Обещания – новые и старые

Из Илирии Сапфира полетела в находившееся неподалеку поместье, где Блёдхгарм и его эльфы готовили Элдунари к перевозке на новое место. Эльфы намеревались сами сопровождать столь ценный груз и скакать на север, в Дю Вельденварден, а потом через густые бескрайние леса добраться до эльфийского города Силтрим, раскинувшегося на берегу озера Ардвен. Там они с Элдунари должны были ждать, когда Эрагон и Сапфира вернутся с острова Врёнгард. Затем все вместе они планировали начать свое путешествие за пределы Алагейзии, следуя по течению реки Гаена через леса на восток, к раскинувшимся за лесами долинам. Все эльфы из команды Блёдхгарма – за исключением Лауфина и Утхинарё, которые предпочли остаться в Дю Вельденвардене, – решили последовать за Эрагоном.

Решение эльфов отправиться вместе с ним сперва поразило Эрагона, но он был очень им за это благодарен. А Блёдхгарм заявил: «Мы не можем оставить Элдунари. Им нужна наша помощь. Наша помощь понадобится и тем малышам, что должны проклюнутся».

Эрагон и Сапфира, наверное, с полчаса обсуждали с Блёдхгармом, как безопаснее перевозить драконьи яйца, а затем Эрагон взял с собой наиболее могущественные Элдунари – самых старших драконов, Глаэдра и Умаротха. поскольку на Врёнгарде им с Сапфирой непременно понадобилась бы их помощь.

Расставшись с эльфами, Сапфира и Эрагон направились на северо-запад, и Сапфира летела ровно и спокойно, почти так же, как и во время их первого перелета на Врёнгард.

И вот тут наконец Эрагона охватила глубокая печаль. На какое-то время он совсем приуныл и начал себя жалеть. Сапфира тоже была печальна из-за расставания с Фирненом. Но день был ясный, ветра почти не было, и настроение у обоих вскоре поднялось. И все же легкое чувство утраты окрашивало все, что видел Эрагон. Во все глаза, с каким-то новым восхищением и восторгом он смотрел на эту землю, зная, что, скорее всего, никогда больше ее не увидит.

Сапфира летела над зеленеющими лугами и лесами, а ее темная тень пугала находившихся внизу птиц и зверей. Когда спустилась ночь, они прекратили полет и устроились на ночлег на берегу какой-то речушки, протекавшей по дну неглубокого оврага, и долго сидели, глядя, как движутся у них над головой звезды, и беседуя обо всем, что уже было и что еще только будет.

К вечеру следующего дня они прилетели в деревню ургалов, раскинувшуюся на берегу озера Флам. Эрагон знал, что именно там они смогут найти Нара Гарцвога и Херндол, совет самок, правивший народом ургалов.

Несмотря на протесты Эрагона, ургалы настояли на том, чтобы устроить в честь их с Сапфирой прибытия великий пир. Весь вечер он пил вместе с Гарцвогом и его друзьями местное вино, которое ургалы делали из ягод и древесной коры. Эрагону показалось, что это вино было крепче медового напитка гномов. Сапфире оно понравилось больше, чем ему. На вкус оно напоминало забродившую вишню, но Эрагон все равно пил, чтобы не обидеть хозяев.

Многие из женщин племени подходили к нему и Сапфире, желая познакомиться с ними поближе, поскольку лишь немногие участвовали в войне с Империей. Самки ургалов были несколько стройнее и изящнее «баранов», но такие же высокие. Рога у них были короче и тоньше, хотя тоже очень массивные. Вместе с самками подходили и дети. У самых маленьких рогов еще не было, а у тех, что постарше, на лбу торчали чешуйчатые наросты длиной от одного до пяти дюймов. Без рогов ургалы выглядели удивительно похожими на обыкновенных людей, несмотря на иной цвет кожи и глаз. Было совершенно очевидно, что некоторые детишки вырастут куллами, потому что уже в самом юном возрасте были сильно выше своих ровесников, а часто – и родителей. Насколько мог судить Эрагон, невозможно было заранее определить, у кого из ургалов может родиться кулл, а у кого нет. Родители-куллы зачастую рождали как раз самых обычных ургалов. Во всяком случае, это случалось столь же часто, как и рождение куллов у обыкновенных пар.

Весь вечер Эрагон и Сапфира пили вместе с Гарцвогом. В итоге Эрагону стали даже сниться сны наяву… Особенно пока он слушал, как ургальский сказитель излагает легенду о победе Нара Тулкхка при Ставароске – во всяком случае, так сказал ему Нар Гарцвог, потому что Эрагон почти не понимал языка ургалов, в сравнении с которым грубоватый язык гномов стал казаться ему нежным и мелодичным, как звуки лютни.

Утром он обнаружил у себя на теле более десятка крупных синяков – результат дружеских шлепков и толчков, которые он получил от куллов во время пира.

Голова у него раскалывалась, все тело болело, но им с Сапфирой пришлось отправиться в сопровождении Гарцвога на переговоры с Херндолом. Двенадцать самок, которых именовали «старейшие хозяйки», проводили свой совет в низкой хижине округлой формы, наполненной дымом горящего можжевельника и кедра. Кривоватая дверь была, пожалуй, маловата для головы Сапфиры, однако она все-таки сумела ее просунуть внутрь, и ее чешуя отбрасывала яркие синие блики на темные стены хижины.

Все присутствующие на совете самки были невероятно стары, а некоторые еще и слепы и совершенно беззубы. Они были одеты в длинные рубахи, украшенные рисунком из узелков, весьма похожим на те плетеные украшения, которые висели на каждом доме снаружи и считались чем-то вроде «фамильного древа» каждого из обитателей данного клана. У каждой из членов Херндолла имелся особый посох, украшенной резьбой, тайный смысл которой Эрагону, разумеется, известен не был.

С помощью Гарцвога Эрагон изложил «старейшим хозяйкам» первую часть своего плана по предупреждению конфликта между ургалами и другими расами. Согласно этому плану, ургалы должны были каждые несколько лет проводить соревнования в силе, скорости и жизнестойкости. Во время этих соревнований молодые ургалы имели право обрести должную славу, а стало быть, возможность завести жену и занять более высокое положение в обществе. В этих играх, как предлагал Эрагон, могли также участвовать и представители других народов, что давало бы ургалам возможность испытать себя в борьбе с теми, кто так долго считался их врагами.

– Король Орик и королева Насуада уже согласились участвовать в этих играх, – сказал Эрагон. – И Арья, которую теперь избрали королевой эльфов, тоже обдумывает свое возможное участие, и я не сомневаюсь, что она тоже благословит подобные игры.

Члены Херндола посовещались несколько минут, а затем заговорила самая старая седоволосая самка, рога которой стерлись от времени почти до основания. Гарцвог стал переводить ее слова Эрагону.

– Это хорошая идея, Огненный Меч, – сказала старуха. – Мы посоветуемся, и наши кланы решат, какое время лучше назначить для таких соревнований. Мы обязательно это сделаем!

Эрагон, страшно довольный, поклонился и поблагодарил ее.

Затем заговорила еще одна старая самка:

– Нам нравится твое предложение, Огненный Меч. Только вряд ли это прекратит войны между народами Алагейзии. Наша кровь слишком горяча, чтобы ее можно было охладить какими-то соревнованиями.

«А разве кровь драконов не горяча?» – спросила Сапфира.

Одна из старух коснулась своих рогов:

– Мы ничуть не сомневаемся в свирепости твоего народа, Огненный Язык.

– Я знаю, сколь горяча ваша кровь – она горячее, чем у всех других народов, – сказал Эрагон, – и поэтому у меня есть еще одна идея.

Совет выслушал его молча, но внимательно, и пока он излагал свои мысли, Нар Гарцвог как-то нервно переводил, словно чувствуя себя не в своей тарелке, и даже порой негромко рычал. Когда Эрагон умолк, старухи заговорили, задвигались, хотя и не сразу – прошло, по крайней мере, несколько минут, в течение которых Эрагон чувствовал себя не слишком уютно под немигающими взглядами «хозяек», которые еще могли что-то видеть.

Затем одна старуха встряхнула посохом, и приделанные к нему два каменных кольца громко загремели, нарушая дымную тишину, воцарившуюся в хижине. Она говорила медленно и невнятно, точно еле выталкивая слова изо рта. Казалось, язык у нее распух и отказывается повиноваться.

– И ты бы сделал это для нас, Огненный Меч?

– Сделал бы, – сказал Эрагон и поклонился.

– Если вы, Огненный Меч и Огненный Язык, сделаете это, вас будут почитать как величайших друзей ургалов. Вы станете для нас ближе всех, и мы будем помнить ваши имена до конца времен. Мы вплетем их в каждую нашу тхулкну, вырежем их на наших столбах, заставим наших детей выучить их, как только у них начнут набухать рожки.

– Значит, ваш ответ – «да»? – спросил Эрагон.

–Да!

Гарцвог помолчал и – говоря уже, видимо, от себя лично – сказал:

– Огненный Меч, ты даже не представляешь, как много это значит для моего народа! Мы вечно будем перед тобой в долгу.

– Вы ничего мне не должны, – сказал Эрагон. – Я всего лишь хочу удержать вас от участия в новых войнах.

Он еще немного поговорил с членами Херндола, обсуждая различные детали. Затем они с Сапфирой распрощались с ургалами и возобновили свое путешествие на Врёнгард.

Когда грубо сколоченные хижины деревни совсем исчезли под ними, Сапфира сказала:

«Они станут хорошими Всадниками».

«Надеюсь, что ты права», – откликнулся Эрагон.

…За время их дальнейшего полета на Врёнгард никаких особых происшествий не было. Они не встретились со штормом, когда летели над морем. Облака, что порой застилали им путь, оказывались тонкими и легкими, так что никакой опасности не представляли и не грозили превратить в штормовой тот легкий и приятный ветерок, что сопутствовал Эрагону и Сапфире.

Сапфира приземлилась возле того же полуразрушенного «дома-гнезда», где они останавливались во время своего прошлого визита на остров. Там она и осталась – отдыхать и ждать, когда Эрагон вернется из леса. Он долго бродил среди темных, увешанных мхами и лишайниками деревьев, пока не нашел несколько птиц-теней, которых встречал в прошлый раз, а потом отыскал и ту заросшую густым мхом полянку, где кишели жуткие прыгающие личинки, о которых рассказывала Насуада.

Воспользовавшись именем всех имен, Эрагон дал обеим разновидностям этих странных существ правильное название на древнем языке. Птицы-тени теперь назывались «сундаврблака», то есть «птица-хлопушка» или «птица-тень», а хищные личинки получили имя «иллгратхр», что значит «ненасытные». Особенно Эрагону понравилось второе имя, хотя, если честно, звучало оно несколько мрачновато.

Довольный собой, Эрагон вернулся к Сапфире. Ночь они провели спокойно, отдыхая и беседуя с Глаэдром и другими Элдунари.

На рассвете они пошли к скале Кутхиана, назвали свои истинные имена, и украшенные резьбой и заросшим мохом двери открылись. Эрагон, Сапфира и Элдунари спустились в Свод Душ, где в глубокой пещере, освещаемой отблесками подземного озера из расплавленной скальной породы, находившегося под основанием горы Эролас, хранились драгоценные яйца драконов. Куарок, хранитель яиц, помог им положить каждое в отдельный ларец. Затем они сложили все ларцы в центре пещеры вместе с пятью Элдунари, которые все это время помогали Куароку обеспечивать сохранность яиц.

С помощью Умаротха Эрагон произнес заклинание, которое уже произносил однажды, и поместил яйца драконов и Элдунари в некий пространственный карман за спиной у Сапфиры. Но ни она сама, ни Эрагон не могли этого «кармана» даже коснуться.

Куарок вместе с ними вышел из пещеры, громко стуча металлическими ступнями по каменному полу туннеля. Затем Сапфира схватила его когтями – так как Куарок был слишком большим и тяжелым, на спине ей было неудобно его нести – и взлетела, медленно поднимаясь над округлой долиной, лежавшей в самом сердце Врёнгарда.

Темно-синей сверкающей стрелой Сапфира пролетела над морем, перебралась через горы Спайна, поднимаясь выше острых как бритва вершин, покрытых снегом и льдом. Она парила над бездонными, полными черных теней пропастями, потом свернула на север, пролетела над долиной Паланкар, чтобы они с Эрагоном могли в последний раз взглянуть на те места, где прошло их детство, и полетела над заливом Фундор, где белые гребни волн были похожи на находящиеся в вечном движении горы.

Они миновали город Кевнон с его крутыми многослойными крышами и резными изображениями драконьих голов, и вскоре показались ближние пределы леса Дю Вельденварден с его необычайно высокими и мощными соснами.

Эрагон и Сапфира ночевали у ручьев и озер. Огонь костра отражался в полированном металле, из которого создано было тело Куарока, вокруг хором пели лягушки и насекомые, а вдали порой слышался вой волков.

Оказавшись в Дю Вельденвардене, Сапфира примерно час летела по направлению к самому центру этого огромного леса, пока ее не остановили магические стражи эльфов. Там она опустилась на землю и уже по земле миновала все установленные эльфами барьеры, а Куарок бежал рядом с нею. Потом она вновь подхватила его когтями и взлетела.

Они все летели, а деревья бесконечным зеленым морем проплывали под ними – почти все это были сосны с небольшими вкраплениями лиственных деревьев: дубов, вязов, берез, осин и плакучих ив. Сапфира миновала гору, название которой Эрагон позабыл, и эльфийский город Озилон, затем снова потянулись сплошные сосны, и каждая из них была неповторимой, но все же похожей на все остальные.

Наконец, поздним вечером, когда и луна, и солнце повисли низко над горизонтом друг напротив друга, Сапфира прибыла в Эллесмеру и плавно опустилась между живыми домами-деревьями этого самого большого и самого прекрасного из эльфийских городов.

Лрья и Фирнен уже ждали их вместе с Рораном и Катриной. Когда Сапфира подлетела ближе, Фирнен издал громкий радостный рев и расправил крылья, перепугав всех птиц. Сапфира ответила ему таким же радостным ревом, а потом аккуратно опустилась на задние лапы и почти нежно поставила Куарока на землю.

Эрагон отстегнул ремни на ногах и соскользнул с седла на траву. Роран подбежал, обнял его, похлопал по спине, и Катрина, чмокнув его в щеку, тоже принялась его обнимать. Смеясь, Эрагон сказал:

– Эй, хватит, не то совсем меня задушите! Ну, и как вам понравилась Эллесмера?

– Она прекрасна! – улыбаясь, воскликнула Катрина.

– Я думал, ты преувеличиваешь, – сказал Роран, – но тут все в точности такое, как ты описывал – просто удивительно! Сильно впечатляет! Особенно тот замок, в котором мы живем…

– Замок Тиалдари, – подсказала Катрина.

Роран кивнул:

– Да, и этот замок подсказал мне кое-какие идеи насчет того, как заново отстроить Карвахолл. А потом еще и Тронжхайм, и Фартхен Дур… – Он только головой покачал и слегка присвистнул.

Они отправились по лесной тропе к западной части Эллесмеры. Друзья шли впереди и как бы вели Эрагона за собой. К ним вскоре присоединилась Арья. Она была похожа на королеву, не меньше, чем когда-то ее мать.

– Добро пожаловать в Эллесмеру, Эрагон. Мы тебе рады. Видишь, как лунный свет встречает тебя?

Он посмотрел на нее:

– Вижу. И я рад всех вас видеть, Губительница Шейдов.

Она улыбнулась, когда он назвал ее этим именем. Ему показалось, что даже густые сумерки, уже воцарившиеся под деревьями, расступились от ее светлой улыбки.

Эрагон снял с Сапфиры седло, и она улетела куда-то вместе с Фирненом, хотя Эрагону было прекрасно известно, как сильно она утомлена перелетом. Драконы исчезли в направлении Утесов Тельнаира, и, когда они улетали, Эрагон услышал, как Фирнен сказал:

«Я сегодня утром убил для тебя трех оленей. Они ждут тебя на траве возле хижины Оромиса».

Куарок пустился следом за улетевшей Сапфирой: яйца драконов по-прежнему находились при ней, а он должен был их охранять.

Меж огромными стволами деревьев-домов открылась небольшая полянка, окаймленная кустами кизила и штокрозы. На полянке стояли накрытые столы с самыми разнообразными угощениями. Множество эльфов в роскошных нарядах приветствовали Эрагона негромкими возгласами и певучим смехом, в которые время от времени врывались песни и музыка.

Арья заняла свое место во главе праздничного стола, и белый ворон Благден опустился на резной шест рядом с нею, каркая и декламируя отрывки из каких-то древних поэм. Эрагон сидел рядом с Арьей, и они ели, пили и веселились до глубокой ночи.

Когда праздник начал понемногу стихать, Эрагон, улучив несколько минут, побежал через темный лес к дереву Меноа. Вели его, скорее, обоняние и слух, чем зрение.

Звезды уже высыпали на небе, когда он вынырнул из-под изогнутых тяжелых ветвей гигантских сосен и остановился, переводя дыхание и собираясь с мыслями, прежде чем пробраться сквозь паутину сплетенных корней Меноа.

Он остановился у подножия огромного ствола, приложил руку к морщинистой, изъеденной временем коре и соединил свои мысли с медленно движущимися мыслями той, что некогда была живой эльфийкой.

«Линнёа… Линнёа… Проснись! – сказал он. – Мне нужно поговорить с тобою! – Он подождал, но дерево никак ему не ответило. Это было все равно что пытаться мысленно говорить с морем, или с воздушным океаном, или с самой землей. – Линнёа, я должен поговорить с тобой!»

В мозгу его словно ветер вздохнул, и он ощутил некую мысль, слабую и далекую, которая словно говорила: «Что тебе нужно, Всадник?..»

«Линнёа, когда я был здесь в последний раз, я сказал, что отдал бы тебе все, что ты захочешь в обмен на светлую сталь под твоими корнями. Я вскоре покину Алагейзию, так что я пришел, чтобы выполнить свое обещание, пока я еще здесь. Чего бы ты хотела от меня, Линнёа?»

Дерево Меноа не отвечало, но ветви его слегка вздрогнули, и иглы посыпались на корни, расползшиеся по всей поляне. Эрагон вдруг понял, что дерево… смеется! Во всяком случае от него исходило ощущение веселья.

«Ступай», – еле слышно прошептал тот голос в его мозгу, и дерево Меноа прервало с ним мысленную связь.

Он постоял еще несколько минут, окликая Линнёа по имени, но дерево отказывалось отвечать. В конце концов Эрагон так и ушел с ощущением, что этот вопрос остался нерешенным, хотя дерево Меноа, похоже, было иного мнения.

Следующие три дня Эрагон занимался исключительно чтением книг и свитков. Многие из них попали сюда из библиотеки Гальбаторикса. Ванир по просьбе Эрагона переслал их в Эллесмеру. Вечерами он ужинал вместе с Рораном, Катриной и Арьей, но все остальное время проводил в одиночестве, не общаясь даже с Сапфирой, потому что она оставалась с Фирненом на Утесах Тельнаира и ни к чему другому интереса не проявляла. По ночам рев драконов громким эхом разносился по всему лесу, отвлекая Эрагона от работы и заставляя улыбаться при каждом прикосновении к мыслям Сапфиры. Он скучал по ней, но знал, что у нее совсем мало времени, чтобы побыть с Фирненом, и ему не хотелось ее отвлекать, ведь она была так счастлива.

На четвертый день, когда Эрагон узнал все, что хотел, из просмотренных и прочитанных книг, он отправился к Арье и изложил ей и ее советникам свой план. Ему пришлось потратить большую часть дня на то, чтобы убедить их, что все это сделать просто необходимо.

Когда же ему наконец это удалось, они сделали перерыв, чтобы поесть. К вечеру они собрались на поляне вокруг дерева Меноа: он, Сапфира, Фирнен, Арья, тридцать эльфийских старейших и опытнейших заклинателей, Глаэдр и те Элдунари, которых Эрагон и Сапфира привезли с собой, а также двое Воспитателей – эльфийки Иду на и Нёйя, живое воплощение того союза, что некогда был заключен между драконами и Всадниками.

Идуна и Нёйя сняли с себя одежду и, в соответствии с древними ритуалами, Эрагон и остальные запели. Под их пение эльфийки начали танцевать. Они двигались так, что вытатуированные на их телах драконы превращались как бы в единое существо.

В кульминационный момент песни «созданный» ими дракон вдруг стал мерцать, потом приоткрыл пасть, расправил крылья и прыгнул вперед, скидывая с себя эльфийскую кожу и поднимаясь над поляной. Казалось, что лишь хвост его все еще касается переплетенных тел Идуны и Нёйи.

Эрагон обратился к этому светящемуся существу и, когда тот обратил на него внимание, объяснил ему свою идею и спросил, согласятся ли с его предложением драконы.

«Делай, как считаешь нужным, Убийца Королей, – сказал ему сверкающий призрак дракона. – Если это поможет установить мир во всей Алагейзии, мы возражать не станем».

Затем Эрагон прочитал отрывок из одной книги, написанной Всадниками, и мысленно произнес имя древнего языка. Все присутствующие эльфы и драконы отдали ему свою силу. Эта энергия прошла сквозь него, точно крутящийся бешеный вихрь. С ее помощью Эрагон произнес заклинание, которое оттачивал уже несколько дней.

Это было такое заклинание, какого никто не произносил уже многие сотни лет: чары, сходные с той старинной магией, что существует глубоко в жилах земли и костях гор. И с помощью этого заклинания Эрагон осмелился сделать то, что до этого делалось лишь однажды – он выковал новый договор между драконами и Всадниками. Он связал с драконами не только эльфов и людей, но также гномов и ургалов. Отныне любой из них тоже мог стать Всадником.

Пока он произносил последние слова этого могущественного заклятия и тем самым как бы скреплял его некой печатью, в воздухе и на земле явственно ощущался некий трепет. Эрагону казалось, будто все вокруг него – а, возможно, и во всем мире – пришло в движение, оставив свои привычные места. Это заклинание совершенно лишило сил и его, и Сапфиру, и других драконов. Когда он его завершил, то испытал невероятную радость и понял, что сделал нечто великое и это, возможно, самый большой подвиг в его жизни.

Арья настояла на том, чтобы был устроен еще один пир в честь этого события. И хоть Эрагон чувствовал себя чрезвычайно усталым, он все же от души веселился и был счастлив составить компанию Арье, Рорану, Катрине и маленькой Измире. Однако посреди пира вся эта еда, музыка, веселье вдруг показались ему чрезмерными, и он, извинившись, вышел из-за стола.

«Как ты себя чувствуешь? – спросила Сапфира, устроившаяся вместе с Фирненом в дальнем конце стола. – Ты здоров?»

Он улыбнулся ей:

«Мне просто нужно немного побыть в тишине. Я скоро вернусь».

И он, скользнув прочь, медленно пошел среди величавых сосен, всей грудью вдыхая холодный ночной воздух.

В сотне шагов от того места, где стояли праздничные столы, Эрагон увидел худого эльфа с приподнятыми плечами, который сидел, опершись спиной о массивный древесный корень и отвернувшись от пирующих. Эрагон свернул в сторону, чтобы не беспокоить эльфа, однако, случайно взглянув ему в лицо, узнал его.

Это был совсем и не эльф, это был бывший мясник Слоан.

От неожиданности Эрагон остановился с ним рядом. Он совсем позабыл, что Слоан – отец Катрины – находится в Эллесмере. Мгновение поколебавшись и споря с самим собой, он все же тихими шагами приблизился к нему.

Как и в последний раз, когда Эрагон его видел, Слоан носил тонкую черную повязку, скрывавшую его пустые глазницы. Из-под повязки текли слезы, лоб был нахмурен, а худые руки мучительно стиснуты.

Услышав шаги Эрагона, Слоан повернул в его сторону голову и спросил:

– Кто здесь? Это ты, Адарё? Я же говорил тебе, что помощь мне не нужна! – В голосе его звучали горечь, гнев боль и печаль, чего Эрагон никак не ожидал.

– Это я, Эрагон, – сказал он.

Слоан вздрогнул, словно до него дотронулись каленым железом, и замер.

– Ты! Что, явился полюбоваться на мое жалкое положение?

– Нет, конечно, – спокойно ответил Эрагон, оскорбленный подобным предположением. Он присел на корточки в нескольких футах от Слоана.

– Ты уж прости, если я тебе не поверю. Порой трудно понять, чего ты на самом деле хочешь – помочь человеку или причинить ему боль.

– Это зависит от твоей точки зрения.

Слоан презрительно искривил верхнюю губу.

– Надо же, ответ настоящего эльфа – осторожный да хитрый, как ласка!

У Эрагона за спиной эльфы затянули новую песню под аккомпанемент лютни и свирели. Потом до Эрагона и Слоана донесся бурный взрыв смеха.

Мясник мотнул подбородком в ту сторону.

А ведь я ее слышу! – И снова слезы потекли из-под его черной повязки. – Могу услышать, да увидеть не могу! А все твои чары проклятые! Это они не дают мне поговорить с нею!

Эрагон молчал, не зная толком, что ему ответить.

Слоан откинулся, прислонившись затылком к сосновому корню; на горле у него запрыгал кадык.

– Эльфы говорили, девочка у нее родилась. Измира. Сильная, здоровая.

– Да, это правда. Я других таких детей не знаю – крепенькая такая и кричит громче всех. Красивая девочка.

– Это хорошо.

– Как ты прожил все это время? По-прежнему резьбой занимался?

– Значит, эльфы докладывают тебе о моих занятиях? – Пока Эрагон решал, как лучше ответить – а ему вовсе не хотелось, чтобы Слоан знал, что он однажды навещал его здесь, – мясник снова заговорил: – Я ведь догадывался… Как я, по-твоему, могу время проводить? Я все время во тьме – со времен Хелгринда, так что ничего не делаю, только баклуши бью. Зато эльфы эти все вокруг меня суетятся, ни минуты покоя не дают!

Среди пирующих снова раздался смех, и в шуме голосов Эрагон отчетливо различил голос Катрины.

Слоан свирепо сдвинул брови.

– Зачем ты и ее-то сюда, в Эллесмеру притащил? Мало тебе было меня сюда сослать? Нет, тебе надо обязательно меня помучить! Чтоб я знал, что и дочка моя, и внучка тоже здесь, но увидеть их я никогда не смогу! И тем более – поговорить с ними. – Слоан оскалился. Вид у него был такой, словно он сейчас бросится на Эрагона. – Ах ты, бессердечный ублюдок!

– Да нет, сердце у меня как раз есть и даже не одно, – сказал Эрагон, зная, что мясник все равно его не поймет. Слоан злобно хмыкнул.

Эрагон не знал, что лучше – то ли пусть мясник верит, что он действительно хотел причинить ему боль, то ли признаться, что он просто забыл о его существовании, потому и привез сюда Катрину с Рораном. Слоан отвернулся. По щекам у него текли слезы.

– Уходи, – сказал он. – Оставь меня. Не тревожь понапрасну. И больше не появляйся рядом со мной, или, клянусь, один из нас умрет!

Эрагон поковырял носком сапога иглы, устилавшие землю толстым слоем, и снова посмотрел на Слоана. Ему не хотелось уходить. Он понимал, что поступил жестоко, неправильно, и с каждой секундой все сильней ощущал свою вину перед этим несчастным человеком. В конце концов он принял решение – и сразу как-то успокоился.

Еле слышным шепотом он произнес имя имен и изменил заклятие, некогда наложенное на Слоана. Это заняло некоторое время, и под конец Слоан, не выдержав, прорычал сквозь стиснутые зубы.

– Да прекратишь ли ты, наконец, бормотать какую-то чушь?! Убирайся отсюда! Оставь меня, черт тебя побери!

Эрагон, однако, не ушел, а начал произносить новое заклинание, черпая силы и знания из копилки Элдунари. Он даже не сказал – пропел, как это делают эльфы, восстанавливающее заклятие, дающее новую жизнь чему-то старому. Это было нелегко, однако умение Эрагона в последнее время значительно возросло, и он вполне сумел справиться с поставленной целью.

Пока Эрагон выпевал слова заклинания, Слоан дергался, как припадочный, а потом принялся сыпать ругательствами и скрести обеими руками щеки и лоб, словно на него напала чесотка.

– Да будь ты проклят! Что ты со мной такое делаешь?

Закончив, Эрагон присел на корточки и осторожно снял с глаз Слоана черную повязку. Тот зашипел, почувствовав это, и попытался схватить Эрагона за руки, но не успел, и пальцы его успели стиснуть лишь пустой воздух.

– Что, еще и достоинства хочешь меня лишить? – с ненавистью спросил мясник.

– Нет, – сказал Эрагон. – Я как раз хочу вернуть тебе былое достоинство. Открой глаза.

Мясник испугался:

– Нет! Я же не могу… Ты пытаешься меня обмануть!

– Когда это я тебя обманывал? Открой глаза, Слоан, и посмотри на свою дочь и внучку.

Слоан весь задрожал, а потом очень медленно приподнял веки, и вместо пустых глазниц на Эрагона посмотрели его сияющие глаза. Но они не были похожи на те, с какими родился Слоан. Его новые глаза были голубыми, как полуденное небо, и поразительно сверкали.

Слоан моргнул, зрачки его сузились, привыкая к неяркому свету, царившему в эльфийском лесу. Затем он резко вскочил, дернулся, наклонился и стал вглядываться в лица пирующих на поляне. Сияние беспламенных светильников придавало его лицу теплый оттенок. Казалось, душа его переполнена радостью и стремлением жить. С ним вообще произошли такие невероятные перемены, что на это трудно было смотреть, и Эрагон почувствовал, как у него наворачиваются слезы.

А Слоан все продолжал всматриваться в лица пирующих и был похож в эти минуты на путника, истомленного жаждой и увидевшего перед собой полноводную реку. Хриплым голосом он промолвил:

– Как она прекрасна! Как они обе прекрасны! – С поляны донесся новый взрыв хохота. – Ах… она выглядит такой счастливой! И Роран тоже.

– С этого дня ты сможешь смотреть на них, сколько захочешь, – сказал Эрагон. – Но мои чары по-прежнему не позволят тебе ни разговаривать с ними, ни показываться им. Тебе также нельзя будет предпринимать какие-либо попытки связаться с ними. А если ты все же попытаешься, то я об этом сразу узнаю. Боюсь, что тогда ты снова ослепнешь.

– Я понимаю, – прошептал Слоан, повернулся к Эрагону и пристально, с какой-то внушающей тревогу силой посмотрел на него. Несколько минут он двигал челюстью, словно что-то жуя, потом наконец вымолвил: – Спасибо тебе.

Эрагон кивнул и встал.

– Прощай, Слоан. Ты меня больше никогда не увидишь, обещаю.

– Прощай, Эрагон. – И мясник снова отвернулся, вглядываясь в ярко освещенную праздничную поляну.

Расставание

Прошла неделя, полная смеха, музыки и долгих прогулок по чудесной Эллесмере. Эрагон с Сапфирой взяли Рорана, Катрину и Измиру на Утесы Тельнаира. Сапфира показала им ту скульптуру, которую сама сделала из куска гранита в честь праздника Клятвы Крови. Арья тоже посвятила им целый день, устроив прогулку по садам Эллесмеры, где они долго любовались удивительными растениями, которые были собраны или созданы эльфами за многие столетия.

Эрагон и Сапфира с радостью остались бы в Эллесмере еще на пару недель, но с ними связался Блёдхгарм. Он сообщил, что вместе с находившимися под его опекой Элдунари благополучно прибыл на берег озера Ардуэн. И Эрагону с Сапфирой пришлось признать, что им тоже пора в путь.

Их, впрочем, очень обрадовало, когда Арья и Фирнен объявили, что полетят вместе с ними и проводят их, по крайней мере, до границы леса Дю Вельденварден, а может и немного дальше.

Катрина решила остаться с Измирой в Элессмере, а Роран попросил разрешения тоже проводить Эрагона, прибавив: «Мне давно хотелось увидеть и дальние пределы Алагейзии, а слетать туда гораздо быстрее, чем скакать в такую даль верхом на коне».

На рассвете Эрагон попрощался с разревевшейся Катриной и с Измирой, которая сосала большой палец, весело на него посматривала и явно ничего не понимала.

А потом они отправились в путь. Сапфира и Фирнен летели над лесом бок о бок, держа курс на восток. Роран сидел позади Эрагона, обхватив его руками, а Куарок свисал у Сапфиры из когтей, и его металлическое полированное тело ярко сверкало в лучах солнца.

Через два с половиной дня они достигли берегов озера Ардуэн, сверху казавшегося бледным полотном, только очень большим, больше всей долины Паланкар. На западном берегу озера находился город Силтрим, в котором ни Эрагон, ни Сапфира раньше не бывали. А у пристани, качаясь на небольшой волне, стоял длинный белый корабль с единственной мачтой.

Судно выглядело именно так, как и представлял себе Эрагон, ибо не раз видел его во сне. Ощущение неумолимой судьбы охватило его, когда он посмотрел на это судно.

«Так и должно было случиться», – думал он.

Они переночевали в Силтриме, очень похожем на Эллесмеру, хотя он был, пожалуй, поменьше, да и дома в нем стояли теснее. Пока они отдыхали, эльфы перенесли Элдунари на корабль, а также погрузили туда запас провизии, всякие инструменты, одежду и прочие полезные вещи. Команда корабля состояла из двадцати эльфов. Все они выразили желание остаться с Эрагоном и помочь выращивать драконов, а также учить будущих Всадников. Вместе с Эрагоном в путешествие отправлялись и Блёдхгарм со своими заклинателями, кроме Лауфина и Утхтинарё.

Утром Эрагон несколько изменил заклинание, скрывавшее яйца драконов от чужих глаз, и подал Арье те два яйца, которые она выбрала, пожелав о них заботиться. Одно яйцо следовало отправить гномам, второе – ургалам. Арья с Эрагоном надеялись, что дракончики сумеют выбрать себе подходящих Всадников среди представителей того и другого народа. Если же этого не произойдет, яйца поменяют местами. Но если и тогда драконы не захотят для кого-то проклюнуться… Эрагон и сам не был уверен, что он будет делать в этом случае, но не сомневался, что Арья что-нибудь придумает. Как только эти яйца проклюнутся, молодые драконы и их Всадники поступят под начало Арьи и Фирнена, а когда они достаточно подрастут, то отправятся на восток и присоединятся к Эрагону, Сапфире и остальным членам возрождающегося ордена Всадников.

Эрагон, Арья, Роран, Куарок, Блёдхгарм и остальные эльфы взошли на борт корабля и поплыли через озеро, а Сапфира и Фирнен кружили высоко над ними.

Корабль назывался «Талита» – по имени красноватой звезды, что светит на восточном краю неба. Светлый и узкий, он скользил по воде, и под килем ему нужно было не более нескольких дюймов глубины, так что он мог ходить по любым рекам и озерам. Двигался корабль совершенно бесшумно, и управлять им почти не требовалось. Он, похоже, сам отлично понимал, куда хочет направить его капитан.

Несколько дней плыли они среди лесов – сперва через озеро Ардуэн, потом вниз по реке Гаэне, ставшей особенно полноводной благодаря весеннему таянию снегов. Проплывая под зеленым пологом ветвей, они слушали, как поют и порхают у них над головой птицы, как сердито стрекочут белки – рыжие и черные, – сидя на верхних ветвях деревьев. Порой белки спускались так низко, что до них, казалось, можно дотронуться рукой.

Эрагон большую часть времени проводил либо с Арьей, либо с Рораном, и лишь изредка виделся с Сапфирой, которая держалась рядом с Фирненом. Эрагон часто замечал, как драконы сидят на берегу, сплетя лапы и положив головы рядышком на землю.

В течение дня лес был окутан солнечной, золотистой дымкой, а по ночам над головой ярко светили звезды, и прибывающая луна давала достаточно света, чтобы можно было продолжать путь. Теплая погода, и эта дымка, и это непрекращающееся покачивание «Талиты» приводили Эрагона в состояние какого-то полусна, и он погружался в приятные воспоминания.

Вскоре, однако, лес кончился, и теперь они плыли уже среди полей. Здесь река Гаэна сворачивала на юг. И по ней они проплыли вдоль границы лесов до самого озера Элдор, которое оказалось еще больше озера Ардуэн.

Там погода переменилась, поднялась настоящая буря. Высокие волны швыряли корабль, как скорлупку, и целый день путешественники чувствовали себя отвратительно. Их безжалостно поливало холодным дождем и хлестало яростными порывами ветра. К счастью, ветер был попутный, и это здорово им помогло.

Переплыв озеро Элдор, они вошли в устье реки Эдда и вскоре миновали эльфийский форпост Керис. После Кериса леса стали постепенно от них удаляться, и теперь «Талита» плавно, словно без руля и ветрил, скользила по реке, со всех сторон окруженной равнинами.

Когда они вынырнули из леса на простор равнин, Эрагон каждую минуту ожидал, что Арья и Фирнен скажут, что им пора возвращаться. Однако они пока что ни слова не говорили о расставании, и Эрагон, довольствуясь этим, не спрашивал их о дальнейших планах.

Они плыли все дальше и дальше на юг, и земли вокруг становились все более и более пустынными. Озираясь, Роран говорил: «Что-то тут, пожалуй, слишком безлюдно, да?», и Эрагон вынужден был с ним согласиться.

Наконец они добрались до самого восточного селения Алагейзии – маленькой заброшенной деревушки Хедарт, состоявшей из горстки деревянных домишек. Эту деревушку когда-то построили гномы с единственной целью – торговать с эльфами, потому что вокруг не было ничего особо ценного, кроме огромного количества оленей и диких быков, стада которых виднелись вдали. Деревня стояла у слияния двух рек – как раз в этом месте в Эдду впадала Аз Рагни, делая ее раза в два полноводней.

Эрагон, Арья и Сапфира уже однажды пролетали над этими местами, направляясь из Фартхен Дура в Эллесмеру после сражения с ургалами, и Эрагон знал, чего ожидать, когда впереди показалось это селение.

Он был сильно удивлен, даже озадачен, когда увидел сотни гномов, поджидавших их на пирсе, вытянувшемся чуть ли не до середины реки. Но его смущение вскоре сменилось радостью, ибо гномы расступились и вперед вышел Орик.

Подняв над головой молот Волунд, Орик крикнул:

– Неужели ты мог подумать, что я позволю своему названому брату покинуть эти края, должным образом с ним не попрощавшись?

И Эрагон, сияя, сложил руки рупором и крикнул в ответ:

– Никогда!

Эльфы достаточно долго держали «Талиту» у причала, чтобы все смогли спокойно сойти на берег, кроме Куарока, Блёдхгарма и двух других эльфов, которые остались сторожить Элдунари. В этих местах воды Эдды были слишком бурными, и не стоило надолго оставлять корабль у пирса – его могло сильно побить, – а потому «Талита» вновь отчалила и спустилась по реке чуть ниже. Эльфы надеялись найти там более спокойное местечко и встать на якорь.

Орик притащил с собой из Хедарта четырех гигантских кабанов награ, убитых в Беорских горах. Туши кабанов были надеты на вертелы из цельных стволов толщиной с ногу Эрагона и жарились над ямами, в которых жарко мерцали угли.

– Вот этого я сам убил, – гордо заявил Орик, указывая на самого большого из кабанов.

Вместе со всем прочим, необходимым для устройства пира, гномы доставили сюда целых три повозки с лучшим медовым напитком, сваренным специально для Сапфиры. Дракониха даже замурлыкала от удовольствия, когда увидела эти бочонки.

«Тебе тоже нужно будет это попробовать», – сказала она Фирнецу; тот фыркнул и с любопытством вытянул шею, принюхиваясь к бочонкам.

Когда наступил вечер и жаркое было готово, все уселись за грубо сколоченные столы, прямо на месте изготовленные гномами. Орик ударил своим молотом по щиту, призывая всех к молчанию, затем взял кусок мяса, сунул в рот, прожевал, проглотил и провозгласил:

– Илф гаухнитх! – Это означало, что еда безопасна, и гномы одобрительно загудели. А потом начался уже настоящий пир.

К концу вечера, когда все, даже драконы, наелись до сыта, Орик хлопнул в ладоши, и один из гномов принес большую шкатулку, наполненную золотом и драгоценными камнями.

– Это в знак нашей дружбы, – сказал Орик и подал шкатулку Эрагону.

И Эрагон с поклоном принял щедрый дар.

Затем Орик подошел к Сапфире и, подмигнув ей, надел драконихе на переднюю лапу кольцо, сделанное из золота и серебра, и сказал ей:

– Это особенное кольцо, его нельзя поцарапать, оно не может заржаветь или поблекнуть. Сапфира, пока ты будешь его носить, никто из тех, на кого ты охотишься, не услышит твоего приближения.

Этот подарок очень обрадовал Сапфиру. Весь вечер Эрагон замечал, как она любуется сверкающим украшением на среднем когте правой передней лапы.

По настоянию Орика они провели ночь в Хедарте. Эрагон надеялся отправиться дальше уже ранним утром, но едва начало светать, Орик пригласил его, Арью и Рорана на завтрак. После завтрака они снова разговорились, а потом пошли смотреть плоты, на которых приплыли гномы вместе с убитыми ими в Беорских горах кабанами-награ. Неожиданно выяснилось, что уже пора обедать, и Орику удалось убедить путешественников остаться еще на один, последний пир, который был не хуже вчерашнего.

Гномы развлекали гостей музыкой, песнями и выступлением одного из самых умелых своих сказителей, что еще больше затянуло праздник.

– Останьтесь еще на одну ночь, – настаивал Орик. – Вон как темно! Зачем же в такую темноту отправляться в плавание?

Эрагон глянул на полную луну в небесах и улыбнулся.

– Ты забыл, что для меня ночь вовсе не так темна, как для тебя. Спасибо, но нам пора. Если мы останемся тут еще, то, боюсь, никогда и не уедем.

– В таком случае я благословляю тебя, брат мой и сердечный друг!

Они обнялись, и Орик велел привести им лошадей. Это были лошади, которых гномы специально держали в Хедарте для эльфов, если те приезжали сюда по торговым делам.

Эрагон поднял руку на прощание и, пришпорив своего коня, погнал его прочь от Хедарта. Вместе с Рораном, Арьей и остальными эльфами он некоторое время ехал по звериной тропе, тянувшейся по берегу Эдды, с наслаждением вдыхая воздух, полный ароматов свежей листвы. Над ними летели драконы, игриво переплетаясь в веселом воздушном танце.

Как только Хедарт остался позади, Эрагон натянул поводья и поехал чуть медленней, да и все остальные не торопились и тихо беседовали. Ничего серьезного, собственно, Эрагон не собирался обсуждать ни с Арьей, ни с Рораном. Сейчас для них имели значение не слова, а то ощущение близости, которое объединяло их в ночной темноте. И ощущение это было подобно некой хрупкой драгоценности, которую каждый боялся разбить. Они разговаривали друг с другом с какой-то небывалой добротой и теплотой, понимая, что скоро расстанутся. Никому не хотелось портить эти последние мгновения какими-нибудь бездумными высказываниями.

Вскоре друзья поднялись на вершину небольшого холма и оттуда стали высматривать «Талиту», которая, как оказалось, ждала их у противоположного берега.

Корабль подплыл к ним, и Эрагон понял, что сейчас произойдет то, что и должно было произойти.

При бледном свете луны «Талита» была похожа на лебедя, готового взлететь над широкой неторопливой рекой и понести, своих седоков в Неведомое. Эльфы спустили парус. Он лежал на палубе, слегка светясь в лунных лучах. Одинокая фигура стояла на корме у руля, но больше на палубе не было никого.

За «Талитой», на том берегу виднелась плоская темная равнина, расстилавшаяся, казалось, до самого горизонта. Бескрайний простор пересекала лишь сама река, блестевшая, как лента кованой стали.

Чувствуя комок в горле, Эрагон натянул поглубже капюшон плаща, словно желая спрятаться под ним и не видеть впереди эту бесконечную равнину. Они медленно спустились с холма, слушая, как трава что-то шепчет им вслед. Затем по усыпанному галькой бережку подъехали к судну.

В ночной тишине копыта коней стучали по гальке неожиданно громко и резко.

Затем они спешились, и эльфы мгновенно, точно по безмолвному приказу, выстроились в два ряда лицом друг к другу, образовав некий коридор, ведущий к кораблю, воткнули свои копья в землю и замерли, точно статуи.

Эрагон посмотрел на них, и комок, застрявший у него в горле, стал еще более колючим, мешая дышать.

«Теперь пора», – сказала ему Сапфира, и он понял, что она права.

Он отвязал от седла подаренную ему шкатулку с золотом и драгоценными камнями и подошел с ней к Рорану.

– Значит, здесь мы и расстанемся? – спросил Роран.

Эрагон кивнул.

– Здесь. – И он протянул Рорану шкатулку. – Это тебе больше пригодится. Ты лучше меня сумеешь использовать это богатство. Например, замок построишь…

– Я его обязательно построю! – внезапно охрипнув, выкрикнул Роран и, сунув шкатулку под мышку, свободной рукой обнял Эрагона. Некоторое время они постояли, не размыкая тесных объятий, и Роран сказал: – Путь все опасности минуют тебя, брат мой!

– И тебя, брат, тоже. Береги Катрину и Измиру.

– Непременно.

Не зная, что еще сказать, Эрагон ласково коснулся плеча Рорана, отвернулся и подошел к Арье. Та ждала возле выстроившихся в два ряда эльфов.

Несколько мгновений они молча смотрели друг другу в глаза.

– Эрагон… – сказала Арья, но лицо ее он видел плохо, так как она, как и он сам, тоже спрятала его под капюшоном плаща.

– Арья… – Эрагон отвел глаза, посмотрел на серебристые воды реки, потом снова на Арью и стиснул рукоять Брисингра. Его настолько переполняли чувства, что он весь дрожал. Ему не хотелось уезжать, но он понимал, что должен. – Останься со мной…

Она резко вскинула глаза:

– Я не могу.

–…хотя бы до первой речной излучины?

Она поколебалась, потом кивнула. Эрагон подал ей руку, она оперлась о нее, и они вместе взошли на корабль и встали на носу.

Эльфы последовали за ними. Сразу же были подняты сходни, и корабль без помощи ветра или весел сам собой отчалил от каменистого берега и поплыл по длинной гладкой ленте реки.

А на берегу в одиночестве стоял Роран и смотрел им вслед, а потом, закинув назад голову, издал долгий крик, полный боли и печали, и ночь ответила ему громким эхом, сочувствуя его утрате.

Несколько минут Эрагон просто стоял рядом с Арьей, и оба молчали, глядя, как приближается к ним первая излучина реки. Наконец Эрагон повернулся к Арье и снял с ее головы капюшон, ибо ему хотелось видеть ее глаза.

– Арья, – сказал он. И прошептал ее истинное имя. И по ее телу пробежала ответная дрожь.

И она в ответ тоже прошептала его истинное имя. Эрагон тоже задрожал с головы до ног, услышав слова, воплощавшие в себе его суть.

Потом он хотел ей что-то сказать и уже открыл было рот, но Арья приложила пальцы к его губам, чуть отступила назад и подняла руку над головой.

– Прощай, Эрагон Губитель Шейдов, – сказала она.

В ту же секунду Фирнен вихрем слетел с небес, подхватил ее и унес с палубы корабля. Порыв ветра, поднятого его могучими крыльями, чуть не сбил Эрагона с ног.

– Прощай, – прошептал Эрагон, глядя, как они с Фирненом возвращаются туда, где их ждал Роран.

Только теперь Эрагон наконец позволил своим слезам пролиться. Он долго плакал, сжимая поручни, так как оставлял позади все, что знал и любил. А над головой, где-то в небе горевала Сапфира, и ее горе сливалось с его горем, потому как они оплакивали то, чего и быть никогда не могло бы.

Но вот сердце Эрагона стало биться чуть медленней, слезы высохли у него на щеках, а в душе стал потихоньку водворяться покой. Теперь он смотрел на пустынные равнины другими глазами, думая о том, какие странные и удивительные вещи могут им встретиться в этих диких краях, какая жизнь им с Сапфирой отныне предстоит среди драконов и Всадников.

«Мы не одиноки, маленький брат», – сказала ему Сапфира.

И Эрагон невольно улыбнулся.

А корабль все плыл, безмятежно скользя по залитой лунным светом реке и устремляясь к тем темным землям, что лежали за невидимым горизонтом.

Конец

Приложение

Слова и выражения древнего языка, встречающиеся в тексте

Агэти Блёдхрен – праздник Клятвы Крови (празднуется раз в столетие в честь заключения союза между эльфами и драконами). Альфа – эльф (множественное число: альфийя).

Альфакин – народ эльфов.

Атра дю эваринья оно варда! – Да хранят тебя звезды!

Атра эстерни оно тхелдуин, Эрагон – Да сопутствует тебе удача, Эрагон!

Аудр – вверх.

Боллр – круглый предмет, шар.

Брисингр – огонь (а также «исталри»).

Даутхдаэрт – Копье Смерти; имя, которое эльфы дают копьям, созданным для того, чтобы убивать драконов.

Делои шарьялви! – Земля, приди в движение!

Домна абр Вирда – «Власть Судьбы» (название книги).

Драумр копа – внутреннее видение; способность видеть вещие сны.

Дрёттнинг – королева.

Дрёттнингу – принцесса (хотя это и не совсем точное значение данного слова).

Дю –артикль.

Дю Феллз Нангорётх – проклятые горы.

Дю ВрангрГата –Извилистая Тропа.

Дю Вельденварден – Охраняющий Лес.

Эбритхиль – учитель.

Эка аи фрикаи ун Шуртугал – я – Всадник и друг.

Эка элрун оно, альфийя, виол фёрн тхорнесса – я благодарю вас, эльфы, за этот дар.

Элда – уважительное обращение у эльфов (гендерно-нейтральное).

Элрун оно – спасибо, благодарю.

Эрисдар – беспламенные светильники у эльфов и гномов (названы по имени того эльфа, который их изобрел).

Фейртх – изображение, созданное с помощью магии на камне-голыше.

Фелл – гора.

Финиарель – уважительное обращение к многообещающему юноше.

Флауга – лети.

Фретхья – прячь(ся).

Ганга – иди.

Ганга аптр – иди назад.

Ганга фрам – иди вперед.

Ганга раэхта – иди направо.

Гёдвей игнасия – сверкающая ладонь.

Гулиа вайзе медх оно, Аргетлам – да сопутствует тебе удача. Серебряная Рука.

Хелгринд – Врата Смерти.

Хвитр – белый.

Илдратхр – ненасытный голод.

Ислингр – несущий свет, освещающий.

Исталри – огонь (а также брисингр).

Джиерда – сломись (или «ударь»).

Кауста – приди.

Кверст – режь.

Кверст малмр дю хуилдрз эдтха, мар фрёма не тхён эка тхрейя! – Режь металл, который меня держит, но не больше, чем я того желаю!

Ладрин – открой.

Летта – остановись (стой).

Лидуэн Кваэдхи – поэтическая (иероглифическая) письменность древнего языка.

Маэ – часть слова, которое Эрагон так и не произнес до конца.

Наина – сделать светлым.

Найна хвитр ун боллр – создай белый светящийся шар.

Нам иет эр Эрагон Сундавар-Верганди, сонр абр Бром – мое имя – Эрагон Губитель Шейдов, сын Брома.

Нидхвал – похожее на дракона существо, которое обитает в море, родственное фангурам.

Нирнен – орхидея.

Оно ач неиат тхрейя эом веррннусмал эдтха, О сналгли! – Ты не хочешь сражаться со мною, о сналгли!

Се оно вайзе илиа – будь счастлив.

Се онр свердар ситья хвасс – пусть мечи ваши останутся остры.

Шуртугал – Всадник.

Слитха – сон и спать.

Сналгли – разновидность гигантских улиток.

Стенр риза! – Камень, поднимись!

Стенр слаута! – Камень, загреми! (хотя слово «слаута» трудно перевести; это просто некий резкий звук, как когда разбивается камень, но он может иметь также значение «производить подобный звук».)

Стидья унин морранр – покойся с миром.

Сундаврблака – хлопающая крыльями тень.

Свит-кона – уважительное обращение к эльфийке знатного происхождения.

Тхелдуин – правь.

Тхейна – молчи.

Тхраутха – брось.

Тхриста виндр – сожми воздух.

Тхурра – высохни, (высуши).

Ун – союз «и».

Ваэ воехната оно вергари, эка тхает отхерум – мы убьем тебя, я клянусь в этом.

Ваэр Этхилнадрас – коричневая длинная морская водоросль с пузырьками, наполненными воздухом, в местах соединений ветвей и основного стебля.

Ваэтна – рассыпься, (исчезни.).

Валдр – правитель.

Веохт – медленно (замедляться).

Верма – жара (нагреваться).

Врангр – странный; извилистый.

Вайзе неиат – не будь (перестань существовать).

Иавё – узы доверия.

Слова и выражения языка гномов, встречающиеся в тексте.

Аз Рагци – река.

Аз Свелдн рак Ангуин – Слезы Ангуин.

Барзул – проклятие (означает также «дурная судьба»).

Беор – пещерный медведь (эльфийское слово).

Дерунданн – приветствие.

Дур – наш.

Дургримст – клан, дом; Большой Дом (фольклорное понятие). Эротхнурл – Камень Земли (одно из самоназваний гномов). Фангхуры – похожие на драконов существа, только поменьше и не такие умные; родственники нидхвалов.

Фартхен Дур – Наш Отец.

Фелдуност – «морозная борода» (разновидность коз, обитающих в Беорских горах).

Гримстборитх – вождь клана.

Гримсткарвлорсс – домоправительница.

Гримстнзборитх – правитель гномов (их король или королева).

Илф гаухнитх! – Любопытное выражение, которое означает: «Это хорошо и безопасно». Обычно его произносит хозяин дома за трапезой, оно сохранилось с тех времен, когда существовала привычка подносить нежелательным гостям отравленную еду.

Ингеитум – кузнецы; оружейники, ювелиры.

Кнурла – гном (множественное число «кнурлан»), буквально: тот, что из камня.

Награ – гигантский кабан, который водится в Беорских горах (множественное число «награн»).

Тхархсвергцнднзмал – нечто, кажущееся иным, чем есть на самом деле, подделка, обман.

Тронжхайм – шлем Великанов.

Вор Орикз корда! – Клянусь молотом Орика!

Из языка кочевников.

Но – уважительный суффикс, прибавляемый к основному имени того, к кому обращаешься.

Из языка ургалов.

Дражл – корм для червей.

Нар – в высшей степени почетный титул.

Тхулкна – плетеные полосы, на которых ургалы обычно изображают эмблему своего клана.

Улутхрек – Пожиратель Луны.

Ургралгра – самоназвание ургалов (буквально: те, что с рогами).

От автора

Кветха Фрикайя, что означает: «Приветствую вас, друзья».

До чего же долог был этот путь! Трудно поверить, но я все-таки добрался до конца. Много раз я сомневался, что сумею когда-нибудь дописать эту тетралогию. И то, что я с этим справился, в немалой степени зависело от помощи и поддержки моих друзей и близких.

Я ничуть не преувеличу, если скажу, что писать последнюю часть «Наследия» было самым тяжелым делом в моей жизни. По самым различным причинам – личным, профессиональным и творческим – эта книга оказалась для меня настоящим вызовом. Я горд, что сумел ее закончить, но еще больше, пожалуй, я горжусь самой этой книгой.

Оглядываясь назад, я нахожу, что просто не в состоянии оценить свое отношение ко всей тетралогии в целом. «Эрагон» съел двенадцать лет моей жизни – то есть на сегодняшний день почти ее половину. Эти книги изменили меня самого и мою семью, а тот опыт, который я приобрел в результате, поистине бесценен. Понадобилось бы еще четыре таких тома, чтобы о нем рассказать. И теперь приходится говорить всему этому «прощай» – расставаясь с Эрагоном, Сапфирой, Арьей, Насуадой и Рораном – и приниматься за создание новых героев и новых историй… Какая мучительная перспектива!

Впрочем, я не собираюсь расставаться с Алагейзией. Я слишком много времени и сил потратил на создание этого мира и в будущем непременно туда вернусь. Может быть, этого не случится в ближайшие несколько лет, а может быть, я загляну туда уже в следующем месяце – кто знает? В данный момент я на сей счет ничего сказать не могу. Когда я вернусь к этой теме, то надеюсь, мне удастся вновь затронуть некоторые из тайн, что я оставил нераскрытыми в предыдущих книгах.

В частности, я должен извиниться за то, что разочаровал тех из вас, кто надеялся побольше узнать о травнице Анжеле, хотя, на мой взгляд, она не была бы столь интересным персонажем, если бы мы все о ней знали. Впрочем, если кому-то из вас удастся познакомиться с моей сестрой Анжелой, расспросите ее об этой травнице. Если она будет в хорошем расположении духа, то, возможно, расскажет вам что-нибудь интересное. Если же нет… ну, тогда вы, возможно, услышите от нее еще какие-нибудь остроумные или даже саркастические замечания.

А теперь я хотел бы поблагодарить всю свою семью – отца и мать за постоянную поддержку, за советы и, прежде всего, за то, что рискнули и дали мне возможность столько написать об Эрагоне, и мою сестру Анжелу, которая всегда служила отличным резонатором всех моих идей, помогала мне с изданием книг и, кроме того, позволила описать ее в качестве одного из персонажей. Особенно много Анжела помогала мне во время работы над последней частью тетралогии, так что я перед тобой в долгу, сестренка! Впрочем, ты и сама это прекрасно знаешь.

Я также очень благодарен Иммануэле Мейер, составившей мне компанию, когда я возился с наиболее сложной частью книги.

Спасибо Саймону Липскару, моему агенту, за дружбу и за все, что он сделал, чтобы эти книги появились на свет, а также его помощнице Кэти Занеккия. Обещаю, что отныне стану писать книги несколько быстрее!

Спасибо моему издателю Мишель Фрей за постоянную веру в меня. Серьезно, если б не она, вы бы вообще эту книгу в руках не держали! Спасибо се помощнице Келли Дилани, редактору Мишель Берк и многим другим сотрудникам издательства «Knopf». Особая благодарность художнику Джону Джуду Пален кару за создание целой серии замечательных обложек, особенно хорош последний дракон, прекрасно завершающий всю серию.

Спасибо всем моим друзьям и помощникам!

И, как всегда, мои слова благодарности обращены к тебе, мой читатель. Спасибо, что оставался со мной в течение всей этой долгой истории. Надеюсь, звезды всю жизнь будут ярко светить над тобой!

Вот и все… Мне больше нечего добавить к этой тетралогии. Я сказал все, что было нужно сказать. Остальное – молчание.

Се онр свердар ситья хвасс. (Да будут остры ваши клинки!)

Кристофер Паолини 8 ноября 2011 года

Поиск по сайту: