Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

ГЛАВА ВТОРАЯ. ЛОГОВИЩЕ



 

Два дня и две ночи бродили волчица и Одноглазый около индейского

поселка. Одноглазый беспокоился и трусил, а волчицу поселок чем-то

притягивал, и она никак не хотела уходить. Но однажды утром, когда в

воздухе, совсем неподалеку от них, раздался выстрел и пуля ударила в дерево

всего в нескольких дюймах от головы Одноглазого, волки уже больше не

колебались и пустились в путь длинными ровными прыжками, быстро увеличивая

расстояние между собой и опасностью.

Они бежали недолго -- всего дня три. Волчица все с большей

настойчивостью продолжала свои поиски. Она сильно отяжелела за эти дни и не

могла быстро бегать. Однажды, погнавшись за зайцем, которого в обычное время

ей ничего не стоило бы поймать, она вдруг оставила погоню и прилегла на снег

отдохнуть. Одноглазый подошел к ней, но не успел он тихонько коснуться носом

ее шеи, как она с такой яростью укусила его, что он упал на спину и, являя

собой весьма комическое зрелище, стал отбиваться от ее зубов. Волчица

сделалась еще раздражительнее, чем прежде; но Одноглазый был терпелив и

заботлив, как никогда.

И вот наконец волчица нашла то, что искала. Нашла в нескольких милях

вверх по течению небольшого ручья, летом впадавшего в Маккензи; теперь,

промерзнув до каменистого дна, ручей затих, превратившись от истоков до

устья в сплошной лед. Волчица усталой рысцой бежала позади Одноглазого,

ушедшего далеко вперед, и вдруг приметила, что в одном месте высокий

глинистый берег нависает над ручьем. Она свернула в сторону и подбежала

туда. Буйные весенние ливни и тающие снега размыли узкую трещину в береге и

образовали там небольшую пещеру.

Волчица остановилась у входа в нее и внимательно оглядела наружную

стену пещеры, потом обежала ее с обеих сторон до того места, где обрыв

переходил в пологий скат. Вернувшись назад, она вошла в пещеру через узкое

отверстие. Первые фута три ей пришлось ползти, потом стены раздались вширь и

ввысь, и волчица вышла на небольшую круглую площадку футов шести в диаметре.

Головой она почти касалась потолка. Внутри было сухо и уютно. Волчица

принялась обследовать пещеру, а Одноглазый стоял у входа и терпеливо

наблюдал за ней. Опустив голову и почти касаясь носом близко сдвинутых лап,

волчица несколько раз перевернулась вокруг себя, не то с усталым вздохом, не

то с ворчанием подогнула ноги и растянулась на земле, головой ко входу.

Одноглазый, навострив уши, посмеивался над ней, и волчице было видно, как

кончик его хвоста добродушно ходит взад и вперед на фоне светлого пятна --

входа в пещеру. Она прижала свои острые уши, открыла пасть и высунула язык,

всем своим видом выражая полное удовлетворение и спокойствие.

Одноглазому хотелось есть. Он заснул у входа в пещеру, но сон его был

тревожен. Он то и дело просыпался и, навострив уши, прислушивался к тому,

что говорил ему мир, залитый ярким апрельским солнцем, играющим на снегу.

Лишь только Одноглазый начинал дремать, до ушей его доносился еле уловимый

шепот невидимых ручейков, и он поднимал голову, напряженно вслушиваясь в эти

звуки. Солнце снова появилось на небе, и пробуждающийся Север слал свой

призыв волку. Все вокруг оживало. В воздухе чувствовалась весна, под снегом

зарождалась жизнь, деревья набухали соком, почки сбрасывали с себя ледяные

оковы.

Одноглазый беспокойно поглядывал на свою подругу, но она не выказывала

ни малейшего желания подняться с места. Он посмотрел по сторонам, увидел

стайку пуночек, вспорхнувших неподалеку от него, приподнялся, но, взглянув

еще раз на волчицу, лег и снова задремал. До его слуха донеслось слабое

жужжание. Сквозь дремоту он несколько раз обмахнул лапой морду -- потом

проснулся. У кончика его носа с жужжанием вился комар. Комар был большой, --

вероятно, он провел всю зиму в сухом пне, а теперь солнце вывело его из

оцепенения. Волк был не в силах противиться зову окружающего мира; кроме

того, ему хотелось есть.

Одноглазый подполз к своей подруге и попробовал убедить ее подняться.

Но она только огрызнулась на него. Тогда волк решил отправиться один и,

выйдя на яркий солнечный свет, увидел, что снег под ногами проваливается и

путешествие будет делом не легким. Он побежал вверх по замерзшему ручью, где

снег в тени деревьев был все еще твердый. Побродив часов восемь, Одноглазый

вернулся затемно, еще голоднее прежнего. Он не раз видел дичь, но не мог

поймать ее. Зайцы легко скакали по таявшему насту, а он проваливался и

барахтался в снегу.

Какое-то смутное подозрение заставило Одноглазого остановиться у входа

в пещеру. Оттуда доносились странные слабые звуки. Они не были похожи на

голос волчицы, но вместе с тем в них чудилось что-то знакомое. Он осторожно

вполз внутрь и услышал предостерегающее рычание своей подруги. Это не

смутило Одноглазого, но заставило все же держаться в некотором отдалении;

его интересовали другие звуки -- слабое, приглушенное повизгивание и плач.

Волчица сердито заворчала на него. Одноглазый свернулся клубком у входа

в пещеру и заснул. Когда наступило утро и в логовище проник тусклый свет,

волк снова стал искать источник этих смутно знакомых звуков. В

предостерегающем рычании волчицы появились новые нотки: в нем слышалась

ревность, -- и это заставляло волка держаться от нее подальше. И все-таки

ему удалось разглядеть, что между ногами волчицы, прильнув к ее брюху,

копошились пять маленьких живых клубочков; слабые, беспомощные, они тихо

повизгивали и не открывали глаз на свет. Волк удивился. Это случалось не в

первый раз в его долгой и удачливой жизни, это случалось часто, и все-таки

каждый раз он заново удивлялся. Волчица смотрела на него с беспокойством.

Время от времени она тихо ворчала, а когда волк, как ей казалось, подходил

слишком близко, это ворчание становилось грозным. Инстинкт, опережающий у

всех матерей-волчиц опыт, смутно подсказывал ей, что отцы могут съесть свое

беспомощное потомство, хотя до сих пор она не знала такой беды. И страх

заставлял ее гнать Одноглазого от порожденных им волчат.

Впрочем, волчатам ничто не грозило. Старый волк, в свою очередь,

почувствовал веление инстинкта, перешедшего к нему от его отцов. Не

задумываясь над ним, не противясь ему, он ощутил это веление всем своим

существом и, повернувшись спиной к своему новорожденному потомству,

отправился на поиски пищи.

В пяти-шести милях от логовища ручей разветвлялся, и оба его рукава под

прямым углом поворачивали к горам. Волк пошел вдоль левого рукава и вскоре

наткнулся на чьи-то следы. Обнюхав их и убедившись, что следы совсем свежие,

он припал на снег и взглянул в том направлении, куда они вели. Потом не

спеша повернулся и побежал вдоль правого рукава. Следы были гораздо крупнее

его собственных, -- и он знал, что там, куда они приведут, надежды на добычу

мало.

Пробежав с полмили вдоль правого рукава, волк уловил своим чутким ухом

какой-то скрежещущий звук. Подкравшись ближе, он увидел дикобраза, который,

встав на задние лапы, точил зубы о дерево. Одноглазый осторожно подобрался к

нему, не надеясь, впрочем, на удачу. Так далеко на севере дикобразы ему не

попадались, но он знал этих зверьков, хотя за всю свою жизнь ни разу не

попробовал их мяса. Однако опыт научил волка, что бывает в жизни счастье или

удача, и он продолжал подбираться к дикобразу. Трудно угадать, чем кончится

эта встреча, ведь исхода борьбы с живым существом никогда нельзя знать

заранее.

Дикобраз свернулся клубком, растопырив во все стороны свои длинные

острые иглы, и нападение стало теперь невозможным. В молодости Одноглазый

ткнулся однажды мордой в такой же вот безжизненный с виду клубок игл и

неожиданно получил удар хвостом по носу. Одна игла так и осталась торчать у

него в носу, причиняя жгучую боль, и вышла из раны только через несколько

недель. Он лег, приготовившись к прыжку и держа нос на расстоянии целого

фута от хвоста дикобраза. Замерев на месте, он ждал. Кто знает? Все может

быть. Вдруг дикобраз развернется. Вдруг представится случай ловким ударом

лапы распороть нежное, ничем не защищенное брюхо.

Но через полчаса Одноглазый поднялся, злобно зарычал на неподвижный

клубок и побежал дальше. Слишком часто приходилось ему в прошлом караулить

дикобразов -- вот так же, без всякого толка, чтобы сейчас тратить на это

время. И он побежал дальше по правому рукаву ручья. День подходил к концу, а

его поиски все еще не увенчались успехом.

Проснувшийся инстинкт отцовства управлял волком. Он знал, что пищу надо

найти во что бы то ни стало. В полдень ему попалась белая куропатка. Он

выбежал из зарослей кустарника и очутился нос к носу с этой глупой птицей.

Она сидела на пне, в каком-нибудь футе от его морды. Они увидели друг друга

одновременно. Птица испуганно взмахнула крыльями, но волк ударил ее лапой,

сшиб на землю и схватил зубами как раз в тот миг, когда она заметалась по

снегу, пытаясь взлететь на воздух. Как только зубы Одноглазого вонзились в

нежное мясо, ломая хрупкие кости, челюсти его заработали. Потом он вдруг

вспомнил что-то и пустился бежать к пещере, прихватив куропатку с собой.

Пробежав еще с милю своей бесшумной поступью, скользя, словно тень, и

внимательно приглядываясь к каждому новому береговому изгибу, он опять

наткнулся на следы все тех же больших лап. Следы удалялись в ту сторону,

куда лежал и его путь, и он приготовился в любую минуту встретить обладателя

этих лап.

Волк осторожно высунул голову из-за скалы в том месте, где ручей круто

поворачивал, и его зоркий глаз заприметил нечто такое, что заставило его

сейчас же прильнуть к земле. Это был тот самый зверь, который оставил

большие следы на снегу, -- крупная самка-рысь. Она лежала перед свернувшимся

в тугой клубок дикобразом в той же позе, в какой рано утром лежал перед

таким же дикобразом и сам волк. Если раньше Одноглазого можно было сравнить

со скользящей тенью, то теперь это был призрак той тени, осторожно огибающий

с подветренной стороны безмолвную, неподвижную пару -- дикобраза и рысь.

Волк лег на снег, положив куропатку рядом с собой, и сквозь иглы

низкорослой сосны стал пристально следить за игрой жизни, развертывающейся у

него на глазах, -- за рысью и дикобразом, которые хоть и притаились, но были

полны сил и отстаивали каждый свое существование. Смысл же этой игры

заключался в том, что один из ее участников хотел съесть другого, а тот не

хотел быть съеденным.

Старый волк тоже принимал участие в этой игре из своего прикрытия,

надеясь, а вдруг счастье окажется на его стороне и он добудет пищу,

необходимую ему, чтобы жить.

Прошло полчаса, прошел час; все оставалось попрежнему. Клубок игл

сохранял полную неподвижность, и его легко можно было принять за камень;

рысь превратилась в мраморное изваяние; а Одноглазый -- тот был точно

мертвый. Однако все трое жили такой напряженной жизнью, напряженной почти до

ощущения физической боли, что вряд ли когда-нибудь им приходилось

чувствовать в себе столько сил, сколько они чувствовали сейчас, когда тела

их казались окаменелыми.

Одноглазый подался вперед, насторожившись еще больше. Там, за сосной,

произошли какие-то перемены. Дикобраз в конце концов решил, что враг его

удалился. Медленно, осторожно стал он расправлять свою непроницаемую броню.

Его не тревожило ни малейшее подозрение. Колючий клубок медленно-медленно

развернулся и начал выпрямляться. Одноглазый почувствовал, что рот у него

наполняется слюной при виде живой дичи, лежавшей перед ним, как готовое

угощение.

Еще не успев развернуться до конца, дикобраз увидел своего врага. И в

это мгновение рысь ударила его.

Удар был быстрый, как молния. Лапа с крепкими когтями, согнутыми, как у

хищной птицы, распорола нежное брюхо и тотчас же отдернулась назад. Если бы

дикобраз развернулся во всю длину или заметил врага на какую-нибудь десятую

долю секунды позже, лапа осталась бы невредимой, но в то мгновение, когда

рысь отдернула лапу, дикобраз ударил ее сбоку хвостом и вонзил в нее свои

острые иглы.

Все произошло одновременно -- удар, ответный удар, предсмертный визг

дикобраза и крик огромной кошки, ошеломленной болью. Одноглазый привстал,

навострил уши и вытянул хвост, дрожащий от волнения. Рысь дала волю своему

нраву. Она с яростью набросилась на зверя, причинившего ей такую боль. Но

дикобраз, хрипя, взвизгивая и пытаясь свернуться в клубок, чтобы спрятать

вывалившиеся из распоротого брюха внутренности, еще раз ударил хвостом.

Большая кошка снова взвыла от боли и с фырканьем отпрянула назад; нос ее,

весь утыканный иглами, стал похож на подушку для булавок. Она царапала его

лапами, стараясь избавиться от этих жгучих, как огонь, стрел, тыкалась

мордой в снег, терлась о ветки и прыгала вперед, назад, направо, налево, не

помня себя от безумной боли и страха.

Не переставая фыркать, рысь судорожно дергала своим коротким хвостом,

потом мало-помалу затихла. Одноглазый продолжал следить за ней и вдруг

вздрогнул и ощетинился: рысь с отчаянным воем взметнулась высоко в воздух и

кинулась прочь, сопровождая каждый свой прыжок пронзительным визгом. И

только тогда, когда она скрылась и визги ее замерли вдали. Одноглазый

решился выйти вперед. Он ступал с такой осторожностью, как будто весь снег

был усыпан иглами, готовыми каждую минуту вонзиться в мягкие подушки на его

лапах. Дикобраз встретил появление волка яростным визгом и лязганьем зубов.

Он ухитрился кое-как свернуться, но это уже не был прежний непроницаемый

клубок: порванные мускулы не повиновались ему, он был разорван почти пополам

и истекал кровью.

Одноглазый хватал пастью и с наслаждением глотал окровавленный снег.

После такой закуски голод его только усилился; но он недаром пожил на свете,

-- жизнь научила его осторожности. Надо было выждать время. Он лег на снег

перед дикобразом, а тот скрежетал зубами, хрипел и тихо повизгивал.

Несколько минут спустя Одноглазый заметил, что иглы дикобраза малопомалу

опускаются и по всему его телу пробегает дрожь. Потом дрожь сразу

прекратилась. Длинные зубы лязгнули в последний раз, иглы опустились, тело

обмякло и больше уже не двигалось.

Робким, боязливым движением лапы Одноглазый растянул дикобраза во всю

длину и перевернул его на спину. Все обошлось благополучно. Дикобраз был

мертв. После внимательного осмотра волк осторожно взял свою добычу в зубы и

побежал вдоль ручья, волоча ее по снегу и повернув голову в сторону, чтобы

не наступать на колючие иглы. Но вдруг он вспомнил что-то, бросил дикобраза

и вернулся к куропатке. Он не колебался ни минуты, он знал, что надо

сделать: надо съесть куропатку. И, съев ее, Одноглазый побежал туда, где

лежала его добыча.

Когда он втащил свою ношу в логовище, волчица осмотрела ее, подняла

голову и лизнула волка в шею. Но сейчас же вслед за тем она легонько

зарычала, отгоняя его от волчат, -- правда, на этот раз рычание было не

такое уж злобное, в нем слышалось скорее извинение, чем угроза.

Инстинктивный страх перед отцом ее потомства постепенно пропадал. Одноглазый

вел себя, как и подобало волку-отцу, и не проявлял беззаконного желания

сожрать малышей, произведенных ею на свет.

 

 

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.