Выход зо пределы субличности «терапевт»

Профессия терапевта способствует моему личностному росту не меньше (а может быть, и больше), чем личностному росту пациентов. Мы с ними на равных. К несчастью, чувство равенства не слишком-то распространено в терапии. Обычно нас учат (и даже принуждают) надевать на себя жесткие маски, предназначенные защищать нас во время работы с пациентами.

Один из первых семейных терапевтов Карл Уитекер попытался разрушить это противопоставление, введя понятие «взаимного переноса» (в отличие от классических понятий «перенос-контрперенос»). Он утверждал: «Мы все делаем одно и то же — создаем проекции, притворяемся, пытаемся манипулировать, жаждем личностного роста». Сейчас он в своих лекциях призывает аудиторию «стать такими же сумасшедшими, как и пациенты». Самых блестящих результатов Уитекер достигал, когда он полностью позволял себе «поделиться собственным безумием».

Возможно, самый лучший способ для психотерапевта расширить свой внутренний контекст — глубоко осознать, что между ним и пациентом нет никакой разницы. На тренингах я предлагаю обсудить эту идею. Я спрашиваю: «Как понять, кто терапевт, а кто пациент?» И отвечаю: «Терапевт — тот, кому платят деньги».

Это обычно вызывает смех, но я вовсе не шучу. Напротив, я совершенно серьезен. Невидимый, но вполне реальный барьер между терапевтом и пациентами — одна из величайших преград на пути к личностному росту любого терапевта.

Все мы знаем, что терапия — больше, чем просто техника; все мы знаем, хотя бы теоретически, что наше бытие, наша сущность гораздо важнее для исцеления, чем любая техника. Полностью присутствовать рядом с человеком, называемым «пациент», — самое лучшее, что я могу сделать для него. Но что это означает на языке психологии?

Как упоминалось выше, в результате полученного нами образования большинство терапевтов склонно создавать субличность «терапевт». Наше существо втискивается в эту субличность, которая одновременно ограничивает нас и служит нам убежищем, — мы можем спрятаться в нее в любой момент. Но мы не можем по-настоящему расти, если мы скрываем свою суть за этой ролью и ведем себя в соответствии с представлениями о том, как должен вести себя, выглядеть, одеваться, разговаривать и т. д. настоящий терапевт. Еще хуже, что мы позволяем этой субличности действовать автоматически, и это играет разрушительную роль в нашей жизни. У каждой субличности есть противостоящая ей субличность, и нам приходится загонять в роль пациента каждого встречного. Если мы создаем субличность «терапевт», то нам требуются пациенты! Друзья, родственники, жена, муж, секретарь — все они воспринимаются сквозь «терапевтические» шоры. Более того — мы пытаемся загнать каждого пациента в рамки той модели, которой нас обучали, совершенно не интересуясь, что за личность скрывается за симптомом. В сущности, отождествление себя с ролью «терапевта» — трансовое состояние, сужающее фокус внимания. Эта роль порой бывает полезна; но, когда терапевт загоняет себя в рамки этой субличности, он ограничивает свои возможности и прекращает собственный личностный рост.

Столь превозносимый «раппорт» часто бывает всего лишь тайным соглашением между терапевтом и пациентом о том, что их субличности будут играть в одну и ту же игру. Если вы придете ко мне в качестве пациента, а я буду играть роль «великого толкователя», — вам придется играть роль «тупого беспомощного пациента», позволяющую мне понять, как много я знаю и как бесценно каждое мое слово. Можно назвать это раппортом.

Терапевты, отождествляющиеся с ролью «всемогущего», часто заглушают собственное чувство беспомощности. «Всемогущий» проецирует роль «беспомощного» на пациента. Если пациент не желает играть этой роли — его называют сопротивляющимся. Терапевты часто пытаются втиснуть пациента в собственную модель, даже не пытаясь понять, кем он является за рамками роли и проблемы.

Если же вы, пациент, не играете по этим неписаным правилам и не соглашаетесь со мной, а вместо этого высказываете мнение, отличное от моего, а то и бросаете мне вызов, — скорее всего я навешу на вас ярлык «сопротивляющегося» или того хуже. Подобно этому, если терапевт отказывается играть роль, которую от него ожидают, — его называют «некомпетентным» или еще хуже.

Мне потребовалось много времени, чтобы научиться быть — а бытие включает в себя также позволение чего-то не знать. Когда я во время терапевтического сеанса захожу в тупик и не знаю, как быть дальше, — я так и говорю. Я концентрируюсь на состоянии незнания и продолжаю дышать. На языке Эриксона, я использую это состояние — но это стало уже не просто техникой, а скорее образом жизни. Эриксонианские принципы прекрасно согласуются с восточным пониманием медитации: принимать все происходящее, не отождествляться с ним, не сопротивляться ему. Наблюдайте… позволяйте… принимайте.

Поиск по сайту: