Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

КАК СЕКРЕТНАЯ СЛУЖБА ОДНАЖДЫ ПОМЕШАЛА МНЕ НАНЕСТИ ОСКОРБЛЕНИЕ И КАК Я ПОЗДНЕЕ ВСЕ ЖЕ НАВЕРСТАЛ УПУЩЕННОЕ



 

Государственный визит печально известного иранского шаха Реза Пехлеви, милостью ЦРУ находившегося у власти, и выступление в 1967 году студентов, возмущенных этим вызовом общественности, историки описывали позднее как начало демократического движения за обновление ФРГ. Когда мы услышали о предстоящем визите, то, конечно, в то время не могли и предполагать, в каком направлении пойдут события. Мы – это дискуссионный кружок, раз в неделю использовавший мою квартиру для идеологических дискуссий. Тема «Иран» была нам давно и хорошо известна, причем не только по книгам (обсуждали мы ее часто). Мы поддерживали контакты с группой левых иранских студентов из Ганноверского технического института.

Вполне логично, что мы решили не оставаться сторонними наблюдателями.

Из газет все знали, где проходит маршрут пышного турне – оно само по себе уже являлось вызовом общественности. Слышали мы и о том, где планировались особенно мощные антишахские выступления. Ганновер не был включен в программу поездки, а Любек – был. С учетом заспанной провинциальной атмосферы третьего по величине ганзейского города не стоило ожидать, что там дело дойдет до самостоятельных акций протеста. В Гамбурге же, расположенном ближе к Любеку, студенты будут заняты сверх головы подготовкой такого «горячего» приема тирану, которого он и заслуживал. Охваченные стремлением действовать, мы решили взять Любек на себя. Иранские друзья‑студенты были согласны с нами.

Если место действия удалось наметить без особых проблем, то значительные трудности возникли с проведением самой акции: нас было слишком мало. Вместе с персами мы в лучшем случае могли сколотить группу из 30 человек. Широко развернутая агитационная кампания среди левых, пусть даже с помощью устной пропаганды, исключалась: возникала опасность вызвать ответные меры со стороны властей. Единственным преимуществом нашей малочисленности было то, что мы, используя личные автомашины, могли относительно легко и незаметно решить транспортную проблему. А что дальше?

Ну вот, предположим: встанем мы перед порталом Любекского собора. Совершенно ясно, что не успеем мы открыть рот и проскандировать первый лозунг против запятнавшего себя кровью монарха, как полиция тут же возьмет в клещи нашу жалкую группку, прежде чем нам удастся еще что‑то выкрикнуть. Домохозяйки и пенсионеры, собравшиеся по призывам верноподданной прессы, чтобы с влажными от умиления глазами выразить свое ликование, разразятся аплодисментами, когда нас увезут в полицейском фургоне. «Шахиня Фарах Диба – счастливая мать», «блестящий трон», «его императорское величество добрый шах» – вот темы, с помощью которых западногерманские бульварные газеты (из‑за отсутствия собственной монархической династии) приводили своих читателей в состояние внутреннего трепета и глубокого восхищения. Персидское богатство и блеск позволяли кое‑кому позабыть о собственных невзгодах. Мы затронем самые святые чувства толпы, и нужно молить бога, чтобы собравшиеся не избили нас на месте.

И все‑таки я придумал, как выйти из положения, – это стоило мне бессонной ночи. Эффект восторженности толпы мы должны использовать для реализации своих замыслов. Мой план по своей простоте нельзя было назвать иначе как гениальным. К тому же наша малочисленность в этом случае не имела бы решающего значения.

Печатного станка у нас не было, копировального аппарата, который мог бы изготовить листовки (это подкрепило бы наши акустические усилия), – тоже. Типография исключалась, поскольку мы хотели сохранить все в тайне. Нашим единственным множительным средством была машинка для штамповки адресов. Максимальный размер напечатанного адреса был не больше сигаретной пачки. Поэтому и текст должен был быть предельно кратким. Мой план позволял это сделать.

На нашей машинке можно было изготовить только 20 оттисков с одной матрицы. Целыми ночами мы с Кристель занимались конспиративным печатанием. В то время как я прокатывал первые 20 листков, она писала следующую заготовку, и так далее, пока в конце концов не были готовы 5000 (пять тысяч) мини‑листовок. Их текст был лаконичным.

«Поприветствуем шахскую чету на ее родном языке. Воскликнем же от всего сердца: «Гатель гомшо!!!» Общ. герм. – перс. дружбы».

Скажем прямо, мы собирались бессовестно злоупотребить доверчивостью толпы. Я исходил из предпосылки, что скорее всего никто из тех, кто с ликованием будет приветствовать шаха, не понимает по‑персидски. А слова «Гатель гомшо!», как объяснили нам иранские друзья, означали: «Убийца, убирайся вон!»

«Поприветствуем шахскую чету на ее родном языке. Воскликнем же от всего сердца: «Гатель гомшо!!!» Общ. герм. – перс. дружбы». Скажем прямо, мы собирались бессовестно злоупотребить доверчивостью толпы. Я исходил из предпосылки, что скорее всего никто из тех, кто с ликованием будет приветствовать шаха, не понимает по‑персидски. А слова «Гатель гомшо!», как объяснили нам иранские друзья, означали: «Убийца, убирайся вон!»

Дальнейшее легко было предугадать. Нам всем, прилично одетым, нужно было только смешаться с толпой ожидающих и, дружески улыбаясь, всучить бабулям эту бумажку. При появлении государственного кортежа мы планировали разделиться на группы по шесть человек и с энтузиазмом выкрикивать «Гатель гомшо!», увлекая за собой остальных. Я был готов заключить любое пари, что этот позорный титул, тысячекратно усиленный толпой, обязательно дойдет до ушей монарха‑убийцы. С незапамятных времен можно положиться с гарантией на стадное чувство немецкого обывателя, когда дело доходит до славословия монархов.

Возможные контрмеры полиции не оказали бы желаемого действия, хотя бы из‑за предельно короткого времени, которое, как известно, отводится для подобных визитов государственных деятелей, проходящих в ритме галопирующей свиньи. Даже если какой‑нибудь подхалим придворный сумеет открыть глаза начальнику полицейского эскорта на нашу подлую выходку, возьмет ли тот на себя ответственность совершить дипломатическую бестактность и начать кричать в мегафон: «Пожалуйста, перестаньте выкрикивать эти слова, они означают: "Убийца, убирайся вон!"»? Если же полиция захочет броситься на людей, то как она отличит плевелы от зерен?

Наши шансы были отличными. План был принят единогласно. С идеологической точки зрения этот метод нельзя было назвать совсем уж безупречным, правда, мы намеревались совращать и без того уже совращенных, а создать угнетателю своего народа шоковую ситуацию сам бог велел. Застывшие, окаменевшие, как маски, лица высокой четы будут хорошо смотреться по телевидению. Все наши друзья радовались заранее.

Воскресным утром нам предстояло тронуться в путь ни свет ни заря. Был составлен план поездки. Каждый получил пакет с листовками. А на вечер в субботу все участники акции были приглашены к одному из иранцев отпраздновать в узком кругу день его рождения.

Только мы с Кристель, к нашему сожалению, не смогли принять участие в пирушке. Утром мы должны были встать раньше других. Антишахская акция по времени пересекалась еще с одной, и для нее мы хотели использовать ранние утренние часы, а в Любек выехать несколько позднее. Наша машина, на которой мы разъезжали во время гастролей, могла развивать большую скорость, так что мы легко успевали догнать остальных. Мы хотели одним ударом убить двух мух. То дело – в Ганновере – тоже нельзя было переносить, время и здесь не терпело: в воскресенье в Нижней Саксонии проходили выборы.

И здесь начинается история внутри другой истории.

В свое время я имел возможность оказать услугу молодым людям, отвергающим общество потребления, – тем, кого называют «хиппи». «Дети цветов» весной 1967 года собирались по вечерам в маленьком парке перед оперным театром и пели. Импровизированный хор наряду с народными исполнял также под гитару антивоенные и антифашистские песни. Долгое время они вроде бы никому не мешали, напротив, газеты благожелательно писали об этой идиллии в парке, причем особенно подчеркивалось, что молодые люди всегда приносили с собой метлу, чтобы самым тщательным образом убрать потом за собой мусор. О скандалах и беспорядках не было и речи. Не было поблизости и жильцов, которых могло бы раздражать негромкое пение: вокруг площади стояли исключительно административные здания. Тем не менее совершенно неожиданно, как гром среди ясного неба, местная пресса начала невиданную кампанию против «безобразий» в парке.

По слухам, директор близлежащего банка, которому подобное поведение врагов общества потребления прямо под окнами его резиденции пришлось не по вкусу, имел непродолжительный разговор с главным редактором одной местной газеты. Уже через два дня кампания принесла желаемые результаты: вокруг певцов ежевечерне начала собираться толпа. Это были сотни соответствующим образом настроенных обывателей, которые приходили не для того, чтобы послушать музыку, а для того, чтобы излить свой планомерно подогреваемый «праведный гнев» в оскорбительных словесных, а иногда и несловесных формах. Еще бы немного, и дело дошло до линчевания. Но городскому муниципалитету этого показалось мало: ему вдруг срочно понадобилось ежедневно опрыскивать деревья и кусты в парке ядовитыми химикатами – якобы для того, чтобы уберечь их от вредителей. При этом под струю «случайно» попадали и мирные отщепенцы. Чтобы покончить с пением, на хиппи спускали полицейских собак. Эта жестокость по отношению к маленькой, отнюдь не воинствующей группе молодых людей не давала мне покоя, и я решил помочь горемыкам советом и делом. После моего вмешательства обстановка разрядилась, и «дети цветов» торжественно поблагодарили меня за участие и от души предлагали в свою очередь помощь, если таковая мне когда‑нибудь потребуется.

Такая возможность не заставила себя долго ждать. На выборах в местный ландтаг (парламент земли Нижняя Саксония) все предсказывали хорошие результаты НДП. А почему бы, подумал я, в нашей политической борьбе против неонацистов не воспользоваться незаезженными методами: почему бы не выставить «неисправимых» на всеобщее посмешище? Вот тут‑то хиппи и могли пригодиться: они не очень жаловали нацистов.

Когда я изложил им свой план, они сразу загорелись. Партия неонацистов запланировала за несколько дней до выборов митинг перед оперным театром с последующим шествием по городу. По каким‑то причинам до широкого протеста общественности дело не дошло.

Длинноволосые бородатые хиппи собрали свое самое жалкое тряпье, украсили себя живописными шляпами, нарисовали призывы на картонных плакатах, повесили их себе на шею и в количестве 40 человек, приводя в ужас обывателей, присоединились к демонстрации НДП, которая, по ее собственному признанию, выступала за «чистоту Германии». На плакатах было небрежно намалевано: «Голосуйте за НДП», «Фон Тадден – наш человек!», «Вместе с ним – на борьбу за порядок и чистоту!». Или: «Мы тоже голосуем за НДП, как и каждый порядочный немец!» Вариантов было много.

Демонстрация оголтелых, возможно, благодаря этим «мелочам» превратилась в пародию на предвыборное шествие. Коричневые, естественно, не пожелали терпеть в своих рядах непрошеных «помощников». На свою беду, они заранее для охраны (на случай эксцессов) пригласили полицию. На ее глазах и в присутствии общественности громилы из рядов НДП, которая в те годы еще заботилась о своей репутации, не могли позволить себе действовать так, как им бы хотелось, чтобы избавиться от незваных «участников марша». Кроме того, не было никакого основания для вмешательства полиции. Таким образом, карнавальное шествие двигалось по городу, сопровождаемое улюлюканьем и молчаливым осуждением со стороны демократически настроенной части населения. Все это продолжалось до тех пор, пока устроители в срочном порядке не распустили шествие. У них не было другого способа избавиться от «отбросов общества».

Воскресным утром – в этот день проходили выборы – должна была быть осуществлена вторая часть задуманной нами программы. В семь утра я на своей машине уже был в условленном месте встречи, с тем чтобы забрать моих подопечных и помощников и развезти их туда, где требовалось их участие: к тем избирательным участкам столицы этой земли, где проживала наиболее реакционно настроенная часть населения.

В багажнике у меня находился реквизит, обязанность позаботиться о нем лежала на мне. Помимо кисти и красок, там были 10 бутылок самого дешевого красного вина, 5 буханок хлеба и 10 кило кислой капусты. Когда ребята появились, я не поверил не только своим глазам, но и своему носу: на них были не только, как и в прошлый раз, самые нелепые одеяния, не щадя себя, они еще вымазали свои лица, бороды и шевелюры грязью. Это были уже не хиппи, это были бродяги самого низкого пошиба. Кроме того, они, по‑видимому, совершая утренний туалет, использовали какой‑то химический препарат, издававший зловоние. Хотя окна в машине были все время открыты, транспортировка ребят к «местам боевых действий» была для меня мучением. Для них – мужественных партизан сточных канав – тоже. Они по очереди признавались мне, как мечтают по окончании работы принять горячий душ.

Но долг прежде всего. По одному или по два они устраивались перед избирательными участками, разумеется, с соблюдением предписанной законом дистанции. Только теперь мне стало ясно, почему ребята так настаивали на реквизите: они, безусловно, разбирались в волшебной силе искусства. Зрелище было, скажем прямо, малопривлекательное, когда они обеими руками загребали кислую капусту, от которой во все стороны летели капли рассола, и набивали ею рот; когда они, как беззубые, обслюнявливали и обгрызали со всех сторон хлеб и, с удовольствием чавкая и отрыгиваясь, запивали все это красным вином. Естественно, на шее у них красовались плакаты: «Голосуйте за НДП!», «Фон Тадден – наш человек!». Грязь хорошо смотрелась на фоне грязи.

 

Мы рассуждали просто: средний сторонник НДП, разумеется, за порядок и чистоту. Но ко всему прочему он еще и глуп, поэтому вряд ли заметит подделку. С удовлетворением я услышал, как один пожилой господин, явно из «этих», говорил своей жене: «Если НДП не может обойтись без того, чтобы не нанимать этих типов, значит, все бессмысленно».

И мои помощники – кошмар обывателя – рассказывали потом, что и они сталкивались с подобной же реакцией: «Во время предыдущих выборов я голосовал за вас, но теперь… Тьфу!» Одного из нашей группы избил член НДП. Другому какой‑то бравый господин хотел подарить пять марок в знак «признательности за поддержку», при этом он дружески посоветовал ему «в интересах дела» постричься. Бравый господин был прямо‑таки ошарашен, когда «неимущий» швырнул ему назад к ногам «щедрый дар». Мы все считали, что наша акция была полным, хотя и недешево доставшимся нам успехом. Тут я, правда, должен признаться, что не хочу присваивать себе славу изобретателя подобных, не совсем корректных методов борьбы. Не поступают ли представители определенных политических кругов таким же образом, когда они заставляют всяких хулиганов выдавать себя за коммунистов, чтобы отпугнуть граждан от ГКП? Мы просто повернули острие их оружия против них же самих.

Но вернемся к истории с шахом. Я расставил свои последние посты перед избирательными участками и, посмотрев на часы, понял, что должен поторапливаться, если хочу вовремя добраться до Любека. Не успели мы с Кристель закрыть за собой дверь квартиры, как появился наш друг Михаэль, вид у него был обескураженный. Мы были уверены, что он с передовым отрядом давно уже находится в пути.

«Откуда ты взялся? Что‑нибудь случилось? Или ты просто проспал?»

«Можете не ехать. Все провалилось». И он рассказал нам невероятную на первый взгляд историю.

Как уже упоминалось, наша группа заговорщиков, созданная для приветствия иранского сатрапа, вчера вечером собралась почти в полном составе на квартире одного из иранских студентов. Ко всеобщему удивлению, наших друзей из технического института там не оказалось, зато вместо них сидели четверо или пятеро доселе незнакомых нам иранцев. Около полуночи всех без исключения немецких гостей внезапно охватил непонятный приступ усталости, и все они погрузились в глубокий сон. Только поутру, когда ехать в Любек было уже поздно, иранцы грубо растолкали сонную команду и с издевательской руганью вытолкали их за дверь. «Если такие типы, как вы, хотят выступать против шаха, то нужно раньше вставать».

Возразить было нечего. Несостоявшиеся антишахские демонстранты, понурив голову, разбежались кто куда.

Едва наш друг закончил свой рассказ, как зазвонил телефон. Еще один из заговорщиков звонил из пригорода Ганновера. Он ничего не мог понять. «Не можете ли приехать за мной? Меня высадили из машины». Его история звучала столь же невероятно.

Что‑то помешало ему вчера пойти на вечеринку, и он с тяжелым сердцем должен был отказаться, о чем, как человек воспитанный, не преминул известить хозяина по телефону. Когда он на следующее утро в воскресенье, ровно в 8 часов, ожидал других на условленном месте, чтобы, как договаривались, подвезти с собой в Любек еще трех человек, вместо друзей (те, как теперь стало известно, в это время все еще дружно отсыпались после «вечеринки») появились два незнакомых иранца. Оба представились как «товарищи из Геттингена» и продемонстрировали полное знакомство со всеми деталями запланированной операции. Поэтому у нашего товарища не закралось никаких подозрений, ведь они объявили, что остальные выехали уже на другой машине. Ему предложили пересесть в более удобный «мерседес», кстати, на нем можно было быстрее догнать товарищей.

По выезде из города повернули почему‑то не на гамбургское шоссе, ведущее к Любеку, а на дорогу в направлении Дортмунда. Отъехав километров 15 от города, «геттингенские товарищи» посреди чистого поля пинками вытолкали его из машины. Листовки тоже отобрали.

Эта вторая история теперь уже полностью рассеяла все наши первоначальные сомнения. Двое наших настоящих иранских товарищей – остальные с нашего ведома за два дня до этого разъехались по другим точкам, где проходили акции протеста, – сообщили, как с помощью подстроенных телефонных звонков их заманили не на то место встречи и они впустую прождали. Когда наконец и другие участники «вечеринки» подтвердили рассказ Михаэля, картина стала совершенно ясной. Нас заманили в ловушку, и это, очевидно, было делом рук «Савак», шахской тайной службы. У наших иранских друзей, во всяком случае, на этот счет не было никаких сомнений. Учитывая зверства и убийства, которые совершала «Савак», мы могли еще радоваться, что так легко отделались.

С этого дня «новорожденный» исчез из Ганновера, а Любек остался единственным городом, где обошлось без протестов против режима насилия в Иране.

Едва монарх отбыл на родину, как федеральное правительство совершило очередной акт коленопреклонения перед сиятельным убийцей. Оно объявило о намерении начать расследование против всех участников антишахских демонстраций согласно параграфу 103 Уголовного кодекса, предусматривающего наказание за «оскорбление главы иностранного государства». Можно было не сомневаться, что возглавляемое ХДС правительство способно на такую подлость. Нашим немедленным ответом на это было создание организации взаимопомощи «Акция 103». Необходимо было организовать петиции от населения, в которых люди требовали бы от властей привлечь и их к ответственности за оскорбление шаха, то есть за счет массовости довести намерение правительства до абсурда, – испытанное боевое средство движения за гражданские права.

Теперь мы могли наверстать то, чего не смогли сделать в Любеке. Со своей стороны я пообещал самую деятельную поддержку. Вообще‑то проблема была непростой. Мы лично шаха не оскорбляли – такой возможности нам не дали. Мы собирались сделать это, но нам помешали. Но невысказанное оскорбление, простое намерение сделать нечто подобное по действующему праву уголовному наказанию не подлежит. Лгать федеральным властям тоже запрещено – за этим зорко следит закон, действующий еще со времен кайзера Вильгельма. Как же нам теперь донести на самих себя? Не означало бы это – в конечном счете тоже уголовно наказуемую – имитацию проступка? Нет, такими правонарушителями мы быть не хотели. Потом нам стоило подумать об очень многих людях, которые с удовольствием подали бы заявления на самих себя, ибо не одобряли меры преследования со стороны правительства. Таким еще хуже, чем нам, у них не было даже возможности хотя бы попытаться оскорбить монарха. Надо было помочь им и заодно самим себе! Несостоявшееся оскорбление надо было наверстать, чего бы это ни стоило.

Но стоило это не так уж и дорого. Большинству – по 15 пфеннигов с носа, лично мне, правда, 102 марки. На эти деньги я заказал изготовить портрет шахского величества в натуральную величину – увеличенная фотография, на которой это ничтожество было запечатлено в белом генеральском мундире. С портретом этого фальшивого божка я в один из прекрасных субботних дней отправился на ганноверский «блошиный рынок», где всегда было полно народу. Ящик с помидорами и кошелка яиц дополняли мою экипировку. За полмарки – чистая прибыль поступала в пользу «Акции 103» – любой получал право наверстать упущенное. Клиент мог выбрать три гнилых помидора или яйца – кому что нравится – и этими классическими средствами выражения неодобрения от всей души забросать и изгадить изображение тирана. В качестве вознаграждения он получал право с чистой совестью внести свое имя в список лиц, подающих заявление на самих себя. После каждого оскорбления действием портрет протирался, что сопровождалось ядовитыми замечаниями, и предоставлялся в распоряжение следующего. Подобно зазывале в тире, я обращался к моим согражданам: «Господа гуляющие! Кто еще не пробовал? Кто еще желает? Уникальная возможность внести свое имя в почетный список демократов!»

Люди подходили, швыряли яйца и помидоры, вносили свои имена. Возле стенда, где совершались оскорбления, собралась толпа. Несколько сотен фамилий добровольно подавших на себя заявления были к концу вечера в списках. Не хватило бумаги, пришлось подклеивать новые листы.

В первую очередь благодаря этому «Акция 103» получила широкое освещение в прессе. Ни одна редакция не упустит возможности опубликовать столь колоритное фото, и собрание подписей под добровольными самозаявлениями стало широко известно по всей ФРГ. Это было еще важнее, чем три‑четыре сотни заявлений, которые мы могли послать в центральный штаб гражданской инициативы.

Когда федеральное правительство позднее было вынуждено прекратить уголовное преследование ввиду чрезмерного числа затронутых лиц, я надеялся, что в успехе есть и доля моего вклада в дело демократического сопротивления. Вскоре после этого рассерженная ганноверская прокуратура прислала мне предостережение по поводу сбора подписей: об этом ей стало известно из газет, и сейчас она готовится предпринять соответствующие шаги. Вы, мол, это прекратите. Что, прокуратура без вас не справится?

Но то, что мы тогда не разглядели агентов «Савак» в собственных рядах, было непростительной наивностью с нашей стороны. Это случилось в первый и, надеюсь, в последний раз.

 

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.