КАК ОДНАЖДЫ ПОЛИЦИЯ «ПРЕСЛЕДОВАЛА» БЕЗЗАКОНИЯ НАЦИСТОВ

Как‑то однажды поздним вечером, возвращаясь с гастролей, мы остановились в небольшой, но приличной гостинице в старой части города. Это было здание старинной архитектуры с круглыми толстыми стеклами в окнах. И нам показалась уютной, почти домашней атмосфера в зале с низкими сводами, с клетчатыми скатертями на столах и запахом жареной картошки. Несколько припозднившихся гостей, заглянувших сюда, вероятно, после театра, вполголоса обсуждали городские сплетни.

Мы ждали заказа, а тем временем мой коллега Вилли Вайст‑Бош, рассматривавший выставленные на обозрение пивные кружки и оловянные тарелки, обнаружил антиквариат особого рода: маленький настольный черный флажок с вышитыми на нем серебряными рунами – эмблемой СС, руководимой Гиммлером организации, объединявшей преступников, на совести которых миллионы убитых.

Мы сняли эту мерзость со стены и подвергли тщательному осмотру. Вокруг блестящих, вышитых серебром символов можно было прочесть и вышитый готическими буквами девиз этой организации убийц и палачей: «Моя честь – в верности».

Сомнения быть не могло: здесь спустя десятилетия после бесславного конца коричневых орд открыто выставлялись на всеобщее обозрение нацистские символы веры! Редко нашу труппу охватывало такое единодушное возмущение и гнев. Особенно это поразило Вилли. Он, который никогда не упускал возможности пошутить, сидел подавленный, бледный как мел, бормоча: «Так вот оно как…» Вилли не раз рассказывал нам, что нацисты уничтожили почти всю его семью в концентрационном лагере.

Мы позвали хозяйку и гневно потребовали у нее объяснений. Она поразила нас полным непониманием случившегося. «Чего вы от меня хотите? Эти господа проводят здесь заседания, это мои лучшие клиенты, не могу же я… Это же всего лишь ХИАГ, она не запрещена». И она показала нам обратную сторону лоскутка. В самом деле, так же аккуратно, как и на лицевой стороне, там было вышито: «ХИАГ, организация взаимопомощи бывших членов СС, товарищество г. Хамельна».

ХИАГ действительно существует. Возмутительно, но факт, она в Федеративной республике не запрещена. Это официальная организация закоренелых эсэсовцев (среди них есть депутаты бундестага), тоскующих, пользуясь попустительством государства, на своих сборищах о померкшем «блеске» третьего рейха. И возможно, не только мечтающих. Они, в чей адрес нередко поступают официальные приветственные адреса, регулярно устраивают свои встречи, и я не решаюсь даже подумать, что там эти господа обсуждают во время застолий после официальной части. Во всяком случае, от единодушных излияний на страницах «Фрайвиллиге», официального органа этого союза, просто тошнит. Активистов или тихих сторонников ХИАГ можно встретить на всех сборищах старых или новых нацистов.

Итак, в этой гостинице «братья» регулярно устраивали свои «бдения», и хозяйка отказывалась убрать мерзкий настольный флажок.

Я обратил ее внимание на то, что «публичная демонстрация эмблем национал‑социализма», как об этом говорится в законе, наказуема. Бесполезно.

Мне не оставалось ничего другого, как позвонить в ближайший полицейский участок. Я изложил суть проблемы и попросил прислать кого‑нибудь, кто был бы полномочен конфисковать эту мерзкую тряпку и положить конец скандалу.

Через полчаса и в самом деле появились двое полицейских. Они вначале пошептались с хозяйкой, сидевшей за стойкой в соседней комнате. Только потом подошли со служебным выражением на лицах к нашему столу. «Вы звонили? В чем дело?» В чем было дело, они, конечно, уже знали от хозяйки, но видимость беспристрастности следовало сохранить. Мы рассказали еще раз обо всем и предупредили, что хотим подать заявление о возбуждении дела.

«Что вы так горячитесь? – попробовал успокоить нас один из полицейских и добавил несколько язвительно: – Вас никто не принуждает ходить сюда».

Стоявшая рядом хозяйка поняла намек и объявила, что отныне нам запрещено переступать порог ее заведения. Полицейский, однако, не стал развивать эту тему, на первый раз ему было достаточно простой угрозы. Если понадобится, дело можно будет повернуть совсем иначе. «Дайте нам сначала выяснить кое‑что другое, – сказал он, – у вас всегда будет время показать этим людям…» И после значительной паузы: «На дверь».

Его коллега заявил совсем уж цинично: «Вас никто не заставляет смотреть на этот флажок. Смотрите в другую сторону!» И, обращаясь к Вилли, который взволнованно пытался объяснить, как оскорбляет его этот символ нацизма: «А вы‑то что вообще можете об этом знать? Вы слишком молоды для этого».

Так мы еще препирались какое‑то время, но, несмотря на ссылку на ясно сформулированные параграфы закона, стражи порядка не хотели действовать.

В конце концов я, собрав всю свою выдержку, заявил служителям закона: «Если вы сейчас же не конфискуете этот предмет, я подам официальную жалобу на вас. Вы отвечаете за каждую минуту, которую этот флажок будет находиться здесь. Вы покрываете преступные действия». Полицейские отошли немного в сторону и пошептались с хозяйкой. После этого один из них, по‑видимому старший, «великодушно» объявил нам: «Ну, хорошо, если вы на этом настаиваете… я конфискую его».

Он взял флажок, подержал некоторое время в руке и, обратясь к хозяйке, передал ей лоскуток. При этом он заявил официальным тоном, в котором ясно слышалась насмешка: «Я передаю вам этот конфискованный предмет, с тем чтобы вы хранили его на невидном месте» (он имел в виду, вероятно, «в укромном»). Хозяйка, довольная, что спасла украшение стола своих завсегдатаев, спрятала его за стойку, с тем, вероятно, чтобы водворить на обычное место, как только мы уйдем.

Полицейские торопливо переписали данные наших документов и, дружески пожав руку хозяйке, удалились.

Нам тоже ничего другого не оставалось, как уйти. Мы не имели больше права находиться здесь; об этом нас вежливо, но твердо предупредили полицейские перед своим уходом.

Позднее я много раз звонил в тот полицейский участок, чтобы узнать, как обстоят дела. Каждый раз мне вежливо обещали справиться и проинформировать, но на этом все и кончалось. Да и что нового могли они сообщить нам? Наверняка хозяйка и сейчас выставляет нацистский флажок на всеобщее обозрение. Теперь, правда, с ведома полиции.

Несколько лет спустя, во время турне, организованного профсоюзом металлистов, я обнаружил в Доме ремесленника в Билефельде за сценой в гардеробной нечто подобное: огромную ручной работы шкатулку из латуни, которую, помимо нацистских изречений, «украшала» еще и свастика. В этой комнате, временно служившей нам гримерной, в обычное время проводились занятия с учениками.

Мы с моим коллегой Хельмутом Руге вытащили этот предмет на сцену и продемонстрировали молодым членам профсоюза, собравшимся в зале. Их гнев вылился в антифашистской песне моего сочинения «Фашисты не пройдут», которую мы спели вместе. Во время дискуссии один молодой парень выразил сожаление, что у него не было ни долота, ни молотка, чтобы уничтожить на месте это позорное «украшение». Он был прав, так как и в этом случае наше обращение в полицию осталось без результата. Государственная прокуратура ответила мне, что дело прекращено, поскольку владелец шкатулки клятвенно заверил, что сей предмет стоит обычно повернутым свастикой к стене.

Последовавшее затем обоснование для прекращения дела было таким неслыханным по наглости, что лучше я процитирую старшего прокурора доктора Л. «Входить в учебное помещение имеют право только определенные лица, те, которые в соответствии с предварительно поданным заявлением занимаются на окружных курсах ремесленников, для чего и собираются в данном помещении. Квалифицировать же случившееся как публичное использование эмблем национал‑социализма возможно лишь тогда, когда с самого начала неизвестно, сколько человек и кто именно может видеть эти символы. В данном случае это так квалифицировано быть не может, потому что в помещении собирается строго определенный круг людей». И далее: «Дело прекращено, поскольку состав преступления, о котором идет речь в § 86 а уголовного законодательства и которое предусматривает наказание за использование в общественной жизни эмблем нацизма, не имеет места».

Тут, как говорится, комментарии излишни. Пусть кто‑нибудь попробует сказать, что западногерманская юстиция не является гарантом демократической свободы мнений! Нацистам остается в будущем, воссоздав третий рейх, заявить, что это «ограниченный круг людей». Тогда можно будет считать, что все в порядке.

Поиск по сайту: