на этот вопрос.

Пять человек рассаживаются вокруг круглого стола, разделенного перегородками на пять кабин, причем так, что люди не видят друг друга. Каждый из них получает карту, на которой напечатаны пять символов из шести возможных (круг, треугольник, звезда, квадрат, крест, ромб). Их задача – определить общий для всех символ. Общаться они могут лишь посредством записок, передаваемых через прорези в стенках кабины. Задача считается решенной, когда каждый назовет общий символ. Открывая одни и закрывая другие прорези, экспериментатор регулирует циркуляцию информации в группе.

В эксперименте А. Бейвеласа использовались три вида коммуникативных сетей: круг (первый испытуемый передает записку второму, второй – третьему, третий – четвертому, тот – пятому, а он – вновь первому; циркуляция возможна и в обратном направлении), цепь (то же, что ив предыдущем варианте, но первый и пятый не связаны друг с другом) и крест (все записки передаются через одного испытуемого, занимающего центральную позицию, остальные между собой не связаны). В несколько позже проведенных экспериментах Г. Ливитта использовалась та же процедура, но были применены и некоторые другие варианты взаимосвязи.

Оба автора исходили из обшей гипотезы, что объективно заданная структура коммуникации существенно влияет на поведение членов группы и способ решения поставленных проблем. Позиция испытуемого в коммуникативной сети, предположили авторы, предопределяется количеством информации, которая к нему поступает, а также его возможностью влиять на коммуникативный обмен между другими членами группы. Человек, обладающий большим объемом информации и большей возможностью регулировать ее циркуляцию, выполняет более значимую роль в решении проблемы. Эта роль тем весомее, чем нейтральнее позиция, которую он занимает. В этом случае он становится главным субъектом окончательного решения. Использованные виды коммуникативных сетей, таким образом, различались по степени централизации (крест – максимальная, круг – минимальная), что, по гипотезе, скажется в эффективности решения задачи. Замерялись время решения, число записок, число ошибок.

В итоге экспериментов выяснилось, что коммуникативная сеть типа крест обусловливает наиболее быстрое решение задачи при общем наименьшем числе записок и ошибочных решений. Кроме того, оказалось, что индивиды, занимавшие центральные позиции, получили большее удовлетворение от работы в группе, чем находившиеся на периферии коммуникативной сети. Как предположили авторы, это связано с тем, что позиция определяет шансы человека выдвинуться в лидеры группы, т.е. влиять на поведение других, не подвергаясь влиянию с их стороны. Однако общая удовлетворенность членов группы выше при децентрализованных сетях.

Во всех ли случаях централизованная сеть наиболее эффективна? Обратимся к исследованиям французских психологов К. Фашо и С. Московией, где этот вопрос выступил основным предметом изучения. Использованная авторами экспериментальная ситуация существенно отличалась от предыдущей: перед лицом поставленной проблемы группа была вольна структурировать коммуникативную сеть. Никаких ограничений на процесс циркуляции информации и ее вид (письменная или устная) не накладывалось. Проводилось тщательное наблюдение, которое позволяло отнести реально возникшую коммуникативную сеть к более или менее централизованным.

Авторы исходили из предположения, что между характером задачи, структурой коммуникаций и способностью группы к решению проблемы существует прямая зависимость. Центральная роль отводилась задаче, которая, по гипотезе, обусловливает формирование той или иной сети коммуникаций. Испытуемым предлагалось два типа проблем: одна требовала установить логическую последовательность предъявленных фигур и содержала единственное верное решение; другая предполагала активизацию творческих способностей испытуемых, которые из заданного числа элементов составляли как можно больше различных фигур. Решение первой задачи предполагало выработку строгой стратегии, подчиняющейся единым правилам, и было невозможно вне тесной координации членов группы. Во второй задаче необходимость объединения индивидуальных усилий отсутствовала, напротив, она требовала раскрепощения индивидуальной фантазии.

В результате исследования оказалось, что при решении той и другой задачи вырабатывались как централизованные, так и децентрализованные сети. Но группы, решающие первую проблему, в два раза чаще приходили к централизации коммуникативного обмена и в этом случае были эффективнее. В группах, обсуждающих вторую проблему, в три раза более продуктивной являлась децентрализованная сеть, и именно она формировалась в первую очередь. Исследователи пришли к оправданному выводу, что лучше функционирует группа, в которой структура коммуникаций и взаимодействий соответствует структуре поставленной задачи. Иначе говоря, когда реально сложившаяся коммуникативная сеть адекватна той, что оптимальна для достижения цели. Подобная оптимизация естественным образом происходит в процессе развития группы. Последующие исследования четко подтвердили эту закономерность.

Один из фундаментальных принципов изучения операциональных аспектов цели – разделение их на две категории: цели, где кооперация проявляется исключительно в конечном продукте деятельности, и такие, при которых она необходима в ее процессе. В первом случае индивидуальные операции идентичны, осуществляются параллельно и не зависят от последовательности действий окружающих. Во втором – они взаимообусловлены: либо потому, что должны реализовываться одномоментно, составляя компоненты комплексной операции; либо потому, что важна их строгая последовательность, поскольку итог одной операции служит условием начала другой, поставляя материал для дальнейшего преобразования. Такой подход – основа для расчета функциональной значимости каждой операции в производстве конечного продукта, а тем самым, по мысли западных авторов, размера вознаграждения, причитающегося отдельным членам группы. Критерием оптимальности полагается не технологическая целесообразность кооперации, а то, насколько она способствует позитивному балансу «выигрышей» и «проигрышей» каждого. Чем больше сумма «полезностей», предоставляемых ассоциацией входящим в нее индивидам, тем привлекательнее, а значит, сплоченнее группа. Четкие и определенные цели, показано в одном из исследований, давая ясное представление о способах их реализации, стимулируют тяготение человека к группе, усиливают доброжелательность межличностных взаимоотношений. Не случайно, как свидетельствуют исследования стиля руководства, начиная с классических опытов П. Липпита и Р. Уайта, демократический стиль, создающий дружественную эмоциональную атмосферу в группе, непременно предполагает участие каждого в определении путей достижения общей цели, ориентировку в перспективах совместной деятельности. Интерпретируя эту закономерность, исследователи объясняют, что особая приверженность к группе продиктована здесь возможностью дифференцированной оценки «веса» каждого человека в решении обшей задачи, повышающей справедливость распределения «выигрышей».

Второй, символический, аспект групповой цели стал популярным предметом социально-психологических исследований в последние 10 лет. В качестве центрального был выдвинут вопрос: какую роль играет субъективное восприятие цели членами группы в детерминации совместной активности? Как ни странно, значение представлений о цели как факторе регуляции групповой деятельности относительно недавно открыто западной социальной психологией. Точнее, существуют два направления исследований. Одно, достаточно традиционное, связано с изучением, соответствует ли групповая цель индивидуальным намерениям и стремлениям. Общий вывод был весьма банальным: если цель группы отвечает желаниям и уровню притязаний человека, группа для него более привлекательна. Другое направление исследований представлено относительно недавними работами французских социальных психологов. Вопрос о цели был сформулирован в нетрадиционном ключе: как зависит деятельность группы как целого от тех представлений, которые сложились об общей цели? Одна и та же экспериментальная задача представлялась членам собранных в лаборатории групп по-разному. В одном случае сообщалось, что исследование направлено на изучение процесса совместного решения проблемы в условиях группы, в другом – на анализ творческих возможностей мышления каждого испытуемого. И в том и в другом случае использовались задачи двух типов: требующие координации совместных усилий и не предполагающие ее, где кооперация затрудняла оригинальность решений.

Исследователей интересовало, будет ли отличаться поведение членов группы в обеих ситуациях? Что окажет более сильное воздействие: задача как таковая или представления о ней? Оказалось, более мощным влиянием на поведение членов группы обладают представления о цели групповой деятельности. В той ситуации, когда цель воспринималась как общегрупповая проблема, испытуемые вели себя кооперативно, даже если кооперация объективно затрудняла решение. Определение цели как теста на логическое мышление препятствовало развитию взаимодействия между членами группы, даже если оно было необходимостью. Самым удивительным было то, что структура внутригрупповых взаимосвязей, возникающих в процессе реализации цели, соответствовала не столько объективным характеристикам задачи, сколько ее восприятию членами группы. «Возникающий у человека образ задачи, как и группы, к которой он принадлежит, может иметь большее влияние на его поведение, чем объективные условия ситуации», – к такому выводу пришли авторы. В рассмотренных экспериментах акцент сделан на содержании представлений о задаче, при этом предполагалось, что эти представления идентичны либо сходны у всех членов группы. А если бы часть из них придерживалась иного мнения?

Какая группа более привлекательна для ее членов: та, мнения в которой близки и сходны, или та, где они различны?

Сходство ценностных ориентации и взглядов. Мысль о том, что близость ценностей, установок, позиций может быть основой тяготения одного человека к другому или группе в целом, прочно утвердилась в современной социальной психологии.

Уточним, что представляет феномен, о котором идет речь. Исследователь, выявив систему ценностей и предпочтений человека, знакомит его с мнениями по тому же поводу, принадлежащими другим людям, и просит оценить возможное эмоциональное отношение к ним. Предъявленные мнения (показываются якобы заполненные другими идентичные вопросники) варьируют от полного совпадения с позицией испытуемого до абсолютного несоответствия с ней. Оказалось, чем ближе чужое мнение к собственному, тем симпатичнее высказавший его человек. Это правило имело и обратную сторону: чем привлекательнее некто, тем большего сходства взглядов от него ожидают. Убежденность в этом настолько высока, что разногласий и противоречий с позицией привлекательного лица испытуемые попросту не склонны замечать. Некоторые авторы подчеркивают, что для межличностной привлекательности важно не столько действительное сходство ценностей, сколько его перцепция. Основным психологическим результатом сходства в ценностях, полагают большинство авторов, является облегчение и интенсификация процессов непосредственного взаимодействия и взаимоотношений.

По аналогии делается заключение и об отношении человека к группе: он в большей степени тяготеет к общности, ценности которой разделяет и где его собственные взгляды находят сочувствие и поддержку. Почему человек стремится к людям и группам, с установками и позициями которых он солидарен? Как правило, при объяснении этой закономерности западные психологи используют два рода аргументов. Первый апеллирует к индивидуально-психологическим особенностям личности, второй – к социально-психологическим особенностям группы.

В первом случае утверждается, что поиски согласия с мнением других людей обусловлены потребностью в социальном признании, обеспечивающем личности защищенность и эмоциональный комфорт. Такой позиции придерживается, например, Т. Ньюком, в работах которого понятие «согласие» занимает особое место. «Под понятием «согласие», – пишет он, я подразумеваю ни больше, ни меньше, как существование у двух или более личностей сходных ориентации по отношению к чему-нибудь». Несогласие, полагает автор, сопровождается эмоциональной напряженностью во взаимоотношениях, согласие же, напротив, уменьшает возможность ее возникновения. Согласие, сходство мнений, если следовать рассуждениям Т. Ньюкома и многих других авторов, – это прежде всего следствие взаимного приспособления во имя душевного равновесия. Близость ценностных ориентации в данной схеме выступает не как итог личной убежденности каждого, а как внешнее «приноравливание» поведения к гарантирующим спокойствие ценностным стереотипам.

Во втором случае необходимость согласия объясняется спецификой внутригруппового «бытия» человека. Она состоит в том, что он по необходимости взаимосвязан с другими в процессе реализации цели и делит с ними как успех, так и неудачи. Поскольку удовлетворение потребностей каждого обусловлено совместным успехом, а тот, в свою очередь, зависит от согласованности мнений о цели и средствах ее достижения, обеспечение согласованности становится предметом заботы всех членов группы. Продвижение группы к общей цели порождает, согласно данной концепции, своеобразное «давление к единообразию», состоящее из двух образующих. Первая определена силой индивидуальной мотивации: несогласный с группой человек воспринимает себя как препятствие на пути достижения значимой для него общей цели, от которой он ждет персонального удовлетворения. Вторая образующая «давления к единообразию» задана силой общегрупповой мотивации: чтобы достичь цели, члены группы постоянно должны предпринимать усилия, дабы вернуть любого «отклонившегося» в лоно большинства.

Итак, отказ от императива безусловного индивидуализма как движущей силы поведения? По внешним признакам, возможно, так; по сути, безусловно, нет. Принцип анализа остался тем же, сменилась разве что «вывеска»: на место индивидуального эгоизма подставлен групповой, источником которого является все тот же прагматизм, но уже «совместный».

Корпоративный дух (называемый иногда в специальной литературе «группоцентризмом») утверждается решающей предпосылкой всех форм группового сплочения. И утверждение это отнюдь не случайно. Сплоченность, по мнению западных авторов, определена двумя основными факторами: степенью привлекательности собственной и иных групп. Группа сплочена лишь при условии, если приверженность индивидов к ней сильнее тяготения к другим группам. Характерна закономерность, установленная многими американскими и западноевропейскими исследователями: внутригрупповая симпатия и сплоченность сопровождаются антипатией и враждебностью к другим группам. Наличие подобной взаимосвязи практически никем из западных специалистов не оспаривается, дискуссия идет о том, что является причиной, а что – следствием: внутригрупповое согласие провоцирует межгрупповую враждебность или наоборот Согласно первой из двух точек зрения, внутригрупповая сплоченность является причиной внегрупповой враждебности. Последовательность рассуждений приблизительно такова. Любая организованная группа неизбежно сталкивается по ходу деятельности с разного рода трудностями и ограничениями. Они порождают напряженность и противоречия в отношениях членов группы, накапливаясь, могут вызывать стресс и агрессивность. Полного «выхода» внутри группы агрессивность не имеет: конфликтуя со «своими», можно оказаться «чужим», да и другие этого не позволят. «Выход» для негативных переживаний и агрессии, однако, должен быть найден. Здесь-то в качестве наиболее подходящей и безопасной «жертвы» и возникает другая – чужая – группа. Противоречие, несогласие, напряженность как бы выталкиваются за пределы своей группы и приписываются другой, которая начинает восприниматься как истинный источник неприятностей. Этой другой группе отныне и суждено выполнять незавидную роль «козла отпущения». По данным Р. Левайна и Д. Кемпбелла, наиболее полно изложивших рассмотренный подход, самыми ярыми сторонниками своей и противниками других групп являются те члены группы, которые испытывают наибольшие ограничения и трудности.

Вторая точка зрения, как это нередко бывает, противоположна первой: внутригрупповая сплоченность трактуется как следствие межгруппового конфликта. Межгрупповой конфликт, предполагающий угрозу извне, мобилизует защитные механизмы группы, отвечающей единством на опасность. Ослабление внешней угрозы увеличивает вероятность возникновения подгрупп, разрушающих внутригрупповую солидарность. Таковы, вкратце, группоинтегрирующие последствия межгрупповых столкновений, отмеченные одним из основателей американской «конфликтологии» Л. Козером и согласующиеся с мнением многих других авторов. М. Дойч, в частности, установил, что ситуация межгруппового соревнования стимулирует внутригрупповую сплоченность.

Поиск по сайту: